Два уродца

Оливер осторожно отодвинул письмо, смущаясь того, какая драма открылась его глазам на эти несколько коротких минут. В отношениях этих двоих не могло быть чего-то простого, как показалось ему с самого начала. И теперь ему, толком не побывавшему в отношениях, казалось, что любовь и всё связанное с ней грозит нескончаемой болью сердца — той, которой было пронизано это письмо. И оттого было страшно хотя бы на мгновение возвращаться мыслями к Эвелине, к которой детектив уже испытывал нечто большее, чем симпатию, возникшую во время общего дела. Ей Оливер ни за что не смог бы сделать больно — если бы их отношения и дошли до чего-то серьёзного. Детектив с трудом прогнал из мыслей миловидное лицо под светлой чёлкой и поднялся, рассеяннно оглядывая стену рядом с компьютером. Её украшал аляповатый морской пейзаж в рамочке, созданный неумелым художником — наверное, кем-то из влюблённых. Только сейчас Оливер вспомнил, что зайдя в эту квартиру, он успел увидеть много картинок, нарисованных этой же рукой — густыми и яркими красками, как рисуют дети. И стиль у неизвестного художника был такой же наивный, но убеждающе-понятный. Оставалось только понять, чьей кисти принадлежали эти по-своему очаровательные работы. Хоть Оливер и мало смыслил в живописи, но ему показалось, что в нехитрой, почти детской картинке было заложено сильное чувство, вызванное созерцанием моря. Как же он сам давно не был на море... Детектив с трудом заставил себя отвести взгляд от пейзажа и обратил внимание на висевшую чуть выше картину — тоже маленькую, в половину стандартного листа. Это уже оказался портрет, написанный в довольно экспрессивной и нереалистичной манере — у изображенного было зелёное лицо и синие волосы — художник как будто из принципа не использовал тёмные цвета. Присмотревшись, Оливер понял, что модель изобразили сидящей у окна с книгой. Простые средства не давали увидеть чувства, вызванные чтением, но Оливер увидел нечто более важное — человек, облокотившийся на подоконник, был похож на Тилля. Абстрактный портрет оказался весьма узнаваемым, так же как и то море. Несколько шарообразное тело, острые пряди, упавшие на склоненное лицо — несомненно, это был автор письма. А значит, художником был Кристиан. И художником весьма неплохим. «Вероятно, двум творческим натурам тяжело ужиться рядом», — усмехнулся Оливер, осторожно снимая портрет в надежде найти доказательство в виде подписи. «Бад-Сааров, 26 декабря. С Рождеством, Тилльхен» — было выцарапано на обратной стороне карандашом. Почерк угловатый, а буквы слегка похожи на печатные — явно рука Кристиана, потому что Тилль писал совершенно по-другому. И странно — при виде этой суховатой, почти документальной подписи, Оливеру стало тепло и легко, как будто к нему самому обратились так ласково. Лоренц не выглядел человеком, способным к нежным чувствам, а проявление любви в виде портрета могло сразить кого угодно. И потому Оливер застыл, не в силах перестать любоваться портретом — простым, но полным самого нежного чувства. *** — Ты берёшь с собой краски? — Удивился Тилль, заглядывая в сумку, которую Кристиан взял в маленькое путешествие. Они были знакомы не больше двух недель, но Лоренц не сразу решился признаться, что любит рисовать. В отличие от Тилля, который ещё во время интернет-общения рассказал, что испытывает склонность к поэзии. Кристиан, устроившийся на переднем сиденье взятой напрокат машины, только кивнул. Запах бензина заставлял его нервничать, но о своём страхе перед автомобилями мужчина решил не говорить. Он слегка дулся на едва знакомого Тилля, который предложил отметить их первое совместное Рождество на курорте неподалёку от Берлина. Но Тилль так волновался перед поездкой, что Кристиан счёл вежливым промолчать и теперь слушал, как тот суетится, укладывая на заднее сиденье пакеты с едой и сумки поменьше, где были их вещи. Коляска Кристиана стояла там же, и Лоренцу было немного неловко без привычного агрегата. Сидеть вот так, удобно и мягко, опираясь на спинку даже головой — всё это было так непривычно и приятно. Тилль тяжело вздохнул, плюхаясь рядом на водительское сиденье, и от вида того, как живот возлюбленного упирается в руль, Кристиану стало жалко и неловко. Но он отвёл взгляд, разглядывая сцепленные в замок руки и краем глаза наблюдая за Тиллем. Тому было явно неудобно, но Кристиан не решался сказать, что умеет водить, хотя прав у него давно не было. Машина тихонько затряслась, отчего Кристиан занервничал, обращая к возлюбленному настороженный взгляд — всё ли в порядке. Но Тилль выглядел поразительно спокойным, хотя и ерзал, стараясь устроиться удобнее. — Так ведь можно отодвинуть кресло, — наконец предложил Кристиан, устав смотреть на то, как колесо руля раз за разом впивается в живот под чёрной курткой, не давая водителю свободно вздохнуть. Тилль с вопросом обернулся к нему, уже настроившись на то, что всю дорогу проведёт в этом положении. Кристиан только вздохнул, протягивая длинную руку за кресло, что-то дёрнул, и Тилль вздрогнул, откидываясь вместе с креслом. — Спасибо, — прошептал он, вцепляясь в руль. На что Кристиан суховато клюнул его в щёку: — Поехали. «Мне стоит быть с ним ласковее, — рассердился Лоренц сам на себя, — он ведь столько для меня успел сделать...» И вздохнул, вспоминая спрятанный в сумке с красками подарок. Тилль смотрел на дорогу, нервно сжимая лежащий в кармане холодный тюбик, купленный в аптеке сегодня утром. Уже несколько раз он пытался намекнуть Кристиану, что можно было бы ещё раз попробовать заняться любовью — но Кристиан не понимал намёков, с очаровательно-глупым видом растопыривая большие глаза. Но Тилль надеялся, что на новом месте его любимый будет чувствовать себя раскованнее. На всякий случай он даже взял бутылку вина, боясь, что на трезвую голову Кристиан ни за что не согласится. Потому что, как понял Тилль за две недели совместной жизни, Лоренц был довольно-таки скованным и чопорным, если даже чувства выражал не в полную силу. Если Тиллю постоянно было нужно целовать, обнимать, тискать и гладить, то Кристиан относился к этому чуть ли не с неприязнью. Но Тилль не унывал, когда Лоренц шутливо отпихивался, и верил, что в скором времени Кристиан будет нуждаться в его близости. Лоренц и в самом деле нуждался, но признаваться в этом ему казалось симптомом слабости — хотя Тилль вёл себя так, что можно было позволить себе побыть действительно слабым и беззащитным. Мимо, в серовато-белом мареве декабря, проносились смутно знакомые улицы, но совсем не такие, какими их запомнил Кристиан. Несколько лет проведя среди четырёх стен и не видя ничего, кроме круглой площади из окон кухни, Лоренц не мог быть уверенным в том, что знает город достаточно хорошо — хотя всю жизнь провел почти в центре Берлина. И потому нервничал, когда машина выехала за пределы знакомого района. Но Кристиан ничем не выказывал своего беспокойства, не желая отвлекать Тилля от дороги и заставлять его волноваться. Однако Тилль волновался, хотя его малоподвижное лицо всегда казалось почти спокойным. И потому спустя несколько минут обратился к Кристиану, не выдержав застоявшегося в салоне молчания: — Ты хорошо себя чувствуешь? Тебя не тошнит? А то тут сильно воняет бензином. — Нет-нет, — быстро обнадежил его Кристиан, с усилием раздвигая ноги под широким дубленым пальто. — Можно я поставлю музыку? — Если хочешь, чтобы мы оказались в кювете, то пожалуйста, — нервно усмехнулся Тилль, не зная, что Кристиана это заденет. Тот на мгновение вспыхнул, но тут же буркнул: — Тогда я буду петь. Тилль вздохнул, нажимая на газ — Кристиану было скучно, а водитель не умел разговаривать во время езды. Кристиан отвернулся и замурлыкал какой-то мотив одними губами. Тихий звук с соседнего сиденья нисколько не раздражал, а наоборот, вызывал что-то тёплое и уютное, хотя петь Кристиан не умел совершенно. — Это что — Ramones? — не выдержал Тилль, когда Кристиан запел немного громче и уверенней. Сам Линдеманн до сих пор стеснялся петь при любимом, хотя обожал это, но от похвал Кристиана только смущался, не решаясь петь даже в ванной. Но мотив казался слишком знакомым, чтобы оставлять его без внимания. — Да, "Кладбище домашних животных", — подтвердил Кристиан и тихо продолжил: — Я не хочу быть похороненным На Кладбище Домашних Животных, Я не хочу прожить свою жизнь заново. Судя по беззаботной, почти весёлой манере пения, Кристиан не знал английского и даже не подозревал, о чем именно поёт. Но Тилль не мог разобрать и половины слов, поэтому не возражал против такого репертуара. Он бы и сам подпевал, если бы не следил за дорогой. Спустя несколько минут езды оказалось, что память Кристиана — целая энциклопедия по рок-музыке, но ни одной песни Лоренц не помнил до конца, а иногда мог извлечь из памяти только припевы. По-английски он пел смешно и мило, и его ужасное произношение нисколько не резало слух — это был тот особенный язык, на котором поют дилетанты. — Ты хоть понимаешь, о чем поешь? — усмехнулся Тилль, услышав из любимых уст очередную "мясную" песню. — Нет. — Беззаботно ответил Кристиан. — Если песня хорошая, то её содержание не имеет значения. Кстати, где у нас еда? — Я как раз подумывал остановиться за этим, — поддержал его Тилль, сворачивая на обочину. Они уже выехали за город, где машин стало меньше, а вдоль шоссе тянулся редкий лесок. — Долго нам ещё ехать? — поинтересовался Кристиан, жуя булочку и выглядывая за окно, где полянка посреди леса была густо усыпана снегом. — Довольно-таки, — промычал Тилль, снимая обертку с сосисок. — Это Бад-Сааров. — Термальный источник, значит? — Кристиан улыбнулся, глядя на жующего любимого. — У меня с этим местом просто хорошие воспоминания. Кристиан понимающе кивнул, откупоривая молоко — сам он дальше границы бывшего ГДР никогда не выбирался и не понимал тех, кто может позволить себе ездить по курортам. — И мне бы хотелось, чтобы они были связаны и с тобой тоже, — внезапно прибавил Тилль, забирая молоко. Кристиан покраснел и что-то фыркнул, отворачиваясь — на такие приступы сентиментальности у него не получалось реагировать иначе. Тилль промолчал, ненадолго обидевшись, и завёл машину. Сытый Кристиан задремал, вытирая шапкой окно, и всю дорогу до Бад-Сааров ехали молча. Шоссе становилось всё более пустынным, и можно было ехать быстро. Тилль почему-то с опаской оглядывался на спящего Кристиана — тот хоть и вёл очень спокойный образ жизни, но поспать, похоже, любил. По ночам с ним было каши не сварить — если только перед сном Кристиану не приходила мысль выпить кофе. В остальное же время он робел и замыкался, разрешая только поцелуи. А по вечерам на него находила сонливость, когда Лоренц мог только хлопать глазами, облокотившись на мягкого Тилля. Тот пытался его растормошить и приласкать, но кончалось всё тем, что с наступлением ночи Кристиан уже сладко похрапывал, и Тиллю приходилось переодевать его почти спящего. И потому Тилль надеялся, что если Кристиан проспится сейчас, то ночью его и можно будет уговорить. «Хотя, если быть честным, с таким соней уютно», — понял Тилль, бросая взгляд на возлюбленного. Кристиан немного улыбался, что для его хмурого лица было редкостью — наверное, видел что-то хорошее. Во сне Лоренц согрелся, и лицо его, обычно бледное, приятно порозовело, и в обрамлении пушистого меха на шапке и воротнике казалось чем-то невероятно прелестным, как розовые подушечки лап у кошек. Дорога пошла в гору, и Тиллю пришлось отвернуться от столь приятного зрелища. Лес сменился редкими домиками в окружении елей — всё здесь осталось так же, как и при юности Тилля. Когда-то он был здесь вместе с подругой, чьего имени уже не помнил, но воспоминания, хоть и смутные, вызывали у мужчины невольную улыбку. Ему хотелось бы воскресить жар тех ночей, но уже с тем, кого он точно любил и кого не смог бы забыть. И очень обрадовался, когда привыкший сидеть дома Кристиан согласился. На въезде в коттеджный посёлок охранник, сидевший в полосатой будке, выдал им ключи от квартиры в коттедже. Тилль мог бы взять номер в гостинице, но желание воскресить прошлое было сильнее. В каждом коттедже жили несколько семей, но Тилль помнил, что шумоизоляция здесь хорошая. — Почти приехали, Крис, — прошептал Тилль, на что Кристиан вздрогнул, неохотно разлепляя глаза. С удивлением огляделся —дома здесь стояли не в ряд, как в подобного типа посёлках, а были причудливо расставлены, образуя площади и улицы. Здание гостиницы стояло дальше всего, смутно виднеясь на фоне зимнего неба — тёмное и массивное. Тилль молчал, взглядом отыскивая домик, где останавливался много лет назад, но все коттеджи были до смешного похожи друг на друга. Кристиан не решался спрашивать, когда кончится это плутание по ровным дорожкам, но Тилль наконец остановил машину у стоявшего под елью дома. — Как видишь, мы тут будем не одни, — предупредил Тилль, показывая оставленные на парковке машины. — Понимаю, тут несколько квартир, — открыв дверь, Кристиан оглядел симпатичный дом и поежился, разморенный после тёплой машины. Пока Тилль выгружал их пожитки, Кристиан поспешно притянул к себе сумку с красками и поспешно заглянул внутрь, где между плоских коробок лежала увесистая чёрная книжица. «Только бы не заметил», — пронеслось у него в голове, когда Тилль протянул руки, чтобы усадить возлюбленного на коляску. Тилль и правда усмехнулся, заметив, как Кристиан прижимает к себе маленькую черную сумку, но ничего не сказал, подвозя кресло к порогу. Сумки с едой были уже внутри, возле дверей квартиры, нехитро приукрашенной к Рождеству работниками курорта. — Симпатично, — заметил Кристиан, оказавшись в коридоре. Тилль только кивнул, почти счастливый — здесь всё осталось так же, как он помнил с юности. Некоторое время они стояли в коридоре, оглядываясь и не переодеваясь. Пока Тилль не опомнился, дотронувшись до плеча Кристиана: — Я пока разберу вещи, а ты посмотри. И хоть шапку сними, — усмехнулся он напоследок и встал на колени, чтобы помочь Кристиану переобуться. Лоренц тут же заворчал что-то протестующее, глядя, как Тилль сосредоточенно дышит, меняя его ботинки на мягкие войлочные туфли, но промолчал, пытаясь привыкнуть, что теперь его никогда не оставят без помощи. Когда Тилль вышел за порог и зашуршал пакетами, Кристиан осторожно налег на колеса, заглядывая в спальню. Ему сразу бросилось в глаза громадное раскладное кресло-кровать, занимавшее чуть ли не половину комнаты. Заботливый персонал и обустроил его как кровать, уложив на гобеленовую ткань несколько подушек. «Место для любви вышло бы знатное», — выдохнул Кристиан, стискивая лежавшую в кармане брюк коробочку с презервативами, оставшимися ещё с их неуклюжего первого раза. Потом хитро улыбнулся и, подобравшись к кровати, откинул подушку. Прислушался — Тилль прошёл по коридору, хлопнул холодильником и чем-то звякнул. Кристиан едва успел спрятать под подушку чёрную книжку и направился на кухню, где Тилль сервировал нехитрый рождественский ужин. — Сейчас даже ещё не вечер, — усмехнулся Кристиан и цапнул со стола лепесток копчёной колбасы. Тилль заметил, что угол рта любимого слегка дрожал, как при волнении, и ободряюще улыбнулся, вспомнив про заветную смазку. — Я не вижу ничего плохого в том, чтобы начать пораньше, — заметил Тилль, пересаживая Кристиана на диванчик рядом с собой. Лоренц благодарно улыбнулся, открывая стоявшее прямо перед ним вино. Он не видел, как хитро и радостно заблестели глаза Тилля, который о еде даже не думал, видя, что Кристиан действует точно по его плану. — Твоё здоровье, — Лоренц расплылся в улыбке, когда его бокал, полный темно-красной жидкости, коснулся бокала Тилля. Тилль подвинулся немного ближе, почувствовав дыхание любимого совсем рядом. — Тебе нравится здесь? — спросил Тилль, укладывая руку между своим бедром и бедром Кристиана, хотя для этого жеста было ещё рановато. — Очень, — на внешности Кристиана алкоголь сказывался самым положительным образом. После двух лет воздержания вино он пил как воду, и от одного бокала глаза мужчины уже восторженно блестели. — Оказывается, здесь замечательная кровать, — выдохнул он в ухо улыбавшемуся Тиллю. Тот осторожно осадил его, пододвигая тарелку с мелочами для закуски. — Я таких громадных кроватей никогда не видел, — продолжал Кристиан, забросив в раскрасневшиеся губы ломтик сыра, и пододвинул Тиллю почти пустой бокал. Сам Линдеманн старался на вино не налегать, а Кристиану от одного бокала заметно начало сносить крышу — судя по тому, что тонкая рука накрыла ладонь Тилля, а потом перебралась на массивное бедро. Тилль нисколько не возражал и подлил возлюбленному ещё, чувствуя, что вечер будет определённо горячим. Глаза Кристиана блестели почти нездорово, и блеск этот придавал его неправильной физиономии необычную прелесть. При взгляде на это лицо Тилль уже чувствовал приближающееся возбуждение, но не решался начинать первым, давая Кристиану освоиться. Кристиан же, чередуя сыр с вином, чувствовал, как приятно кружится голова, и говорил без умолку, радостный переменой места и близостью Тилля. Любимый смотрел ему в рот, но кажется, не слушал, судя по рассеянному и влюблённому взгляду — раньше бы Кристиан засмущался, но теперь старался потеснее прижаться и покрепче стиснуть бедро Тилля, намекая, что у этого ужина может быть очень приятное продолжение. Видя, что бутылка уже прилично опустела, Тилль незаметно отодвинул её от порядком опьяневшего Кристиана. Тот замер, провожая её стеклянными глазами, и не предупредив Тилля, сполз под стол. — Крис... — Тилль, и сам не очень трезвый, с тревогой приподнял скатерть, — всё хорошо? — Лучше и не было, — раздался из темноты слегка заплетающийся голос. — Только отодвинь немного стол. Недоумевая, Тилль осторожно совершил требуемое и с облегчением вздохнул, чувствуя, что больше не упирается животом в край стола. Под скатертью завозились, бутылки и тарелки звякнули, и наклонившись, Тилль увидел между своих бёдер сияющее лицо Кристиана. — Крис... — Только и смог он прошептать, не зная, чего ждать от малознакомого ещё человека. А от Кристиана можно было ожидать чего угодно, несмотря на его замкнутый вид. — Не надо, — Кристиан подполз ближе, и Тилль почувствовал, как под тонкими пальцами вжикнула молния его брюк. Тилль ахнул, ожидая чего угодно, но только не этого. Ему не верилось, что Кристиан впервые за их знакомство решился начать первым, и теперь боялся дышать, чтобы не заставить любимого нечаянно передумать. — Крис... — Выдохнул Тилль почти жалобно, но услышал упрямое: — Это мой тебе рождественский подарок. Немного помявшись — Кристиан весьма смутно представлял, что именно ему нужно делать — мужчина принялся медленно стягивать брюки с обширных бёдер возлюбленного, что оказалось не так просто, потому что Тиллю они были тесны. Тилль было потянулся, чтобы немного облегчить ему задачу, но Кристиан ласково шлепнул его по руке, терпеливо потягивая на себя темно-зеленую ткань. Он старался действовать как можно аккуратней, зная, что за эти две недели не видел на Тилле других брюк — и тот был ему благодарен. Спустив брюки почти до колен, Кристиан принялся за белые боксеры, но здесь ему помешали формы Тилля, так нежно любимые им. Синтетическая ткань впивалась в тело, крепко обтягивая все складки, о которых Кристиан даже не представлял. Не знал он и того, каких мучений Тиллю стоило справляться с бельём каждое утро. Кристиан лишь на мгновение замялся, стаскивая белье, но Тилль помог ему, выпростав застрявшую резинку. Когда боксеры отправились к брюкам (их Тилль решил стряхнуть, потому что ноги было толком не раздвинуть), Кристиан прильнул к нему, не решаясь сразу сделать то, что хотелось. — Тебе, наверное, будет мешать, — осторожно заметил Тилль, почувствовав голову Кристиана у себя на животе. Тяжёлые складки спускались на бёдра, не давая ощутить степень своего возбуждения — но Кристиан не имел ничего против и улыбнулся, давая понять, что изобильные формы ему нисколько не помешают. С некоторым трудом приподняв нижнюю складку, Кристиан ткнулся носом в заветное тёплое местечко. Между ног сразу стало прохладней, и Тилль с облегчением понял, что испытывает что-то, похожее на приближающееся возбуждение. — Тебе не тяжело? — осторожно спросил он, перехватывая ношу Кристиана. Тот пробормотал что-то, похожее на благодарность, стараясь не отвлекаться на тяжёлый специфический запах. Всё-таки, он хотел сделать приятное человеку, который так о нем заботился. Задержав дыхание в предвкушении удовольствия, Тилль почувствовал, как Кристиан осторожно, словно пробуя, коснулся его естества кончиком языка — и от этого короткого, но тёплого и влажного прикосновения Тилль вскинул голову, не зная, сдерживать ли вздох наслаждения или нет. Получилось невразумительно промычать, отчего Кристиан где-то внизу фыркнул, посмеиваясь и волнуясь. Ощущение было не из приятных, но вспомнив, что кто-то от этого получал удовольствие, Кристиан решил быть смелей и серьёзней. Он знал, что Тилль сохраняет в своей памяти каждый его поцелуй, каждое ласковое движение, и на Рождество никак не хотел обделять его своим вниманием. Стараясь не кусаться, он осторожно сомкнул губы, щекоча языком чувствительную солёную кожу — и здесь Тилль уже не смог сдержаться. Услышав полный восторга стон, Кристиан в удивлении поднял глаза — такой реакции он не ожидал, потому что сам первую в жизни оральную ласку спокойно проспал. Стоять на коленях было неудобно, к тому же придерживая широкие лодыжки Тилля, которые в обхвате были чуть ли не как бедра самого Кристиана. Но разочаровать напрягшегося в ожидании любимого Кристиан никак не хотел. Желая сделать приятное, он осторожно попытался взять глубже, но поперхнулся, почувствовав, что член возлюбленного задел зону, ответственную за рвотный рефлекс. К тому меньшая часть Тилля, до этого мягкая и вялая, разбухала от возбуждения прямо на глазах, отчего Кристиану пришлось взять короткую передышку. Не в силах избавиться от неприятного вкуса во рту, Кристиан решил помочь Тиллю руками, помня, что в первый раз это удалось ему хорошо. Тилль был и не против этого — переполненный полными удовольствия сигналами от своей чувствительной части, он мог найти силы только любоваться потолком — он испытывал непонятную робость, когда опускал взгляд и видел ровный пробор Кристиана. Убедившись, что Тилль почти готов, Кристиан зажмурился, делая вторую попытку приласкать его ртом. Язык пересох от волнения, и сначала было трудно раскрывать рот так широко. Но со странным вкусом Кристиан уже свыкся, находя его почти приятным. В очередной раз решившись посмотреть на любимого, Тилль понял, как он старается, желая сделать приятно, пусть движения его языка были неловкими и скорее напряжёнными, чем ласковыми. Но, несмотря на это, Тилль ощущал, как участился пульс во всем теле, указывая на близость вершины. Он был в таком состоянии, что совершенно не мог себя контролировать, и, увлечённый совершенно новыми ощущениями, пропустил момент, когда раскрылся, вместе с полным удовольствия криком выпуская свидетельство своей любви. Кристиан никак не ожидал этого, не помня, чтобы Тилль так бурно реагировал на его ласки, и потому не сразу опомнился, когда в рот хлынуло что-то как кровь солёное, но гораздо более густое, слегка отдававшее хлоркой. Вкус семенной жидкости был больше странным, чем неприятным, но Кристиан поспешил остраниться, не боясь, что запачкается. В этот момент Тилль, чьи бедра он продолжал сжимать, затрясся от удовольствия, в одно мгновение обмякая на глазах удивлённого Кристиана, и, измученный, непонятно от чего уставший, откинулся на спинку дивана, весело глядя на Кристиана. Живот, больше не придерживаемый, шлепнулся на бёдра, и застыл, похожий на бледное ленивое животное. Лоренц, растерянный, с белыми разводами вокруг рта, только хлопал глазами, спустив на кончик носа мешающие очки. За окном медленно ползло к горизонту тёмное зимнее солнце. — У тебя здесь, — выдавил Тилль, немного вернувшись в сознание, и обвел пальцем собственный рот. Кристиан кивнул, пытаясь вытереться, но всё уже крепко засохло, стянув кожу во рту и губах. По-хорошему, ему нужно было бы как следует умыться, но встать Кристиан не мог. Тилль, всё ещё испытывавший странную слабость, опасался вставать и слегка дрожащей рукой наполнил бокалы. — За то, чтобы у нас всегда оставались силы любить друг друга, — пробормотал он, протягивая Кристиану вино. «Кое-кому не мешало бы похудеть», — подумал тот в ответ, не в силах отвести взгляд от лежащего на коленях брюха. Но вслух предложил: — Я думаю, было бы хорошо продолжить в более удобном месте. Тиллю не верилось, что простой план сработал так хорошо. Настолько, что он сам теперь встать не мог. — Дай мне хоть отдышаться, — попросил он, неторопливо отпивая. Завороженный, Кристиан смотрел на него снизу вверх — зрелище было интересное. Потом поставил бокал между широко раздвинутых ног возлюбленного и обратил внимание на тюбик, выскользнувший из кармана лежавших на полу брюк. — Я смотрю, кто-то успел подготовиться? — облизывая губы, весело спросил Кристиан, забыв о неприятных ощущениях. Тилль, довольный, кивнул, осторожно приподнимаясь. О том, что одеться, он не беспокоился, помогая Кристиану подняться. Тюбик Лоренц крепко держал, другой рукой опираясь на Тилля. Забытые брюки остались под столом на кухне, а прополоскать рот Кристиан так и не успел. Несколько часов непрерывных ласк влюблённые могли сравнить только с тысячелетней ночью, описанной в индийских мифах. Невзирая на сложности своих фигур, Кристиан и Тилль ублажали друг друга, стараясь применить всю фантазию и приветливо подаваясь навстречу каждому движению. Даже Кристиан, которого Тилль привык видеть холодным, и не подозревал в себе такой страстности. — А подарки... Когда? — пробормотал Кристиан, подпрыгивая на мягком кресле. Только сейчас он вспомнил о спрятанной книжке и боялся, что Тилль заметит её. — Подарки? — Тилль замер, слегка отстраняясь, и Кристиану в одно мгновение стало легче дышать. — А разве ты приготовил для меня что-то ещё? Кристиан вздохнул, вытирая взмокший лоб. Он собирался отдать свой главный подарок завтра утром, но раз так сам себя выдал, то прятать его было глупо. — Да, приготовил, — признался он, с трудом садясь. Тилль взглянул с интересом, прослеживая движение нырнувшей под подушку тонкой руки. И удивился, увидев маленькую, но увесистую черную книжечку, а следом и покрасневшего Кристиана. — Всё началось с того, что я подслушал твой разговор с редактором, — начал он, краснея, как юноша. — Это было ещё в самом начале нашего знакомства, когда ты признался, что любишь стихи и показал их мне. Моё мнение ты знал, но так гордился этими стихами, хотел их отдать в печать... — Да, да, — подтвердил Тилль, зная, что это будет за подарок, и в нетерпении придвинулся. — У них было много вопросов к содержанию. — И ты ходил такой печальный после этого разговора, — продолжал Кристиан, стыдливо отводя глаза и прижимая книгу к груди. — Я вспомнил, сколько ты для меня делаешь, и подумал, что тебе было бы приятно, если... Не выдержав, он вспыхнул и дрожащей рукой протянул Тиллю маленький сборник: — Если вот... И пока Тилль в недоумении и восторге рассматривал книгу, где было его собственное имя, Кристиан пришёл в себя и торопливо прибавил: — И я тоже здесь руку приложил! Мне просто некоторые так понравились! — Он уже хотел выхватить у Тилля книгу и показать собственноручно нарисованные иллюстрации, которые сделал во время электронного знакомства. Но Тилль осадил его, молча прижимая к груди, и выдохнул тихое: — Крис... Ты звонил в редакцию, поставил там всех на уши, наверное, чтобы порадовать меня сегодня? — Я не скажу, каким путём добивался публикации, — хитро сощурился Кристиан, хотя на самом деле уладил все вопросы по электронной почте. — Но сегодня Рождество, так что пусть это будет настоящий подарок без подоплеки. Тилль улыбался, благоговейно листая книгу и узнавая собственные стихи, всё то, что он показывал Кристиану, но боялся показать миру. И действительно — иногда среди глянцевых страниц попадались картинки — яркие, странные, немного нелепые, но дорогие — потому что были созданы любимой рукой. Он правда берег каждый знак внимания, но книга, созданная стараниями Кристиана, в одно мгновение стала для Тилля дороже всего. Потому что столь личную вещь, как стихи, он ещё никому не решался показывать. — Знаешь, а ведь для меня никто ещё столько не делал, — сияя, прошептал он, с трудом отводя взгляд от книги, и несколько по-детски усмехнулся, отчего Кристиан ещё пуще зарделся и застыл в его объятиях, выдохнув слегка неверящим тоном: — Правда? — Чистейшая, — признался Тилль, осторожно откладывая книгу на столик поблизости. Кристиан раслабленно улыбнулся, и прижался крепче, отчего длинные волосы щекотнули плечо Тиллю. Любимый был счастлив, а большего Кристиану было не нужно. — И у меня тоже есть для тебя подарок, — вспомнил Тилль про спрятанный в рюкзаке ноутбук — вещь куда более прозаичную, но необходимую Кристиану для работы. Лоренц уже было заинтересованно поднял брови, но Тилль нежно завалил его на смятое одеяло, прошептав в покрасневшее ухо: — Но позволь пока просто отблагодарить.