Два уродца

Сегодня старший сержант полиции Пауль Ландерс вышел на работу пораньше, чтобы застать прибытие майора и побыть с ним наедине хоть несколько лишних минут. Прошло всего лишь несколько дней, но их отношения развивались стремительно. После той любовной игры на столе Шнайдер предложил продолжить общение именно в таком духе, а не рассердился, как ожидал Пауль. На самом деле майор был очень даже не против однополых отношений. Из-за непривлекательной внешности у него были большие проблемы с личной жизнью, и, отчаявшись, в свой сорок один год майор понял, что эти проблемы - не из-за лишнего веса, делающего его уродливым, а из-за того, что он давно уже отдал своё сердце одному человеку - Паулю. Паулю, который принимал его таким, каким майор был, не обращая внимания на его недостатки. В ту ночь, пропитанную запахом жасмина, когда они ехали домой на такси и втайне от водителя трогали друг друга жадно и грубо, Шнайдер понял - всё подхалимство Пауля, его лесть были лишь средствами, которые заставили майора обратить внимание на лучшего друга и подчинённого. Они знали друг друга с подросткового возраста, и дружба их, удивительно верная, с возрастом только крепчала. И никто из них не заметил момента, когда она перешла в любовь. Возможно, они любили друг друга и раньше, только сами себе боялись в этом признаться и теперь пытались восполнить за несколько дней то, что можно было сделать за тридцать лет, пока они были рядом. Каждую свободную минуту они проводили вместе, и хотя Шнайдер не любил романтику, именно он заставлял Пауля привносить хоть немного нежности в их странные отношения. Майор был великолепным актёром - у него прекрасно получалось скрывать от окружающих не только то, что происходит между ним и Паулем, но и собственные эмоции. А Пауль так не умел. Его простое лицо не могло скрыть чувства, переполняющие радостно прыгающее от близости Шнайдера сердце, а острый длинный язык так и изнемогал в нетерпении поделиться с кем угодно самым сокровенным. Ландерс помнил и знал майора холодным и неприступным, что часто давало ему повод задуматься - а может ли он считать себя другом Шнайдера? Но в минуту откровенности, когда им уже нечего было друг от друга скрывать, майор объяснил ему, что эта холодность - всего лишь панцирь, в который он прячется, стоит кому-то вступить в его зону комфорта. Избранным был только Пауль - при нём майор с облегчением снимал опостылевшую маску защитника порядка, но при знакомых они вели себя как начальник и подчиненный, на людях - как очень хорошие друзья, а оставаясь наедине, в нетерпении падали на любую плоскую поверхность, будь то диван, пол или стол. Поначалу им было трудно преодолеть тяжёлые минуты молчания, и Шнайдер первый предложил заняться настоящим сексом - уж слишком тягостно ему было смотреть в потемневшее от сдерживаемого желания лицо возлюбленного. Обычно весёлый, Пауль был едва ли не мрачен в эту минуту, как грозовые тучи, скопившиеся за окном в ту ночь. Их настоящий первый раз произошёл на квартире Пауля, в гостиной, где из всей мебели был только продавленный диван, который невозможно было разложить, и тогда Ландерс не нашёл лучшего выхода, чем заняться этим прямо на полу. За окном лил дождь, и фиолетово-белые молнии с грохотом пронзали тёмное небо, и гром заглушал стоны, раздававшиеся в комнате, освещаемой всполохами молний. Постелив на старый паркет полицейскую форму Шнайдера, Пауль взял майора грубо, словно намеренно причинив ему как можно больше боли. Он помнил, как длинные сальные пряди выскальзывали из дрожащих пальцев, когда он держал майора за голову, чтобы тот не вырвался, и Шнайдер слушался, пытаясь не думать о боли, разрывавшей его тело. Он пытался думать о том, как мог не замечать, что счастье было рядом все эти годы? Работа в полиции сделала Шнайдера жестоким, а болезнь поставила крест на дружелюбном отношении к обществу. Но Пауль знал Шнайдера, знал, что он может быть чувствительным и даже нежным. Потому что рядом с возлюбленным майор давал волю своей настоящей сущности. И такой Шнайдер нравился Ландерсу ещё больше. Сержант подошёл к окну, высматривая в серой пелене смога черную машину Шнайдера. "Твой зад напоминает мне бампер Бентли," - вспомнил он довольно обидную шутку, вырвавшуюся во время их первого раза, и усмехнулся ей. Удивительно, что майор тогда не рассердился - кажется, любовь подарила ему способность прощать всё и всех. Всего несколько дней прошло с той июньской грозовой ночи, а они уже в таких близких отношениях... Прелюдия длилась тридцать лет, но назвать её скучной Пауль не мог. Была в их юности одна тайна, которую кроме них знал только один человек. К счастью, он уже умер. Но если он мог рассказать? Да и кому? Пауль задумался и вздрогнул, когда на плечи ему опустились знакомые руки. - Как у тебя получилось подойти так тихо? - в стенах полицейского участка Пауль с трудом мог побороть желание обращаться к майору на "вы". Шнайдер не ответил на его вопрос. Тонкие аристократические губы его разошлись в улыбке: - Давно поджидаешь меня? Я специально пришёл пораньше. Думал, нам удастся побыть вместе чуть подольше. Не понимаю, как ты прощаешь мне мою привычку поздно вставать, - усмехнулся он и зарылся носом в мягкие медного цвета волосы. - Самое странное, что я думал об этом же, когда выходил сегодня из дома в чёртову рань, - Пауль закинул назад руку, притягивая голову майора к своей шее. Шнайдер уже увлечённо полизывал изящную шею возлюбленного, думая, где следы от поцелуев будут менее всего заметны. - Я хотел сказать тебе, Шнай, - Пауль резко развернулся к обмякшему в его объятиях майору, - как тебе идея жить вместе? Нам не придётся встречаться украдкой. Всё свободное время будет наше. - Это очень хорошая идея, - Шнайдер потянул Пауля на себя, увлекая в сторону стоявшего в углу комнаты дивана. Ландерс не сопротивлялся - он только об этом всё утро и думал. По обычаю, Шнайдер был снизу, и склонясь над ним, Паулю показалось, что бледное лицо Шнайдера освещено бело-лиловыми всполохами молний. Но это было всего лишь воспоминание. Приятное воспоминание. Ландерс посмотрел в окно - а не будет ли сегодня грозы? Но небо, несмотря на смог, было ясным. Резкий шорох вывел его из задумчивости. Пауль подпрыгнул на мягком животе майора и увидел, как тот спешно запихивает в рот кляп из газеты. - Зачем? - рассмеялся Пауль. Сам майор Шнайдер с кляпом во рту! Не желая вытаскивать газету, майор несколькими неприличными жестами изобразил, что они будут делать дальше, и Пауль понял - кляп нужен, чтобы заглушить стоны. - Думаешь, нас кто-то услышит? - несмотря на то, что Шнайдер сопротивлялся, Пауль вытащил газету и подумал, что рот майора сохранил вкус типографской краски, - кому-то так интересно заходить в кабинет с утра? Да и кому есть выгода приходить так рано? У нас есть ещё полчаса, успокойся. Пока кабинет на замке, никто не решится зайти. Мы вольны устроить здесь оргию, пока они будут ждать под дверью. И, не желая тянуть дальше, Пауль сразу поцеловал его в губы, попутно расстегивая на майоре форму. Это было в семь тридцать утра, как раз тогда, когда Оливер давно уже проснулся. В час дня майор Шнайдер принял сидячее положение, но поняв, что остался совершенно без сил, уронил голову Паулю на плечо, и несколько минут они сидели обнявшись. У Ландерса даже защемило в носу от такой трогательной близости. Форма пропиталась едким потом, белые пятна засохли на губах и руках. Они зря беспокоились - никому майор не понадобился. Но в час дня под дверью появился Оливер. Не долго думая, он постучал нагло и требовательно. Заперто. Но внутри есть двое. Он знал, что происходит между Ландерсом и майором, и ему было это неприятно, если служебные обязанности они предпочитали времени, проведённому вдвоём. Ещё в ту мрачную ночь он слышал стоны, доносившиеся из-за двери, и отсутствие женского голоса насторожило его. Несколько раз с грохотом повернулся ключ в замке. - Войдите, - лениво произнёс Ландерс и галантно пропустил Оливера в кабинет. Стараясь выглядеть беспристрастным, он прошёл прямо к майору, который спешно застегивал форму. Подождал, пока его сиятельство изволит поднять на него глаза, и без предисловий протянул Шнайдеру фотографию. - Что это? - быстро подошёл к майору Пауль и наклонился рядом, незаметно касаясь губами кудрявой макушки. "Чёрт", - подумали они оба, узнав на фотографии себя. Пауль тут же сделал непроницаемое лицо, а майор нахмурил изогнутые, как хлыст, брови. Они старались ничем не выдать своего волнения, ведь и третьего человека тоже узнали. Поэтому так шумел и глупо шутил Пауль вокруг трупа - боялся, что Шнайдер подойдёт и скажет: "ты его узнаешь?". Сам не зная почему, он боялся этого вопроса и хотел разделаться с телами поскорее, надеясь, что когда от Лоренца не останется ничего, кроме горски пепла, из мыслей исчезнет тягостное воспоминание о далёкой юности, когда крепкая дружба держала их втроём. После того, как их группа распалась по вине самого же Пауля и Шнайдера (зачинщиком побега был Ландерс), они не желали поддерживать связь с Лоренцем. Они не понимали, что их тогда двигало сбежать. И вот, спустя тридцать лет, их заставляют это вспомнить. "Если этому повёрнутому нужен наш рассказ для расследования, - подумал Пауль, всматриваясь в низко опущенное лицо худенького паренька, чьё осунувшееся лицо оседлали очки, - то я расскажу. Расскажу, пусть даже Кристоф будет против. Я не могу держать это в себе дальше. И если обстоятельства толкают меня к тому, чтобы поделиться воспоминаниями, я поделюсь, мне не жалко. Только если после этого мне не будет так тяжело вспоминать прошлое." - Ну и что вы хотите сказать, без предупреждения пихая нам под нос фотографию, к которой мы не имеем никакого отношения? - грубо и громко спросил майор, и Оливера удивило то, что теперь Шнайдер говорил про себя и Ландерса "мы". Пауль тихо положил ладонь Шнайдеру на плечо, умоляя его не вмешиваться. Дружеский жест, никто их не заподозрит. - Я знаю, что вы хотите спросить, Ридель, - тяжело вздохнув, начал Ландерс. Неохотно убрал руку с плеча недоумевающего майора и произнёс: - Герр Ридель, если вам интересно узнать что-то о людях, запечатлённых на этой фотографии, я могу рассказать. Потому что интересующий вас человек умер, и репутация моя и Шнайдера не пострадает, если я расскажу, что в молодости мы с Лоренцем играли в панк-группе. Его круглое лицо, поблескивающее от пота, приняло виноватое выражение, словно он пытался оправдаться перед Оливером за то, что так изменился со временем. Шнайдер в одно мгновение побагровел, бросая на возлюбленного испепеляющий взгляд, но Пауль в ответ посмотрел мягко и ласково, прося не вмешиваться в разговор. - Вы не так хорошо знаете нас, герр Ридель, - продолжал Пауль, присаживаясь рядом с майором и едва удерживаясь от того, чтобы не начать гладить его плечу. - Вам трудно представить, что и мы тоже когда-то были молодыми. Кристиан Лоренц учился с нами в одном классе и был нашим хорошим другом... - он перевел дух и отвел взгляд, не желая вспоминать с наслаждением забытое прошлое. - Я пожалуй выйду, - сквозь зубы процедил майор, и, с трудом оторвавшись от дивана, проковылял к двери. - Наверное, вы думали, я бессердечное и продажное животное, словом, такой же, как все в этом участке, - проводив Шнайдера внимательным взглядом, в котором Оливер не мог не заметить странных искорок, Пауль заговорил тише. - Мне не чуждо человеческое. Я узнал Лоренца, хотя вообще не думал, что встречу его когда-нибудь.. Да, взгляд на труп едва ли можно назвать встречей.. Знаете, видно, что он устроился лучше, чем я - Линдеманн, судя по всему, богатый человек, а Кристиан всегда был раздолбаем. Я не думал, что он вообще сможет найти свою дорогу в жизни. Хотя, если их связывала настоящая любовь, - щеки Пауля порозовели, словно он тоже имел отношение к гомосексуалистам, - то деньги не были главным. Знаете, любого могло тронуть то, как они держались за руки... Я-то нашёл свою любовь и знаю, что это такое... А деньги - это далеко не главное.. Улыбнувшись, он растянул слово "далеко", хитро глядя на Оливера, но веселая гримаса тут же исчезла, сменившись на холодное и растерянное выражение. Пауль понял, что проболтался перед тем, кому ничего не хотел говорить. Некоторое время Оливер сурово глядело на сержанта, мысли которого были в коридоре, откуда раздавались тяжелые шаги шаги Шнайдера. Майор прохаживался взад-вперед, со свистом вдыхая и выдыхая спертый воздух - наверное, курил. - Так значит, в юности вы хорошо знали Лоренца? - спросил Оливер, наступая на Ландерса и заглядывая в бегающие глаза. Пауль был низкого роста , и Риделю пришлось нагнуться. Он навис над сержантом, не давая сделать ни шага в сторону. Ландерс понял, что не покинет этот кабинет, прежде чем не скажет Оливеру того, что детектив так жаждет услышать. - Я понимаю, мне нужно рассказать всё, что я знаю о Лоренце? - говорил он холодно, стараясь загладить недавнюю откровенность. - Я бы хотел это услышать, вы понимаете. И вам это будет нетрудно, ведь у вас такой длинный язык, сержант, - с укором добавил Оливер, зная, что Ландерс может донести майору об оскорблении. - Если вы будете так плохо шутить, я ничего не расскажу, хотя это мне действительно нетрудно, - прищурился он. - Даже если мое чувство юмора скажется на моей карьере, это неважно, я всё равно ухожу, - Оливер пододвинул стул и сел. Всё это он проделал, не отрывая взгляда от Ландерса. - Тогда я ничего не потеряю, если расскажу, - раздраженно произнес Пауль, которому уже надоело это вступление, - я редко встречал столь настойчивых людей, как вы, герр Ридель. Упрямее вас мог быть только Лоренц. Сначала посмотришь- очкарик, зубрила, непонятно, в чем душа держится! Но получилось так, что парта, за которой сидели я и Шнайдер, была рядом с его партой, и мы волей-неволей познакомились с этим парнем. Внешность обманчива, я вам скажу. Это был интересный парень, его мозгов с лихвой хватило бы нам обоим, остроумный, но с социализацией у него плохо было. Кристиан даже нас дичился сначала, потом мы побратались... Я ничуть не жалею, что завел дружбу с ним, хотя я жалею о многом, что сделал в молодости. Мы тогда были глупые, и, как вся молодежь тогда, безумно увлекались музыкой. Даже мечтали основать свою группу. Шнайдер был самый целеустремленный, он и подговорил Кристиана научиться играть на пианино. Знаете, для нас троих было шоком, когда у нас все-таки получилось создать группу, не без помощи, конечно,- он закусил губы, прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре. Мы даже имели некоторый успех.Если считать успехом наличие денег за концерты, которые мы проводили во всяких подвалах, то он у нас был. Кристиан был неплохим музыкантом, у него даже голосок оказался очень милый, наш солист давал ему подпевать.. Я не хочу осквернять память об умершем, но наш солист был из этих... - Пауль опять покраснел. - И он Кристиана изнасиловал. Мы спали в одном помещении и были свидетелями. Шнайдер может и дрых, но я все слышал. Оливер понимал, что сержант очень многое умалчивал. Ему больше не хотелось это слушать. Было понятно, что Пауль, хоть и дружил с Лоренцем, не испытывал к нему особой симпатии. Поэтому, услышав, как Шнайдер приближается к двери, Оливер попросил Пауля замолчать как раз в тот момент, когда в кабинет ввалился майор. Увидев его, Пауль вспыхнул и сделал вид, что и разговаривать не думал с детективом. - А больше мне ничего и не нужно, - не обращая внимания на то, как уставилась на него парочка, Ридель легко, с непонятной для остальных грацией поднялся, - пока вы так настойчиво жгли их трупы, я успел составить о покойных мнение гораздо более высокое, чем о вас обоих. - Да как вы смеете?! - вскрикнул майор, злобно таращась на него налитыми кровью глазами. Ландерс ничего не сказал, только мрачно глядел на детектива, нахмурив коротенькие брови, невнятно темневшие на высоком блестящем лбу. Оливер не хотел сердиться и спорить, поэтому безразлично пожал плечами и бесшумно покинул кабинет. В коридоре противно воняло дымом - майор порядком накурил здесь. Низко опустив голову, Оливер прошел мимо каморок других полицейских, словно боясь, что его заметят и заставят вернуться. И только выйдя на крыльцо, он с облегчением расстегнул галстук. Чернильно-синие тучи столпились над грязным зданием участка, обещая грозу, столь приятную после вчерашней жары, и где-то вдалеке, за мостами и тесными скопищами высотных домов, погромыхивало едва слышно. Ожидание ливня было томительным и сладким, и Ридель смотрел в низкое тёмное небо, не желая думать о чем-то мирском. - Меня же никто не заставлял работать здесь, - тихо произнёс он, закидывая голову и следя за тем, как плыли по небу готовые пролиться дождем облака. - А ведь я мог уйти раньше, - не слыша себя и не понимая смысла слов, обратился он к потрепанному ветром белому цветку. Начало накрапывать, и дождинки были крупные, теплые. - Теперь я могу уходить, - продолжал убеждать себя Оливер, - после такого случая можно работать в более серьезном месте. Нет, если бы не эти двое, я бы так и остался гнить здесь. Он посмотрел на примятую густо-зеленую траву, вспоминая лица умерших. Детектив понял, что очень хотел бы увидеть их живыми и узнать, какими они были на самом деле. Мог ли он встречаться с ними при жизни, не замечая их? Он задумался, перебирая врезавшиеся в память лица незнакомцев, но среди них не было ни одного лица, хоть чуть-чуть похожего на двух уродцев, жизнью которых он так интересовался. Он хотел поблагодарить их за то, что благодаря расследованию понял: общество не составляют одни лишь эгоисты. До того вечера Оливер думал, что во все времена общество было жестоким и нещадно выбраковывало тех, кто не вписывался по каким-то причинам. Проведя же расследование, он убедился в этом ещё больше, но был рад тому, что успел познакомиться с такими людьми, как Рихард или Тэгтгрен. Одно лицо всплыло перед его внутренним взором, когда Оливер вспоминал встречи, произошедшие за эти несколько дней, и покраснел, поняв, что не может перестать думать об Эвелине. Она тоже не вписывается. И Оливер никогда не мог найти своего места в придирчивом обществе. Другой бы человек подумал: а не созданы ли они друг для друга? Но Оливер только предположил эту мысль, боясь громко и внятно сказать себе, что Эвелина ему нравится. Пряча от самого себя неприличные. соблазнительные мысли, он посмотрел на белый цветок, ассоциируя с ним Эвелину - такой же нежный и хрупкий, но сколько ни трепал его ветер, он все ещё стоит, слабо подрагивая белыми лепестками. Ридель попытался вспомнить, какое же у Эвелины лицо, и очень огорчился, когда не смог воспроизвести милые черты в точности, хотя часто и подолгу смотрел на нее. Какая же она? Не в силах выбросить из головы эту мысль, которая не давала ему покоя, Оливер нервно ходил взад-вперед по мокрой траве, и участившийся дождь не волновал его. У неё тёмные глаза - такие часто сравнивают с глазами ланей. Волосы совсем светлые, закрученные в такую сложную прическу, что Оливер не мог вспомнить каждую прядку, и это невыносимо печалило его. Она небольшого роста, при этом очень изящной комплекции, но с полной грудью и длинными, идеально гладкими ногами. Когда Ридель пытался вспомнить её голос, за углом послышался глухой рёв двигателя. Резкий звук, больно дёрнув, вырвал Оливера из пучины нежных и сладких мыслей, и, обернувшись, детектив увидел, как на парковку рядом со сторожевой будкой подъезжает лимузин. Появление столь дорогой и, без сомнения, знакомой машины заставило его подойти. За прозрачным стеклом водительского сиденья он различил смутно темнеющий женский профиль с мило вздёрнутым носом. Что-то влекло его к этой машине, а что - Оливер не догадывался, потому что такое чувство, как любовь, было ему доселе незнакомо. Водитель повернулась и, опустив стекло, удивительно серьёзно для своего юного возраста взглянула на Оливера поверх очков. Да, это была Эвелина. Детектив не догадывался, как глупо сейчас выглядит - он взволнованно, чуть приоткрыв рот от радости и восхищения смотрел на девушку, в одно мгновение забыв, что нужно говорить, когда здороваешься. - Добрый день, - наконец решилась сказать она и приоткрыла дверцу машины. Осторожно перехватив ручку, Оливер опустился на мягкую обивку и тут же отодвинулся к окну, смущенный близостью Эвелины. Она была в очень короткой юбке и без чулок, и запах ее юной чистой кожи пугал и в то же время притягивал Оливера, заставляя против своей воли тяжело вздыхать и отворачиваться. И девушка прекрасно понимала, что он чувствует. Ей стало стыдно и приятно, но она постаралась ничем себя не выдать и довольно холодно спросила, заводя машину: - Как ваше расследование, господин Ридель? -Я почти все закончил, - далеко не сразу ответил он, стараясь не смотреть на её тонкие голые ноги. А потом добавил, услышав, как заводится двигатель под умелыми руками той, кого он уже любил: - Зачем вы приехали? Зачем я вам нужен? - Так не спрашивают мужчины, - она чуть-чуть улыбнулась, - другой человек сам бы пригласил бы меня прокатиться. Слишком долго мне приходилось катать других. И тут он наконец-то ее понял. - Вы не против, если я сяду за руль? Я умею водить. - Если честно, я удивлена, - она опять улыбнулась, но уже не той вымученной улыбкой продавщицы-консультантки, а дерзко, по-женски, как маленькая кошка, которая может оцарапать, прикидываясь пушистым комочком. И Оливеру нравилась её дерзость. Он пересел за руль и мгновение в нерешительности держал над ним руки, не зная, как подступиться к столь дорогой машине. - Не бойтесь, - Эвелина придвинулась к нему и Оливер сладко вздрогнул от её головокружительного запаха, - все мы, и богатые, и бедные, состоим из плоти и крови. И с машинами так же. Неуклюже вырулив - длина лимузина не позволяла Оливеру показать все свое водительское искусство - Ридель свернул на проезжую часть. По счастью, в плохую погоду на трассе почти не было машин, и скоро он набрал довольно большую скорость. Детектив сосредоточенно наблюдал за дорогой, в то время как Эвелина с облегчением откинулась на спинку высокого сиденья, наверно чувствуя себя на месте богатых клиентов, которые могли позволить себе снять на вечер дорогую машину так же, как снимают шлюх. - Знаете, я никому в фирме не рассказала об этом случае, - нерешительно начала она, - боялась, что меня уволят... Скажите, а вы доказали мою невиновность? На всякий случай. - Это было нетрудно доказать, - Оливер нашёл силы посмотреть на нее и ободряющее улыбнуться, - я был у них в квартире и нашёл множество причин тому, что люди, о которых мы с вами говорим, могли умереть и без посторонней помощи. Так вот какое у неё лицо - почти прямоугольное, но при этом тонкое, с аккуратно разбросанной по лбу пшеничной челкой. Очки её нисколько не портили, а придавали что-то загадочное, умное её неправильным, но милым чертам - да наверняка Эвелина такой и была. С каждой секундой она нравилась Оливеру всё больше и больше, и он ничего не мог поделать с этим чувством, понимая, что несётся куда-то в пропасть. Это было необратимо, да Ридель и не хотел возвращать всё обратно. Его жизнь кардинально поменялась уже во время расследования, а новый Оливер, появившийся в зеркале этим утром, заставил и вовсе поменять взгляды на жизнь. - Ладно, не будем об этом, - ответила она после недолго молчания, - пусть это останется между нами? - За свою жизнь я принял на себя слишком много секретов, - мрачновато ответил Оливер, вцепляясь в руль. Он понятия не имел, куда едет. Ему было неважно куда ехать. Лишь бы только рядом была Эвелина. - Но вас я послушаюсь, - прибавил он, ощущая себя подкаблучником. -Хорошо же, - она очаровательно улыбнулась, кладя одну ногу поверх другой, и Оливер задрожал, не в силах выдержать это необыкновенное зрелище. - А вы скромный, - подметила девушка то, что не требовало доказательств. - Станешь скромным от такой жизни, - он не утерпел и посмотрел на Эвелину, - мне уже надоело таким быть. Хочется чего-то нового, а чего - сам не пойму. - Знаете, я сильно поменялась после того, как на моих глазах умерли любящие, - резко возвращаясь к неприятному для обоих разговору, сказала она. Видно, два уродца слишком затронули ещё не очерствевшее сердце, - я стала более чувствительной. Оливер вздохнул, не зная, что ответить. Местность показалась ему знакомой. Может быть, он проезжал здесь несколько лет назад? Иногда Оливеру казалось, что слишком уж многие вещи он когда-то видел, и это пугало, потому что напоминало дежавю. - А куда мы едем? - спросила Эвелина, встревоженно вздрагивая и оглядываясь. - Мне бы не хотелось обрывать наше знакомство просто так, - совсем тихо произнёс Ридель. Желание, нестерпимо гложущее, обратилось вполне приемлемой формой. Эвелина хотела уже сказать, что не доверяет мужчинам, но Оливеру она не смогла отказать. Впервые она встретила человека, который заинтересовался ей и даже попытался сделать для неё что-то приятное. Правда, он был слишком скромен, но это только очаровывало девушку, заставляя испытывать к Оливеру нежное чувство, похоже на симпатию или даже дружбу. - Да я не против, - так же тихо ответила она, словно невзначай приспуская узел на черном галстучке. Сама того не замечая, а может, действуя на уровне подсознания, она соблазняла Оливера. А тот чувствовал, что окончательно тонет в этих темных глазах. Пути назад уже не было. Им надо было меняться, и меняться быстро, сбрасывая с себя намертво приросшую кожуру эгоизма и фальши, которая сковывала, заставляя держать чувства на замке. Их ждала совершенно новая жизнь, и оба не могли поверить в то, что так её изменили только два человека, два уродца.