Счастливчик Марти

Мартиан окончательно поник, опустив голову и спрятав свое необъятное горе под каскадом золотых волос. Боль, разочарование и гнев пронзали его сердце насквозь в данную минуту… — Эй, — Нат окликнул юношу, тем самым выдернул его из плена самобичевания и страданий, — пожрать-то дашь? — Послушай, — в голосе паренька отчетливо слышались тихие нотки отчаяния и безысходности, — не мог бы ты вернуться к своему хозяину? Пойми, ты мне никаким боком не… — Ты мой хозяин. На мне зачарованный ошейник, и если я утопаю от тебя на десять километров, мне, вощет, херово будет. Так что неси жрать, — фавн бесцеремонно в очередной раз оборвал речь собеседника и демонстративно сложил мускулистые руки на груди, не снимая с лица ехидной маски, — я третий день на одном хлебе и воде, знаешь ли. Мартиан окинул придирчивым взглядом неряшливого гостя, особенно его ноги, покрытые свалявшейся шерстью, и поправил очки: — Тогда мне придется сдать тебя стражам. — Отлично, у них и пожру. А заодно расскажу, что ты рабов покупаешь. Это нелегально, кстать, если забыл. — Ты… ты по городу разгуливал с ошейником!!! — И че? Стражи правопорядка нашего дорогого королевства чешутся только тогда, когда ты их доебешь и пару заяв напишешь. А я и доебывать, и писать умею. — На лице Ната расплылась злорадная победоносная лыбища. — Неси жрать! — Так… ладно, хорошо. Выбора у меня все равно нет, но сначала ванна! Я воду погрею… — Нахера? Всю жизнь холодной мылся. Давай скорее с этим разберемся, а то кишки уже сводит. Мартиан-Грегори вздохнул обреченно и поплелся в ванную комнату. Признаться, впускать сюда нечёсаную махину юноше хотелось меньше всего, ведь здесь невероятно светло, чисто и… нежно: кремовые полотенчики, жидкое ароматное мыло в ярких склянках на полке, большая круглая начищенная бадья посреди комнатки, отделанной голубой плиткой. — Что, здесь его хотел оттрахать? — слова Ната больно и резко кольнули парня, и он медленно поднял голубые, заполненные гневом, глаза: — Здесь он должен был мыться. Один. И, пожалуйста, не надо ничего говорить про моего Натаниэля. Пожалуйста… — Ну-ну, — в грубом голосе снова мелькнула ехидная усмешка. Мартиан собирался сам натаскать воды, но его отодвинули. Буквально — взяли за плечи и переставили ближе к стене, как хрупкую вещицу, чтобы не мешался. И в самом деле, Нат заполнил бадью довольно шустро, принося по два тяжеленных ведра за раз с такой легкостью, будто это и не ведра совсем, а пылинки. Уже через пару минут он молча стянул с себя нехитрую одежонку, представ перед ошалевшим хозяином во всей красе, правда, пока лишь сзади, но и этого ему хватило. Широкая, действительно широкая, внушительная спина моментально приковала взгляд Мартиана. Во-первых, такой мощи он еще не встречал, во-вторых… вся спина была покрыта шрамами, уродливыми, длинными, глубокими, едва заметными и крошечными, которые без очков и не разглядишь. — О… боги, — промямлил юноша, продолжая нескромно таращиться на следы неимоверной человеческой жестокости. — Ниче так узорчик, да? — заявил исполин, повернувшись к господину лицом. Естественно, он сейчас равнодушно-саркастичен, как и ранее, и, естественно, даже толики стеснения на его щеках не горело, словно стоять абсолютно нагим для раба самое обычное дело. Да и чего стесняться-то с такими размерами? За свою недолгую и праведную жизнь Мартиан лицезрел не так уж и много членов. Даже нарисованных, и тех было мало. Но все, что он видел когда-либо — жалкое зрелище по сравнению с тем инструментом, коим наградила фавна природа. Инструмент не настолько гигантский, как рассказывают в дешевых книжках, но достаточно большой, чтобы с упоением его разглядывать и украдкой сравнивать со своим достоинством, вздыхая про себя от зависти. — Завидно? — как всегда задумчивость паренька безжалостно прервали, и он, спохватившись, сразу же отвернулся, краснея, как девственник. — Я таких раньше не… и такие шрамы, как у тебя, я тоже не… Мне очень жаль, что я вел себя так грубо и невежливо. Прошу, прости меня. Вся эта история меня глубоко ранила, и я… был немного… несдержан… — Забей. Лучше спинку потри. — Ч… чего? — наглость и насмешливый тон Ната будто ледяной водой окатили Мартиана. Подобное нескромное предложение прозвучало для юноши словно едкое оскорбление. — Спинку, говорю, потри. А то соловьями разливаться все умеют, а как что реальное сделать, так всем брезгливо и боязно. Свою малолетку, небось, собирался чуть ли не облизывать в этой самой бадье, да? — фавн прищурился. И ведь это было чистейшей правдой! Мартиан действительно собирался, не сегодня, конечно, но когда-нибудь точно, долго и осторожно омывать золотошерстного Натаниэля… изучать его тело… гладить пушок на бедрах и животе, наслаждаясь его озорным смехом. Юноша промолчал, поджав губы и отведя пристыженный взгляд, а через мгновение уже закатал рукава халата, обнажив тонкие руки, и вооружился жесткой щеткой: — Возможно, и собирался, а теперь мне придется возиться с неряшливым буйволом. — Ну, прости, что я не мечта педофила, а рабочий старый раб. Знаешь ли, меня розовым маслом не поливали, и гребешками из слоновой кости шерстку не расчесывали, — грузное тело медленно погрузилось в бадью, выплеснув немного воды прямо на кафель и промочив халат господина. Раньше Мартиан не знал, как горячо и ярко может пылать ненависть, ровно до сегодняшнего дня, когда вместо своей нежной и тонконогой мечты ему пришлось намыливать широкую спину циничного существа. А вот фавн, напротив, разомлел и довольно прищурился, пока его оттирали щеткой и губками, даже если движения были грубыми. — Да, мне жаль, что с тобой обращались жестоко. Действительно жаль! Но мне нужен мой Натаниэль. Мой! За которого я заплатил 6 золотых!! — На плечи верзилы плеснули немного воды, на что он и ухом не повел. — Чтобы его трахать… — Я бы о нем заботился, я никогда бы не причинил ему вреда, и… — И регулярно бы его трахал. — Нет! — Мартиан возразил на повышенных тонах, бросив остервенело тереть необъятное тело щеткой. — Я бы… я бы ждал, пока он подрастет и сам сделает свой выбор! Фавн разразился громким и обидным хохотом, даже смахнул пару наигранных слезинок, чем окончательно довел Мартиана до кипения: — Да, это так! И я отвечаю за свои слова!!! Нат повернулся к красному от гнева, запыхавшемуся хозяину и наградил его презрительно-насмешливым взглядом: — У меня для тебя новости, чудо. В 17-16 лет твоя малолетка стала бы жрать как не в себя и линять. Линять по-страшному. А совсем скоро твой фавенок превратился бы в трехметрового бурого здоровячка. Всю нашу расу создавали для тяжелой работы, просто в детстве мы такие милахи тонконогие, что все педофилы слюной захлебываются. Я тоже был милахой с нежным пушком на бедрах и огромными доверчивыми глазищами, да что там, у меня была белоснежная шерстка! Знаешь, какая редкость — белый фавн? Только в положенный срок я полинял и вымахал вот в это вот. — Быть не может… это неправда, — ошарашенно промямлил Мартиан, едва не уронив щетку на пол. — Что? Не веришь, что детки вырастают? — Нет, нет, я же читал… В книге фавн, конечно же, вырос, но не в… буйвола. Он был изящным и… — Дешевый романчик почитывал? — безразлично поинтересовался наглый раб.— Думаешь, твою книженцию стали бы покупать, превратись любимый тонконогий герой в увальня? — Думаю… нет, — ответ прозвучал совсем тускло. Мартиан спрятал жгучую обиду под каскадом золотых волос и уже молча продолжил усердно работать щеткой, дабы отвлечься от разливающейся под кожей горечи. В ванной комнате повисла неловкая и очень напряженная пауза, прерываемая лишь плеском воды. — М-да… ты тот еще «счастливчик». Тебя за один день дважды наебали. — Я привык. У меня вся жизнь такая, — на лице Марти мелькнула грустная улыбка. — Хреново, — без особого участия констатировал Нат, после чего, во избежание новой мучительной паузы, решил сменить тему: — Мыло у тебя вкусное. Пахнет вкусно, как пироженко. — Мама сама мыло варит и в дорогу мне положила… много положила, я и не потрачу столько… все равно испортится… — Мартиан наклонился пониже, и его очки предательски скользнули вниз. Он уже успел попрощаться с последней своей парой, но, совершенно внезапно, они упали на раскрытую и широкую ладонь фавна. — Дурашка, ты и есть Дурашка, хозяин, — исполин протянул жизненно необходимую вещичку юноше, — дальше я сам… Если не жалко, одолжи тряпья какого, а то моя одежа еще не стирана… — Вряд ли у меня есть такой размер… покрывало разве только… — Да хоть штору. Мне не жалко и мудями светить, но ты либо от стыда сдохнешь, либо от зависти. — Пожалуйста… не надо выражаться в моем доме, — просьба прозвучала безжизненно и сухо. — Мне не жалко светить своим нефритовым жезлом, но я опасаюсь, что вы, мой чувствительный и ранимый господин, наложите на себя руки от зависти к моему органу, который раза в три больше вашего, или от стыда. — Нат скорчил умилительную рожицу и всю последнюю фразу произнес елейным голосом. Юноша вздохнул, надевая очки, и вручил губку со щеткой ехидно оскалившейся бестии, а затем молча потопал за покрывалом.

●●●

Фавн плескался еще несколько часов, за это время Мартиан-Грегори успел отнести покрывало в ванную комнату, дважды разогреть ужин, десять раз пожалеть себя, потерять и найти очки, и, конечно же, приступить к трапезе. Ел он всегда медленно, старательно пережевывая каждый кусочек, чтобы не подавиться косточкой, или не сломать зуб. С его «везением» подобная неприятность норовила свалиться чуть ли не за каждым приемом пищи. Раб таки соизволил появиться после долгой и приятной ванны, из которой вообще не хотелось вылезать. Он горделиво цокал копытами по дощатому полу, весь такой душистый и сияющий. Его шерстка успела обсохнуть немного и смотрелась сейчас в разы лучше, включая щетки, прикрывавшие начищенные копыта. А пресловутое темно-синее покрывало, небрежно обернутое вокруг бедер, как ни странно, даже шло ему. Мартиан равнодушно окинул взглядом увальня, вставшего перед обеденным столом, и продолжил неторопливо поглощать рагу из курицы и овощей. — Хозяин, а где моя миска? — Нат озадаченно оглядел кухню. — Здесь, — Марти указал на место рядом с собой за одним столом. — Рабы с хозяевами вместе не едят. А то у вас, у хозяев, может настроение испортиться. — Так… — ложка с лязгом упала в полупустую посуду, — я не в восторге от тебя и от этого мерзкого королевства, которое уничтожило мои мечты. Ты… ты просто ненавидишь всех людей без разбору. Теперь, когда мы выяснили отношения, садись за стол, бери рагу и ешь! Считай, что это приказ. — Как знаешь. — Фавн сел за стол, прямо на пол, скрестив свои ноги, взял котелок и жадно принялся поглощать обед, не очень культурно чавкая. С тарелки он взял не кусочек хлеба, а половину недорезанной булки, которую умял в два укуса, вслед за ней и оставшиеся ломтики пропали. — Вкусно, — впервые с момента знакомства оленьи ушки Натаниэля встали торчком, выглянув из-под его еще влажной гривы. Одно из них оказалось слегка порвано, будто давным-давно из него выдрали сережку. — Просто рагу… овощное. Я сам готовил, — Мартиан капельку растерялся, наблюдая, как стремительно тает провизия. — Оно просто горячее! Не помню, когда в последний раз ел горячее, — оказывается, без ноток ехидства у исполина вполне красивый голос, и это даже удивило хозяина. Перед ним сидело совсем другое существо… счастливое. И, несмотря на всю его мощь, в нем сейчас отчетливо едва уловимо горело что-то живое и детское, отчего сердце юноши забилось намного быстрее: — Нат, у тебя есть семья? — Ну, есть, наверно, только понятия не имею где. Первое воспоминание — загон работорговца, — пустой котелок лязгнул о столешницу, — а зачем интересуешься? — Я тут подумал, было бы неплохо найти твоих родных… — Да какая нахуй родня? Работорговцы платят обедневшим теткам, чтобы они рожали от фавнов, а приплод потом сами растят на продажу. — Понятно… А ты думал стать свободным? Избавиться от ошейника и начать… — А че от него избавляться-то? Он и сам свалиться может, его ж подпольно делает абы кто. С меня пару раз падал, — Натаниэль усмехнулся, возвращаясь к котелку, дабы его облизать. — И ты не воспользовался этим шансом? — глаза паренька округлились. — А на хуя? На стройке такие, как мы, вкалывают за миску каши, а на другой работе нас и не ждут. У хозяина намного лучше, кстать, чем на вольных хлебах. У него хата есть и прокорм какой-никакой вкусный, может и мяском побаловать… И бить, может, будет не так сильно, как прораб… Короче, одни плюсы, мать их. Пристыженный Мартиан опустил взгляд в тарелку и, немного поводив вилкой, ответил, правда, тише обычного: — Я бы все равно попытался. — Ну-ну, — в голосе Натаниэля зазвучали ненавистные нотки сарказма. — С твоим-то везением только и пытаться! — Юноша окончательно скуксился и помрачнел, продолжая мучить свою тарелку. — Хата, надеюсь, твоя? Только не говори, что ты ее сам покупал. А то ведь опять наебут, и куда мы пойдем жить? — Мама оформляла сделку… сказала то же самое, правда, не так грубо, — ответ Мартиана получился жалким и тихим, а затем он медленно поднял горящие глаза и втянул воздуха побольше, — да, у меня в жизни все не ладится с самого начала. И я не знаю почему… Но я хотя бы пытаюсь что-то сделать, я цепляюсь за каждый шанс! В отличие от некоторых… — Молодец, уел меня, — Нат демонстративно поаплодировал и улыбнулся во всю довольную сытую рожу. — Ну, и как? Помогло?