Мясник

Весь вечер София просидела в дальнем зале ресторана, ничего не заказывая. На душе у неё было довольно погано. Брат, которого она и так ненавидела, испортил весь вечер, и, глядя на соседний стул, София никак не могла изгнать из памяти воспоминание, как он стоял посреди зала и кашлял кровью. А она боялась вида крови, и убежала сразу же, как первая капля шлёпнулась на пол. София ушла бы с радостью, но что-то не могло заставить её покинуть место. Ей не хотелось больше видеть Кристофа, хотя и совесть грызла за то, что она даже не попыталась помочь брату. Да, они были теми самыми родственниками, которые друг другу совершенно чужие. Они всю жизнь прожили бок о бок, не понимая, почему не могут расстаться, хотя не чувствовали даже симпатии. Но привязанность была, она и держала близнецов рядом. Как это часто бывает, Кристоф и София, кроме внешнего сходства, не имели больше ничего общего. София почувствовала это ещё тогда, когда они были детьми. Все привыкли видеть их рядом и умилялись их похожести, и Шнайдеры и себя считали ангелочками до тех пор, пока не приходили домой, где уже никто не мог остановить их неугасающую ненависть друг к другу. Едва научившись ползать, они уже боролись друг с другом, как умели, и только ведро холодной воды могло их разнять. Но зачинщицей драк всегда была София. Она не могла объяснить своей ненависти к брату, но, став постарше, случайно услышала, что родители хотели только одного ребёнка. Шнайдеры жили в стесненных условиях, они и одного не могли себе позволить, но, несмотря на это, честь не позволила им избавиться от другой половинки. И в доме поселились два сверточка - розовый и голубой. Сама фрау Шнайдер большее предпочтение отдавала голубому, но София уже тогда чувствовала, что она, именно она должна быть тем самым единственным ребёнком. Мать старалась, чтобы у них всё было поровну, и это равенство раздражало - кому-то должно было доставаться больше. И фрау Шнайдер не могла устранить причины конфликтов, и так случавшихся по несколько раз на дню. А чем старше становились дети, тем больше причин для ссор находили. Мать пыталась защитить своего любимца от нападок Софии, но, после слов мужа: "А где ты видела брата и сестру, которые хорошо друг к другу относятся?", махнула рукой - пускай сами разбираются. Ей оставалось только растаскивать их в разные углы комнаты, когда дети начинали спорить слишком уж громко. Каждому нужна была своя комната, но кому-то было нужно, чтобы они всегда были вместе. А условия были стесненными, и брату с сестрой пришлось делить одну кровать, что уже не могло не положить начало сближению. Но и во сне дети продолжали ссориться. София то забирала всё одеяло, то и вовсе спихивала Кристофа с кровати. А он, как самый настоящий тюфяк, понял, что лучше не отвечать на претензии и смиренно засыпал на полу. Учителя в школе не могли не видеть, что с этой парочкой что-то не в порядке. С первого класса их посадили за одну парту, и тут София принялась тиранить брата ещё сильнее. Но так было только на уроках. На переменах они заводили друзей, собирали какие-то свои кружки. София, которую все с рождения называли красавицей, тут же нашла себе поклонниц. Робкие почитательницы, хоть сколько-нибудь напоминавшие ей Кристофа, тут же отсеялись. Остались такие же боевые, драчливые и наглые, и эта армия фурий сопровождала Софию до конца школы. Все боялись их так, что никто и не хотел упрекать их в неженственном поведении. А Кристоф сразу убегал, едва успевал завидеть в коридоре стайку девчонок, возглавляемую золотистыми кудряшками. И, убегая от сестры, он бегал гораздо быстрее, чем в спортивном зале, где был самым неуклюжим. У него тоже был друг, но только один - из-за робкого характера Кристоф не смог собрать вокруг себя большую компанию, и за подружившегося с ним мальчика держался, как утопающий за соломинку. Сестра уже не акцентировала на нём своё августейшее внимание, и Кристоф облегчённо выдыхал, когда они приходили в школу. В школе он чувствовал себя независимым и спокойным. А София пользовалась своей ангельской внешностью, и, заводя "дружбу" с новенькими или просто робкими учениками, при первом же случае начинала гнобить их - унижение доставляло ей особенное удовольствие. К тому же природа наградила её властью над людьми, и те, кто были бы рады её бросить, когда познали всю мерзость, скрывавшуюся за очаровательной оболочкой, преданными хвостиками ходили за ней. И, как настоящего тирана, Софию это только радовало. Печально было лишь только то, что она со своим братом не могла совладать. В школе даже все парни её боялись, и получилось так, что когда все её подружки завели парней, София осталась без пары. Тогда ей было лет 14, и она горько переживала, хотя все говорили ей, что с такой красотой она обязательно найдёт парня, и вообще, в этом возрасте думать о любви ещё рано. А любви хотелось мучительно. Идея пришла внезапно, как раз тогда, когда родителей не было дома. София нагло предложила Кристофу поцеловаться, напугав его тем, что найдёт повод для ссоры, если он не согласится. И парень, и так зашуганный, понял, что деваться некуда. Софии было противно находиться рядом с братом, но лучшего варианта для первого поцелуя у неё не было. Из-за нарушенного обмена Кристоф стал рано полнеть, что вредило его внешности, от природы очень приятной. И за лишний вес над ним подшучивали, а раньше даже открыто смеялись. А София дразнила его больше всего. И теперь, когда они сидели друг против друга, девочка поняла - ей нужно преодолеть ненависть к Кристофу, без которой она уже не могла представить жизни, забыть, что они брат и сестра, и самое трудное - приласкать его. Она нерешительно положила руку на его мягкое, чуть вздрагивающее плечо, осторожно погладила, словно боясь, что от прикосновения к брату её ударит током. Но ничего не произошло, а Софии показалось, что трогать вот так, ласково, очень даже приятно. Кристоф был тёплым, и София слышала, как он тяжело дышит, глядя прямо на неё, и в этих ясно-синих глазах был ясно виден страх. Она пригладила пышные кудри подростка, которые чуть-чуть не доходили до плеч. Кристоф дрожал, как заячий хвост, и хотел отделаться от этого всего поскорее. Ему было почти страшно, когда он смотрел на сосредоточенное, хмурое лицо сестры, гладившей его по плечам и голове. Вдруг она опять рассмеется над ним? Но было похоже на то, что София сама боялась. Она понимала, что не сможет просто так взять и поцеловать того, кто был ей противен. Для любой ласки нужно вступление. Кристоф, созревший в телесном отношении раньше, понял, что нужно сестре, и, придвинувшись ближе, положил руку сестре на талию. Талия была тонкая, и Кристоф понял, какая же у него красивая сестра. Он понял это позже, чем родители, знакомые и одноклассники, потому что любые люди, которые издевались над Кристофом, казались ему страшными. А ласковая сестра была красивой, но стервозное выражение навсегда застыло в её ещё юных, не до конца определившихся чертах. У неё каштановые волосы с ярким золотым отливом, собранные в смешные хвостики. Кожа цвета топленого молока, без единого дефекта, наверняка очень гладкая, бархатистая на ощупь. По выдающимся скулам разлит нежно-яблоневый румянец, тонкие тёмные брови, сильно изогнутые, сосредоточенно свелись к широкой переносице, которая делает Софию похожей на кошечку. Синие глаза прищурены, а изящные губы собраны в куриную гузку - такое лицо у неё было всегда при размышлениях. У Кристофа все точно такое же, только он гораздо полнее. Такие одинаковые и такие разные одновременно. Не это ли и делало их чужими? София вздрогнула, когда Кристоф коснулся её, но постаралась мягко улыбнуться, показывая, что это ей не противно. Она переместила руку, обхватывая потную от волнения спину, и парень почувствовал её горячую руку через взмокшую футболку. Потом подумала и деликатно потрепала его пухлые щёки. Кристоф фыркнул, чувствуя, что страх пропадает. София не могла сделать ему ничего плохого. Он уже смелее обнял её, чувствуя, как тонкие ноги оказываются у него на бёдрах. Полная грудь Софии касалась его груди, а крупные носы обоих почти соприкасались. Теперь они были достаточно близко, но всё равно ужасно далеко друг от друга. София положила руку ему на щеку, и, наклонив голову, чтобы совпали черты лица, чуть коснулась приоткрытых губ Кристофа. Они были сухими и горячими. И ещё от него пахло чем-то домашним, так же, как от неё самой, только запах этот был чуть горьковатый. "Нет, не так", - подумала София, вспоминая фильмы, где были крупные планы с поцелуями. Бедный парень уже ни о чем думать не мог, он только ощущал, как сестра касается его, стараясь быть ласковой. Наконец, София вспомнила, и подхватила нижнюю губу брата, забираясь языком в его рот. Кристоф прерывисто вздохнул и от неожиданности уже хотел вырваться, но девушка схватила его за щеки, притягивая к себе. По счастью, им не пришлось долго мучиться - София услышала, как поворачивается ключ в двери, и отпрянула от брата, делая вид, что ничего не было. Но и то, что удалось почувствовать, показалось ей ни сколько не противным, хотя брат по-прежнему был ей неприятен. Несмотря на это, после поцелуя София стала относиться к брату чуть ласковее, ни разу не задумываясь, за что так ненавидит его. С возрастом они стали реже сталкиваться, Кристоф стал замкнутым, словно хранил какую-то тайну, да и София, после того, как в пятнадцать лет её изнасиловали, уже не огрызалась на всех подряд, и родители порядком удивились, заметив столь приятную перемену в её характере. Но она никому не рассказала о том, что с ней случилось, даже самым близким подругам. Между тем у Кристофа появилась столь же серьёзная тайна - в 16 лет он определился с ориентацией, понимая, что с такой внешностью и не надо надеяться на взаимность красивой девушки. С парнями тоже было плохо, но с ними Кристоф чувствовал себя легче. И эту тайну он не доверил бы никому. После смерти родителей, довольно ранней, их пути совершенно разошлись, и брат с сестрой, чувствуя себя непригодными к серьёзной интеллектуальной работе - такой, где родители хотели их видеть - потянулись туда, к чему чувствовали признание. Кристоф стал полицейским, а София подалась в проституцию, отчасти от того, что чувствовала себя непригодной к любой работе вообще, и отчасти от того, что это занятие ей нравилось. После изнасилования она не боялась секса, и давала всем, кто просил, делая это качественно и красиво. Ей было неважно, где и с кем, главное, что за это платили. Одно время она даже снималась в порнофильмах, которые любили смотреть полицейские из того участка, где работал Кристоф. Шнайдер никому не рассказывал, что у него есть такая непутевая сестра. А София тем временем завела своё дело, и получала доход даже больший, чем Кристоф. Брат знал, кем она работает, но ему было запрещено это разбалтывать. Дом фройляйн Шнайдер стал очень популярным местом, и никто не догадывался, что его хозяйка - родная сестра Кристофа Шнайдера, который уже к этому времени стал майором полиции. Но несмотря на удачную карьеру, они все ещё жили в родительской квартире, теперь уже занимая разные комнаты. Как и в детстве, Кристоф от Софии шугался, а она им понукала - ссориться с ним стало скучно. Боясь нарваться на скандал, Кристоф просто со всем соглашался. Никого не встретив, они так и жили, смертельно надоев друг другу, но расстаться не могли. Брат и сестра корили себя в отсутствии привязанности, не подозревая, что она была всегда. Они не поддерживали, не интересовались делами друг друга и старались сталкиваться как можно реже - долгие рабочие дни это позволяли. Просто относились друг к другу с холодной вежливостью, снимая с себя все родственные обязательства. И вот, Кристоф решил сводить сестру в ресторан, причём сам не понимал, что им двигало. София видела, что он пытался быть галантным, но этот морской слон в полицейской фуражке вызывал у неё только смех. А теперь Кристоф мало того, что испортил ей вечер, так и ещё куда-то пропал, а как добираться отсюда домой, София не знала. И решила дождаться брата, хотя могла бы вызвать такси. В небольшом зальчике, где она сидела, были динамики, из которых тихо доносилось что-то суматошно барабанящее. К булькающим звукам синтезатора присоединился голос, и от скуки София вслушалась в песню, с первых звуков показавшуюся очень хорошей: - Он любит мать И в стороне Он сам дает ей рыбу Сбросившую кожу до опорожнённых яичек старая кожа падает на дно. Она слушала со вниманием, но не вдаваясь в смысл, потому что не умела его находить, и только покачивала в такт головой. - Он любит сестру А сзади Рыба сжирает себя до рта От всасывания жабры еще истекают кровью На красные большие глаза Нерест Это нерест, - мужской голос, красивый и сочный, наверное принадлежал такому же красивому мужчине, и Софии стало интересно, как певец мог выглядеть. Она принялась создавать в воображении мощную фигуру - такой голос не мог исходить из хилого тела. Но её прервал брат, в самый неподходящий момент появившийся здесь. София недовольно обернулась. Кристоф стоял на пороге зала, тяжело дыша. В красной полутьме было видно, как его жирное лицо блестит от пота, и женщине стало противно, что у неё такой брат. Он прижимал фуражку к резко вздымающейся груди и боязливо смотрел на Софию своими свиными глазками, не решаясь заговорить. Но она поняла, что брат предлагает ей пойти домой, и, не дожидаясь, когда он пересилит страх, поднялась несколько неохотно, равнодушно прошла мимо и на выходе из зала цапнула его под локоть. Кристоф послушно шёл рядом, стараясь не дышать особенно громко, что было трудно - даже после целительных прикосновений Оливера его лёгкие помнили цветы, разрывавшие их. Полицейский не хотел расставаться с человеком, спасшим ему жизнь, да и к тому же Оливер был в его вкусе. Несколько минут спешных ласк в туалете дали Кристофу то, о чём он и мечтать не мог, хотя это был не первый его раз с мужчинами. Но когда он ходил в гей-клубы, это происходило без той нежности и внимания, которые щедро привносил его соулмейт. Они не хотели расставаться. Но получилось так, что Кристофа ждала сестра, и он пришёл к ней, чувствуя ещё более сильное отчуждение. Когда он с натянутой, вымученной галантностью заказывал такси, пока София недовольно косилась на него, Кристоф не чувствовал с ней никакого родства. Никакого почтения и теплоты, только безотчетный страх и фальшивая вежливость. Он до сих пор боялся сестры, боялся, что она начнёт сердиться, если такси не придёт скоро, но София молчала, понуро кутаясь в слишком тёплое для осени каракулевое манто. Она сама сделала себе такой подарок, а у Кристофа даже на хороший костюм не было денег. Но и молчание сестры его тоже пугало. Стемнело рано, и от того вечер казался холодным. Кристофу казалось, что сестра мёрзнет, но он знал, что не решится подойти и обнять её. Стоял рядом, как истукан, и думал, как бы поскорее добраться домой, чтобы разойтись по своим комнатам и не видеть друг друга до утра. Но в машине случилось то, чего Кристоф и ожидать не мог. Он завалился в салон, сразу отворачиваясь к окну, чтобы случайным выражением лица не вызвать сестру на разговор, но София вдруг села поближе и ласково протянула руку к его голове: - Сними ты эту фуражку, она тебе совсем не идёт, - странно, но голос её, обычно ехидно-раздраженный, в этот раз звучал почти нежно. Но Кристоф надвинул козырёк на самый нос, и София поняла, что брат объявил бунт. За столько лет он, обабившийся, трусливый, с нелепым, но таким подходящим прозвищем, тот Кристоф, которым она привыкла понукать, первый раз не послушался. И София резко поняла, что надо что-то менять. Глядя на смешной профиль брата, она вдруг задумалась над тем, почему так ненавидит его. Кристоф не сделал ей ничего плохого, наоборот, София сама подкладывала ему свиней. Да, её трясёт от его манеры ходить, есть, разговаривать, но это не то, что обрекло Кристофа на пожизненную должность "козла отпущения" для сестры. Причина этой глубокой, привычной, как семейная жизнь, неприязни, крылась в том, что они были братом и сестрой. Как же всё просто оказалось. И как долго София не могла этого понять. Она сама положила начало этой войне, ведь Кристоф был ни в чём не виноват. Может быть, поэтому он и не сопротивлялся, думая, что сестра опомнится, но София и догадываться не могла, о чём он думал сейчас, глядя в окно. Ведь она совсем не знала брата, и представить не могла, что скрывается за его неизменной полицейской бронёй. А Кристоф, чувствующий более тонко, видел сестру насквозь и ничто в её зачерствевшей душе не могло ему понравиться. Но и в этом он был неправ, потому что никогда не видел хорошую сторону Софии. И как раз сейчас она сидела, повернувшись к нему своей лучшей половиной, желая приласкать брата и загладить свою вину так, чтобы он больше не находил причин бояться её. Но как это сделать, София пока не знала. Сначала осторожно коснулась его локтя, укладывая голову ему на плечо. Кристоф отвернулся ещё больше, делая вид, что он не имеет никакого отношения к происходящему. Но сестра нежно заплела свои пальцы вокруг его пальцев, обдумывая, что скажет в своё оправдание. Надо было признаться сейчас, в машине, потому что дома Кристоф не будет её слушать. "Прости меня, - как мантру, так и повторяла она про себя, - ты ни в чем не виноват, ты лучший брат на свете, это я была истеричной дурой. Если бы мы не были родственниками, у нас всё было бы хорошо", - глупые, неубедительные слова. Но произносить их было страшно. А София всегда считала себя сильной женщиной. - Кристоф, - позвала она, решившись. Он лениво повернул голову, и по взгляду слипавшихся глаз София поняла, что с сегодняшнего дня брату на неё совершенно плевать. "Прости" так и застыло у неё на губах при виде этого скучающего лица. Такого противного и любимого одновременно, родного и чужого. Слёзы тут же вскипели на глазах от жгучей обиды, и она впервые не стала скрывать свою слабость. А беззвучно заплакала, уронив голову на вздрогнувшие колени Кристофа. София не знала, почему плачет, ведь теперь даже брат не пожалеет её. Всё равно она оплошала и возможности попросить прощения больше не представится. Внезапно София почувствовала, как Кристоф гладит её по голове, гладит осторожно, едва касаясь волос, и женщина знает, что рука его дрожит. Потом, уже осмелев, он стал гладить её по спине и плечам - куда доставали руки, и София поначалу вздрагивала, не в силах справиться с ненавистью, которую старалась затушить. Она говорила себе, что Кристоф хороший, добрый - убеждала, чувствуя обратное. - Ну чего ты? - брат поднял её, возвращая в прежнее положение, и деликатно стер с зареванного лица слёзы вместе с макияжем. На его руке осталась красно-охристая пыль румян, и София ощутила неприятную щекотку, когда её тронули. - Всё же в порядке было, - с недоумением добавил он тихо. - Нет, - она замотала головой, окончательно растрепав причёску, - всё плохо было. София всё ещё всхлипывала, и Кристоф взглянул ей в лицо уже с тревогой. - Да что случилось? - полицейский говорил шёпотом, потому что водитель уже начал на них оглядываться. Надо сказать всё сейчас. Больше шанса у неё нет. - Прости, - с трудом выдавила она, испытывая мучительное желание прижаться к брату и просто поплакать у него на плече. У Софии не было сил говорить дальше, слёзы душили ей горло. Кристоф почти никогда не видел её плачущей, и теперь, когда София, заплаканная, неизвестно за что просила прощения, он понял - плачущей сестры можно не бояться. И пока она в таком состоянии, он волен делать с ней что угодно. Но слёзы Софии были настоящими, искренними, и Кристоф во второй раз в жизни подумал, что она действительно красивая. Пусть у неё лицо покраснело и распухло, и поплыл макияж, сейчас София была красивее, чем в любой другой день. Кристоф взял её за квадратный подбородок, и, осторожно приблизившись, коснулся губами напудренной щеки. София не оттолкнула его, а прижалась, и крепко-крепко обняв, уткнулась брату в грудь, пачкая косметикой и слезами его форму. Ей хотелось быть окружённой заботой, и Кристоф всё ещё с привычной боязнью гладил её по голове. И София плакала, чувствуя, как с каждой слезинкой уходит ненависть к брату, а окаменевшее сердце заполняется чем-то тёплым и мягким. И Кристоф чувствовал, что сестра прижимается к нему всё нежнее. У него екнуло сердце, и из машины полицейский вынес её едва ли не на руках. Когда Кристоф поставил её, размякшую и горячую от слёз на асфальт, София схватила его за руку, что раньше делала только по принуждению родителей, и то, в детском возрасте. У женщины руки были жёсткие, натруженные, в противоположность брату. София не знала, что ей управляло, когда она, едва дав брату снять обувь на входе в квартиру, потащила его в свою комнату. Они жили в одной квартире, научившись не раздражать друг друга своим присутствием, но часто так задерживались на работе, что предпочитали не приходить сюда. София жила в бывшей детской, где царил идеальный порядок, а Кристоф закрепил за собой родительскую комнату, устроив там полный разгром. София ничего не говорила, только турнула брата на широкую кровать, и, не глядя на него, принялась раздеваться. Кристоф сел на краю, осторожно посматривая на сестру, которая срывала с себя одежду судорожно, изредка всхлипывая. Строгий костюм уже лежал на полу грязно-жёлтой кучей, туфли валялись, как стулья на помойке. Змейкой извилась по серому ковру жемчужная нить, и София стояла посреди снятой одежды в белой рубашке, и Кристоф, как ни старался не смотреть на неё, видел, как просвечивает через шёлковую ткань кружево белья и бесконечно соблазнительные контуры тела сестры. Ноги в телесного цвета чулках ступали неуверенно, когда София подошла к брату, и, сев у него между колен, попросила расстегнуть лифчик. Кристоф сразу понял, к чему его склоняет сестра, и после того, что случилось сегодня, он был готов ожидать от неё чего угодно. И в глубине души Кристоф был даже не против того, что случится дальше. Но расстегивать бельё собственной сестре для него было страшно и дико. К тому же он никогда не делал этого раньше. Он осторожно поддел уже расстегнутую рубашку, стараясь не касаться покрывшейся мурашками кожи Софии, но всё-таки нечаянно тронул её, и оба вздрогнули. Конструкция застёжки оказалась не такой уж и трудной - два крючка и петельки, но Кристофу было так страшно, что он безрезультатно, истерично дергал эти крючки, и София заставляла себя не сердиться. Наконец-то, кружевная броня была снята, и Кристоф слишком поздно понял, что руки его наполнены грудью сестры - вялые, пышные выпуклости сминались в его потных, дрожащих ладонях, и полицейский выпустил их, коря себя в распущенности. Но если он гей, значит он окончательно потерял нравственность и никто не мешает опуститься до совокупления с родной сестрой? И судя по тому, как София схватила его руки, вновь прижимая их к своей груди, она именно на это брата и толкала. Хоть Кристоф и был весьма недалёким, ему хватило ума это понять. Но он, как и любой другой человек на его месте, не мог не произнести: - София... Ну мы же... Золотистая голова между его колен отрицательно качнулась. Кристоф вздохнул, понимая, что неповиновением навлечёт на себя гнев сестры, и, неуклюже подхватив её, усадил на колени. По правде говоря, такая сестра нравилась ему больше. - Давай притворимся, что мы не брат и не сестра вовсе, - шепнула София, глядя на беззвездное, мутно-чёрное небо за балконным окном. Кровать стояла в торце просторной комнаты. Балкон был прямо напротив, и София, засыпая, всегда видела небо и крыши высоток. И Кристоф, обнимая сестру так, как будто держал бревно, увидел это небо словно впервые. - Ну чего ты... Как истукан, - София неохотно высвободилась и завалила майора на кровать, приложив немало усилий. Она села ему на живот, потянула за ворот френча, и Кристоф глубоко задышал, чувствуя, как тело сестры давит на внутренности, едва ли не превращая их в кашу, а жёсткий воротник впивается в горло. Он видел, как взгляд сестры становится всё более разочарованным, и поспешил снять с неё рубашку. Плечевые суставы целиком поместились в его ладонях, и Кристоф понял, что не хочет убирать руки. Она ему вовсе не родная, ничего страшного не будет, если они побалуются, всё равно забудут на завтрашний же день, и по-прежнему будут ненавидеть друг друга. Просто представь, что ты один из неё клиентов - такой же чужой, жирный и противный. Только тебе она даёт бесплатно, разве ты не знаешь, что ей всё равно, с кем быть?! И Кристоф уложил Софию на себя. С этого момента она перестала быть его сестрой - быть чужими, так до конца. Радуйся, что такая красивая женщина согласилась побыть с тобой! Не упускай шанс, идиот! Металлические пуговицы скользили под тонкими пальцами Софии, и майор закрывал глаза, зная, что сейчас она видит его тело. Но София только целовала его пылающие красные щёки, умоляя расслабиться. Ей было не противно находиться рядом с ним, и это даже немного пугало женщину. Но он так трогательно и смешно вздыхал и вздрагивал, когда София чуть трогала его губами, заставляя изнемогать в нетерпении. Как всегда, он был неуклюжим и робким, но только сейчас это умиляло. София улыбалась, глядя на майора, и тормошила его, вынуждая на действие. А Кристоф стеснялся так, как будто первый раз занимался этим с девушкой. Майор пытался не думать, что оседлавшая его женщина - сестра, но это слово из шести букв пылало перед глазами, наливаясь огненно-красным. Пусть. Сейчас это неважно. Он должен извлечь из этой возможности всё. Кристоф положил руки Софии на плечи, оглаживая так понравившиеся контуры, и пока она щекотала и целовала его, гладил узкую спину, спускаясь ниже, ниже... Дрожащие пухлые пальцы заползли, как гусеницы, в кружевные тесные трусики, стягивая их, потом зарылись в ворох густых кудрявых волос на лобке, немного влажных и жёстких. Одной рукой поглаживая Софию между ног, по бёдрам - не касаясь промежности, Кристоф начал целовать взмокшее лицо женщины, так же - боясь задеть губы. Но это должно было случиться - их рты соприкоснулись, и майор почувствовал, как горячий язык властно проталкивается в его раскрытый от удивления рот. Ему никогда не быть сверху. Кристофу показалось, как будто он взял в рот горячий уголь, и он шумно дышал, пока София с едва сдерживаемой любовной яростью трогала его рот изнутри. Ему нельзя оставаться неподвижным, он должен хотя бы попытаться доставить сестре удовольствие, ведь то, что она делала, нравилось майору. Он положил руку на её вспухшие и уже сочащиеся губы, погладил их, потом запустил пальцы глубже, собирая смазку. Ему казалось, что это полный сока тропический фрукт с плотной кожурой, из которого надо высосать весь сок. И он это сделает, он чувствовал, что хочет это сделать. Майор придержал Софию, пытавшуюся отыскать его член под складками жира, и протянул голову к её животу. Затекшая спина заныла, и Кристоф боялся отвлечься на боль. Она встала на колени, устроившись на его дряблых бёдрах, и положила руки на широкие, вяло согнутые плечи, дожидаясь, пока Кристоф решится. Он коснулся губами её лобка, испытав брезгливое чувство, и спешно проник ниже, боясь, что этот фрукт завянет. Вобрал в рот всё, что хотел, чувствуя, как вязкая пахучая смазка смешивается с его слюной. Истекающее сочное лоно было упругим, и Кристоф испытывал истинное наслаждение, высасывая смазку. Он слегка прикусывал распухшие губы, с чмоканьем втягивал в себя дивный нектар, и София вздрагивала, когда майор вцеплялся в неё зубами, доставляя немалую боль. Она давно разучилась чувствовать что-то местом, которое признаётся самым чувствительным у женщины, и умела во время совокупления не издать не звука или же наоборот, кричать во весь голос - как того требовал клиент. Но сейчас она тонко вскрикнула, хватая Кристофа за волосы. Было глупо надеяться, что он скоро отпустит её - майор возбуждался, совершая жевательные движения, поэтому всем и было так противно сидеть рядом с ним за одним столом. Когда в его рот что-то попадало, Кристоф тут же превращался в голодную свинью, и, до тех пор, пока тарелка не опустевала, от него нельзя было добиться ничего, кроме чавканья и урчания. И эти же звуки София слышала сейчас, когда он иступленно жевал и теребил её лоно, привыкшее к нежному обращению. Женщине показалось, что сейчас он высосет все внутренности, как паук, и, оставив от неё пустую, сухую оболочку, завалится спать и будет переваривать её во сне, как это делают змеи. Пытаясь заставить его опомниться, София острыми ногтями провела по жирной спине, но даже тонкая боль не сразу вернула майора в сознание. София хотела отсосать ему, чтобы заставить майора так же помучиться, но он, пребывая в том же диком состоянии, подмял её под себя, грубыми пальцами растягивая лоно, теперь тупо ноющее от укусов. Ей оставалось только глухо стонать. София не хотела, чтобы Кристоф догадался, что ей больно. Пусть наслаждается. Ей нетрудно потерпеть. Кристоф начал входить в неё, и женщина инстинктивно соскользнула с него, пытаясь отползти - так больно ей давно не было, даже, когда её изнасиловали. Прошло почти пятнадцать лет, а она до сих пор помнит свой первый раз в подробностях, и то, что пришлось вытерпеть тогда, поразительно походило на то, что София испытывала сейчас. Но к Кристофу у неё не было неприязни. Было то чувство пустоты, как и во время любовных услуг. Ей было просто всё равно, кто с ней это делает, ведь она никогда не любила. А Кристоф делал всё с такой страстью, будто любил. Неужели... Нет, он наверное представляет на её месте другую женщину, как и все клиенты... Ей нечего опасаться. Тем временем Кристоф проталкивался в раздолбанное нутро упорно, как будто им двигала настойчивая мания. Он никак не ласкал Софию, а крепко держал за талию, чтобы она и не подумала соскальзывать. Майор слышал, как она тихо постанывает, но далеко не от удовольствия. У него больше нет цели приласкать её, и полицай пользуется возможностью побыть сверху. Для него София уже никто - просто вагина, обрамленная бесполезной кожей. Ему хорошо и плохо одновременно. Его чувствами овладевает эйфория, и он не может ощущать ничего, кроме туго пульсирующего лона, то сжимающегося, то расслабляющегося по мере того, как он проникает глубже. Но Кристоф слышит свои хриплые вдохи-выдохи, лихорадочный стук крови в ушах, и собственное тело кажется ему непомерно тяжёлым. Долго пребывать в одной позе мучительно - суставы наливаются тупой болью, и Кристоф невольно вспоминает, как тайком фыркают полицейские, когда майор хватается за спину и страдальчески охает, резко поднимаясь со стула. В свои тридцать с небольшим лет он уже разваливается - слабое сердце, не выдерживающее сильных эмоциональных нагрузок; нежный желудок, не переваривающий еду дома и в столовой полицейского участка; деформированные коленные суставы, которым не под силу выдержать такой вес.... Проблем множество, и Кристоф сам знает, от чего они идут. Врачи, на которых он не жалел никаких денег, прямо говорили ему, что надо похудеть, но Кристоф и пешком долго ходить не мог, что там говорить о занятиях спортом. Ему проще смириться с этими страданиями и ничего не менять. Кристоф старается не отвлекаться на сердце, которое он отчётливо ощущает посередине грудной клетки. Его пунцовое лицо уже давно в испарине, и майор чувствует близость разрядки. Кажется, ещё немного и он лишится чувств, но Шнайдер расслабляется - сдерживаться бессмысленно. И София чувствует, как внутри её разливается горячая жидкость.... Кристоф с облегчением покидает её и заваливается рядом с чувством выполненной миссии. Да, свою миссию он выполнил. София не сразу понимает, что произошло, но когда она видит Кристофа, по чьей сальной роже расплылась блаженная улыбка, на лице женщины мгновенно вспыхивают красные пятна. Тишину комнаты пронзает звонкий звук пощечины, и майор вскакивает, в недоумении хлопая длинными девичьими ресницами. На его щеке остался ноющий отпечаток пальцев, а София морщится - у неё ощущение, как будто она ударила кусок фруктового желе. Но Кристоф тут же всё понимает, и, уложив Софию обратно, говорит тихо, с таким мягким выражением, что женщина мигом перестаёт сердиться: - Не переживай, я бесплоден. С таким же успехом ты могла выдавить в себя флакон шампуня. А природа специально позаботилась, чтобы у нас всё было хорошо. Он говорит ласково, прильнув пунцовой щекой к её щеке, и его кудрявые волосы щекочат Софии шею. - Правда? - спрашивает она шёпотом, не веря своей удаче. Она лежит, раздвинув ноги, и боится двигаться, чтобы сперма не вытекла из неё. Но узкая щель влагалища сжалась сразу же, как Кристоф покинул её, и мёртвая жидкость застыла там, за воротами. Майор кивает, поглаживая её плечи. София по-прежнему чужая ему, но сейчас он чувствует к ней симпатию. Он ласкает её уже деликатно, рассудочно, и София вспоминает, кем они приходятся друг другу. Но ей не хочется это вспоминать. Пусть они лучше останутся знакомыми. А почему нет? Он сводил её в ресторан, довёл до слёз, приласкал - всё очень типично. - А если у нас кто-то родится? - внезапно спрашивает она, глядя в тёмный потолок, по которому бегут длинные светлые тени. - Ведь такая близкая связь грозит генетическими нарушениями, и у нас скорее всего будет двойня... Она тяжело вздыхает и молится всем богам, чтобы Кристоф был действительно бесплоден. - В таком случае я бы избавился от обоих, - он привлекает светящуюся тусклым золотом голову себе на грудь, и София не противится. Она вдруг понимает, что ей с ним хорошо. Женщина чувствует себя так, как будто они женаты уже много лет, и их не связывает ничего, кроме привычки. - Спасибо, - говорит он едва слышно после недолгого молчания. София уже засыпает у него на груди и только что-то мурлычет в ответ. - Я была бы не против, если мы ещё будем играть в мужа и жену, - она с удовольствием вдыхает его запах, потирается щекой о его грудь и обнимает. - Это очень хорошая игра, - Кристоф ёрзает, вытаскивая из-под себя одеяло. И укрывает женщину, которую не может назвать ни сестрой, ни возлюбленной. Их по-прежнему ничего не связывает. Кристофу на мгновение становится неприятно, что он изменил Оливеру, с которым его действительно связывает настоящее чувство, но секс был слишком хорош. София нежно льнет к нему, утягивая под одеяло, и впервые они засыпают в обнимку, не ссорясь из-за покрышки - даже лучше, чем в детстве.