Дневник Первого Сиквела: Кровавый Рыцарь

      — Смотрите, кто тут ходит без дела! — радостно заголосил один из Рыцарей.       Все попытки избегать столкновений с сослуживцами ничего не давали: каждый день, прямо как сейчас, Виктор умудрялся случайно напороться на всю честную компанию в каком-нибудь коридоре.       — Чем занимался полночи, кроха? — вырос перед носом Виктора Третий.       — Был на задании. Дайте пройти.       Но команда расступилась лишь для того, чтобы взять самого молодого Рыцаря в кольцо.       — Мы тут все вместе с ребятами подумали, почему же Монарх так стремится тебя защищать. Знаешь, к какому выводу мы пришли?       — Не интересно.       Два Рыцаря дружно схватили Виктора за руки и намертво прижали к стене.       — Нет, тебе интересно, — решил за Лоджера Третий. — Монарх с тобой возится, как с дитятей, сюсюкает. Вы так часто проводите время вместе. За тренировками, конечно, как вы заставляете всех думать. Но нас не так-то легко обмануть, не стоит принимать моих ребят за идиотов. Вы с Монархом — любовники, так ведь?       Виктор сухо расхохотался, силясь отодрать себя от стены, но две шестерки качественно исполняли роли цепей.       — Ты зовешь его «Ксай», он тебя — «Вик», — продолжил рассусоливать Третий под грубое хихиканье остальных Рыцарей. — Чем не влюбленная парочка? — Третий перестал расхаживать перед обездвиженным Виктором. — Чем же ты лучше женщин, а? Их — вон — в близлежащих городах хоть охапками бери! Но никто из нас ни разу не видел Монарха в чьей-либо компании. Разве проводить свободные часы не лучше в традиционно женском обществе? А он тратит все свое время на тебя…       Третий бесцеремонно задрал свитер Виктора до самого горла. Группка вокруг притихла, ожидая слов своего командира.       — Нет, твое тело ничем не похоже на женское, — с ухмылкой проговорил Третий, разрезая ногтями верхний слой кожи на животе Лоджера. Виктор напрягся. Не боль его столь обеспокоила, а возможные варианты развития событий. Он силен и может победить пятерых бравых войнов-сиквелов. Но правило… — Может, и нам разрешишь посмотреть на то, что так околдовало Монарха? — Каменная лапа как травинку порвала ремень.       «Драки между Рыцарями запрещены…»       Положение все больше казалось безнадежным. Конечно, выход всегда есть, но единственный возможный в данный момент — стоять спокойно и не рыпаться. Выход всегда есть — но никто не говорит, что он обязательно приятный…       — Что здесь происходит? — прогремел раскатом грома властный голос Ксавьера. Рыцари переполошились, как крысы на тонущем корабле, но мгновенно построились в один ряд с Виктором у стены. — Вик.       Лоджер сделал шаг вперед.       — Ты не ответишь на мой вопрос?       — Ничего не происходит, — без запинки отчеканил Виктор. Признаться в том, что могло произойти, это бесповоротная потеря чести для любого солдата.       — И именно из-за «ничего» у тебя расстегнуты брюки да свитер задран?       Виктор придал себе более организованный вид, но было уже поздно — Ксавьер вовсе не дурак.       — Кто-нибудь помнит, что я говорил о Викторе при представлении его команде? — Все молчали как один. — Так вот вы меня не совсем верно поняли. Когда я говорил, что нарушитель поплатится, я имел в виду, что его накажет сам Виктор. И правило, не позволяющее Рыцарям драться друг с другом, было ничем иным, как предостережением вам, ведь в ином случае вся моя свита состояла бы всего из одного Рыцаря: идеально сильного, смелого, ловкого, расчетливого и — да-да, как неожиданно! — справедливого. А теперь: Виктор, я временно отменяю запрет — ты имеешь право хорошенько вздуть обидчиков. — Ксавьер поймал благодарный взгляд Седьмого Рыцаря и добавил: — Только без оружия: положение дел пока что не позволяет мне лишаться рабочей силы.       Повторять несколько раз не пришлось. Виктор ринулся в бой. Рыцари бездействовать не стали, решившись всей командой вывести Виктора из строя, однако любая очередная попытка даже просто прикоснуться к нему оканчивалась очередным телом на полу, потерявшим сознание от пары-тройки точных ударов.       Схватка, абсолютно неравная, закончилась через две минуты. Виктор стер со щеки чужую кровь и, переступив через пять оглушенных Рыцарей, подошел к Монарху.       — Закончил? — довольно осведомился Ксавьер. — Тогда идем ко мне в покои. Есть о чем поговорить.       Долго идти не пришлось: с десяток метров по коридору, и вот Ксавьер уже запер дверь.       — Ты меня поразил. Не думал, что ты так быстро справишься с пятью моими наемниками, каждый ведь из них не лыком шит. Но я знал, что тебе они уж точно не ровня.       — И как давно тебе стало об этом известно? — Виктор сел на черное покрывало постели.       — С первого мгновения, когда тебя увидел. Ты самородок, Вик, единственный в своем роде, и второго такого никогда не будет. — Ксавьер налил спиртное в два пузатых бокала, и один протянул Лоджеру. — Тем не менее, сей момент я бы желал поговорить о другом. — Он одним глотком осушил бокал и отставил его на комод. — Ты вернулся. Почему?       — Почему?       — Да, почему? Мне казалось, ты нескончаемо сильно любишь старшего Ферзя и уйдешь за ним, забыв обо всем на свете. А ты вернулся. Не ожидал.       Виктор залпом выпил то, что ему налили, поморщился и вернул бокал.       — «Люблю» — это не то слово.       — Согласен, — Ксай облокотился на комод, — «был ослеплен» подошло бы больше. Так почему пришел назад?       — Больше мне некуда идти, — просто ответил Виктор, опуская сосредоточенный взгляд на ледяной пол.       Ксавьер довольно усмехнулся и сел рядом с фаворитом, не поворачиваясь к нему.       — Мне было… не по себе от мысли, что ты покинешь мою скромную обитель, — признался Ксай комоду поодаль, уткнувшись в него мягким взором. — Сразу стало как-то тоскливо, серо и однообразно. Краски померкли, музыка стала похожа на шум… Понимаешь, к чему я веду, или мне продолжать аллегории?       — Али-что?       — Ничего, — мотнул головой Ксай. — Постоянно забываю, как мало ты еще пожил... Ты же понимаешь, что эти пять ублюдков хотели с тобой сделать?       — Думаю, что понимаю, — замялся Виктор, вспоминая. — Я видел подобное у людей.       — У людей? — Монарх восторженно, не веря в такое диво, оглядел Лоджера. — Да, точно… раз тебе всего два года отроду — годы Тени я в счет не беру. Ты еще никогда не испытывал это на своей шкуре.       — Что — это?       — Секс, — с улыбкой шепнул Ксавьер.       — Мне он не нужен. Я — воин, моя задача «сражаться», а не «размножаться».       — О, ты не улавливаешь некоторых деталей процесса, — тоном моряка, рассказывающего о завязывании морских узлов, молвил Ксай и откинулся назад.       — И что я упускаю из вида?       — Это приятно.       — Пхв, — издал неясный звук Лоджер, сплетая руки на груди.       — Не хочешь попробовать? — продолжил свое Ксавьер.       — Нет, спасибо, не заинтересовался.       — Хорошо, как скажешь. — Ксай сел. — Так, повернись ко мне спиной.       — Это еще зачем?!       — Поведаю тебе кое-что о слабостях.       — А можно ведать мне в лицо, а не в затылок?       — Какой же ты сварливый. Тебе срочно надо что-то с этим делать, а то наживешь себе проблем с таким отношением.       — Отношением к кому?       — Ко мне, конечно. — Ксавьер без последующих просьб и приказов посадил Рыцаря спиной к себе и запустил руки под свитер. — Знаешь ли ты, что являешься не настолько непобедимым и неприступным, как привык считать? Во время тренировочных боев я заметил кое-что: если случайно дотронуться до тебя здесь, — он нежно нажал пальцами на уровне пятой пары ребер, и Виктор вздрогнул, — да, ты вот так пытаешься отпрянуть. Совсем недавно до меня дошло, почему это происходит. — Монарх припал щекой к виску Виктора. — У кого-то на спине полным полно эрогенных зон.       Лоджер не понял, о чем идет речь, но почувствовал, что ситуация становится опасной. Все старания вырваться из объятий Ксавьера пошли насмарку. В итоге Виктор оказался прижатым к кровати, а Ксай, не обращая ни на что внимания, гулял пальцами по спине Рыцаря. Тело медленно начинало сходить с ума, запустились процессы, доселе Виктору неизвестные.       — Что со мн…       Правая рука Монарха пробралась в брюки Лоджера.       — Какая прелесть: некоторые мужчины-сиквелы еще более не подстегнуты в сексуальных вопросах, чем людские девушки. Это физиология, мой друг: тебе чертовски приятно, отсюда и стояк. Запомни это слово — в будущей взрослой жизни не раз пригодится.       — На слух не очень… — пробормотал Вик. Сколь странным было это ощущение  — чужое тело, соприкасающееся с твоим собственным... Настолько близко еще никто не мог подобраться к нему. Почему же в этот раз, будучи в состоянии дать отпор разыгравшемуся Монарху, Виктор не хочет действовать?..       Потому что это было приятно. Действительно, до сумасшествия приятно. В потоке удовольствия Виктор не замечал, как исчезает одежда, а ласки становятся все навязчивее.       — Я понарошку играть не буду, — осведомил его Ксавьер, облизывая шею Рыцаря.       — Не пугает.       — Так ты уже согласен? Это хорошо как никогда…       Потеряв голову, ни один не хотел прекратить начавшееся. Не было ни робких поцелуев, ни невесомых и почти неосязаемых касаний: капли крови, выступающие на губах, укусы, мягкие, но до следов на теле, прикосновения до синяков на бедрах. И во всей этой резкости и жестокости царило одно — упоение друг другом. Стоны, тяжелое дыхание и выступающие все ярче кровавые полосы на спине Виктора…       — Не знал, что тебе настолько приятна боль, — проговорил Ксавьер, двигаясь внутри своего верного Рыцаря и одновременно с этим раздирая ногтями его спину. — Тогда я с радостью доставлю тебе еще большее удовольствие…       Сильные руки Ксавьера теснее обхватили мускулистый торс Виктора, а язык Монарха вновь обжигающе коснулся его шеи.       — Существует традиция, которую я никак не могу не исполнить… Кажется, я…       Его клыки внезапно со всей страстью впились в тело Лоджера. Кровь медленно пролилась на темное постельное белье. Виктор застонал от боли, приносящей только блаженство, как и все, что делал Ксавьер. Никогда еще Вик не ощущал ничего приятнее этого. Он уже успел забыться и погрузиться в наслаждение настолько глубоко, чтобы не слышать то главное, что всего мгновение назад произнес Ксавьер. Руки, клыки, язык и то будоражащее тепло внутри — все было слишком важным и не давало думать о каких-то там словах.