and then she burst into tears

Я просыпаюсь каждый день, рискуя сжечь себе лицо, так и не научившись задёргивать шторы, под писк будильника. Солнце палит сквозь стекло, так что приходится в срочном порядке отворачиваться, чтобы не перестать функционировать окончательно. Ещё и вчерашние процедуры дают о себе знать, и наружу прорывается надсадный кашель. В попытках встать, я скатываюсь с кровати, утыкаясь лицом в белоснежный пол. Поднимая голову, утыкаюсь в белоснежные стены. Посмотреть в окно не получается – там злорадствует воскресшее солнце, но гадать не приходится – там тоже белые стены. С такими же слепящими билбордами. Разве что разбавляет всё это засилье стерильности алыми губами Ханна Гайст. Она прекрасна, не так ли? Кажется, если немного присмотреться, можно заметить, что стены прозрачные, как будто мороженная мутная вода, а за слоями виднеются соседние квартиры, где сонные люди так же скатываются с кроватей и пытаются спрятать болезненные лица от чертового солнца. В зеркале из отражения на меня смотрит одно большое пятно, которое, само может по яркости соперничать с цветом помады Ханны. Как растёкшаяся кровь на льду. Точно так же выглядит яркая помада на бледном лице. При мысли о крови организм реагирует незамедлительно и меня скручивает в приступе кашля. В белоснежной раковине остаётся густое красное пятно, зеркало ловит страх, дрожащие морковные ресницы и дрожащие пятна на подбородке. Идти на работу в таком виде будет ошибкой. Хотя, заливать людям в глотку сладкий бред, о котором они так мечтают, можно и охрипшим голосом, а разглядывать их можно, завалившись на стол. Главное, чтобы пальцы не тряслись. Дорого. От белых стен – к серым, как будто тут потоптался каждый, кто мог, и проехал каждый автомобиль, который вообще есть в этом городе. Не то, чтобы тут не ходили и не ездили, но улицы сереют не от этого. И не сереют вовсе, это для того, чтобы они были белоснежными, приходится что-то делать. Мне тошно и хочется оглянуться, посмотреть, не наблюдает ли кто с той стороны. Сигарета сверху на першащее горло – самое то, я пытаюсь проследить, как белёсый дым улетает в мутное небо, но он растворяется слишком быстро. Остаётся только ворчать на тучи за то, что просыпаться пришлось под укусы солнечных лучей. Шаг в клинику – и снова прозрачный лёд, тонкие перегородки между отделами и чёрные костюмы сотрудников. Каждый день одно и то же: хочется развернуться и выйти, лишь бы выбраться обратно в грязные улицы и не думать о том, что видно сквозь эти белые стены. Надо будет хотя бы купить куртку с капюшоном. Хотя, мне кажется, я не сделаю этого всё равно. Во-первых, моё пальто мне уже как вторая кожа, похоже, я буду его носить, и когда оно до дыр протрётся, а во-вторых, боги, какая разница. Мы терпим дискомфорт всю свою жизнь и то, что я свечусь ярким пятном среди этих ледников, это как малюсенькая бактерия в пробирке. Пробирке, которую я демонстрирую клиенту, проговаривая до автоматизма заученный текст. Но договорить сегодня до конца не получится, потому что меня снова скручивает в приступе, а перед глазами темнеет. Когда я прихожу в себя, меня пытаются утащить из приёмной, а по полупрозрачному полу тянется красный след. Как алая помада на бледном лице Ханны Гайст. Она прекрасна, не так ли?