Два уродца

Пять дней, отделявшие пятницу от четверга, тянулись мучительно медленно, и Кристиан в тоске болтался по квартире, не решаясь выйти. Погода только ухудшалась, и дождь шёл почти целыми днями, с перерывами на то, чтобы рассеявшиеся облака собрались в полные воды тучи. Кристиан вёл жизнь, по сравнению с которой жизнь амебы показалась бы захватывающей: ел, спал, без внимания пялился в телевизор и пытался дозвониться до Тилля. Он не представлял, как будет проводить долгие часы в одиночестве. Кристиан отвык быть один и едва вспомнил, как ухаживать за собой, когда никого нет рядом. Тилль избаловал его своей заботой, и Кристиан даже немного сердился на него за это, когда с трудом вспомнил, как готовить обед. Огромная тоска по возлюбленному растягивала дни, и Кристиан, убивая время на бесполезные и скучные по сути вещи, считал минуты, отдалявшие его от встречи. За пять дней он понял, что был неправ, ведь Тилль сделал для него столько хорошего, а Кристиан и не догадался ответить ему тем же, а ведь они уже четвёртый год были вместе. Ради него любимый пошёл на эту страшную операцию, хотя Кристиан великодушно соглашался взять на себя роль матери. И теперь Лоренц в раскаянии думал, что скажет Тиллю при встрече. На язык без принуждения лезли слова - хорошие, добрые, - но Кристиан знал, что не сможет произнести их, глядя в глаза возлюбленного. Ночь со среды на четверг оказалась для Лоренца самой тяжёлой. Он упорно пытался уснуть, ползая по широкой кровати и прижимая к себе подушку Тилля, ещё хранившую его слабый запах. Кристиану казалось, что он нервничал больше только перед их первой встречей. Где-то под утро он уговорил себя поспать, и проснулся к полудню, проведя в тяжёлом сне только четыре часа. Разбитый, со страшной головной болью, в полуобморочном состоянии. Едва не потерял сознание, отрывая голову от подушки, но нашёл способ вернуть себя в более-менее человеческое состояние: невзирая на ранее время, громко включил какой-то рок и долго пил воду, втягивая живительную влагу, как раскаленный камень. Тяжёлая музыка разгружала, и голова прошла на удивление быстро, но волнение не отпускало. Кристиан с трудом затолкал в себя бутерброд, и, позвонив Рихарду, выбрался на лестницу. Парень ничего не спрашивал, только перед входом в клинику пожелал Линдеманну скорее выздороветь. Боясь, что у Тилля будут ревнивые и неприятные вопросы в адрес Круспе, Кристиан направился в палату один, попросив парня дождаться. У Лоренца с собой был небольшой пакетик сладостей, который он хотел отдать возлюбленному. В палате, куда перевели Тилля, тоже никого не было, но Кристиан попытался подобраться к нему бесшумно, думая, что лишний раз тревожить его не нужно. Он с трудом усмирил колотящееся сердце и низко склонился над жёстким ложем, щекотнув Тилля длинными волосами. Линдеманн лежал с закрытыми глазами, но по тому, как неплотно прижимались ресницы к щекам, было понятно, что он не спит. И он тут же распахнул их, почувствовав щекотку. - Я соскучился, - вместо приветствия произнёс Лоренц, укладывая голову на жёсткую подушку. Их лица были совсем близко, и Кристиан видел, что за пять дней Тилль порядком осунулся и выглядел совсем неважно. - И я тоже, - Линдеманн осторожно коснулся каштановой прядки, заправляя её за красное от холода ухо. И в палате повисла неловкая тишина. Кристиан отвёл глаза, понимая - забыл всё, что готовил и собирался сказать. А Тиллю совсем не хотелось говорить. Смотреть - а больше ему ничего было не нужно. - Как ты здесь? - наконец выдавил Кристиан. - Выглядишь нехорошо. - Швы мне сняли недавно, теперь пичкают гормонами, чтобы матка прижилась, - вздохнул тот, рассеянно глядя на Лоренца. Слова падали с пересохших губ медленно, как дождевые капли, ползущие по стеклу. - Вставать мне разрешают, но долго тут не нагуляешься - больно уж тут тоскливо. Лоренц погладил его по пушистой руке, не зная, что сказать сочувствующее. - Белое всё такое, как зимой, - чуть оживлённее продолжал Тилль, - и еда совершенно отстойная. Ты, я смотрю, ничего не ел, пока меня не было. Он произнёс это так, словно констатировал факт, и Кристиан кивнул. - Мне никогда не было так тоскливо, как сейчас, - вздохнул Тилль, неохотно говоря то, что хотелось сказать. - Когда тебя нет рядом, существование не представляет смысла. - Да. - Кристиан положил руку ему на плечо, но оно было холодным, и пахло от Тилля горько и противно. Но Лоренц приник к нему ещё ближе, стараясь запомнить каждую минуту свидания. Некоторое время они дышали запахом друг друга, боясь смотреть в глаза. Что-то хотелось сказать, но вместо нежного слова у Лоренца вырвалось: - Когда тебя выпишут? Я не представляю, как проведу ещё неделю в одиночестве. - Когда врачи будут уверены, что всё прижилось. И когда мне посадят эмбрион, - нерешительно ответил Тилль, не зная ещё, что пациентам редко говорят правду. Не знал он и того, что женские гормоны отрицательно влияли на организм, и не понимал, почему смотрит на Кристиана не с таким сильным желанием, как прежде. - Я боюсь, что не дождусь тебя. - Дождёшься, - попытался приободрить его Тилль, - я надеюсь, что это всё займёт меньше времени, чем кажется. Лоренц кивнул, закусывая губу. Предстоящую разлуку хотелось отдалить, но секундная стрелка настенных часов неумолимо двигалась, отсчитывая положенное время, летевшее гораздо быстрее, чем всегда. Кристиан понимал, что нужно выжать всё возможное из этой встречи, но молчал. В голове было черно и пусто, и он пытался придумать хоть какой-то повод для разговора. Но Тилль, тоже не знавший, о чём заговорить, мягко забрал его полуоткрытые губы в свои. Кристиан вздрогнул, но подвинулся ближе. И после разлуки этот поцелуй, с больничным горьким вкусом, показался слаще, чем все поцелуи, которые он дал и получил за четыре года. Тонкие пальцы нерешительно скользнули под простыню, оглаживая знакомые контуры тела, и Тилль, неохотно разрывая поцелуй, предложил: - Хочешь посмотреть, какой я теперь? - Я только ощупаю, я плохо вижу, - деликатно отказался Лоренц, понимая, что не хочет его видеть. Не потому, что было противно, а из желания насладиться теплом, исходившим от любимого тела. Кристиан снова толкнулся языком в его рот, мягко проводя по животу Тилля. Чувствительные пальцы нащупали неровную вертикальную линию, довольно широкую и очень гладкую по сравнению с остальной кожей. Потом, внимательно проведя по шраму, пальцы спустились ниже. Член был на месте, но за ним Кристиан нащупал нечто мягкое, смутно знакомое. Наобум раздвинул кожные складки и вспомнил. Половые губы. Но это не означало, что Тилль стал женщиной наполовину. Нерешительно замерев у входа, один палец, самый решительный, пролез дальше, в скользкие желобки, нащупывая щель, которая должна там быть. Здесь было влажно и горячо, и Кристиан вздрогнул от давно забытого ощущения. Влагалище оказалось таким узким, что Кристиан смог только тронуть его невероятно нежные края, но Тилль всё равно поморщился, зажмуриваясь от короткой острой боли. - Ты теперь там девушка, - признался Кристиан, вытаскивая руку. Ему было несколько жутко это говорить, но Тилль взглянул на него едва ли не с ужасом. - Девушка, которая дала тебе матку, была девственницей, - прибавил Лоренц с потугой приободрить. Тилль резко сел на кровати, и когда уставился в стену, Кристиан увидел, что зелёные глаза стали пустыми и страшными. - С каждым днём эта затея кажется мне всё более и более рискованной, - прошептал он, думая, что Кристиан его не слышит. - Всё будет хорошо, - на автомате Лоренц похлопал его по плечу. Тилль привык к этим словам и не пошевельнулся даже, продолжая смотреть на стену. Менять что-то было уже поздно. Только готовиться к тому, что ждало впереди. Каким бы страшным это будущее не казалось. - Это всё равно не стоит того! - крикнул Линдеманн, заставив возлюбленного отшатнуться. - Я только измучаю себя и всё! - Тилль, ну пожалуйста, - Кристиан прижался к нему, понимая, что в такие минуты не нужно его бояться. Линдеманн с трудом отвёл взгляд от белой стены, переводя его на лежащую в изгибе плеча голову. Вздохнул, понимая, что не может противиться. И лёг, укладывая голову Лоренца себе на грудь. Время как будто замедлилось, и Кристиан, глядя в потолок, произнёс то, что редко решался говорить: - Ты чудо. Я люблю тебя. Сказал тихо, не придавая особенного выражения этим столь важным для отчаявшегося Тилля словам. Но это было то, что Линдеманн хотел услышать. Через неделю его выписали, и Кристиан знал, что внутри Тилля уже сидит частичка их обоих. Но всё оказалось не так легко, как надеялись влюблённые. Тэгтгрен предупреждил их, что беременность может пройти с осложнениями и вкратце обрисовал, что в таком случае ожидается. Он рассказывал такие страшные вещи, что Тилль изрядно струхнул, и Кристиан уже не мог его приободрить, как ни старался. Врач, заметивший, как они перепугались, посоветовал чаще приходить на обследования, которые включали в себя взвешивание, сдачу крови и прочие неприятные вещи. Оба надеялись, что всё пройдёт хорошо, но Тэгтгрен попросил их не обольщаться. На всякий случай. Хотя с его стороны, это был отвратительный поступок. Пессимист по натуре, он только настраивал влюблённых на худшее. - После таких слов даже не хочется отмечать то, что у нас всё получилось, - нахмурился Кристиан, когда они возвращались домой, убеждённые, что всё прошло хорошо и ребёнок уже развивается потихоньку. Тилль не слышал Кристиана, раз за разом прокручивая слова Тэгтгрена. Пусть врач и рассказывал о предстоящем довольно туманно, Тилль давно понял, что ему предстоит девятимесячная мука. А это почти год... И страдания, начавшиеся с первого месяца, с ноября, подсказывали маленькой семье, что дальше будет только хуже. Кристиан пытался заботиться о возлюбленном, боясь, что все кошмары беременности могут дурно отразиться на ребёнке. Тилль трясся над своим состоянием, отмечая каждое ухудшение, и совсем перестал уделять Кристиану внимание. И Лоренц понял, что ребёнок их только рассорит. Линдеманн терпел молча, хотя мужской организм гораздо хуже переживал то, что приходится испытывать женщине. Он с благородным молчанием запирался, когда начинал чувствовать тошноту. Есть хотелось ужасно, но, казалось, ни одна ложка не идёт впрок. И, стоя над унитазом, Тилль жалел не себя - жалел труды Кристиана, который старался, приготовляя то, что желудок Тилля мог переварить даже в самом подавленном состоянии. Съесть - вырвать - съесть. Замкнутый круг, напомнивший Тиллю булимию. Только здесь всё это приходилось терпеть ради человека, чья жизнь вряд ли сможет окупить такие страдания. - Через это все проходят, - раздражённо объяснял Тэгтгрен, когда измученный Тилль приходил к нему с очередной жалобой, - это проходит к третьему месяцу. Он говорил так, как будто беременность была чем-то естественным и лёгким, но мрачное, отёкшее лицо пациента говорило об обратном. "Попробовал бы ты блевать по несколько раз в день", - Тилль злобно сжал кулаки, но вслух протянул жалобно: - К третьему месяцу... - Да, и ещё вы говорите, что целыми днями не выходите из квартиры, - продолжил врач взвинченным тоном, - вот это совершенно никуда не годится. Вам нужно больше ходить пешком, и не в пыли и грязи, а на свежем воздухе. Тилль кивал, не желая спорить, и только закатывал глаза, когда Тэгтгрен диктовал целые своды правил. И, возвращаясь домой по пыли и грязи, один, потому что Кристиан с наступлением холодов не предпочитал выходить на улицу, Тилль едва сдерживал себя, чтобы не ругаться в голос. Ведь Тэгтгрен только по рассказам пациентов догадывался, как им плохо. Но вся соль заключалась в том, что детей у врача никогда не было. Гулять, как советовал этот изверг, у Тилля не было сил, и он, приходя домой, заваливался на диван, и на робкие вопросы Кристиана пересказывал слова Тэгтгрена тоном, полным недовольства. Лоренц пытался утешать его ласками или лакомствами, но Тилль просил не трогать его и уходил в комнату, предназначенную, чтобы не сталкиваться во время ссор. И Кристиан слушался, дожидаясь, когда возлюбленный сам выйдет пожаловаться. Но Линдеманн упорно молчал, не желая, чтобы Лоренц, и так измученный, переживал из-за его самочувствия. Рождество, которое они отметили в этом году, было самым невесёлым за всю их совместную жизнь. Тилль старался держаться ласковее и приветливее, но даже запретное сладкое, которое Кристиан предложил для настроения, только испортило праздник. Тилль с горечью посмотрел на любимые финтифлюшки, вспоминая, что Тэгтгрен строго советовал воздерживаться от мучного и сладкого. И отодвинул тарелку, выскальзывая из слабых рук Кристиана. Лакомства, раньше приносившие хорошее настроение, теперь действовали угнетающе, но Тилль, веривший каждому слову врача, не думал, что психическое состояние родителя ребёнку важнее, чем физическое. Кристиан, пытаясь хоть как-то разделить его страдания, дал волю переживаниям, вызвав с трудом вылеченную неврастению. Днём он ещё ласкал Линдеманна и старался делать вид, что всё будет хорошо, но по ночам растравлял себя до жгучих слёз, признавая свою вину. Ослабший морально, он не представлял, как будет воспитывать ребёнка, и боялся думать, какой будет жизнь после появления нового человека. Тилль о будущем вообще не думал и с каждым днём погружался в депрессию, напуганный мрачными словами врача и собственными мыслями. - У вас будет мальчик, и при том совершенно здоровый, - торжественно объявил Тэгтгрен после очередной процедуры, и удивился, когда будущие родители мрачно кивнули в ответ. Из-за полноты беременность Тилля была незаметна, но водянка обезобразила его окончательно. Лоренц выглядел ненамного лучше, хотя ничем не болел. И Тэгтгрену стало немного неловко, когда пациенты, осунувшиеся, совсем больные, посмотрели на него с укором. - Знаете, а ведь мы не готовы к воспитанию ребёнка, хотя всё обдумали, - внезапно, но нерешительно сказал Лоренц. - Хотите от него избавиться? - осторожно предположил Петер. Кристиан попросил Тилля покинуть кабинет, и, подвинувшись к врачу совсем близко, шепнул: - Я боюсь за Тилля. Ему слишком трудно это пережить. Впервые за всю жизнь я увидел его слабым и почти беспомощным. Знаете, - он опустил глаза, нервно сцепив тонкие пальцы, - однажды я поймал его за тем, что он собирался всыпать в себя едва ли не пачку снотворного, и мне повезло, что он сильно ослаб - удалось его остановить. - Я не хотел вам этого говорить, но беременность протекает почти со всеми осложнениями, которые могут быть, - признался Петер, отводя взгляд. Лоренц пристально смотрел на него, словно желая узнать - ради чего мучаются они оба. - Но ребёнок здоровый, - предупреждил он с видом, как будто это нонсенс. - Я не переживаю за него, - отрезал Лоренц, - мне важнее, чтобы у моего любимого человека всё было хорошо! Его негромкий дребезжащий голос зазвучал сурово, но Тэгтгрен только закатил глаза. - Срок большой, от него уже нельзя избавиться, - строго заметил он через минуту напряжённого молчания, - осталось всего три месяца, а потом вы можете распоряжаться его жизнью, как хотите. Петеру показалось, что его голос звучал слишком безразлично, в то время как Лоренц смотрел на него почти со злобой. - Мне страшно, что Тилль не сможет выйти из депрессии, - сказал он самому себе, и, не желая разговаривать с тем, кто не хотел разделить его горе, направился к выходу. - Я не смогу больше, - Тилль в отчаянии покачал тяжёлой, как чугун, головой, - это совсем не стоит того. Кристиан похлопал его по плечу: - Ещё три месяца. Эти слова Линдеманна нисколько не ободрили. Он опёрся о холодные перила лестницы, и, до головокружения глядя в спираль белого лестничного пролёта, едва сдерживал желание сброситься туда, вниз. Тилль не хотел беречь себя ради человека, которого в глубине души продолжал любить, но на деле ненавидел. За то, что Лоренц заставил подписать согласие на ад, где Тилль находился уже шесть месяцев без надежды выбраться. Но Кристиан потянул его за рукав, прочитав мысли возлюбленного. - Пойдём... И Тилль, последний раз взглянув в манящую глубину пролёта, послушался. Как всегда. Последние три месяца оказались самыми тяжёлыми, и позже оба пытались их не вспоминать. Из-за постоянных проблем со здоровьем, когда было не до мыслей о ребёнке, Тилль пропустил весну, которую оба всегда ожидали с нетерпением. Кристиан не поднимался с коляски, потому что у Тилля не было сил ходить с ним по коридору. Линдеманн целые дни проводил на диване, разбухая от постоянных отёков, как грозовая туча. Они спали вместе, потому что Тилль боялся всего, чего только можно пугаться на поздних сроках, и когда он просыпался посреди ночи от кошмара, Кристиан успокаивал его, как мог, но до тех ласк, по которым скучали оба, дело никогда не доходило. Из-за огромного количества женских гормонов Тилль уже не чувствовал себя до конца мужчиной и боялся, что никогда им не станет, так и останется двуполым существом. Кристиан пытался убедить, что после родов Тиллю вырежут матку, но Линдеманна это пугало ещё больше. И незадолго до решающего дня Кристиан увидел странный сон. Открыв глаза, он увидел себя на кровати в том деревенском домике в Альпах, который они как-то снимали на Рождество. От бревенчатых стен веяло холодом. "Значит, сейчас зима", - Кристиан по привычке осторожно спустил ноги на пол, но неожиданно твёрдо опёрся на ступни. Поднялся удивительно легко, почти не помогая себе руками. Правая нога сама выступила вперёд, увлекая за собой левую, и Кристиан, с удивлением наблюдая за собой, понял, что может ходить и делает это совершенно естественно. Он не сразу заметил крупную тёмную фигуру на фоне панорамного окна, откуда лился ослепительный белый свет. Нерешительно подошёл ближе, недоумевая, кто это мог быть. Мощного, но красивого сложения мужчина с улыбкой повернулся к Кристиану. Он был немного ниже, и Лоренца удивило, что он впервые может смотреть на кого-то сверху вниз. Улыбнувшись, мужчина опустил глаза к белому свёртку, который держал на руках - так, как держат детей. И только сейчас Кристиан понял, что стоящий перед ним мужчина - Тилль. И удивился, как не смог сразу узнать эту чёрную чёлку и ямочки на рябоватых щеках. Но Лоренцу было непривычно видеть Тилля таким стройным. Он с любопытством и недоумением осмотрел изменившийся силуэт, выглядевший так необычно, что не казался Кристиану красивым. И только насмотревшись вдоволь, посмотрел внутрь свёртка. На мгновение ему показалось, что там был ребёнок, но тут же Лоренц увидел - в белой ткани никого не было. Он проснулся, судорожно хватая воздух, потому для него это был самый настоящий кошмар, страшнее которого он ничего не видел. Услышав его судорожное дыхание, Тилль тут же открыл глаза и впервые за долгие месяцы воздержания, мучительного для обоих, впился в Лоренца поцелуем, настолько жадным, что едва не откусил ему губы. Но Кристиан оттолкнул его. Ещё больше разжиревший за год, давно не бритый, с красными больными глазами, он был таким страшным, что Лоренц не нашёл ничего лучше, чем отвернуться в ужасе. - Мне страшно, - Линдеманн развернул Кристиана к себе, с тревогой заглядывая ему в глаза, - Тэгтгрен говорил, что мне осталось совсем немного. - Будешь ложиться в больницу, чтобы не вызывать скорую впопыхах, - Кристиан без труда догадался, о чём думал Тилль. - Но я теперь тебя не оставлю. Скую наши руки наручниками, если нас захотят разлучить. Линдеманн кивнул, прислушиваясь к едва слышному движению внутри себя. Броня из жира никому не давала проверить наличие ребёнка, что Кристиану часто хотелось сделать. По пути в больницу Тилль скрючился, зашипев от боли, и Кристиан поторопил его, боясь, что это уже схватки - девятый месяц был на исходе, и срок родов подступал. К счастью, Линдеманна быстро отпустило, и он, боясь, что боль возобновится, пошёл быстрее. Кристиан едва поспевал за ним на колёсах, с неодобрением замечая, как изменилась походка Тилля - и без того разваливающая, она стала утиной, что означало искривление тазовых костей. - Да это же уже схватки начались, - совершенно равнодушно констатировал Тэгтгрен, направляя корчащегося от боли Тилля в палату. - А вас я прошу подождать здесь, - врач грубо преградил дорогу Лоренцу, который, не растерявшись, ткнул Тэгтгрену в нос три крупные купюры. - Я должен быть с ним, - процедил он, въезжая в палату. Тэгтгрен вежливо придерживал дверь, и даже не стал возмущаться, что Кристиан был без медицинской формы. День выдался жаркий, но в больнице стоял жуткий холод, и Кристиан не мог перестать стучать зубами. Линдеманн, уже лежавший на жёсткой кровати, посмотрел на возлюбленного с ужасом и надеждой. Оба никак не ожидали, что роды наступят так быстро, и сейчас сердце Тилля едва не разрывалось от волнения. - Не бойся, - Кристиан остановился у изголовья и взял холодную руку в свою. Трудно было говорить это - Лоренц и сам едва держался. - Я с тобой. Тилль кивнул, с ужасом прислушиваясь к яростным толчкам внутри себя - измученный организм желал поскорее выплюнуть чужеродное тело. Тэгтгрен беззастенчиво раздвинул больному ноги, и Кристиан, покраснев, отвёл глаза, не в силах видеть, как обращаются с человеком, которого он сам заставил пройти этот кошмар. Совсем немного оставалось до его окончания, а о том, что будет дальше, Лоренц думать не хотел. "6-18 часов непрерывной боли", - вспомнил он и едва успел остановить Тэгтгрена, который уже натянул перчатки, говоря: - Судя по тому, насколько активны схватки, он вполне сможет родить самостоятельно. В этот же момент Тилль едва не закричал от острой боли, пронзившей тело насквозь, как удар тока. Острые зубы впились в губы, до крови прокусывая тонкую кожицу, и Кристиан вздрогнул, когда Тилль со всей силы сжал его руку, пытаясь хоть где-то найти поддержку. - Нет, пожалуйста! - он лихорадочно гладил руку, замещая припоздавшей лаской те слова, которые могли обнадёжить Тилля больше. - У него больное сердце, он не выдержит! - Кристиан почти кричал, пытаясь отвести руки врача от согнутых колен возлюбленного. - Он уже и так достаточно намучился! - прибавил Лоренц, чтобы Петер ему поверил. - Это первый такой случай в моей практике, - холодно отвечал врач, вкалывая дрожавшему Линдеманну стимуляторы, - для своего возраста он вполне здоров. И у него есть все шансы родить самостоятельно. Я уже и так вам много позволил, попробуйте помолчать, чтобы не пугать вашего партнёра ещё больше. Кристиан со злобой заскрипел зубами, прощупывая пульс Тилля. Сердце Линдеманна колотилось так быстро, что Лоренц перепугался, но старался делать вид, что всё хорошо. - Я не могу, - шепнул Тилль, и Кристиан увидел слёзы в зелёных глазах, - мне безумно хочется кричать. Это так больно, что сравнить ни с чем нельзя! - он судорожно захватил воздух, подаваясь вперёд. Кристиан едва смог удержать его руку. "Почему?! Почему нельзя облегчить эти страдания?!", - кричал Кристиан про себя, с болью в сердце слушая, как Тилль стонет, вздыхает, но не вопит. Не хочет выглядеть перед Кристианом таким слабым. И Лоренц поражался его выдержке, думая, что лучше бы он закричал, выпуская боль наружу. А так он только копил её, заставляя страдать и себя, и Лоренца. Никто не засекал время, но Кристиану показалось, что вечность ушла на безуспешные попытки тужиться. Тэгтгрен решил мучить Линдеманна до последнего, и вколол дополнительную дозу стимуляторов. "Раз они отказываются от ребёнка, я заберу его себе и стану первым, у кого на руках есть доказательство того, что современная медицина не имеет преград!", - самодовольно подумал он, заставляя Тилля напрячься. Тэгтгрен не понимал, как этот человек умудряется не кричать, и гордился таким пациентом. Тилль стиснул хрупкое запястье Кристиана так, что на бледной коже остались синие следы. Лоренц поморщился от боли, но продолжал нашёптывать возлюбленному что-то ласковое, пытаясь отвлечь. Но голос был слишком тихим, а слова - неубедительными, и Линдеманн с головой погружался в огромную, непереносимо острую боль с мыслью: "не стоило оно того". Он боялся умереть, а о том, что выживет ребёнок, и вовсе не думал. Тэгтгрен, грубо командовавший, что делать, мимоходом накаркал Тиллю и паралич, потерю крови, разрыв влагалища и ещё множество жутких вещей. От дикого, животного страха Линдеманн не мог понять, что от него требуют, а Петер словно нарочно запугивал его, а не пытался ободрить. - Покричи, - шепнул Кристиан, пальцами вытирая пот со лба Тилля, но тот отрицательно поёрзал на плоской подушке, боясь поднять голову. Он думал, что это никогда не закончится. Но голова ребёнка была уже на воле. И он лежал так, как полагается. А значит, мука должна была скоро подойти к концу. - Вот видите, он вполне справляется! - ехидно бросил Тэгтгрен Лоренцу, который уже устал волноваться. Он схватил существо, которое человеком можно было назвать с большой натяжкой, и потянул его наружу. И тут Тилль закричал, исторгая вопль, от которого вздрогнули стены в попытке сочувствия, потому что таких отчаянных криков о помощи эти стены ещё не слышали. Но Кристиан даже не шевельнулся, когда услышал этот крик. Только попросил Тилля приподняться и прижал мокрую голову к сердцу, судорожно колотящемуся в узкие стенки грудной клетки. И еле слышный, но бесконечно ласковый шёпот Тилль понимал скорее, чем грубые команды Тэгтгрена. Внезапно Тилль почувствовал облегчение и уже собирался расслабиться, думая, что уже всё, но чей-то противный, натужный крик заставил открыть глаза. У него на груди лежал ребёнок - крошечный красный комочек плоти, сморщенный и страшный, с зажмуренными пухлыми веками и уродливо раскрытым ртом. Длинная кожистая трубка соединяла существо с местом, откуда оно произошло, и Тилль поморщился, не веря, что это и есть то, ради чего он так долго мучился. Но Лоренц обрадовался. Его надежды оправдались, и он жалко улыбнулся, увидев на подбородке ребёнка такую же родинку, как и у себя. - Но это ещё не всё, - предупредил Тэгтгрен, заставляя обессиленного Тилля тужиться ещё, пока из собиравшегося сомкнуться влагалища не вышел сочащийся кровью кусок мяса, к которому и крепилась пуповина. Петер обрезал её, вызвав у ребёнка новый вопль, как вдруг существо в его руках затихло, не успев закрыть разинутый в крике рот. Едва не терявший сознание Линдеманн поднял голову. Лоренц в тревоге вытянул шею и прошептал, предчувствуя недоброе: - Дайте нам хоть посмотреть на него. Тэгтгрен с деланной брезгливостью опустил вымазанное кровью Тилля тельце в жадно протянутые руки Лоренца. Ребёнок показался Кристиану слишком крохотным, но мужчина, прежде чем любоваться, прижался ухом к костлявой грудке. Но сколько не слушал, всё равно ощущал только циркуляцию крови в своих ушах. А тельце, сначала горячее, начало холодеть. И Кристиан всё понял, хотя и после осознания думал, что тишина внутри крохи ему кажется. - Как же так... - растерялся он, опуская скукоженную окостеневшую фигурку на грудь Тилля. Линдеманн тут же посмотрел на свою часть, но ему и понимать ничего было не нужно. И только Петер догадался о случившемся позже всех. - Я не говорил вам, но плод на протяжении всей беременности страдал гипоксией, - пытаясь оправдать себя, а не утешить родителей, произнёс он, снимая выпачканные в крови перчатки. -Кому-то нужно, чтобы у нас не было детей, - смиренно прошептал Линдеманн, глядя на крошечный трупик с самому себе непонятной жалостью. Все девять месяцев он настраивал себя на то, чтобы отделаться от ребёнка в будущем, и теперь понял, насколько сильно зло. Кристиан прижал руки к губам, и Тилль увидел, что плечи его вздрагивают. - Почему? - шептал Лоренц срывающимся голосом, и пальцы его были мокры от слёз. - Словно за нами кто-то следит и делает так, как ему нужно!!! Мы пытались столько раз, и в любом деле находилось препятствие! Тилль не смог долго слушать его безутешный шёпот. Невзирая на боль в промежности, сел и прижал Кристиана к себе. Нужные слова нашлись быстро: - Мы должны быть только вдвоём. Третий в нашем союзе всегда будет лишним. Но Кристиан не мог успокоиться, и, не в силах отвести взгляд от холодного тельца, попросил у Тилля прощения за все свои промахи. Сделал то, что оттягивал, не надеясь сказать. - Я же всегда прощу тебя, - великодушно напомнил Линдеманн, - потому что люблю тебя. Если бы я не любил, то мы были бы сейчас совсем в другом месте. - Прости, - не сдерживая слёз, повторял Лоренц. Ему было не смириться с тем, что то, к чему они так долго шли ценой потери любви и спокойствия, обернулось таким провалом. - У нас есть шансы вернуться к той жизни, которую мы вели раньше, - прошептал Тилль, теряя сознание. Несколько месяцев спустя, уже поздней осенью, они вышли из больницы, где Кристиан проходил принудительное лечение, потому что из-за смерти ребёнка едва не сошёл с ума, а Тилль переживал одну операцию за другой, чтобы снова стать полноценным мужчиной. Их перешили как духовно, так и физически, и каждый не мог узнать себя. Но внешне они остались такими же, как прежде. В попытке забыть этот страшный год они полюбили друг друга ещё крепче, поняв, что только общее горе могло спасти их расколовшиеся отношения. Но они не чувствовали себя так же, как раньше. Они были уже совершенно другими людьми. *** - Собственно, я больше ничего не могу рассказать, - доктор Тэгтгрен сложил руки на коленях и натянул рукава на запясья, чтобы Оливер не увидел его татуировок. Тэгтгрен умолчал о всех гадостях, которые наговорил влюблённым, о том, что все считали его психически нездоровым. Но Риделя потрясло даже это сухое переложение, и он ещё нескоро пришёл в себя. - Благодарю вас, - Оливер отряхнул полы пиджака. Теперь он узнал всё, что хотел и мог узнать. Его расследование можно было считать законченным, но нужно было что-то, что поставит в нем жирную точку. Правильно. Фотография. Оливер вышел в парк, где удушающе пахло зелёной листвой, пахло настоящей жизнью и посмотрел на фотографию, которую не забыл взять с собой. Трое подростков, невинных и очаровательных, смотрели на него со стёршейся бумаги. Но Оливер теперь видел в них Кристиана Лоренца, майора полиции Кристофа Шнайдера и сержанта Пауля Ландерса. Оставалось разъяснить только это, но для этого нужно было обратиться напрямую к майору. Но теперь Оливер верил в гипнотическую силу своего взгляда и знал - он узнает всё.