Две стороны одной тайны

      Кровавый закат опускался на неизвестную планету, где находился тайный замок Вейдера, как будто своим ярким алым цветом ознаменовывая события, произошедшие здесь недавно. Вокруг царила мгла, делая этот вечер таким же мрачным, каким он и должен был быть в свете последних событий. Четыре фигуры, облачённые в траурные чёрные одеяния, медленно двигались по открытой посадочной площадке к небольшому личному кораблику Вейдера. Ситх дал разрешение на похороны младенца на Шили, и с этим нужно было как можно скорее покончить, не столько, чтобы разобраться с формальностями, сколько, чтобы хоть немного приглушить боль, его собственную боль, от очередной невосполнимой потери. И это было первостепенной задачей, даже куда более важной, чем срочная миссия, на которую так не вовремя отправлял тёмного лорда Сидиус. Что бы там ни было на этом задании, разве могло оно сравниться по важности с похоронами его ребёнка? Нет, никогда и ни за что! Наверное, поэтому Вейдер в данный момент так откровенно игнорировал распоряжения Императора, до которых ему, в пучине беспросветного горя, не было и вовсе никакого дела. Тем более, что состояние Асоки оставляло желать лучшего, хоть Тано и отчаянно держалась, и похоронить её сына нужно было раньше, чем вселенская скорбь убьёт окончательно и его мать. Вейдер чувствовал, что ещё одной потери сейчас он просто не сможет выдержать, его сердце окончательно разорвётся и умрёт, в момент превратившись в абсолютно холодный и безжизненный кусок камня. Да, он по-прежнему не мог простить тогруте то, что она сделала, но, одновременно с этим, и не мог окончательно её потерять. А, ввиду нынешнего состояния женщины это было вполне возможно. Наверное, оттого ситх спешно шагал впереди всех, стараясь как можно скорее покончить со всеми этими не нужными церемониями.       Следом за тёмным лордом шагали и дети. С хмурым траурным видом опустив головы, они аккуратно вели едва переуступающую с ноги на ногу Асоку, осторожно и очень бережно поддерживая её под руки и за талию. Брать Люка и Лею на это «мероприятие» было не самой лучшей затеей, однако, с другой стороны, и оставить их в замке одних, абсолютно без присмотра Вейдер не мог, это было не только не разумно, но и не безопасно. К тому же маленькие сорванцы, несмотря на свой юный возраст и весёлый детский нрав, сейчас как никто другой ощущали боль их «родителей» и, практически, сами попросились взять их с собой, дабы оказать им поддержку. Поддержку, которая особо требовалась Тано и в моральном, и в физическом плане.       Достигнув небольшого кораблика настолько быстро, насколько это вообще было возможно при данных условиях, ситх тут же направился в кабину пилота. Похороны его сына были чем-то слишком личным, чтобы привлекать к этому слуг, военных, штурмовиков или даже пилотов, оттого на Шили эта «семья» летела лишь вчетвером, ну, или впятером, вместе с телом погибшего ребёнка, и с собой в сопровождение они брали только несколько пока отключённых дроидов-рабочих.       Ничего не говоря, в тяжёлом, траурном молчании, тёмный лорд спешно занял положенное ему кресло, с обречённым вздохом уставившись на кровавый закат, в ожидании, пока все остальные погрузятся на борт. А Люк и Лея, едва ли не таща абсолютно убитую горем и её слабым физическим состоянием Асоку, аккуратно усадили Тано на одно из пассажирских мест в салоне, тут же быстро и послушно заняв свои подле неё. Даже юная принцесса, всегда наглая дерзкая, гордая и своевольная, сейчас была абсолютно идеальным ребёнком и вела себя тише воды, ниже травы. Девочка настолько сильно ощущала свою вину за случившееся, настолько мощно её сжигали стыд и ненависть к самой себе, что Лея не смела и шелохнуться лишний раз в противостояние ни Вейдеру, ни Асоке. Она просто не могла быть такой как прежде и вести себя так, как обычно, в подобный момент. Ведь юная принцесса знала, что малыш её лучшей подруги погиб потому, что тогрута защищала её, пожертвовала всем для неё, и ей хотелось сделать всё, чтобы только прекратить страдания столь доброй и отзывчивой женщины. Но девочка ничего не могла, она не могла даже просто унять её боль, да что там унять, хотя бы на грамм, на самую маленькую крупицу уменьшить, и от этого Лее самой становилось гадко и мерзко на душе. Ситуация являлась такой ужасной, что казалось в какие-то моменты юной принцессе было жалко даже Вейдера, уж не говоря об Асоке и её маленьком, беззащитном ребёночке. К слову о нём…       Когда все четверо кое-как разместились в салоне, дроиды медленно внесли внутрь крохотный чёрный гробик, идеально вырезанный из дорогого редкого дерева ими. Вейдер и хотел бы сделать его для собственного сына сам, но мастерить колыбель вечного сна для своего едва родившегося ребёнка было просто выше его сил, ни морально, ни физически ситх не мог с этим справиться так идеально, как сделали это его по подчинённые «жестянки», потому, с горем в душе и болью в сердце, тёмный лорд оставил это на них. Впрочем, не зря. Работа была выполнена превосходно. И вот перед Асокой высился абсолютно симметричный, невероятно ровный, траурно-чёрный, с красивыми резными узорами, закрытый гроб, внутри которого уже покоился бережно подготовленный для похорон и уложенный в свою колыбель вечного сна малыш.       Лишь только завидев его, Тано почувствовала, как из её глаз вновь покатились кристальные капли слёз, они быстро сбегали по её нежным щекам и с громким стуком падали на металлический пол корабля, но тогруте было всё равно. Она не ощущала почти ничего вокруг, кроме любви к своему не родившемуся ребёнку, кроме боли утраты по нём, кроме желания заботиться и оберегать и быть рядом в последний момент, как будто держа за руку и провожая на ту сторону Силы своё любимое и единственное родное дитя. Ничуть не обращая внимание ни на Вейдера, ни на Люка и Лею, ни на красоту идеально сделанного гроба, тогрута быстро придвинулась к нему и мягко и нежно положила свою руку поверх чёрной крышки. Женщине казалось, что таким образом она будет как будто ближе к своему ребёнку, будет рядом, будет поддерживать и оберегать его в последние минуты «жизни», так как в реальности, в этот самый момент она рядом не была и не могла быть.       Видя, как Асока с заплаканными глазами, со стеклянным взглядом, трясущейся рукой держится за маленький резной гробик, Люк и Лея было дёрнулись, чтобы заставить несостоявшуюся мать отстраниться назад, вновь прислонившись к спинке кресла, для большего удобства, но… В самый последний момент их остановил Вейдер.       — Не трогайте её, — резким, но в то же время серьёзным и полным скорби и сострадания голосом приказал он.       Ситх видел, как страдает Тано, и как никто в мире понимал её в данный момент. И если пусть и глупое, бесполезное, абсолютно неадекватное касание тогруты чёрной резной деревянной крышки делало женщине хоть немного менее больно, тёмный лорд готов был простить ей и это, лишь бы только Асока не страдала так сильно, лишь бы только не убивала себя грузом вины, который на самом деле был его.       Не став спорить с Вейдером, дети лишь тяжело вздохнули и убрали протянутые к Тано кисти обратно, поудобнее устроившись на своих местах. А тогрута, абсолютно убитая скорбью до безумия тогрута, так и держалась за гроб трясущейся рукой на протяжении всего пути. Потому что лишь так, она ощущала, что была рядом со своим сыном «в последние минуты его жизни», и лишь так могла компенсировать свои непростительные ошибки перед ним.       Прошло совсем немного времени, прежде, чем маленький личный кораблик приземлился на одном из небольших кладбищ Шили, совсем недалеко от родной деревни Асоки. Очень тихое, очень красивое и очень печальное место. Вокруг не было ни души, лёгкий ветер мягко колыхал листву местных деревьев, одновременно заставляя пробегать по коже какой-то жалобный холодок, через неё проникая в самое сердце. Он срывал зелёные листики и в одиноком, прощальном, траурном танце кружил их между самых разнообразных каменных надгробий вызывая бескрайнюю тоску, создавая ту атмосферу, которая и обязана была присутствовать на кладбище.       Асока сама выбрала самое красивое, самое светлое и солнечное место для своего ребёнка под одним из больших раскидистых деревьев. Вейдер не стал возражать. В конце концов, разве мать могла пожелать чего-то плохого для своего сына, и разве важно было где именно на этом треклятом кладбище его предстояло закопать, раз несчастный малыш родившись так и не увидел мир?       Тяжело вздохнув, ситх лишь активировал дроидов и холодно приказал им копать могилу там, где просила Тано. Роботы тут же принялись за работу, идеально ровно проделывая в сырой земле прямоугольную ямку, пока все присутствующие молча стояли рядом, наблюдая за безмолвными, тихими и полными горя похоронами.       Ни Вейдеру, ни Асоке, ни Люку, ни Лее, сейчас нечего было сказать. Они в каком-то страшном, кошмарном полубреду наблюдали за тем, как дроиды-рабочие докапывали небольшую ямку до нужной глубины, как медленно и осторожно опускали туда крохотный чёрный резной гробик, как аккуратно ставили его, как ветер, пронзая тела и души, замораживая слёзы на глазах, кружил сорванную с деревьев зелёную листву над могилкой несчастного ребёнка, и каждый из них скорбел по-своему, ощущая боль и пустоту, вину и ненависть к самому себе, любовь к малышу и стыд за его столь раннюю смерть.       Особенно тяжёлым моментом было для них последнее прощание с ушедшим ребёнком, каждый из четверых, в душе и сердце произнося некие «напутственные» слова ему, бросил на маленький гробик по горстке земли, которая траурным стуком отдалась на слуху, а дальше, дальше всё было как в тумане. Ни Вейдер, ни Асока, ни дети не помнили, как дроиды-работники закапывали могилу, как крохотная деревянная колыбель вечного сна постепенно скрывалась под слоями холодного сырого песка, это было выше их сил и трезвого осознания реальности, заставляя полностью тонуть в бездне горя и боли и не приходить в себя до того самого момента, как роботами была брошена последняя горсть земли.       Закончив копать, и чуть отойдя в сторону, дроиды замерли в ожидании дальнейших приказов их господина, и лишь тогда, когда взгляд его коснулся изголовья небольшого холмика, Вейдер опомнился. Только в этот момент он понял, что могиле не хватало надгробной плиты, а ей самой не хватало информации. Дата рождения и дата смерти была лишь одна, одна единственная страшная и приносящая боль обоим родителям. Какие-то дежурные слова, вроде «Помним и любим, скорбим», они ничего не значили теперь, и их можно было придумать за секунду. Но вот самого главного этой плите недоставало точно. Имени… Имени несчастного погибшего младенца, пришедшего в сей мир и ушедшего из него так и не названным. И это действительно было то, над чем следовало задуматься.       Едва сдерживая слёзы от осознания подобной реальности под тёмными стёклами чёрной непроницаемой маски, ситх медленно, будто завороженно, развернулся к Асоке и осторожно, но в то же время жёстко, спросил:       — Что писать на надгробье?       От сего внезапного вопроса Тано аж вздрогнула и в один момент вернулась из страшного забытья в реальность, но, вопреки всему, её ответ был резким, решительным и чётким:       — Энакин.       И этот ответ заставил теперь уже тёмного лорда вздрогнуть. Он никак не мог ожидать, что в данной ситуации услышит именно сие забытое и потерянное в годах имя, что Тано вспомнит его, и так безапелляционно посмеет назвать им своего ребёнка, нет, их общего ребёнка. А главное, почему, зачем? Ведь Вейдер полностью был уверен, что Энакин абсолютно ничего не значил для тогруты, но сейчас совершенно шокировано просто не мог поверить своим ушам.       — Почему ты выбрала именно это имя? — едва ли не трясущимся от переизбытка эмоций голосом, тут же поинтересовался он.       И тут же пожалел, что вообще поинтересовался. Потерявшей абсолютно всё Асоке больше нечего было терять, нечего скрывать и прятать, как нечего и бояться. Самое страшное, что могло с ней случиться, уже произошло, от чего и опасаться чего-то ужаснее было не нужно.       — В честь моего учителя, — гордо и решительно в ответ заявила она, окинув Вейдера таким преисполненным чувств и эмоций привязанности к её бывшему мастеру взглядом, что ситху буквально захотелось провалиться под землю, едва ли не самому зарыться в могилу вместо его несчастного ребёнка, так невыносима ему была правда, которая открывалась тёмному лорду лишь сейчас, в то время как Тано продолжила изливать душу болезненными откровениями, — Когда-то он был для меня самым дорогим человеком на свете. Потому это имя для меня столько значит. А теперь, самым дорогим для меня стал мой не родившийся ребёнок. И я даю ему такое же бесценное имя, настолько бесценное, насколько дорог мне сам мой погибший по моей вине сын.       Эти слова, эти предложения, эти фразы, смертельным приговором прозвучали для Вейдера. Он был настолько поражён открывшейся ему в одночасье правдой, что только и смог лишь махнуть дроидам рукой в знак того, чтобы они исполнили приказ. Сам же ситх был уже не в состоянии ни двигаться, ни соображать, ни больше смотреть на Асоку, в её бездонные синие глаза, которые излучали такую любовь к тому, кого он все эти годы пытался убить в себе. Резко отвернувшись от Тано в сторону небольшого песчаного холмика и с болью в душе глядя на то, как роботы выпиливают на бездушном куске мрамора его забытое имя, тёмный лорд ощущал, как его сердце рвётся от боли и вины. Сейчас ему было столь не выносимо, что казалось, голова кружилась до тошноты, а всё тело дрожало, чего благо не было видно под непроницаемым чёрным костюмом. Но это абсолютно не меняло ситуации, и того, сколь ужасно чувствовал себя в данный момент Вейдер. Все эти годы, все эти месяцы и дни, он ненавидел Асоку за предательство, он мстил ей за безразличие, он издевался над ней настолько, что зашёл так далеко, буквально силой заставив родить ему ребёнка, лишь из злобы, ненависти, мести, а она… Она всегда беззаветно и безответно любила его одного. Она готова была для него на что угодно, она вынашивала, холила и лелеяла внутри себя чувства к Энакину, которых он даже не мог представить, как все эти месяцы вынашивала в себе их мертворождённого ребёнка. От осознания этой реальности, в какой-то момент Вейдеру стало настолько противно и больно, настолько жаль свою бывшую ученицу, настолько жаль их погибшего малыша, что тёмному лорду, вдруг, искренне захотелось обнять тогруту, прижать к себе, пожалеть, попросить у неё прощения за всё то, что он сделал ей. Но разве всему этому, всей этой отвратительной мерзости, было прощение? Холодная, как сердце её владельца, механическая рука плавно, медленно и нерешительно потянулась за спину женщине, дрожащими пальцами норовя обнять её, пожалеть, пригреть, утешить. Но огромный, непомерный груз стыда и вины так и остановил её на половине.       Вейдер так и не решился обнять Тано, просто не смог, не имел права, не смел, после всего того, что он узнал сегодня, и после всего того, что он сделал с ней. Он раз за разом совершал непростительные ошибки, мучал её, издевался, насиловал, мстил, и в этот момент ситху действительно стало противно от самого себя. Ведь всё это время, все эти годы, месяцы, дни, он ненавидел, он мстил за безразличие гуманоиду, который больше всего на свете любил его одного, который был готов на всё именно ради него, который принимал его со всеми его недостатками. Он изуродовал её тело, её душу, её судьбу, он сломал её жизнь, а она по-прежнему любила только его, превозносила как избранного, и даже назвала его именем своего сына. И этого тёмный лорд не мог себе простить, этого он не простит никогда!       Видя, как сильно страдает вновь расплакавшаяся от горя приёмная мать, вместо Вейдера, Асоку нежно, по-сыновьи, за талию обнял Люк, прижимаясь, жалея, давая то тепло и ту заботу, которые ситх не смог ей дать, и тёмному лорду осталось лишь, крепко сжав пальцы в кулак, стыдливо убрать руку. Ведь он больше не имел никакого права касаться этой женщины, даже, чтобы выразить ей сострадание. Ни за что и никогда!       Молча стоя где-то поодаль них всех, Лея поначалу тоже скорбела по ушедшему малышу, отдавая ему дань памяти и уважения и стараясь как можно сильнее усмирить своё обострённое чувство вины по отношению к данному ребёнку. Девочка действительно сожалела о том, что этот младенец родился и умер в один день, так и не увидев свет, что Асока потеряла своего сына, что всё сложилось именно так… Но, в какой-то момент, оглянувшись по сторонам, юная принцесса опомнилась. Они стояли здесь, на окраине маленького шилийского кладбища, только вчетвером, и все помимо неё так были увлечены похоронами, что на девочку никто просто не обращал внимания. Она сейчас находилась не в замке, не на той планете, не даже на корабле, она была не под охраной, она была здесь, практически одна, и постепенно осознавала себя почти свободной, почти. Оставалось лишь сделать всего ничего, и Лея снова смогла бы увидеть своих ненаглядных родителей… Всего один шаг… Второй… Третий…       Юная принцесса и сама не заметила, как стала медленно и нерешительно пятиться назад, лишь искоса поглядывая на остальных. Шаг за шагом, и вот, когда она оказалась уже на достаточном расстоянии, абсолютно незамеченная никем, юная принцесса тяжело вздохнула и, решившись, наконец-то, развернуться, стремительно побежала прочь, навстречу своей свободе и своим родителям. Ведь для ребёнка не было ничего в мире ценнее, чем его родители, и ради них можно было преступить любую грань, преступить всё и пойти на что угодно, лишь бы только быть рядом с ними и никогда не разлучаться.