Две стороны одной тайны

      Благодаря общим стараниям Люка и Леи, Асока оказалась в мед-отсеке настолько быстро, насколько это было вообще возможно. Уже находясь там, под ярким светом белёсых ламп, Тано на секунду очнулась и тут же залилась громким, душераздирающим криком. Тяжёлое ранение спровоцировало преждевременные роды, и это было настолько невыносимо больно, что тогрута просто не могла молчать, она орала, держась за проткнутый живот, и корчилась от боли из-за схваток ещё несколько минут, пока кровь не «хлынула из неё новым потоком» и, потеряв остатки последних сил, женщина не отключилась.       Безвольно закатывая глаза, Асока всем своим обмякшим телом упала на механические кисти одного из дроидов-медиков, который едва успел её подхватить и бережно уложить Тано на операционный стол.       — Давление падает, сердце останавливается, кажется, мы не сможем её спасти, — механическим голосом тут же констатировал факт тот, считывая данные со всех датчиков приборов, подсоединённых к тогруте и находящихся поблизости.       — Кровотечение слишком сильное, кажется, мы теряем и плод, — таким же холодным механическим тоном добавил другой.       — Времени почти не осталось, нужно сделать выбор, спасать мать или ребёнка… Кого будем спасать? — «заскрежетал» третий.       — Идиот, башка твоя с порченными микросхемами, спасать нужно всех, а не то хозяин будет не доволен и разберёт нас на запчасти… А ну живо преступили к работе!       — Но, тогда ведь шанс девяносто девять и девять процентов, что погибнут оба… — тут же попытался логически возразить третий.       — Заткнись и работай! — начав предпринимать срочные действия по спасению матери и ребёнка, повторил первый, по всей видимости, самый главный дроид.       — Понял-понял… — только и сумел ответить ему тот, преступая к изучению состояния пациентки.       Жизнь матери и ребёнка сейчас находилась на грани.       Прошло несколько долгих и мучительных часов, которые, казалось, тянулись целую вечность, вечность пустоты, холода и одиночества тёмной стороны Силы, и вот уже успокоившийся после своего жестокого возмездия Вейдер стоял посреди ярко освещённой комнаты, находившейся рядом с мед-отсеком, и внимательно слушал главного дроида.       — Ребёнок, расы тогрута, мужского пола, возраст, примерно, пять месяцев… — монотонно тараторил робот, со своим искусственным холодным безразличием произнося известные пока лишь ему факты, коие он столь оперативно зачитывал из импровизированной медицинской карты.       — К сожалению, плод погиб ещё в утробе матери. Колотая рана была нанесена точно в сердце, и мы ничего не смогли предпринять, чтобы его спасти… — страшные болезненные слова резким ударом, опаляющим пламенем ада отдались в ушах, сознании, душе ситха, прежде, чем дроид-медик аккуратно стащил простыню с безжизненного ребёнка.       И перед глазами тёмного лорда предстала картина, к которой, казалось, он был не готов. Крохотное, совсем хрупкое тельце покрытого оранжевой кожей малыша безвольно и бездыханно возлегало на жёсткой холодной металлической подставке так, что при первом взгляде на него, Вейдеру почудилось, что тому было невероятно неудобно. Всем телом аж вздрогнув от пронзительного ощущения сочувственного холода из-за взгляда на абсолютно голенького младенца, царственно возлегающего на сплошном куске железа, всё ещё не до конца соображающий, что происходит, ситх подошёл чуть поближе и легко коснулся маленьких, едва заметно тянувшихся от головы сине-белых лекку. Они были такими мягкими и нежными на ощупь, что казалось, одно, всего одно неаккуратное движение могло причинить им вред, причинить вред ребёнку, который в данный момент выглядел умиротворённо спящим. И сон этот, по жестокому велению судьбы, был холодным и вечным сном смерти.       Грубые пальцы тёмного лорда, которому всё ещё вёл доклад дроид, быстро, но мягко скользнули от одного из крохотных отросточков дальше и оказались возле совсем маленькой ручки мальчика, но ситх уже не слушал, просто не хотел слушать. Вейдер осторожно и как можно более нежно взял одну из кистей ребёнка в свою мощную металлическую кисть. Маленькие аккуратные пальчики младенца невольно согнулись, как будто мальчик цепко обхватил руку отца, стараясь бороться, стараясь отчаянно держаться за этот мир, вот только его уже не было в этом мире, по крайней мере, с этой стороны Силы.       Ещё какое-то мгновение тёмный лорд завороженно и молчаливо держал хрупкую, даже не до конца успевшую развиться и оформиться ручку своего ребёнка, пока взгляд его не скользнул выше, на грудь, туда где была огромная прожжённая рана от меча, и Вейдер не выдержал…       Он не мог больше просто стоять здесь и смотреть, не мог находиться в этом помещении, не мог слушать монотонное тупое нудение дурацкого дроида, ситху стало плохо, причём действительно плохо и морально, и физически.       Голова закружилась, а ноги его больше не держали, как будто вода, порвавшая платину, эмоции, стойко сдерживаемые до сих пор, хлынули на ситха со всех сторон, и это было столь невыносимо, что его просто придавливало и растерзывало сие горе, сжигая изнутри и разрывая на части, испепеляя и изничтожая душу, болезненными ядовитыми иглами терновых кустов пронзая сердце.       Не в силах больше смотреть на собственное безвинно убитое дитя, тёмный лорд быстро выпустил крохотную хрупкую ручку, резко развернулся и почти молниеносно рванулся прочь, прочь, отсюда из морга, где его настигла суровая реальность туда, куда только можно было от неё сбежать.       Увы, сбежать от реальности никому ещё не удавалось. Мгновенно вылетев в просторный светлый коридор, который находился подле мед-отсека, Вейдер не заметил даже, как за ним глухо захлопнулась дверь, он ничего не видел и не соображал, ситх буквально обезумел от боли, которая жгла изничтожала каждую клеточку его тела, постепенно превращая неистовые страдания в гнев, злость, ненависть, тьму…       Перед глазами всё ещё стояла картина его крохотного, такого хрупкого и нежного не до конца развитого ребёнка, в пальцах ощущалось мягкое прикосновение его холодной ручки, а сердце рвалось от боли на тысячу и миллионы мелких умирающих кусочков. Боль от утраты, очередной утраты в жизни тёмного лорда была настолько невыносима, что она тут же перетекала в ярость, буквально за секунду преобразовываясь в огромный, всепоглощающий взрыв тёмной стороны Силы.       Тьма была настолько густой и плотной, что казалось, она поглотила Вейдера и изнутри, и снаружи так, как не поглощала в жизни никогда, а затем сокрушительной волной, цунами боли, отчаяния и беспомощной злобы прошлась по всему коридору, разрушая то, что встречалось ей на пути.       Мощный Силовой поток крушил стены и пол, корёжил металлические двери, в щепки разламывал предметы интерьера столь же безжалостно, как на клочки сейчас рвало это страдание душу самого ситха. Тёмный лорд кричал от неистовых мучений, пытаясь хоть так, хоть немного усмирить боль, но спасения от этой боли не было и быть не могло. Она всё сильнее захватывала и поглощала Вейдера, злыми, жестокими, безжалостными мыслями унося в пучину отчаяния и ненависти, и ситх знал, как он должен был использовать это.       Тёмный лорд знал, кто был виноват в смерти его новорождённого ребёнка, и понимал, что им не будет прощения. Всю свою злость, весь свой гнев, всю свою ненависть он собирался выместить на оставшихся в живых пленных повстанцах. И им не будет пощады! Ровно так же, как они не пощадили его беременную женщину и беззащитного сына!       Перестав орать, Вейдер тяжело отдышался, гнев и ненависть всё ещё кружили ему голову, а перед глазами стояла картина мёртвого ребёнка, которая как красная тряпка перед ранкором побуждала ситха к действиям. Его застилаемые слезами глаза полыхнули янтарным пламенем ненависти и жажды возмездия, и тёмный лорд, отчётливо зная, что он будет делать дальше, резко развернулся и уверенным шагом направился на нижние уровни замка, туда, где находились камеры повстанцев. Едва лишь ситх вошёл в помещение несчастных выживших пленных и с оглушительным лязгом Силой затворил за собой дверь, их крики неистовых страданий залили всё пространство нижнего уровня обиталища тёмного лорда. Их крики боли, мольбы о пощаде, их предсмертная агония.       После долгих часов издевательств над несчастными повстанцами, когда, не выдержав неистовых пыток, сознался и пал последний, Вейдер, тяжело дыша и ненавидя весь мир, вышел из камеры. Жить не хотелось, существовать не хотелось и выполнять задания Сидиуса тоже, слишком много боли свалилось на ситха, куда больше, чем на этих треклятых сторонников Со.       Да, тёмный лорд узнал, что банда, напавшая на его замок и убившая его ни в чём не повинного ребёнка, работала на Со Герреру, и Вейдер поклялся, памятью своего крохотного беззащитного сына поклялся, что доберётся до него, вырежет всех из рядов радикалов и отомстит, сам лично, собственными руками.       Только сейчас Вейдер, ранее обезумевший от горя, вспомнил о Сидиусе, однако направление его мыслей практически ничуть не сменилось. Ещё какое-то время тяжело отдышавшись, ситх снял с руки комлинк и набрал нужный номер. Перед его глазами тут же появилось самодовольное лицо императора.       Не став особо церемониться и заискивать перед мастером, как Вейдер делал очень часто, находясь на пике своих негативных эмоций, ситх сразу перешёл к делу:       — Мой учитель, на один из моих замков напали повстанцы Со Герреры и нанесли… Непоправимый урон… — вместе с воспоминанием о гибели сына эти слова тяжелее всего дались тёмному лорду, — Я прошу вас о помощи в поисках убежища мерзких отребьев… — В данном моменте Вейдер едва не сорвался, чтобы рассказать Сидиусу всю правду, но лишь велением великой Силы удержался, — И я сокрушу этих … , на кусочки растерзаю световым мечом, я их уничтожу, истреблю… Всех до единого, а в особенности мерзкого … Со Герреру!       Буквально через связь по комлинку ощутив гнев и ненависть Вейдера, его жажду возмездия и убийства, император лишь удивлённо вскинул брови, но возражать не стал.       — Хорошо, мой ученик, вскоре ты получишь необходимые данные, — дав это непростое обещание тёмному лорду, Дарт Сидиус счёл, что дальнейший разговор не имел никакого смысла, и отключил связь.       А Вейдер, ещё с минуту со стеклянным завороженным взглядом простояв с комлинком в руке с лютой ненавистью сдавил прибор в механических пальцах и, разломав от безысходности его на куски, со всей силы швырнул остатки об стену. Ни одно проявление злобы и жестокости сейчас не могло заглушить его боль. Тем более, что он ещё не знал, что было с Асокой.       Тьма, холод, пустота, абсолютная невесомая лёгкость окутывали тело Тано в те самые последние мгновения, прежде, чем она пришла в себя. Страшной раздирающей всё тело боли больше не было, как и не было никого вокруг, так поначалу показалось тогруте. Яркий белый свет слепил глаза, которые она с трудом открыла и осмотрелась, и первое ощущение лёгкости исчезло с той мрачной реальностью, в которой женщина до сих пор пребывала. Вместе с очертаниями реального мира к ней начинало возвращаться осознание происходящего, как морально, так и физически, проявляясь в тупой боли в районе живота, в пищании приборов где-то рядом, в почти бесшумном присутствии дроидов-медиков, в мягкой и приятной на ощупь больничной белой ночной рубашке, на завязках сзади, с короткими свободными рукавами, усеянной мелкими зеленоватыми узорами ромбиков.       Живот… Только сейчас Асока вспомнила о нём. Ребёнок… Что с ребёнком? Эти мысли заставили Тано тут же взбодриться и, вопреки всей слабости и боли, усесться на кровати, руками ощупывая положенное место. Но, вместо огромной мягко-твёрдой округлости её оранжевые кисти лишь безвольно легли на идеальную плоскость, понимая, что чего-то не хватало.       Ещё какое-то время, ещё несколько минут смятения тогрута нервно и напугано ощупывала свой живот, никак не в состоянии осознать, что малыша внутри уже не было. И с каждой секундой ей становилось всё неспокойней и страшней.       — Ребёнок… Где мой ребёнок? Что с ним случилось?! Он же ещё совсем маленький, ему рано было рождаться?! — буквально пребывая в дикой панике, женщина с отчаянной надеждой уставилась на ближайшего дроида-медика.       В её поблёскивающих глазах стояли слёзы, сердце бешено колотилось, а душа надеялась на чудо, но разум уже постепенно начинал предвкушать страшную реальность…       Увы, чуда не произошло, и робот, находившийся рядом, ничем не смог её успокоить или даже обнадёжить.       — Сожалею, госпожа, но плод погиб ещё до рождения, удар меча пришёлся точно в область сердца и…       Дальнейшие слова Асока уже не слышала, её монтралы, всё её сознание потрясла одна единственная фраза: «Плод погиб ещё до рождения…», — звонким эхом отдаваясь в мозгу.       «Плод… Погиб… Какой плод?» — видимо психика блокировала шокирую новость для так и не состоявшейся матери, так как Тано ещё несколько секунд пыталась переосмыслить услышанное, прежде, чем до неё дошла вся безжалостная суть бытия, — «Плод, ребёнок, малыш…».       В один момент всё тело тогруты окатило ледяным холодом ужаса, сотрясая в страшной не нормальной дрожи. Чувства, эмоции, физические ощущения мгновенно слились воедино и женщину с ног до головы обожгло адским пламенем боли и страдания. Её буквально разрывало, сжигало изнутри, растерзывая на кусочки, то, что она не могла понять, принять, простить, ни повстанцам, ни Вейдеру, ни себе… Когда Асока впервые узнала о своей беременности, она так сильно ненавидела этого ребёнка, что хотела причинить ему боль, теперь же она так сильно ненавидела себя, что хотела умереть от боли, причинённой ей жестокой реальностью. С Силой нельзя шутить, ведь она имеет свойства воплощать в жизнь желания своих созданий. Однажды Асока захотела смерти своему ребёнку, и это произошло, произошло по её вине, не дав несчастному малышу даже в срок родиться.       Тано не знала ни какой расы было её дитя, ни какого пола, однако в данный момент это не имело никакого значения, от осознания каких-то мелких излишних фактов не становилось менее больно, и сейчас эта неистовая, всепоглощающая боль рвалась из тогруты наружу, как часами ранее из неё, выдёргивая все внутренности и проливая реки крови, рвалось бездыханное, мёртвое тело ребёнка.       — Мой малыш умер, его больше нет, его не смогли спасти… — одними лишь губами повторила страшное судьбоносное утверждение женщина, всем своим естеством чувствуя, как оно осколками призрачной идиллии врезается в её сознание, после чего, не в состоянии больше воспринимать ничто вокруг, громко завопила, хаотично и нервно сжимая руками, сминая, комкая свободную ночную рубашку на абсолютно плоском животе:       — Нет, нет, нет!!! — горькие слёзы дождём сожаления хлынули по её оранжево-белым щекам, но Асока уже не соображала, что делала.       От неистовой боли, страданий, ужаса, её полностью поглотила слепая истерика, заставляя трепыхаться, словно рыбу, выброшенную на берег, словно змею на сковородке. Тано дёргалась, орала, рыдала, задыхалась, невольно комкая одежду, постель, срывая с себя датчики, приборы, капельницы, но тогруте было всё равно, чего стоила теперь её жизнь, если женщина потеряла самое ценное, что вообще было у неё в жизни? Ровным счётом ничего.       Видя, что несостоявшаяся мать впала в буйство и неадекват, вполне находясь в состоянии, в котором она невольно могла навредить себе, главный дроид-медик скомандовал:       — У неё истерика, живо успокоительное сюда, быстрее… Колите…       Под шум этих механических фраз, звучавших для Асоки отдалённо и синтетически, орущую, вырывающуюся и успевшую надавать по микросхемам нескольким сильным роботам Тано едва смогли скрутить и ввести ей огромнейшую дозу успокоительного. Лекарство подействовало сразу, и несчастная, потерявшая только что ребёнка мать, невольно стала обмякать на кровати, лишь изредка конвульсивно дёргаясь и всхлипывая, всё больше и больше уходя из страшной реальности в забвение.       Прошло ещё несколько часов холодной наркотической пустоты, прежде, чем Асока вновь пришла в себя, тело ещё сковывали боль и слабость, сознание — успокоительные препараты, но страдания моральные, духовные, сердечные, никуда не делись.       Теперь, находясь в более адекватном состоянии, Тано трезво осознавала, что её ребёнок умер, и это она была виновата в его смерти, только она одна, а значит тогруте и не следовало жить.       Боль, горе, разочарование поглотили её полностью, погружая в пучину пустоты и отчаяния, беспросветной тьмы такой реальности, и существовать больше не хотелось, ничего не хотелось. Страдания, муки, тоска, жгли душу изнутри, испепеляя её дотла, и от этих невыносимых пыток на сердце было лишь холодно, пусто и одиноко, так же пусто как сейчас было внутри живота тогруты.       Вспомнив о нём, женщина ещё раз пошарила руками по абсолютно плоской поверхности, как будто в её сознании на секунду загорелся маленький огонёк надежды, но надежды больше не было, совершенно никакой, ребёнок мёртв!       Ещё раз мысленно повторив для себя этот ужасающий, обнимающий холодными костлявыми руками гибели факт, Асока тихо разрыдалась, закрывая нежными красивыми кистями лицо полное скорби и печали. Но от этого не стало легче, совсем ни на грамм. Боль лишь пуще усилилась, где-то внутри, глубоко в душе порождая раздражение, гнев и ненависть, ненависть к самой себе.       — Мой ребёнок умер, это я пожелала ему смерти, это я убила его, это я во всём виновата… — продолжая и продолжая, словно установку, повторять это сквозь глухие и мучительные всхлипывания, Тано не выдержала.       Сейчас ей было настолько невыносимо от всего произошедшего и от самой себя, что она резко вскочила с кровати и, не желая больше жить, существовать в этом мире без своего без вины погибшего малыша, слегка опираясь о больничную койку, чтобы не упасть, стала ожесточённо срывать с себя приборы и капельницы, абсолютно не замечая ничего вокруг.       Тано уже успела отодрать предпоследний пластиковый шнур, небрежно брошенный ей на пол и начавший проливать на мраморную поверхность огромную лужу лекарства, прежде, чем в комнату незаметно для женщины вошёл Вейдер.       Абсолютно не обращая на него никакого внимания и находясь под волей своих разрушительных эмоций, тогрута, едва не теряющая сознание от боли, слабости и истерики, как-то сильно завозилась с последней капельницей, голова кружилось, сознание было неясным, но трезвым для Тано сейчас был лишь один факт — без её малыша ей больше не было места в этом мире, она не могла, не имела права существовать, не заслуживала!       Совершенно не ожидавший застать едва-едва спасённую дроидами-медиками тогруту за таким занятием, изумлённый её безрассудству ситх почти моментально оказался подле женщины и резко, властно, ухватив её за руку, грозно спросил:       — Что ты делаешь?       Тёмный лорд только что потерял собственного сына, от чего идея потерять ещё и Асоку была для него немыслима. Да, Вейдер до сих пор злился на неё, даже в какой-то мере ненавидел и желал отомстить, однако дни и месяцы, проведённые вместе с ней, как-то сами собой невольно сблизили их вновь, уже не так как раньше, по-другому. Как сблизил отчасти и их общий, пусть и родившийся мёртвым сын. От чего ситх испытывал некие двоякие чувства по отношению к Тано, одновременно не в состоянии её принять за прошлое предательство и не желание потерять, тем более, теперь, когда их обоих постигло такое горе.       Тёмный лорд чуть крепче сжал своей руке тонкое оранжевое запястье тогруты, заставляя ту невольно выпустить так и саму оторвавшую трубку капельницы. И лишь в этот момент, женщина обратила на него своё внимание.       — Зачем ты это делаешь?! — громко вскрикнула она, со всей мощи рванув ослабшую кисть обратно.       — Я не хочу жить! Я убила собственного ребёнка! — вместе с градом этих жестоких и обличающих слов из синих глаз Асоки, по пышному ряду чёрных ресниц, по шелковистым оранжево-белым щекам хлынули солоновато-горькие струйки слёз, срываясь прозрачными каплями с её острого подбородка и падая на пол, в подтверждение боли и отчаяния несостоявшейся матери.       В сознании Тано вновь всплыли картины как она желала смерти своему малышу, как пыталась устроить выкидыш, как была разочарована, когда узнала, что ребёнок выжил, как защищая Лею сама подставилась под удар… И эти болезненные, мучительные воспоминания ещё сильнее заставляли слёзы наворачиваться на глаза, слёзы раскаяния, сожаления, отчаяния ненависти. Тогрута ненавидела себя всеми фибрами души, она больше не винила никого кроме себя, и она искренне не понимала, зачем Вейдер так рьяно пытается её спасти. Ведь он, по сути, должен был бы её ненавидеть, ведь это сама женщина убила ребёнка, не смогла спасти, уберечь, подставила под удар. Сейчас, вспоминая прошлое, Асока понимала, что она могла подставиться для защиты Леи другой стороной, руками, боком, спиной, собственным сердцем и умереть сама, но только не сердцем её малыша, которое было пронзено безжалостным чёрным световым клинком лишь по её глупости и неосторожности, по её вине. Тано столько сил, столько любви и защиты отдала Люку, казалось бы чужому ребёнку, но когда пришла пора спасать и оберегать своего собственного, она безжалостно убила его, ни секунды не колеблясь. Но почему, ради чего? Неужели на свете что-то стоило жизни её малыша, неужели её собственная жизнь стоила жизни её не родившегося ребёнка?       Безразлично держась за узкую больничную койку, тогрута продолжала безутешно рыдать от того, как от чувств вины и сожаления разрывалось её материнское сердце, абсолютно не осознавая, что вместе с этим она разрывала сердце и Вейдеру.       Ситх не думал, что всё в этой ситуации сложится именно так, почему-то ему казалось, что Асока будет ненавидеть его ребёнка, так же сильно, как она ненавидела его самого, и будет рада избавлению от несчастного малыша. Но она страдала, страдала так сильно, что даже он, зачерствевший и заледеневший весь изнутри, ощущал сочувствие и сострадание, так сильно было горе Тано, так неистово и горько она рыдала на его глазах. К тому же, тогрута по какой-то глупой убеждённости ещё и винила себя в смерти их общего сына, но разве в этом была её вина, хоть капля её вины? Это повстанцы Со безжалостно и бесчеловечно посягнули на жизнь беременной женщины, беременной женщины ситха и его ребёнка, и это им не было, никакого прощения, но только не ей, не Асоке. Ведь кто на свете мог страдать больше всего об утрате своего дитя? Только его мать. И тёмный лорд сейчас своими глазами видел, как сильно она страдала. Настолько сильно, что ему в один момент, где-то в глубине его чёрной души захотелось пожалеть Тано и утешить её.       В какой-то миг, безутешно рыдающая тогрута обернулась к нему лицом, и Вейдер решил, что настало время для того, что он хотел ей сейчас сказать. Пусть он не был мастером красивых слов или проникновенных речей, но просто оставлять женщину, почти свою женщину, вот так безвинно убивать себя он не мог. Это было бы абсолютно бесчеловечно даже для ситха.       — До того, как облачиться в доспехи… — начал тёмный лорд, стараясь отвлечь тогруту от само разрушительных страданий на себя и на то, что он говорил, в попытке искренне и сочувствующе подбодрить её, — Я сделал очень много ужасных вещей… Но худшая была тем, что я убил свою беременную жену. Я не хотел её убивать, просто не рассчитал сил в гневе… Это была случайность, но… Я до сих пор живу с этой виной… И это действительно была моя вина. Что же касается тебя, Асока, то своими действиями ты спасла Лею, и в том, что с тобой произошло, нет твоей вины…       Эти слова, эти страшные и болезненные для него признания и откровения, которые он не говорил ещё никому и никогда абсолютно искренне и по-доброму сейчас лились из Вейдера. Он был открыт для мира, он был открыт для Тано и, пожалуй, впервые в жизни его сердце и душа открылись хоть для кого-то, пусть и по таким трагическим причинам, но в данный момент ситх был абсолютно «безоружен» перед ней, и любое её неаккуратное действие могло задеть его и так настрадавшуюся душу. Но он не побоялся, тёмный лорд не побоялся признаться в самых страшных своих грехах честно, чтобы только она, мать его несостоявшегося ребёнка, почувствовала себя лучше. Казалось, в этот момент, Вейдер готов был для неё на всё.       Лишь только слова ситха коснулись бело-синих монтралов тогруты, она мгновенно перестала плакать и всматриваясь, казалось в самые глаза тёмному лорду внимательно впитывала каждую его фразу, словно губка, отчаянно и не совсем трезво осознавая то, что он ей говорил. Вейдер рассказывал Асоке о вине, о своей вине, с которой он столько лет жил и пытался смириться, об ужасных происшествиях прошлого, он впервые раскрылся перед Тано так сильно как, вероятнее всего, не раскрывался не перед кем и никогда. Ему впервые было не плевать на всех и каждого, кроме себя самого, и тогрута чувствовала это всеми фибрами своей души. Тёмный лорд впервые в жизни заботился о ней, впервые в жизни переживал за неё, и за своего родившегося мёртвым ребёнка. И женщина с изумлением поняла, в какой-то момент она резко и отчётливо поняла, что этот малыш был не просто наследником, будущим учеником для Вейдера или ещё одной игрушкой в его жестоких механических руках, этот малыш правда был единственным существом в мире, которого ситх искренне и безвозмездно любил, возможно, любил даже больше чем она, его собственная мать. И в данный момент он страдал куда сильнее, чем Асока, его полностью парализовало, сковывало горе, их с тёмным лордом общее горе.       Ход этих мыслей, поток эмоций, правильно подобранный набор искренних и проникновенных слов до глубины души тронули Тано. Она так сильно расчувствовалась, что уже не могла контролировать себя и собственные порывы. Пожалуй, впервые в жизни она ощутила в Вейдере, да-да, именно в нём, родственную душу, не ситха, не монстра, не мучителя, а человека, человека, который единственный в мире сейчас мог понять её боль, и это сыграло свою колоссальную роль…       С силой оттолкнувшись от больничной койки, тогрута босыми ногами сделала решительный шаг ему навстречу, затем ещё один, она резко рванулась к ситху и, внезапно для них обоих, просто повисла у него на шее, сжимая тёмного лорда в крепких и трогательных объятиях сожаления и их общего горя. Её, казалось бы, невероятно тяжёлая в этот момент голова легла на его мужественное плечо, и женщина, слабая и беззащитная женщина, вновь разрыдалась, залилась горькими слезами страдания, ощущая, что отец её ребёнка тоже разделяет её муки.       Явно не ожидав такого порыва от Асоки, которая раньше чувствовала к нему лишь гнев, ненависть и отвращение, Вейдер сразу растерялся, не зная, что ему следовало делать. Ещё несколько секунд, несколько незначительных секунд он просто стоял в полном ошеломлении, с неподвижно опущенными руками, но чувства, чувства и эмоции своевольно взяли верх над ним. И вот уже одна жёсткая, созданная для убийств, а не ласки механическая рука, сама собой легла на полуобнажённую, просвечивающуюся сквозь завязки больничной ночной рубашки спину Тано, и мягко, нежно, утешительно погладила тогруту по ней, заботливо прижимая к ситху и позволяя женщине горько и безутешно рыдать на его плече. Действительно, это было их горе, их общее горе, и переживать его они должны были вместе.       Алые капли крови медленно падали на пол, разбиваясь о белую мраморную поверхность у ног Асоки, отключённые приборы вовсю пищали вокруг, призывая дроидов- медиков незамедлительно ворваться в помещение и начать реанимировать, вероятнее всего, гибнущую пациентку, но Вейдер и Тано продолжали стоять в обнимку вот так никого не боясь и не стесняясь ещё несколько минут, несколько минут застывшей лишь для них двоих реальности и впервые за этот день оба чувствовали облегчение от боли, которая в сиих страдальческих объятиях как-то сама-собой уходила на другой план.       Внезапно силы тогруты окончательно покинули её и, не в состоянии больше стоять на ослабших босых ногах, женщина стала медленно сползать и падать на пол. Благо, всё ещё трезво осознавая её состояние, ситх ловко и бережно подхватил Асоку, так и не дав ей упасть.       Мгновенно взяв почти теряющую сознание Тано на руки, тёмный лорд аккуратно уложил её опять на больничную койку, осторожно обвив своим механическими пальцами её слабеющую кисть и едва заметно утирая с нежных щёк горькие слёзы второй рукой.       С каждой секундой тогрута всё больше слабла и едва ли не впадала в забвение, в комнату на призыв оборванных датчиков ворвались мед-дроиды, начался хаос.       — Жизненные показатели падают, мы теряем пациентку… Скорее предпринимаем реанимирующие действия… — «встревоженно» затараторил главный дроид, в то время как остальные окружили Тано со всех сторон и начали пытаться спасти.       Не в силах больше смотреть на очередной результат своих же действий, Вейдер медленно и нехотя, с огромной жалостью к тогруте выпустил её нежную, едва весомую кисть и направился к себе.       Сейчас его душу терзали уже другие мысли, нежели жажда мести и страдания об утраченном ребёнке, но это тоже были страдания, страдания вместе с сожалением обо всём сделанном. Громко и плотно захлопнув за собой входную дверь, или несколько входных дверей, ситх уже не замечал, тёмный лорд резко ворвался в свой кабинет и со всей силы скинул со стола все предметы, которые лежали там. Он сожалел о содеянном, он ненавидел себя, он понимал, что слишком далеко зашёл в своей мести, и это стоило жизни его ребёнку и, возможно, могло стоить жизни его Асоке. И эти мысли, чувства, эмоции, совершенно заполняли разум, сердце и душу, ломая ментальные и чёрствые барьеры бесчувствия, которыми ситх закрывался от мира, взывая к его совести, к чистоте, что была внутри него, к светлой стороне. На какой-то момент угрызения совести о том, что он рушил и уничтожал жизни всех близких ему людей с такой мощью пронзили всё нутро тёмного лорда, что сквозь ледяную броню зачерствелой и безжизненной души Вейдера, пробился огромный, яркий и очень тёплый поток света. Живой, чувственный настоящий, такой каким когда-то был Энакин.       Буквально задыхаясь в сием мерцании света, в этом ярком пламени, в осознании, как сильно он был виноват перед Асокой, как на самом деле сильно её ценил и боялся потерять, тёмный лорд и сам не заметил, как на мгновение, всего на один краткий миг, находясь под волей мыслей о Тано и эмоций лишь по отношению к ней, сквозь вечный тёмный непроницаемый барьер восстановилась былая связь учитель-ученик, ярким, мощным, взрывным ударом отдавшаяся и в душе, и в Силе, вокруг этих двоих.       Тоже уловив такое родное, такое мягкое, такое светлое тепло, тогрута резко встрепенулась на больничной койке, поглощаемая потоками света. На какой-то краткий миг она вновь ощутила, что чувствует где-то поблизости присутствие Энакина, связь с ним, его отклик на той стороне Силы, ощутила, и от резкого прилива переизбытка эмоций тут же вновь потеряла сознание, ушла в небытие, абсолютно преисполненная мгновенной радостью, умиротворением и одновременно будоражащим покоем, которых ей так давно недоставало. Резкий ментальный удар невольно вновь открывшейся связи между ней и учителем лишил Асоку последних сил удерживать себя в сознании, однако, вместе с тем, подарив ей незабываемый миг былых воспоминаний, дал силы жить и существовать дальше. Ведь пусть и всего на миг, на один краткий миг, Тано вновь ощутила связь с ним и, постепенно погружаясь в холодную пустоту забвения, она была уверенна, что ей не показалось.