Мясник

Фрау Лоренц уходит раньше, чем Тилль и Кристиан успевают проснуться. Никто и не слышал, как она уходила. Наверное, пошла за продуктами - всё равно ей на новую работу только вечером. Тилль и Кристиан завтракают вместе, и Лоренцу немного страшно оставаться с ним наедине, и парень ест быстро, желая уйти побыстрее. В школу не хочется совсем, но Кристиан торопится, хотя у него предостаточно времени ещё побыть дома. Когда он впопыхах одевался, стоя в тёмной прихожей, Кристиану показалось, что Линдеманн смотрит на него с чуть заметным укором. А может, показалось, ведь глаза у Тилля очень яркие, как камешки. Но иногда это выглядит пугающе. Спускается Кристиан всегда по лестнице, на ходу распутывая наушники, чтобы при выходе из дома заткнуть уши и сразу же отречься от мира. В наушниках он чувствует себя защищённым. В них даже идётся быстрее и легче. Кристиан ставит на проигрыш первую попавшуюся песню и идёт быстро, понимая, что готов уйти куда угодно, только не в школу. Его дорога лежит через перекрёсток возле супермаркета, куда Лоренц обычно ходил с мамой, и сегодня он видит здесь краем глаза какую-то толкучку на дороге, может авария... Но когда Кристиан в наушниках, проблемы окружающих уходят на второй план. Музыка помогает замкнуться в себе, когда вокруг нет ничего, чем можно интересоваться. Убирает то, что взгляд не хочет замечать, и с наушниками мир и вправду кажется красивее. Да и не только ему. В школе Лоренц снимает их только на уроках, и теперь, вешая в гардеробе свой потрепанный зелёный пуховик, с улыбкой вспоминает, как Пауль познакомился с ним. "Всегда один, всегда в наушниках", - всплыли в памяти робкие слова. Это Ландерса и привлекло. Интересно, как они будут смотреть друг другу в глаза после вчерашнего? Ведь после прогулки Пауль никак не напоминал ему о себе, и Кристиан шёл к кабинету робко, боясь, что кроха больше не считает себя его другом. Но нет - Ландерс на своём месте, и, когда белокурая голова кивает, а круглое лицо расплывается в улыбке, Кристиан облегчённо выдыхает. Всё в порядке. Они друзья, а поцелуй только укрепил их отношения. Записав рецепт приготовления свиных лёгких в потрепанный блокнот, где, помимо рецептов, есть ещё и какие-то стихотворные наброски, Тилль покидает квартиру - ему неприятно находиться в ней, когда рядом никого нет. Он тщательно закрывает дверь, чувствуя, что вернётся только утром. Сегодня ехать гораздо легче - с пустым багажником Тилль не боится, что на него будут обращать внимание. Но когда он переезжает перекрёсток, где истерично воет сирена скорой помощи, на душе оседает что-то вязкое и неприятное, и Линдеманн оборачивается, чтобы рассмотреть пострадавшего, которого уже заносят в машину. Между двух порядком пострадавших машин он видит тучную фигуру майора - эти кудряшки, выглядывающие из-под фуражки, невозможно не узнать. От вида столь знакомого лица в этом районе Тиллю становится совсем неуютно, и он торопится нажать на газ. Пересекая мост, он в очередной раз жалеет, что выбрал место, столь далёкое от места жилья. И только въезжая в другую часть города, Тилль задумывается, почему фрау Лоренц не поехала с ним. Может, она ещё не теряла надежды найти работу, подходящую её запросам? Или просто вышла по каким-то другим делам с утра? Вполне возможно. Кажется, он зря тревожится. У ресторана ещё никого нет - обычно приходят к обеду или вечером, и Тилль сразу идёт на кухню. Она находится там же, в подвале. Вообще этот подвал огромен, и Линдеманн не до конца знает все его помещения. Но Рихард там, где и должен быть - на кухне. И уже что-то готовит. Ещё стоя на пороге, Тилль глядит на стройную фигуру, двигающуюся грациозно и бесшумно, и ему становится немного жаль Рихарда, который целый день проводит в чаду и дыму, драит посуду, не щадя своей красоты. А ведь мог бы соблазнять потенциальную еду, и у него это получалось бы лучше, чем у Тилля, который умеет только спаивать жертв. - Привет, - бросает Круспе, не отрываясь от сковороды, где что-то шипит и трещит. - Сегодня пожарю того парня, который как ты говорил, ещё похож на меня был. Голос уставший, и, кажется, Рихард жалеет о том, что открыл это дело. - Одна особа дожидается аудиенции у тебя наверху, - добавляет он, помешивая жареные овощи, - говорит, что хочет стать стриптизершей, но я вижу в ней только уборщицу. Многовато стриптизерш развелось, а скатерти стирать никто не хочет, - вздыхает, поднимая к вытяжке красное от жара лицо. Тилль грустно смотрит на него, желая посочувствовать, но он никогда не обладал красноречием. И, вздохнув, поднимается в ресторан, где рядом со стойкой сидит эксцентричного вида особа, и Тилль ещё издалека чувствует невероятную харизму, исходящую от девушки с длинными волосами, завязанными в два хвоста, что не умаляет общей суровости её облика. - Добрый день, фройляйн, - Тилль с некоторой опаской подходит, увидев шипы на чёрной косухе девушки. Да, она ещё девушка, совсем молодая, хоть и выглядит угрожающе. Она надменно кивает, глядя безразлично и в то же время пронзая взглядом круглых, глубоко запавших карих глаз. Она не очень красива и ярко накрашена, но Тилль видит, что ей лет 16-18. Наверное, так плохо учится, что не нашла лучшего варианта для работы. Да и вдобавок ярая рокерша, а Линдеманн никогда не любил людей, выставляющих свою принадлежность к той или иной субкультуре. Эта девушка делала всё для того, чтобы все знали, как она любит рок: красно-чёрный макияж, сплошь чёрная кожа - косуха, топ, открывающий рельефный худой живот, юбка с клиньями, берцы, похожие на копыта... массивные цепи. Из-под рукава видно немного руку выше запястья, и это пространство густо зататуировано. Он едва заметно вздрагивает и садится рядом. Тилль тоже любит тяжёлую музыку, но терпеть не может, когда это выставляют напоказ. - Мой компаньон говорил, что вы хотели работать у нас стриптизершей, - начинает он, глядя прямо в глаза девушки, и маленькое жестокое лицо уже не кажется таким неприятным. Да, глаза хороши - круглые, прозрачные, мягкого орехового цвета, такого же, как её волосы, и девушка, несмотря на резкие черты лица и поджарое сложение, не так уж дурна собой. Она только кивает, высоко подняв квадратный подбородок, и Тилль понимает - она ещё та штучка, хоть и закончила школу на одни двойки. Наверняка была драчливой задирой, а сейчас страдает от отсутствия парня - женщин с характером боятся. - А как вас зовут? - спрашивает он деликатно, не надеясь, что упрямица решится заговорить. - Меня Тилль Линдеманн. Она отводит свои тёмные глаза от его светло-зеленых и с некоторым напором говорит: - Пекка Тэгтгрен, - голос сиплый, далеко не приятный, и Тилль отчётливо слышит незнакомый акцент. - Ты из Швеции? - внезапно догадывается он, обратив внимание на окончание труднопроизносимой фамилии. "Линдгрен, Амудсен, Ибсен - и она наверное из тех краёв", - вспоминает Тилль. Девушка кивает так усердно, словно боится, что её кивок воспримут как "нет" и подтверждает: - Я не очень хорошо говорю по-немецки. Тилль сочувствственно кивает, понимая, что девушка кажется надменной только из-за молчаливости, хотя люди, не знающие языка, обычно робкие. - К сожалению, у нас есть стриптизерши, - Линдеманн пытается формулировать свои мысли проще, чтобы Пекка его поняла, - может, вы умеете что-то ещё? Он хочет добавить, что им нужны уборщицы и официантки, но решает добавить это позже. Шведка кивает и внезапно переходит на английский: - Я умею петь. Тилль удивлённо приподнимает брови, потому что Пекка кажется ему безголосой. - Я могу показать, - она сглатывает и оглядывается в поисках сцены. Тиллю совсем не хочется её слушать, да и платить ещё одному лицу, которое пользы не принесёт, тоже. Но он терпеливо проводит Пекку в центральный зал, где находится сцена и экраны, транслирующие происходящее на ней в другие залы. Иногда у них живая музыка - стриптизерши должны уметь не только танцевать. Слегка стесняясь - но, выступая в родной Швеции, она наверное, не стеснялась вовсе - Пекка поднимается на сцену, неприятно шокируя Тилля видом своих мосластых, крепких ног, едва прикрытых по колено - ведь осень не такая тёплая. Фрёкен Тэгтгрен (кажется, так к девушкам обращаются в Швеции) - сильная, здоровая, но для стриптизерши она никак не сгодится. Уборщица - как раз то, что будет по её силам, но подумать об этом Тилль не успевает, потому что Пекка встаёт к синтезатору и начинает петь. Шелестящие звуки синтезатора, напоминающие католический хор, переносят Тилля куда-то в прозрачный осенний лес, на берег реки, заросший пожелтевшими камышами, и он уже готов помечтать, как бурное вступление заставляет раскрыть глаза и посмотреть на яростно молотящую по клавишам Пекку. Она играет с упоением, и в игре видно юношеский максимализм, стремящийся донести до слушателя чувства, лежащие на поверхности. Она запевает так же внезапно, и в быстром речитативе английского текста Тилль не может разобрать слов. Сиплый голос Пекки сначала не нравится ему, но она поёт на непонятном языке с такой яросью и отдачей, что Линдеманн, не ожидавший услышать от девушки металл-партии, заслушивается. - Ты не веришь в то, что я делаю Сколько еще я должен доказать тебе? Я не могу бросить то, что я начал Я не лодырь, это - то, что я делаю, - её голос, с лающими отзвуками, всё больше нравится Тиллю. - Можешь ли ты посмотреть в мои глаза, Не говоря мне кучу лжи? Все, что я попросил, было правдой! Я думал, что это был я, но теперь я знаю, что это - ты! Больше он не слышит слов, он слышит только музыку - то барабанно-злобную, то возносящуюся к небу хоралами и опять вниз, в преисподнюю, к самому страшному и низменному. И голос Пекки льется мутными, песка полными волнами, которые то разливаются бурно, то низвергаются каменным водопадом. У неё голос рок-певицы, которая покоряет публику не красотой речитативов, а харизмой, которая подчас скрывается не за самой приятной внешностью. Он готов слушать Пекку вечно, и когда она, охрипнув, замолкает, даже не знает, как поступить. Тилль хочет поцеловать ей руку, обнять, громко аплодидировать, но он чувствует, что девушка сочтёт это за насмешку. - Ты очень классно поёшь, - шепчет Тилль, подходя к ней, - ты должна создать свою группу, а не петь по кабакам. Так ты свой талант только загубишь, а я уже вижу толпы фанатов у твоих ног. Пекка упрямо кивает, уставившись ему в глаза, и Тилль замечает, какая она уставшая. Красные круги под глазами, тяжёлые веки, тонкие поджатые губы - сколько она прошла, прежде чем попала сюда? - И я правда не могу предложить тебе работу, - Тилль печально качает головой, - но если тебе она очень нужна.... У нас нет посудомойки, официантки... Думаю, продолжать не стоит. Но Пекка так же твёрдо кивает, потому что больше ей идти некуда. Тилль не может устоять перед этими холодными глазами и ведёт девушку на кухню, к Рихарду. Пусть работает. Захочет - уйдёт, но по тому, с каким вдохновенным остервенением она берётся за грязную посуду, уходить она и не собирается. И от того, что Пекка будет рядом, Линдеманну как-то спокойнее.