***
Едва не теряющий сознание Виктор с переменным успехом фокусировал взгляд на мигающих фиолетовым огнем глазах Охотника, светящих в пол из-под капюшона. Разомкнув уста в проглоченном вскрике боли, Кровавый Рыцарь перевернулся на живот и дополз до бурлящего скопления черного дыма, оставив за собой на черепице свежий багровый след. Желчь Тени разъела тело Монарха до ключиц. Беспомощный погибающий Ксавьер хватал ртом воздух, как будто нуждался в нем и был человеком… Сжав зубы, Лоджер приподнялся на левом локте — нехватка сиквельской силы и жизненной придавливала его к полу! — однако, несмотря ни на что, Вик и не думал сдаваться. Его перепачканная в крови правая перчатка опускалась в клубящийся дым, выхватывала разросшиеся фиолетовые нити и выдергивала их, понемногу отвоевывая все больший процент тела Ксавьера.***
Метнувшееся вниз облако желчи Тени живым существом туго сплелось воедино в кромешной темноте. Перед пораженным взором Охотника клубок цвета танзанита пульсировал и рос. Режущее глаза сияние остывало… Тонкие бледные руки обхватывали обнаженные хрупкие ноги, к коленям была прижата небольшая голова. Стелющиеся по пустоте волнистые иссиня-черные волосы частично прикрывали узкие плечи и худую детскую спину. Охотник крепче сжал рукоять — но по эту сторону «реальности» его оружие не существовало, как не действовала и сиквельская сила. Всплеск его оторопи блеснул ярче звезды, и существо оторвало высокий лоб от острых коленок: на «Погибель сиквелов» серьезными аметистовыми очами глядела девочка лет семи-десяти. Выпустив собственные тонкие пальцы, она перестала держать согнутые ноги в объятиях и поднялась, не придавая ровным счетом никакого значения своей наготе. — Дьявол, прикинувшийся ребенком… — проронил вслух Охотник, пятясь от дитя на шаг. В абсолютном Нигде, заполненном Ничем, его низкий голос не казался устрашающим — лишь ошеломленным, не на шутку встревоженным. — Я не притворяюсь, — качнула девочка головой, и плавной волной шевельнулись пышные волосы, уходящие вниз, в бесконечность. — Я не лгу. Я — «Verity». Я — Истина. Я — Правда. Маленькие стопы посменно опирались на пустоту, тогда как Охотник больше не мог сдвинуться с места. Одушевленное сосредоточение желчи Тени поднималось по тьме, точь-в-точь по ступеням. Дитя приблизилось к Охотнику, поравнялось с ним — лицом к лицу. Большие детские глаза были выразительны, черты утонченны, губы и щеки пылали жизнью. Девочка не поднимала рук, но Охотник ощущал ее прикосновения к обоим вискам: давление, тонкий аккуратный стержень мягкой проникающей боли… — Я вижу твою жизнь. Твои мотивы. Я — твоя Истина; я красива? — Да… — сперто выдохнул он. Умом Охотник понимал, что перед ним, без сомнений, такой же монстр, как и все сиквелы, коих он встречал до сих пор. «Быть может, куда более худшее исчадие…» Но в этих глазах — в этом лице — в этом теле! — он не видел ничего, кроме невинности, проницательности — и правды… — У настоящей истины непомерно много сторон. Лицо твоей, без примесей, прекрасно. Но это малая часть всеобщей правды. Увидь же всю картину целиком — и скажи, по-прежнему ли я красива? Вспышка ослепляющей агонии уронила Охотника на колени во тьме; в Ограниченном Сне возле преодолевающего обморок Виктора и спасаемого им Ксавьера тело Легенды стояло неподвижно. Под закрытыми веками Охотника мелькали его измененные воспоминания: истина всех падших противников была иной, и переживать в шкуре ныне уже не существующих сиквелов все те пугающие, мучительные схватки с самим Охотником было просто невыносимо… Чем больше сраженный своими же поступками Охотник корчился от боли и кричал, тем более впалыми становились детские щеки; кожа белела и истончалась, губы исчезали вместе с целыми кусками плоти на лице. Поражающие своей красой глаза, в одночасье расплавившись, вытекли из опустевших глазниц, застыли жемчужной грязью, оплывшим воском на слипшихся ресницах и точеных скулах. Волосы серели, превращаясь в скатавшуюся шерсть, покрытую заскорузлой коркой из крови и зловонной болотной тины. Десна оголили тонкие желтые зубы практически полностью, до почерневших корней. Коричневые, будто гниющие ребра — все разом — прорезали кожу своими изгибами. С жутким треском ноги и руки сломались! — выкрутились под невообразимым углом! Уродливое создание упало на несуществующий в Пустоте пол перед скулящим от боли Охотником. Образы жертв в его голове развеивались по ветру после каждого взмаха меча. Но на смерти все не кончалось: голова Охотника готова была взорваться от остаточных эмоций умерщвленных им существ, от их несбыточных надежд, историй, наполненных чувствами сродни человеческим. Он видел не только плохое — светлые, живые, теплые обрывки их жизней пытали куда изощреннее, чем эхо физических мук. Все это время он… убивал?.. Не искоренял чудовищ, не был последним щитом человечества!.. Истреблял мало чем отличающихся «других»… Охотник поднял веки — и закричал еще громче! Жутчайшая тварь перед ним была воплощением его поступков за весь прожитый век. Еще будучи человеком в полном смысле этого слова, он был научен терпеть адскую боль — превозмогать даже потерю конечности… Но смотреть на подвигающийся к нему ужас Охотник больше не мог… Он зажмурился, прикрыл лицо ладонью, и запечатленная суть его поступков из жалости отхлынула, так и не пробравшись в закоулки памяти. — Ну что? — тихо прошептала Истина, обдавая губы Охотника вонью трупного гниения. — Я все еще красива?..***
Последняя фиолетовая нить — набухший пульсирующий росток — была вырвала из скопления черного дыма на месте правой кисти Монарха — единственной недостающей части тела. Разжав опустевшие пальцы, Виктор повалился на спину; веки его закрывались, однако полностью отключиться не позволяла нарастающая боль: словно глубокий порез, пересекший кишки сверху донизу. Материализовавшиеся ладони Ксавьера терли щеки Лоджера, но сколько бы Виктор ни пытался, ему не удавалось надолго разомкнуть веки, оттого выглядел он так, точно безуспешно сражался с настойчивой дремой. Клыки Ксавьера слышимо пронзили его же запястье. Незакрывающуюся рану Монарх прижал к чужим несомкнутым губам, и вместе с кровью сиквельская сила, освобожденная от желчи Тени, потекла сперва по языку, следом — вниз, по горлу… Виктор сонно приоткрыл глаза. Слабость постепенно отступала, рассеченная Охотником подколенная артерия излечивалась, но боль в животе не уменьшалась: как если бы бритвой мерно водили вверх-вниз… — Вик, что с тобой?! Ну же, ответь!.. — Ксавьер обшаривал взором все тело Лоджера, пока в их темноте не сверкнула сиквельская сила и Монарх не проник взглядом глубже… Под черным окровавленным свитером, кожей и мышцами зияла тончайшая длинная трещина в самой ткани реальности, испускающая слабый фиолетовые свет…***
Крик Охотника окончательно потонул в немоте. Уродливая, неприукрашенная ничем Правда успокоилась рядом с его расслабленным телом. Чернотой во все еще влажных глазницах она наблюдала, как Охотник стирает с покрасневшего лица выступившие от боли слезы. — Почему я вообще тебя увидел? — сдавленно спросил он, не повернув к монстру ни головы, ни зрачков. — Ты похитил часть меня. Пока эта сила с тобой, я тоже здесь… — А если я верну ее? Потрачу?.. — Крупица меня останется с тобой всегда. Но образы исчезнут без подпитки сиквельской силой. Верни все, что украл, все до последней капли… Пустота неожиданно сильно качнулась, как взявшие высоту качели: пол под спиной Охотника в следующий миг стал стеной, потерял осязаемость и растворился. Раньше, чем Кровавый Рыцарь и Монарх успели среагировать на вновь ожившую статую Охотника, тот переступил через границу вывернутого наизнанку Сна, а грудь Виктора изнутри обожгло ядовитое тепло возвратившихся аметистовых нитей. Боль в животе успокаивалась. Черепица вокруг больше не трескалась потихоньку, ничто не вращалось и не изгибалось даже самую малость. — Что, черт возьми, произошло?.. — не поверил глазам сбитый с толку Лоджер. Закряхтев от увядающей ломоты, он сел и обрушил свое удивление на изумленного Монарха: — У тебя такое лицо, будто бы призрака увидел… — У тебя Ограниченный Сон внутри… — неестественно, монотонно проговорил Ксавьер, обратив на Виктора взгляд. — Не понимаю, — недоверчиво сощурился тот. — В твоем теле — Врата. Пока закрытые, но то, что ты ощущал… это был выплеск сиквельской силы оттуда. Из Ограниченного Сна внутри тебя. — И что было источником? — В недоумении Виктор посмотрел на свой живот, но никакая сиквельская сила уже не могла обнаружить притаившиеся до поры до времени Врата. — Не «что», — осторожно поправил его Ксавьер, — а «кто»… Ты же… — Его губы тронула улыбка, впервые симметричная, и, раскатисто смеясь, Монарх откинулся назад, прилег на черепичный свод. — Ты сто лет носишь под сердцем ребенка, но сам ничего не знал?!.. — Его одинокий нервный хохот скоро сошел на нет, и Ксай в задумчивости закусил нижнюю губу. — Если он или она копит сиквельские силы дольше века… Насколько же могущественным будет этот ребенок?.. Каждое упоминание слова «ребенок» отзывалось у Виктора приступом тошноты. Уткнувшись остекленевшими глазами в подсыхающую на свитере кровь, Лоджер нерешительно вымолвил: — Не говори никому. Ферзю — и подавно. — Понимаю твою осторожность: он тот еще паникер. Создание, порожденное двумя Тенями… Сложно в мыслях не допускать, что с ним возникнут проблемы… — Ферзь!.. — вскрикнул Виктор и скорее поднялся. Озвученная Ксавьером новость совершенно выбила Лоджера из колеи, но внешнее спокойствие Монарха и Виктору позволило прийти в себя. Напомнило о, возможно, случившейся беде…***
Гостиная не залечила свои раны: Ограниченный Сон был раздроблен и перемешан с соседними Снами в точности, как и когда Виктор насильно покинул его. На островке паркета посреди моря травы неподвижно лежали Ферзи… Сердце Лоджера пронзила острая боль, но тяжесть мгновенно исчезла: сверкнувшие алой радужкой глаза Виктора зацепились за блеклые, но все же мерцающие красные и зеленые нити внутри обоих Ферзей и Элис — тройка сиквелов была в относительном порядке; возвращенная сиквельская сила перерабатывала саму себя в жизненную, необходимую для хорошего самочувствия и функционирования всего организма. Устало, надломленно Виктор рухнул в неповрежденное кресло. Ксавьер, смерив его настороженным взором, присел на подлокотник, сцепил пальцы в замок. — Почему Охотник ушел?.. — отпустил Виктор вопрос в усмиряющийся ветер, кружащий по гостиной от одного пролома в стене до другого. — Кто знает… Не смог убить ребенка?.. Ведь если б умер ты, Ограниченный Сон в тебе тоже бы схлопнулся… Кошмарный конец для невинного существа, так и не ставшего частью всего этого, — обвел он рукой гостиную и кособоко усмехнулся: частью именно этого быть бы не хотел даже он сам, однако подобие человеческой жизни заслуживает хотя бы попытки… Спина Виктора была сгорблена грузом вины. Не требовалось обращаться к воспоминаниям, чтобы лишний раз себя заслуженно помучить: вот они, плоды его ошибки, лежат на траве — выжившие чудом… В том, что трагедия обошла «Высший Свет» стороной, не было его, Виктора, заслуги… Лоджеру неизменно импонировал неозвученный Даниэлем план, однако бросить все — бросить всех — и уйти теперь Виктор не мог. «Не после того, как подверг их смертельной опасности…» Нет, он останется. Чтобы вернуть все долги. Чтобы защитить тех, кто, переступив через страх или ненависть к Виктору, все-таки заслонил его от неминуемой смерти. Чтобы расплатиться за свою ошибку — и больше никогда ее не совершать.