Два уродца

Последние дни перед операцией Тилль держался на удивление стойко или умело скрывал от Кристиана своё волнение. Вместе они прошли все нужные обследования, и оказалось, что Тилль со своим больным сердцем намного крепче Кристиана. Но все врачи упорно советовали Линдеманну похудеть, хотя тот не понимал, как избавиться от того, к чему он уже привык и воспримал как нечто нормальное. Да, полнота приносила много неудобств и могла порядком затруднить операцию, но Лоренц, бороздивший интернет в поисках необходимой информации, убедил его, что всё будет хорошо и никакой жир будущему ребёнку не помешает. - В матку введут уже готовый зародыш, и ему останется только делиться, - несколько нелогично, но убедительно говорил Кристиан, когда они уже сидели в приёмном покое. Тэгтгрен поддался мольбам Лоренца наблюдать за операцией, и поэтому на Кристиане был белый медицинский костюм, который шёл ему необыкновенно. Те больные, что оказались в клинике одновременно с влюблёнными, издали принимали Лоренца за врача, но увидев его коляску, быстро проходили мимо, бормоча извинения. Тилль только кивал время от времени и слушал его рассеянно. Он знал, что во время операции будет просто спать под действием наркоза, но присутствие Кристиана успокаивало. Вчера они оба приняли изрядную дозу успокоительных, но не волноваться совсем не могли. Кристиан, не заботясь о своём покое, гладил Тилля по руке, устав убеждать и утешать. Хотя это было и не нужно: Линдеманн уже смирился со своей участью. Габи, работавшая здесь ещё и медсестрой, открыла операционную, по-прежнему боясь смотреть на влюблённых. Но они смотрели на неё, не понимая, как наличие половых органов делает женщину женщиной - Габи и без своего главного инструмента осталась красавицей. С ужасом для самой себя она даже чувствовала некоторое облегчение, когда из неё вырезали всё "женское", оставив только то, что было необходимо для действительно важных нужд. И девушка с жалостью взглянула на Линдеманна, который взял на себя эту обузу. Тилль последний раз за свою жизнь мужчиной везёт Кристиана, и влюблённые украдкой целуются, после чего Тилль с обречённым, но уже не тоскующим видом ложится на операционный стол. Тэгтгрен разговаривает с ним о каких-то пустяках, пока вводит наркоз, и под успокаивающее бормотание Линдеманн засыпает тяжёлым, глубоким сном, надеясь не увидеть ничего. Ассистенты набрасывают простыню ему на голову, и Кристиан, пристроившийся в углу, видит тело возлюбленного, ярко-жёлтое под резким светом ламп. Безобразное, но такое любимое... С этого ракурса ему очень хорошо видно, что будут делать с Тиллем, и он готовится смотреть внимательно, пока не уснёт. Люди в белых халатах - Кристиан не знает их должностей - ходят мимо, громко переговариваясь, что-то записывают и разбалтывают, и Лоренц с любопытством наблюдает за ними. Он всегда думал, что в операционной стоит гробовая тишина, но врачи ведут себя так, как будто в их руках находится не человеческая жизнь, а бумажка с именем и фамилием. И от этого Кристиан, уже давно не появлявшийся в обществе, чувствует себя неловко. Он съёжился в углу, где никто не ходит, но всё равно чувствует, что мешает им. Хирургов и правда смущает присутствие человека, близкого тому, кого они собрались оперировать. И под робким, но внимательным взглядом они стараются сделать всё как возможно лучше. Несмотря на шапочку, надвинутую на лоб, очки, бликующие и закрывающие глаза, и маску, пропускающую в нежные ноздри противный острый запах помещения, Кристиан чувствует себя голым. Ему кажется, что все знают о его с Тиллем отношениях, хотя никого это не интересует. Ему хочется перестать волноваться, и, чтобы заглушить неприятные мысли, он про себя поёт одну из песен Тилля. Беззвучно шевеля губами, проговаривает строчки депрессивного стихотворения, и чувствует облегчение. Нестерпимо яркий свет режет глаза, и, прикрыв их на минуту, Кристиан тут же проваливается в сон. От волнения он встал очень рано и чувствовал себя разбитым, зная, что нужно будет доспать днём. И теперь Кристиан спит, уронив голову на грудь, спит крепко, пропуская то, что хотел увидеть. Когда его расталкивает оставшийся в операционной санитар, Кристиан с трудом распахивает глаза, громко зевает и только потом вспоминает, где находится. Стол уже пуст, и Лоренц, узнав, что Тилль в реанимации, направляется вслед за санитаром, который брезгует дотронуться до его коляски, хотя наверняка с удовольствием мочил руки в человеческой крови. Реанимационная палата оказалась просторной, но пустой, и Кристиан сразу увидел Тилля. Мужчина ещё не отошёл от действия наркоза, и хотя глаза были открыты, Линдеманн смотрел неясно, как новорождённый. Глаза за прозрачной пеленой ничего не выражали, а пересохшие губы приоткрывались, выпуская чуть слышный стон. Тилль был жив, а больше Кристиану ничего было не нужно. Лоренц быстро оглянулся и погладил колючую влажную щёку, про себя умоляя Тилля проснуться. Он с волнением смотрел на Линдеманна, который, может быть, и чувствовал, но сказать ничего не мог. Зелёная с коричневыми крапинками радужка медленно перекатилась в желтоватых белках, остановившись на Кристиане. Но зрачки были совсем узкие, а лицо искажалось в ответ на какую-то боль. Скорее всего, Тилль его не видел, а только реагировал на раздражение. - Что же с тобой сделали? - сокрушился Кристиан, осторожно отворачивая простыню. От пояса до паха Тилля забинтовали, и Лоренц с облегчением выдохнул - больше в его любимом ничего не изменилось. - Будьте добры, покиньте палату, пожалуйста, - не сразу услышал он уставший голос Тэгтгрена и сердито обернулся. - Он ещё нескоро придёт в себя, - хирург поправил простыню, - потом его переведут в другую палату, а в четверг вы сможете навестить его. - Только в четверг?! - Петер испытал невольную жалость, когда Лоренц посмотрел на него снизу вверх, - а сегодня только пятница! - К сожалению, родственникам разрешается приходить только в приёмные дни, - Тэгтгрен говорил устало, и хотя успокаивать было его профессией, он понимал, что работа с людьми - это не его. - Мы и так позволили вам слишком много. И, кстати, операция прошла хорошо, только шрам останется. Кристиан подумал, что можно поскандалить и добиться своего, но только вздохнул и потрогал руку Тилля, неподвижно лежавшую поверх простыни. "Я приду ещё", - пообещал он, глядя в мутные, слепые от наркоза глаза. Кристиан поцеловал бы его, но за спиной стоял Петер, не понимавший, как люди могут настолько привязываться друг к другу. - Вам помочь? - вспомнил Тэгтгрен, когда Кристиан уже собрался уходить. - Знаете, я и сам хорошо справляюсь, - несколько злобно процедил Лоренц, налегая на колёса. Петер заметил, что коляска была старая и неудобная, и возня с ней наверняка доставляла много проблем. "Странно, богатые люди, а так жестоко экономят на себе, - Петер посмотрел на удалявшуюся спинку коляски с блестящими ручками, - а ведь мог бы поставить себе протезы и жить, как все обычные люди". - Крис? - вдруг сонным гнусавым голосом позвал Тилль, приходя в себя. Он с трудом приподнял голову и в недоумении смотрел на доктора, который не знал, что ему ответить. - Герр Лоренц придёт в четверг, - тем раздражённо-спокойным тоном, каким говорят с сумасшедшими, успокоил его Петер. Тилль откинулся назад и застонал - то ли от тоски, то ли от боли, и врач на всякий случай вколол ему обезболивающее. - Вам сейчас вредно двигаться, - строго заметил он, вынимая иглу пустого шприца из широкой лиловой вены в нежном изгибе локтя, - вы, как я знаю, впервые в больнице. Тилль поморщился, кивая. - Никого не зовите, вас будут обслуживать. Выздоравливайте скорее. Линдеманн только что-то промычал в ответ, отворачиваясь к окну. Он прекрасно помнил, как Кристиан гладил его, пока Тилль был без сознания. Но когда он открыл глаза, Кристиана уже не было. Он не настолько равнодушный, чтобы уйти и не дождаться. Наверное, его прогнали. Тилль рассердился на всех, кто мог это сделать, но только с трудом сжал слабые после наркоза пальцы в кулак. Видел он плохо, но слышал, как стучит по стеклу дождь. И услышав этот шум, он тут же подумал о Кристиане. Тилль подумать не мог, как тот будет без него. И доберётся ли домой по такому дождю? Сейчас осень, и простудиться легко. Он был готов корить себя за то, что согласился на операцию, пусть на несколько дней, но лишившую его Кристиана. Ему в который раз кажется, что это всё не стоит того, но первый шаг уже сделан, и дороги назад нет. Свежий шов саднило, а в глубине живота туго пульсировал новый орган, явно чувствующий себя лишним. "Теперь я гермафродит, классно", - с раздражением подумал он, роняя голову на плоскую подушку. Сколько ему предстоит тут лежать и целыми днями смотреть в потолок? Повернуться на бок было больно, а лечь на живот вообще немыслимо - вот так выглядит плата за его мягкосердечие. В это же время, по дороге домой, Кристиан думает примерно так же. Никто не предлагает помощи, когда надо перейти дорогу, и мужчина терпеливо делает вид, что она ему и не нужна. Люди торопились обойти его, и на раскисших дорожках парка Кристиан чуть не свалился в лужу, когда коляску нечаянно задел какой-то идиот на самокате. Увидев на воротнике дублёнки мокрое пятно, Лоренц чувствует, что сухим до дома не доберётся, а до автобуса далеко. И ехать на нём совсем не хочется. Холодные капли сыплют чаще, и Кристиан чувствует себя совсем мокрым. Ладони уже давно ноют - Лоренц забыл, как передвигаться таким способом. Наплевав на дождь, он останавливается около дерева, которое ещё не осыпалось, и тяжело дышит. Нестерпимо болит спина и плечи, и Кристиан чувствует себя так неважно, что думать ни о чём не может. - Герр Лоренц, - осторожно окликает его кто-то сзади. Кристиан сердито оборачивается, но увидев парня с длинными золотыми дредами, находит силы выдавить улыбку и кивает. Рихард, шедший из того же конца парка, не особенно задумываясь, держит зонт над головой Кристиана, а свои дреды оставляет мокнуть. Лоренц кивает, чувствуя, что не может говорить, и поудобнее устраивается под зонтом. - Вам домой? - Рихард без спроса берёт ручки коляски. Они мокрые, холодные и скользят, но Рихард не привередлив. Он помогает не потому, что надо, а потому, что это действительно приятно. Кристиан знает юношу довольно близко - после того, как Тилль в порыве ярости уехал на месяц, Рихард помогал ему, когда случайно оказывался рядом, а потом на Лоренца что-то нашло, и он, несмотря на социофобность, пригласил парня в гости. Он чувствовал, что Рихарду не противно его общество, да так оно и было на самом деле. Одного месяца близкого общения им вполне хватило, чтобы узнать друг друга. Тилль знал, что они в хороших отношениях, но относился к Круспе далеко не с такой симпатией. Линдеманн не знал, кого винить: себя, бросившего Кристиана без помощи, Лоренца, который быстро нашёл ему замену, или Рихарда, который просто оказался в нужном месте в нужное время. Поэтому Круспе считал себя другом Кристиана, но Линдеманну предпочитал на глаза не попадаться, хотя сталкивались они крайне редко. Кристиан казался Рихарду интереснее всех, кто его окружал, но никому из знакомых об этой дружбе он не рассказывал. - А где Тилль? - спросил Рихард осторожно, когда дождь приутих, - вы же обычно вместе... Он говорил очень деликатно, боясь, что влюблённые (а Рихард знал, в каких они отношениях) поссорились. - В больнице, - Кристиану совсем не хочется рассказывать всё, и Круспе чувствует, что друг говорит неправду, - операцию на сердце ему сделали, а выпишут нескоро. - Оу, - Рихард только кивает сочувственно, - будем надеяться, что всё пройдёт хорошо. - Угу, - разговаривать Кристиану совсем не хочется. Дождь прекратился вовсе, но небо осталось пасмурным. Наверное, облака рассеются только зимой, когда вдарит сильный мороз. Лоренц тоскливо посмотрел вверх, понимая, что уже забыл, как выглядит небо без облаков. Рихард за компанию тоже поднимает голову, но жидкие серые тучи не вызывают в нём ничего. - Зайдёшь сегодня? - спрашивает Кристиан скорее из вежливости, чем из действительного желания, - а то чувствую, что мне одиноко будет сегодня. - Не могу, к сожалению, - Рихард придумывает отговорку, зная, что сегодня Лоренц будет коротать вечер наедине с самим собой, - у меня свидание сегодня. Лоренц понимающе мычит что-то и пытается вспомнить, ходил ли он когда-нибудь на свидания. Но все воспоминания о той жизни, до Тилля, совсем стёрлись, и Кристиан помнил только общее, все мелочи он, казалось, давно позабыл. - А у вас была девушка? - с явным волнением интересуется Рихард, и Лоренц понимает - сегодня у парня первое в жизни свидание. Странно, ведь он очень даже симпатичный, и не испытывает недостатка во внимании женского пола. - Ага, - больше Рихарду не удаётся вытянуть из обычно разговорчивого Лоренца, и парень закрывает тему, чувствуя, что отношения герра Лоренца с девушками не оканчивались чем-то приятным, что хотелось запомнить и рассказать. Они благополучно добираются до четвёртого этажа, где живут, и Лоренц с ужасом смотрит на восемь ступенек, отделяющих его от квартиры. Тогда, год назад, в мае, он корячился на этих ступенях, когда Тилль бросил его и никто уже не мог взять Лоренца на руки и спустить к лифту. Рихард научился так делать, несмотря на то, что был не так силён и ловок. Они и познакомились здесь, на лестнице, когда Кристиан в ужасе смотрел на пропасть из восьми ступеней. Вот и сейчас Рихард деликатно подхватывает Лоренца на руки, охая от натуги, хотя весят они одинаково. Только Кристиан худой и длинный, а Рихард крепкий и не очень высокий. Осторожно приносит мужчину к двери квартиры и аккуратно ставит на пол, а сам бежит за коляской, и несёт её, выставив перед собой. - Спасибо, - Кристиан садится, - кстати, не поможешь мне в четверг, я пойду Тилля навестить. - Если с утра, то конечно, а то у меня в четверг концерт вечером, - Рихард играет в группе, и один раз даже сводил Кристиана в клуб, где выступал. В присутствии Тилля ни о каких клубах и речи быть не могло. - Спасибо ещё раз, - мягко улыбается Лоренц, кивая парню на прощание, и оба - вымокшие, но весьма довольные - скрываются в квартирах. Но в родной берлоге Кристиана охватывает непосильная тоска. Здесь безумно не хватает Тилля, и Лоренц страдает, не услышав тяжёлые звуки его шагов и громкие переливы сильного голоса. И от этого в каждом жесте Кристиана видно грусть: как он расшнуровывает старенькие адидасы, переодевается, бросая пальто на галошницу - чтобы дотянуться до вешалки, надо встать, а на это нет сил. Потом заваливается в спальню и падает на кровать. Сегодня Кристиан с неё точно не встанет, хотя у него давно бурчит в животе, а приём пищи должен быть обязательным. Но Лоренцу совсем не до еды. Он растягивается на мягком пледе и смотрит в потолок, пытаясь представить себя на месте Тилля. Нет, лежать так целыми днями невозможно, и Кристиан искренне жалеет возлюбленного, понимая, что сам виноват в своём теперешнем одиночестве. Он пытается уснуть, чтобы ни о чём не думать, но шесть часов дневного сна дают о себе знать, и Кристиан сидит до раннего утра. Не зная, чем себя занять, смотрит все фильмы подряд - обычно ночью показывают что-то хорошее, - ест, слушает музыку, но перестать думать о Тилле не может. И понимает, что безумно скучает по нему. Кристиан чувствовал себя полноценным только тогда, когда любимый был рядом, а без него он и человеком себя не ощущал. На тумбочке их совместная фотография, и в слабом свете зарождающегося утра Кристиан хоть как-то, но может её рассмотреть. Лоренц сделал эту фотографию давно, когда понял, что они уже долго живут рядом, но так и не сделали ни одного совместного фото. Здесь Кристиан увековечил момент, когда они, обессилевшие, валялись на старинной кровати в той, другой квартире. Тилль внимательно и слишком серьёзно смотрит в камеру, слегка наклонив голову. Несколько чёрных прядок спадает на левый глаз, оттеняя простой, но красивый разрез. Чёрные брови надломлены, отчего кажется, что на лице Тилля навсегда отпечаталось лёгкое недоумение. Он получился анфас, и видно необычно широкую спинку его точеного носа. Нет, он всё равно красивый, а Кристиан... Лоренц смотрит на своё изображение с неприязнью. Фотографироваться он никогда не любил, и на этом знаменательном фото получился как всегда - плохо. Опять снял себя снизу, чтобы все видели смешные складки кожи на подбородке. Плотно сомкнутые губы растянуты в улыбке, и на щеках тоже глубокие складки, как у бульдога. На верхней губе пробивается какое-то недоразумение, которое и усами назвать совестно, длинные спутанные волосы разметались по подушке, острый кадык задран к потолку, очки сбились набок... У него нет ни одной красивой фотографии, но Тилль убеждает, что камера просто не может поймать то, что составляет истинную красоту его лица. И с этим воспоминанием Лоренц наконец-то заснул, забыв вытащить наушники, откуда едва слышно раздавались песни Placebo.