Three Steps To Heaven (Три шага до рая)

show me who you are

Опираясь на руки, Старк, сгорбившись, сидел на постели, пытаясь выровнять дыхание. Сердце в груди билось с такой силой, что его удары причиняли почти физическую боль и ощущались где-то в горле, из-за чего каждый вдох выходил затрудненным, словно даже самому крохотному глотку воздуха приходилось преодолевать некий барьер на пути к легким. Вымокший от холодной испарины, он мелко дрожал, будто от озноба, и почти ненавидел себя за эту слабость, а особенно за то, что не мог с ней бороться. Низко опустив голову, Тони сипло выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы и с каркающим звуком усмехнулся, откашливаясь и морщась от саднящего ощущения в глотке. Мужчина знал, что Локи наблюдал за ним с порога спальни, но ему не хватало духу поднять на него глаза. Гордость не позволяла или, точнее, некоторое её подобие, то, что в незначительной степени от неё осталось после сокрушительного удара, нанесенного тихим звуком распахнувшейся двери. Тем не менее он должен был сделать хоть что-нибудь и сгладить возникшую ситуацию, не позволив ей перерасти из конфуза в нечто большее, а именно в морально-нравственную катастрофу. Подобной трагикомедии его психика, перегруженная событиями и образами, как реальными, так и пришедшими из мира грез, могла попросту не выдержать. Оставаться одному Старку не хотелось, но и ощущать на себе цепкий взгляд Лафейсона, проникающий так глубоко внутрь, что становилось неловко, словно под лучами рентгена, он был не в состоянии. Крепко зажмурившись, гений провел ладонью по ещё влажным после душа волосам и медленно отвел голову назад, до предела вытягивая шею, облизывая при этом сухие, бескровные губы, на которых медленно растянулась притворная, излишне мягкая, обманчиво нежная улыбка. Научая себя, что ему следует быть сильнее своих страхов, Тони плавно оттолкнулся руками от постели и осел на колени, искренне пытаясь принять наиболее расслабленный вид, надеясь, что сей скромный моноспектакль будет достаточно убедительным, чтобы и он сам смог в него поверить. — Не стоило делиться с тобой виски, — хрипло произнес Старк, с усилием переводя затравленный взгляд на трикстера. — Мне без него, как без сказки на ночь, — звучно цокнув языком, тяжело выдохнул и улыбнулся шире, обреченнее и будто бы даже чуточку честнее, — плохо спится. Будучи не до конца уверенным, что поступает правильно, Локи все же осторожно шагнул через порог комнаты и снова остановился, напряженно разглядывая лицо гения в полумраке. Под потолком работали лишь краевые лампы, тонким кантиком очерчивающие его границу, а потому света едва хватало, чтобы рассеять густую ночную тьму. Окруженный тенями, Тони выглядел подавленным и по-настоящему напуганным, пусть всеми силами и пытался это скрыть. Ментальное ранение, полученное им в сновидении, отозвалось болью в ране застарелой и вполне реальной, пусть и не видимой обычным глазом, но доставляющей поистине глубокое страдание. Бог чувствовал это, и ничто, никакая улыбка или острота хитреца Старка не смогли бы убедить его в обратном. Тревожность, не оставлявшая Лафейсона ушедшим вечером, обрела наконец осмысленную форму, и теперь трикстер клял себя за то, что не распознал и не предотвратил настигшие их события, пока это было ещё возможно. Особенно тягостным было осознание, что ключ к успеху заключался в простейшем отказе от выпивки, в примитивной уступчивости — потворстве — порокам гения, в которых тот весьма прозаически находил для себя утешение. Возможно, именно поэтому предаться глухому самобичеванию и равнодушному бездействию теперь не позволяла совесть, а вместе с ней и что-то ещё. Это было нечто глубинное, робкое в своем благородстве, но весьма сильное духом, тихим голосом настаивающее, чтобы Локи сделал все возможное, помог Старку и не оставлял мужчину одного, даже если тот станет просить его об этом или попытается выгнать, используя свои язвительные шуточки, как оружие массового поражения. Сердцем Лафейсон чувствовал, что ему следует остаться с ним, и это ощущение придавало ему сил, уверенности в своих мгновенно спланированных действиях. — Да? — глухо, с нарочитой небрежностью в голосе отозвался трикстер. — Выходит, я украл твой сон. Вздернув бровь, Тони коротко ухмыльнулся и втянул щеки на скупом, одиночном вдохе, снова опуская глаза на смятое постельное белье. Под проницательным взглядом лазоревых глаз Бога он ощущал себя неприлично оголенным и абсолютно беззащитным. От этой мысли сердце испуганно пропустило парочку ударов, сбившись в ритме, и теперь стучало так, что закладывало уши. Мужчине не требовалось много времени, чтобы распознать симптом. Стиснув простыню похолодевшими кончиками пальцев, гений судорожно, с шумом втянул воздух и с видимой дрожью рук напрягся в плечах, силясь перебороть приступ панической атаки, обрушившейся на него ледяным дождем из обрывков наиболее пугающих картин прошлого, всколыхнувшихся на дне подсознания, как мутный осадок в перевернутой бутылке воспоминаний. — Ты украл мой покой, — с трудом выдавил из себя Старк, пытаясь приподнять в улыбке непослушные уголки губ, — очень похоже на то, принцесса. С неотвратимой стремительностью, буквально в несколько широких шагов, Локи пересек спальню и оказался у самого края постели мужчины, буравя его взглядом, прожигая насквозь и пригвождая к месту своими гипнотическими, лишающими всякой воли глазами. Заворожено застыв, гений не успел отреагировать на молниеносное движение Бога, как не сумел и воспротивиться ему, когда тот цепко ухватил его за подбородок, вынуждая слегка запрокинуть голову и смотреть на себя. Покорность, с которой Тони откликнулся на это безмолвное требование, поразила обоих. Замерев на мгновение, Лафейсон, однако же, быстро пришел в себя и угрожающе сощурился, сдавив пальцами кость чуть сильнее, словно утверждая в этот миг своё право на человека, доверившего ему свои ночные страхи и теперь, казалось, будто бы даже саму жизнь. Гений медленно выгнул бровь дугой, трезвея от подобного обращения с собой. Властность, легко читаемая в глазах трикстера, его неоспоримое превосходство, граничащее с подавлением и демонстрируемое в предельно выверенных, пугающе точных движениях, а также величие, внушающее благоговейный трепет, вывели Старка из состояния отупляющей оторопи, заставив шестеренки мозга вращаться с привычной для них запредельной скоростью. — Ты звал на помощь, — вынося приговор каждым словом, строго произнес Лафейсон, наблюдая за согревающими душу переменами на лице гения. — Я здесь. Насухо сглотнув, Тони настороженно нахмурился, но взгляд отводить не стал. Отражающие приглушенное сияние галогеновых ламп глаза трикстера мерцали, как морская вода, напитанная лунным светом, маня и соблазняя. Впрочем, внимание привлекали не только они. Теперь, когда Старк пришел в себя, он мог трезво оценить общий вид разгоряченного Бога, который, надо признать, был волнительно непривычным. Распахнутая до последней пуговицы черная рубашка обнажала крепкую грудь и проработанный торс Лафейсона, выгодно оттеняя не только слоновую бледность его кожи, но и литые мышцы, с изящной плавностью отзывающиеся на каждый вдох и даже слабо уловимое движение. Несмотря на классический крой, брюки, сидящие буквально на самой границе подвздошных косточек, плотно облегали бедра трикстера, художественно подчеркивая статность его фигуры и преимущество высокого роста, который со своего нижнего положения Тони в данный момент мог оценить во всей красе и по достоинству. Мысль о том, что Локи был сложен поистине божественно, никак не шла у гения из головы, мешая сосредоточиться на актуальном предмете разговора. Робкий художник, живущий в сознании Старка, загруженный в обычное время техническими рисунками и промышленными чертежами, ныне буквально пел оды восторга и обожания образу Лафейсона, удивительным образом выискивая из закромов памяти наиболее высокопарные метафоры для выражения своих восторгов. Поджав губы в узкую линию, Тони строптиво насупился и вопросительно вскинул брови, сохраняя выжидающее или даже скорее испытывающее терпение Лафейсона на прочность молчание. До слабой боли в челюсти упираясь кончиком языка в стиснутые зубы, мужчина изобразил наиболее упрямый вид, в душе предпочтя вызвать гнев трикстера своим откровенно глупым поведением, нежели чем оказаться заложником собственного не вовремя пробудившегося красноречия и признаться в художественной любви к образу Бога, покорившего его воспаленный и от того ещё более чувствительный, чем обычно, разум. Одно только удержание взгляда на глазах Локи давалось Старку с трудом, однако именно по ним гений старался прочесть уготованную ему судьбу и подготовиться к неминуемой каре за бездумную дерзость, проявляемую им в разговоре. — Так подскажешь способ или мне самому поискать? — с ноткой раздражения в низком, чарующем своей деспотичной сладостью голосе поинтересовался Лафейсон, оскалисто улыбаясь. Своим единственным и потому самым лучшим на данный момент оправданием Старк мог назвать лишь то, что фактически он не отдавал отчета своим действиям, находясь в плену кошмара, а значит, совершенно точно никоим образом не мог помнить того, что слетело с его губ в этом полубессознательном состоянии. Однако неумолимость, с которой трикстер настаивал на получении инструкции по его эксплуатации для оказания квалифицированной помощи, приводила гения в замешательство. Требовался четкий ответ, а это означало, что придется откровенничать на близком к критическому уровне, к чему мужчина был во многом не готов. Причина же заключалась не в Локи как таковом, хотя из-за этой запредельной близости, при его столь горячем внешнем виде, всякая открытость неминуемо обещала превратиться в интимную обнаженность — от одной только мысли об этом у Старка перехватывало дыхание волной блуждающего по телу жара и во рту до вязкой колкости пересыхало, — а в том, что Тони попросту не знал, как начать и что сказать о мучивших его страхах, отравивших ночной сон уже давно. Возможно, при иных обстоятельствах, он бы и на этот раз попытался уйти от честного разговора, грозящего перерасти в пылкий обмен сокровенными тайнами, прикрывшись парочкой скабрезных шуточек, действующих обычно достаточно эффективно, чтобы отвадить даже самого сочувствующего человека с высоким уровнем эмпатии, — с Пеппер, во всяком случае, метод работал безотказно, — но Лафейсон буквально не оставил ему выбора, да и крепкая хватка пальцев на подбородке не предполагала, что у Старка осталось пространство для манёвра. Впрочем, даже этот факт волновал его совершенно особенным образом, пробуждая в сознании неуместные фантазии. Вздернув уголок рта в усталой, но вместе с тем теплой улыбке, гений прикрыл глаза, надеясь в робком мраке успокоить свой разум и привести мысли в порядок. В это мгновение от длинных угольно-черных ресниц по скулам мужчины расползлись бархатные тени, подчеркнув оливковую смуглость кожи и неброскую, аристократичную остроту отдельных черт его лица, доведенную до совершенства педантично выбритой эспаньолкой. Наблюдая за Старком, Локи невольно нахмурился и поджал губы, превратив их в узкую, бледную полоску. Отчего-то именно сейчас Богу показалось, будто Тони осознанно медлил и не спешил откровенничать не из-за привычной скрытности, а потому, что искренним образом стремился защитить, оградить нечаянного свидетеля своей слабости от некой правды, скрывавшейся за ночным пологом привидевшегося во сне кошмара. Поймав себя на подобной догадке, Лафейсон поначалу попытался отмахнуться от безумного домысла, но затем, увязнув в томительном и по-своему безысходном ожидании, принялся с особой страстью разматывать тугой клубок смелой теории, спутанные нити которого, казалось, с самого начала были натянуты между Богом и человеком, сделав их соучастниками туманной истории. Перед мысленным взором трикстера проносились короткие картины-эпизоды их самой первой встречи и каждой последующей, вплоть до нынешнего момента. Яркие образы, наполненные звуками и чувствами, бережно сохраненные в памяти с их первозданной эмоциональностью даже спустя годы, буквально утопили его в своих насыщенных красках, ослепили и оглушили, окончательно сбив с толку. Мысль о том, что именно он мог быть причиной ментального страдания мужчины, потрясла и ужаснула Локи. — Может, ты уберешь руку и мы спокойно поговорим? Пропитанный нежностью и снисхождением, бархатистый голос Старка заставил трикстера видимо вздрогнуть, но руки при этом Бог все же не убрал и словно по инерции продолжил удерживать подбородок мужчины в уверенной, крепкой хватке. Пораженно глядя на гения, с чувственной ухмылкой устремившего на него заинтересованный взгляд своих невозможных, губительных глаз, он шумно выдохнул и коротко мотнул головой, словно в попытке стряхнуть наваждение, ощутив при этом, как по спине прокатилась волна холодных мурашек. На мгновение Локи даже показалось, что каким-то образом Тони догадался о природе его размышлений и теперь терпеливо ожидал от него лишь признания своей вины, чтобы заклеймить Бога очередной печатью греха. Тогда же Лафейсон оказался почти готов поверить в то, что все это — четко выверенный, жестокий и коварный план Старка, с самого начала нацеленный на то, чтобы поймать трикстера в минуту доверчивой слабости и, воспользовавшись его беззащитностью, нанести хлесткий удар заслуженного отмщения, которого в глубине души Локи ждал уже давно, но по воле непредсказуемого гения до сих пор не случившегося. Столь явная тревожность, которую Лафейсон никак не мог скрыть, передалась и Тони, вынудив его внутренне напрячься и подспудно приготовиться к чему-то худшему, трудно переносимому. Осознавая необходимость для них обоих прервать этот сугубо интимный контакт, пока тот не превратился в молчаливо-агрессивный обмен надуманными страхами, Старк мягко похлопал Бога ладонью по руке, а затем чуть крепче сжал пальцы на запястье, уверенно подталкивая трикстера ослабить хватку и отпустить его вовсе. — Давай, Бэмби, освободи своего приятеля Тампи. С легким тычком под подбородок, заставив мужчину резко запрокинуть голову, Локи все же убрал руку и отступил на шаг назад, наградив гения вызывающим, пламенно-дерзким взглядом. Напряженно, с подозрением нахмурившись, Тони медленно вернул себе естественное положение, а затем плавно сдвинулся на постели и утроился в её изголовье, предварительно поставив под спину подушку. Внезапные и плохо прогнозируемые перепады настроения трикстера регулярно повергали Старка в состояние изрядного недоумения и часто даже шока. С трудом представляя себе устройство мыслительного процесса Бога и особенно принцип возникновения отдельных идей, захватывающих его разум и впоследствии становящихся причиной таких стремительных перемен в нем, Старк неизменно, равно как и на этот раз, приходил к выводу, что, пожалуй, и не хочет знать всей логической цепочки, приводящей Лафейсона к выводам, из-за которых стремительно и кардинально менялось его восприятие окружающих, а вместе с тем и мира в целом. Конечно, определенное понимание специфики механизма в голове трикстера, отвечающего за генерацию отдельно взятых теорий, позволило бы выстроить наиболее эффективную модель взаимодействия с ним, особенно в таких нештатных и откровенно опасных ситуациях, как нынешняя, но что-то подсказывало Тони, что Локи и сам не особенно разбирался в тонкостях его работы, а это означало, что действовать предстояло без инструкции, чисто интуитивно, на свой страх и риск, — именно так, как больше всего нравилось гению, чем тот по-особенному был взбудоражен, испытывая легкое возбуждение. — Полагаю, ты считаешь свой каламбур весьма остроумным, Старк? — сухо, с определенной долей раздражения в голосе поинтересовался трикстер. — Да, — вскинув брови, с широкой улыбкой отозвался мужчина и тут же выразительно нахмурился. — Ты бы тоже смог оценить его по достоинству, если бы понимал отсылку. — Меня не интересует дешевая поп-культура твоего мира, не отличающаяся особенной ценностью и имеющая весьма посредственное отношение к искусству в целом, — мрачно фыркнул Бог. Звучно усмехнувшись, Тони смерил Лафейсона снисходительно-лукавым взглядом и потянулся за бутылкой минералки, хранящейся на нижней полке его прикроватной тумбочки на случай вроде нынешнего или для того, чтобы принять вовремя таблетку обезболивающего, когда собственных ресурсов организма для борьбы с приступом оказывалось недостаточно. Открутив пластиковую крышку, мужчина уже было поднес горлышко к губам, но прежде, чем сделать глоток, елейно улыбнулся и качнул головой, глядя прямо в глаза трикстера. — Тем не менее ты с ней неплохо знаком, иначе откуда бы тебе знать определение? Вздернув бровь, гений выдержал небольшую, но весьма драматичную паузу, а затем все же отпил немного и с наслаждением облизнул губы. В горле пересохло настолько, что даже дыхание вызывало определенный дискомфорт, поэтому теперь, освободившись от неприятных ощущений, Старк первым делом глубоко вздохнул, до отказа наполнив легкие кислородом, и даже прикрыл глаза, получая от легкой боли за ребрами истинное удовольствие. Наблюдая за ним, Локи был вынужден признать, что и сам бы не отказался от пары глотков воды, но, когда от гения последовало великодушное предложение в виде протянутой бутылки, демонстративно отказался, отвергнув её небрежным взмахом руки. Собственное упрямство при этом казалось ему довольно глупым, даже мелочным, но противиться родному характеру для него всегда было трудно. Лафейсон почти ненавидел себя за это, но нечто внутри не позволяло перешагнуть через определенные принципы, основанные на опасениях, сомнениях и горьком опыте, а также нередко боли, которая запомнилась по урокам судьбы, полученным в результате проявленной некогда мягкости. — Не хочешь? Уверен? Знакомая до дрожи, заигрывающая и слегка провоцирующая интонация, с которой Старк обратился к трикстеру, заставила его вскинуть голову и заглянуть в очаровывающие, насыщенно-карие глаза мужчины с особенным пристрастием, будто на их глубине можно было отыскать ответы на все мучившие Бога вопросы. Тони с изумляющей легкостью, играючи упрощал все сложное, превращал невыносимое напряжение в мягкое возбуждение, трансформировал пугающее в интригующее. Возможно, именно эта черта в гение поражала Лафейсона особенно сильно, всякий раз вынуждая признать многогранность его натуры. Осознавал ли сам Старк силу своих способностей или же действовал строго интуитивно, не анализируя и не оценивая происходящее, Локи не знал. Однако как бы там ни было, в душе он отдавал дань уважения таланту мужчины держаться уверенно в абсолютно любой ситуации и вести беседу так, словно у него все под контролем. — Спасибо, — мягко и по-своему снисходительно произнес трикстер, приняв из рук Старка бутылку, которую осушил буквально в несколько крупных глотков. — Теперь мы можем поговорить, — кивнув, спокойно и довольным тоном произнес Тони. — Брось бутылку в корзину у двери, если, конечно, не собираешься превратить её в любимую игрушку-антистресс. Уловив некий скрытый подтекст в словах мужчины, Локи с подозрением прищурился, но уточнять не стал. Острое чутье подсказывало Лафейсону, что ему сакральный смысл этой фразы не нужен и здравомыслие намного дороже, чем удовлетворенное сиюминутное любопытство. — А ты хочешь мне рассказать? — приглушенно поинтересовался трикстер, выполнив просьбу хозяина спальни, и, машинально спрятав освободившиеся руки в карманы брюк, вернулся на то же место, где стоял прежде — в паре-тройке шагов перед кроватью. — Мне кажется, что ты готов меня выслушать, — совершенно серьёзно парировал гений и кивком указал на постель. — Не стой как незваный гость. Здравствуй, проходи, присаживайся. Разговор у нас, возможно, будет долгий. На губах Тони снова появилась легкая шкодливая улыбка, нашедшая свое зеркальное отражение на лице Лафейсона, невольно усмехнувшегося в ответ на вскользь брошенную мужчиной шутку. Устроившись по приглашению гения на второй половине его неприлично большой двуспальной постели, Локи, последовав примеру Старка, поставил подушку за спину и с наслаждением вытянул ноги, почувствовав при этом, как по телу растеклось приятное тепло от постепенно расслабляющихся мышц. Сложив руки на груди, он повернул голову в сторону с интересом созерцавшего его собеседника и вопросительно вскинул бровь, неловко заулыбавшись под столь пристальным, пронизывающим взором. — Получше, чем на диване, да? — проказливо ухмыляясь, полюбопытствовал Тони с заискивающим выражением лица. — Немного, — нарочито невыразительно произнес Локи, чувствуя при этом, что улыбка на его губах стала на порядок шире. — Будем обсуждать достоинства твоей непомерной, подобно эго, кровати или все же перейдем к делу? — А ты всегда такой обстоятельный или только со мной? — повернувшись на бок и скользнув кончиком языка по нижней губе, вкрадчиво уточнил Старк. — Пытаешься с помощью флирта сменить неловкую для тебя тему разговора? — весело ухмыльнулся трикстер. — Ладно, принцесса, в этом раунде ничья, — задумчиво протянув, Тони медленно кивнул, признавая мастерство Лафейсона в исполнении маневра по увиливанию от скользкой беседы. — До следующего раза. — Я буду ждать с нетерпением, — тихо посмеиваясь, игриво ответил Локи, искоса наблюдая за гением, чей взгляд блуждал где-то в районе его груди, точнее по сложенным на ней рукам. — В долгу не останусь, — мгновенно отразил подачу мужчина, вскинув голову, и глубоко вздохнул, вновь становясь серьёзным. — Ты точно хочешь этого? Последний шанс забыть обо всем и пойти спать. Решайся, Бэмби. Обратного пути у нас уже не будет. Тревожно нахмурившись, Бог опустился вместе с подушкой чуть ниже и, оказавшись на одном уровне с Тони, заглянул в его глаза, пытаясь получить ответ на свой невысказанный вопрос о том, насколько сам Старк был готов к той откровенности, на которую настраивал трикстера. Напитанные полумраком, царящим в спальне, они таили в себе тревожный огонек, свечным огарком мерцавший на самой глубине зрачков, заволокших радужку своей чернотой, но вместе с тем были полны мужества и душевной отваги, внушающих неоспоримую уверенность в принятом решении. Перешагнув через собственные страхи и сомнения, Тони смело вел Лафейсона за собой в этот омут памяти, тревожащий его сознание жалящими образами, просачивающимися в сновидения в те особенные моменты, когда мужчина оказывался безоружен и беспомощен. Серьёзным откровением для Локи стало внезапно охватившее его желание обнять Старка. Порыв был таким сильным и труднопреодолимым, что ему буквально пришлось покрепче стиснуть подушку в руках, чтобы сдержаться, а заодно выстоять против завладевшего им смущения ради них обоих. Легко читаемая обреченность в потускневшем, но не утратившем надежду взоре гения, пронзающая насквозь боль, не изживаемая в течение долгих лет, и неутомимая жажда быть принятым и понятым отозвались в груди трикстера глухой тоской, томлением скорбной печали, нежной и понимающей, пробудившей застарелые шрамы души, вновь занывшие, как в прежние времена, когда раны были ещё свежими. Словно два осколка одного некогда разбитого зеркала, они отражали в слабо искаженной форме объединяющую их историю, связывающую различные фрагменты в единое целое и требующую от обоих признаний, способных подарить долгожданный покой. — У нас с тобой его никогда и не было, — приглушенно произнес Бог, чуть вскинув брови. Вздернув уголок рта в горькой усмешке, Тони коротко, согласно кивнул и опустил глаза. Собираясь с духом, он ощущал легкую тошноту и слабое головокружение от клубящегося жарким, густым паром волнения внизу живота, посылающего по телу волны легкой дрожи, впаивающейся в позвоночник и сводящей до онемения мышцы спины. Пронзаемый спазмами, желудок совершал один кульбит за другим, и неуверенность подкатывала комками к горлу, перебивая ровное и столь необходимое ему сейчас дыхание. Пожалуй, ещё никогда прежде Старк не готовился обнажиться до такой степени, как сейчас. Привыкший прятаться за утонченными масками обольщения и шельмовства, Тони успешно избегал откровенности даже в наиболее интимные моменты общения с самыми близкими людьми, в чем мужчину не раз упрекали, не разобравшись толком в причинах такого поведения. Скрытность же была не просто чертой его сложного, многогранного характера, а скорее второй натурой, прячущей под своим крепким панцирем уязвимую, нежную сердцевину чувствительного человека, склонного глубоко в себе переживать все печали и личные трагедии, которых у него, надо сказать, было немало. Однако под взглядом лазоревых, манящих до умопомрачения глаз трикстера броня внезапно дала трещину, и удержать лавину эмоций, рвущихся наружу, мужчина был уже не в состоянии. Впервые за долгое время ему действительно захотелось открыться, довериться, признаться во всем, что так мучило и терзало его не только ночами, но и при свете дня, подгоняя порой в работе приступами легких панических атак, когда, словно ощущая ход самого времени, он принимался торопиться, переходя на запредельную скорость движений, пытаясь нагнать и перегнать то, что от него, как ему казалось, в это мгновение ускользало. Старк был твердо уверен в том, что Локи сможет его понять. Без лицемерного поощрения или грубого осуждения, как зачастую бывало с остальными — друзьями, бравшими на себя роль добровольных слушателей и быстро о том жалевших, — из-за чего скопленный опыт окончательно отвратил его идеи раскрывать правду о своем ментальном состоянии. С определенного момента его единственным ответом было истовое заверение в том, что он в безусловном порядке. Весьма ироничным фактом Тони казалось то, что именно Лафейсон стал свидетелем обратного. Именно тот, кто буквально олицетворял собой коварство, оказался самым преданным ценителем истины, усмотревшим её под покровом надёжной лжи, и теперь предлагал свою помощь с поражающей непредвзятостью, на которую Старк никогда бы не смог рассчитывать в общении с кем-либо другим. Набрав полные легкие воздуха, гений с тусклой искоркой веселья, ощутимо кольнувшей сердце, подумал о том, что, возможно, именно так ощущали себя те, кто обретал Бога в некоем его образе, диктуемом той или иной религией. Однако ему, отрицавшему всю свою сознательную жизнь подобные убеждения, удивительно повезло. У него был вполне осязаемый собеседник, и, как бы там ни обстояло дело в истории о его происхождении, мужчина признавал, что впервые собирался по-настоящему исповедоваться, а значит Локи вполне мог претендовать на роль Бога, что сохранит его признания в тайне. Во всяком случае сейчас Старку отчаянно хотелось верить. — Я видел мир холоднее льда, — тихо, хрипло произнес гений, удерживая взгляд где-то на уровне груди трикстера, — царство ледяного мрака, в пустоши которого живет лишь первородный, животный страх. С тех самых пор не могу забыть то липкое, проникающее под кожу ощущение беспомощности, которое испытал, наблюдая зарождение угрозы, которую я не в силах предотвратить, хуже того — не в состоянии осознать. Закрываю глаза и вспоминаю огромную, всепоглощающую, иссиня-черную мглу, способную вобрать в себя целую Вселенную, уничтожить все живое на своем пути. Не таким я представлял себе звездное полотно неба над головой и не к этому стремился. Старк умолк, явно собираясь с мыслями, чтобы продолжить поток откровений, и в этом молчании Лафейсон, ощущавший всякий тяжёлый удар сердца как последний, с трудом перевел дыхание, лишь теперь почувствовав, что всё это время не дышал, ловя буквально каждое слово, срывающееся с сухих губ мужчины, обнажившего перед ним самые уродливые шрамы своей души, оставшиеся от наиболее глубоких ран. Подспудно Локи догадывался, что кошмары Тони окажутся тесно связанными с событиями, произошедшими в Нью-Йорке несколько лет назад, а именно со вторжением армии Читаури, центральной фигурой которого был он сам, однако признание гения поразило Бога, заставило вспомнить о собственных ощущениях от первого столкновения с бездной. Пожалуй, их без преувеличения можно было назвать схожими. Трикстер на собственном примере знал, что заповедное знание, скрывающееся по ту сторону небосвода, возможно получить лишь в результате травмирующего опыта, но это был тот самый случай, когда ни цель, ни метод не оправдывают друг друга, а последствия этого знакомства с изнанкой мироздания зачастую неотвратимы. Жить с открывшейся правдой практически невозможно, ибо она меняет все: от представления об устройстве Вселенной до личного мира, — разрушая его изнутри и вынуждая принять новые правила игры, в которой не бывает победителя. Истина в таком случае представляется не благодатью, избавляющей от неопределенности, а ядом, отравляющим каждый прожитый миг, в котором собственная беспомощность перед грядущим ощущается все острее, ломая волю и насаждая покорность перед неотвратимым в своей жестокости финалом. В том, что Старк пострадал и оказался ранен именно таким образом, Лафейсон винил только себя, угнетаемый осознанием того, что ничего не может исправить. Впрочем, это не отменяло того факта, что Бога искренне изумляло, как этот хрупкий смертный до сих пор не сошёл с ума после увиденного. Возможно, он был близок к этому, но выстоял благодаря силе своего духа, и это возвышало его в глазах трикстера, вызывая уважение. Гениальность Тони в один миг приобрела для Локи новые черты, из-за которых её нельзя было больше снисходительно приравнивать к простому житейскому любопытству или пытливости, толкающей на новые открытия и невероятные свершения. Только по-настоящему гибкий разум мог выдержать испытание сродни тому, что пришлось пережить мужчине. Ни один даже самый высокоразвитый интеллект не перенес бы столь серьёзных деформаций подсознания, в корне меняющих привычную картину, в рамках которой тот привык выстраивать свою деятельность, опираясь на систему. Тони же с самого начала ни в чем не признавал ограничений и был далек от условных пределов, существовавших как в мире науки, так и в обычной жизни, что временами ужасно раздражало окружающих, но, вероятно, по итогу его и спасло. Привычка властвовать над хаосом, прочно обосновавшаяся в списке самых провокационных черт сумасбродной натуры и взбалмошного характера гения, оказала ему неоценимую услугу — удержала от безумия. Теперь единственное, в чём он нуждался, — быть услышанным остальными, чтобы не вести сражение в одиночку, но Мстители, по-прежнему пребывающие в блаженном неведении, на это были не способны — берегли свой мир, боясь увидеть неприглядный образ скрытой от них правды, поэтому не удивительно, что ни с кем из них Старк не отважился поговорить начистоту обо всем, что увидел в космической пробоине во время атаки на Нью-Йорк, заодно и о том, что происходило с ним после. Локи был тем единственным, кому он без лишних объяснений мог довериться и рассказать обо всем, потому что сам трикстер, израненный осколками развенчанной некогда лжи, носил на душе такие же шрамы и видел столько же, а может, даже немного больше, или, как уже сказал этой ночью гений, был ветераном одной с ним войны, в которой они проиграли пока лишь один только бой, но приближался следующий раунд и времени на то, чтобы собраться с силами, оставалось совсем немного. — Первый год было особенно трудно уживаться со всеми этими образами, преследовавшими меня по ночам, а иногда провоцирующими особо острые приступы рефлексии даже днём, — немного ровнее, чем прежде, заговорил Тони. — Всего за несколько месяцев страх превратился в навязчивую идею, и я перестал справляться, полностью упустил контроль над ситуацией. Постоянный поиск самого правильного, идеального во всех отношениях решения, способного защитить этот мир, стал моей идеей фикс. Подняв взгляд на Бога, Старк бесстрастно вздернул уголок рта, неосознанно топя трикстера в вязкой черноте своих печальных глаз. Ощущая, как бесследно пропадает в их бездонном омуте, Локи судорожно выдохнул и понимающе качнул головой, будто побуждая гения продолжить своё повествование, но сам так и не нашелся со словами, чтобы ответить ему и поддержать разговор не только в качестве слушателя, но и собеседника. Горло перехватило на очередном осторожном вдохе, и он неловко захлебнулся воздухом, однако быстро скрыл оплошность за сухим покашливанием. Вынужденный давиться кислородным комом, туго забившим гортань, Лафейсон болезненно сморщился, маскируя собственное неудобство за гримасой искреннего сочувствия на лице. Единственным утешением было то, что Тони, даже если и догадался о мелком конфузе, произошедшем с Локи, никоим образом не показал этого, разве что взгляд мужчины немного смягчился и потеплел. — Я работал по семьдесят два часа без перерыва, достигая той степени усталости, когда на смену активности приходил не просто сон, а скорее полная дезактивация организма, но даже тогда избежать очередной волны кошмаров удавалось не всегда, — задумчиво продолжил Старк и немного перелег, устраивая голову на подушке поудобнее. — Таблетки, алкоголь, сеансы релаксации, физические нагрузки — я перепробовал буквально всё. В итоге результатом этой психоэмоциональной карусели стали панические атаки. — Это была одна из них? — надломлено поинтересовался Лафейсон, щуря глаза от ощущения першения в горле. — Да, — почти беззвучно произнес Тони, скользнув взглядом по лицу Локи, и едва заметно кивнул головой. Интуиция подсказывала трикстеру, что они подобрались особенно близко к критической отметке откровенности, и на мгновение ему отчаянно захотелось взять гения за руку, но заметив, как тот рассеяно перебирает пальцами край одеяла, он одернул себя, заставив отказаться от этой идеи. Лафейсон искренне опасался разрушить хрупкий мостик установившегося между ними доверия, сбить Старка с нужного настроя, а потому всячески старался ничем не провоцировать мужчину. Локи даже не задавал ему наводящих вопросов, которых у него было с избытком из-за множественных догадок и мгновенно выстроившихся в подсознании теорий. Вместо этого он терпеливо ждал, когда Тони сам продолжит рассказ в удобном для него ритме, за что сам гений был безмерно ему благодарен. — Я думал, что все закончилось, осталось в прошлом, — хмыкнув, Старк болезненно скривился, зажмурив глаза, и с неохотой на выдохе выдавил из себя признание, очевидно давшееся ему с немалым трудом, — ладно, может, не вся история, не до конца, но большая её часть, как хотелось верить, — шумно фыркнув, гений резко дернул головой и вытянул шею, устремляя взгляд под потолок. — В Заковии мне показали, что это не так, — тихим, на уровне шепота голосом произнес Тони, задумчиво выдвигая нижнюю челюсть. — Я был к этому не готов. Напрягшись всем телом, трикстер инстинктивно сдвинулся ближе к мужчине, всматриваясь в его лицо с застывшим на нем выражением скорби и вины. Почувствовав движение, Тони задушено хмыкнул и растерянно заглянул в понимающие, полные безмолвного утешения глаза Бога, а затем пристыжено отвел взор, от волнения облизнув пересохшие губы, и от этого жеста у Лафейсона защемило в груди, словно зажало какую-то особенно тонкую, предельно натянутую струну. Нахмурив брови, Локи явственно ощутил, как состояние чувственного разброда, присущее в это мгновение Старку, понемногу передалось и ему, просочилось под кожу и спровоцировало легкой вибрацией сумятицу в душе и разуме. Стремясь выразить свою поддержку, он все же отважился и мягко накрыл руку мужчины своей, прижав беспокойные пальцы к одеялу, слегка сжал их, сплетая со своими. Слабо дернувшись в ответ на прикосновение, гений опустил голову, втянув её в плечи, нахмурился, а затем, будто переборов острый приступ самоистязания, все же приподнял подбородок, но взгляд его остался по-прежнему где-то на уровне груди Бога, спрятанный за подрагивающими ресницами. Насухо сглотнув, Лафейсон, внимательно наблюдавший за доверившимся ему мужчиной, глубоко вздохнул и попытался собраться с мыслями, понимая, что от того, как прозвучат его слова, сейчас зависело очень многое. — Тони, это было внушение, — вкрадчиво произнес Локи, безотчетно придвигаясь ещё чуть ближе и буквально не оставляя при этом измученному искренностью гению пространства для маневра, сводя разделяющее их расстояние до непристойного минимума, ощущавшегося сейчас, впрочем, удивительно правильно. — Ты ведь знаешь, как это работает: видение всего лишь проецирует твой затаённый страх, но не предсказывает будущее; создает картинку, сотканную из множества отдельных нитей воспоминаний, но не отражает грядущее. — Я чувствую иначе, — упрямо пробормотал Старк, склонив голову ещё чуть ниже и, скользнув щекой по подушке, почти прижался лбом к груди Бога. — Это не просто тревожное опасение, не паранойя и не навязчивая идея, а нечто более реальное. Я знаю, о чем говорю, просто поверь. Голос Тони прозвучал глухо и напряженно, но в нем отчетливо слышалась надежда, царапающая трикстера изнутри, не позволяющая остаться равнодушным, вскрывающая его защитный кокон и проникающая к самой сердцевине — мягкой и по-прежнему чувствительной. Накрыв свободной ладонью голову гения, Локи вплел пальцы в его спутанные, мягкие волосы и ненавязчиво приласкал несколько отдельных шелковистых прядей на макушке, наслаждаясь их легким скольжением. Линия плеч мужчины заметно осела и весь он будто бы немного расслабился от такого нежного, заботливого прикосновения, безотчетно приникая ближе к Богу, от чего его горячее дыхание в районе своей груди трикстер теперь ощущал буквально кожей и внизу живота появилось приятное, тянущее, сладостное томление. Вздернув уголок рта в беззвучной, умиленной усмешке, Лафейсон продолжил утешающе лелеять измученного волнениями гения, в тайне наслаждаясь внезапно столь отзывчивой реакцией на такое незначительное проявление внимания. На мгновение ему даже показалось, что одного только этого будет достаточно, чтобы усыпить Тони, но это точно не решило бы проблему, а лишь на одну ночь побороло один, не самый выразительный симптом. Именно этим занимался сам Старк, находя для себя утешение в алкоголе всякий раз перед тем, как отправиться в постель, однако Локи подобные методы не устраивали. — Позволь помочь тебе, — приглушенно произнес трикстер, склонившись почти к самому уху мужчины. От острых тактильных ощущений, влажного прикосновения жаркого дыхания трикстера к тонкой, чувствительной коже уха по спине Тони пробежала ещё одна волна мурашек, прокатившаяся от загривка до самого крестца. Его слабо выгнуло навстречу Богу, и лишь усилием воли гений сдержался от порывистого желания прижаться к нему всем телом, подспудно осознавая, что это было бы излишне откровенно для них обоих. Окончательно прикрыв глаза, Старк медленно выдохнул и свел брови на переносице, пытаясь трезво обдумать предложение Лафейсона, но здравомыслие ему явно отказывало. — Как? — шепотом уточнил Тони, надеясь внести ясность в условия этой сделки, чтобы хоть как-то оправдать своё излишне очевидное безоговорочное согласие. — Я проникну в твой разум и совершу путешествие по всем уровням памяти, — уверенно, будто почувствовав готовность гения, проговорил Бог, обхватив ладонью его голову, и с легким нажимом провел пальцами по коже у самых корней волос. — Рискнешь довериться мне? Несколько мгновений тишины показались обоим целой вечностью, обернувшейся бездонной пропастью, на краю которой они застыли в смиренном ожидании прозрения посреди тумана сомнений, заволокшего горизонт познания. Лафейсон не хотел давить на Тони, предоставляя ему право самому сделать выбор, принять решение с осознанием всей опасности этой авантюры. Таким образом он будто бы частично возвращал Старку долг, искупал свою вину перед ним, и хотя, возможно, в общем счете это было не совсем так, Богу отчаянно хотелось верить, что это был первый и абсолютно верный шаг на пути к устранению последствий прежних ошибок, совершенных им под влиянием многих внешних факторов, существенно усложнивших отношения между ними на самом начальном этапе. В это же самое время Тони думал о процедуре лоботомии и весьма трагичных последствиях повального увлечения этой хирургической операцией в пятидесятые годы прошлого столетия, а заодно и даже в большей степени о том, как он будет выглядеть со стороны пускающим слюни в объятиях трикстера, когда Мстители, поднятые по тревоге, инициированной бдительным Джарвисом, сбегутся в пентхаус, чтобы спасти своего спонсора и соратника, и найдут его в руках опального Бога, признанного по сей день мертвым. Картина наверняка выйдет в духе Пикассо или Дали с характерными нотками безумства среди строгих линий, пикантными деталями в самом центре и пугающей аллегорией в сути, вот только оценить её по достоинству смогут явно не все. Впрочем, ничего подобного с ним не должно было случиться, ведь проникновение Бога в его подкорку, насколько Старк понял, будет носить исключительно ментальный или скорее даже магический характер, а значит, едва ли затронет важные детали механизма бережно лелеемого им мозга и уж тем более не навредит его работе. Во всяком случае, именно в этом мужчина старательно убеждал себя, с не меньшим упорством игнорируя трезвые опасения, робко поблескивающие на глубине души, заглушая их ярким светом соблазнительной, щедро подаренной Богом надежды получить ответы на давно измучившие его вопросы, а заодно ослепительным сиянием безумной, будоражащей сознание идеи ощутить на себе реальное действие магии трикстера, явление которой, как и весь процесс в целом, он сможет изучить позднее по записям, что будут сделаны исполнительным и верным ИИ. — Джар, активируй протокол «Тостер», — задумчиво произнес Тони, нарушив своим шепотом стройный поток мыслей трикстера, продолжавшего все это время кропотливо обдумывать этическую сторону ситуации, — и можно считать, что я готов. — Вмешательство только при крайних обстоятельствах, — отозвался вежливый искин. — Инициирован сбор данных. В фоновом режиме провожу анализ показателей. Встрепенувшись, Локи коротко ухмыльнулся предусмотрительности Старка, носящей довольно забавное кодовое имя, и безотчетно для себя вновь нежно скользнул ладонью по голове мужчины, рассеянно приласкав его, словно в попытке утешить, ободрить и поблагодарить за смелость, а затем мягко толкнул гения в плечо, вынуждая повернуться на спину. Послушный безмолвному требованию, Старк перелег, вытянулся во весь рост и глубоко вдохнул, покрепче стиснув руку Лафейсона в своей. От этого скромного жеста поддержки и доверия у трикстера дрогнуло сердце, пустив по венам слабый разряд тока. Сведя брови уголком на переносице, Бог внимательно заглянул в лицо Тони. Внешне он оставался совершенно невозмутим, даже спокоен, однако, по мнению Локи, этот образ был напускным и создавал обманчивое впечатление безмятежности лишь для того, чтобы не позволить эмоциям, бушующим внутри, взять верх над разумом. На миг Лафейсону до дрожи захотелось прикоснуться к линии тревожно поджатых губ, к его острым скулам, провести кончиками пальцев по мягким щекам и тонким полоскам скрупулезно выбритой бородки, однако ему пришлось удержать себя, сколь бы ни был велик соблазн: результатом этой идеи могло оказаться лишь плохо преодолимое смущение. Вместо этого Бог осторожно склонился над ним, ловя отголоски размеренного дыхания, чуть сбившегося, когда он тесно прижался к нему сбоку. — Ты не почувствуешь боли, Тони, — заботливо пророкотал трикстер, пристально наблюдая за трепетной дрожью ресниц мужчины, готового, казалось, вот-вот открыть глаза. — Я обещаю. — Да, ведь это мой первый раз, так что будь понежнее, — растянув губы в робкой улыбке, прокомментировал Тони и постарался расслабиться, от волнения облизнув губы. Беззвучно усмехнувшись в ответ на нервную остроту, брошенную Старком, Локи плавно опустил ладонь на лоб мужчины, усмиряя его шутовской пыл и призывая к столь необходимому сейчас им обоим спокойствию. В то же мгновение по руке трикстера заструились змейки зеленоватого, искрящегося пламени, ластящиеся к запястью, оплетающие его и, словно шелковые ленты, скользящие по коже. Магия, явившая себя во всем своем великолепии, наполнила погруженную в полумрак комнату изумрудным сиянием, отразившимся в глазах Бога, насытившихся ярким, глубоким цветом. Восторженно наблюдая за происходящим, безумный на вид и охваченный всполохами клубящегося огня, постепенно набирающего силу, Лафейсон вдохнул полной грудью и прикрыл глаза, освобождая разум от сторонних мыслей, устремляясь всем своим существом за незримую границу чужого рассудка, чтобы узреть сокрытые на его глубине тайны, тревожащие гения в облике страхов и сомнений под покровом ночи и нередко при свете дня. Яркие капли первородного света, рожденного из этого магического пожарища, неспешно стекали с кончиков пальцев Бога, исчезая под смуглой кожей Тони, ощущавшего в это мгновение лишь тепло, заполняющее его изнутри. Первое время он, вопреки обещаниям трикстера, готовился к боли, но всего лишь крупно вздрогнул от неожиданности, ощутив непривычную волну жара, разошедшегося по всему телу, охватившего голову, будто в коротком приступе лихорадки, а затем и вовсе отступившего, оставившего после себя лишь ощущение жгучего румянца на щеках. Вторжение Локи было поистине мягким и почти незаметным, однако стороннюю мысль в своем подсознании Старк распознал сразу. Подобная яркой вспышке, она пронзила его разум, ослепила и оглушила, а затем распространилась электрическими импульсами по нервным окончаниям, путая и сбивая с толку в наступившей кромешной темноте. С губ мужчины сорвался короткий, задушенный стон, но, инстинктивно покрепче сжав руку трикстера, он с явным усилием переборол острый приступ головокружения и шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, всем своим видом стараясь показать, что готов к продолжению, пусть сам и не был до конца в этом уверен. От напряжения на шее гения проступили жилы и было особенно отчетливо видно, как беспокойно пульсирует яремная вена, выдавая безумный ритм сердцебиения. Стремясь успокоить, утешить отважного смертного, Локи в ответ бережно стиснул его ладонь в своей и безотчетно для себя, мягко, нежно улыбнулся. — Постарайся представить, что это всего лишь сон, — глубоким, чарующим шепотом произнес Лафейсон, — так тебе будет легче. Дрогнув от серебрящегося нежным переливом эха, вызванного звучанием голоса трикстера в своей голове, Старк, немного помедлив, все же послушно отпустил беспокойные мысли, тонкими, но довольно прочными нитями удерживающие его на краю сознания, и, последовав совету Бога, позволил себе упасть в манящую и одновременно с тем пугающую его кроличью нору — густой мрак, наводненный уродливыми призраками, тенями застарелых кошмаров, встреча с которыми не сулила ему ничего хорошего, но с самого начала была неизбежна. Однако теперь, пережив стремительное падение вниз по узкому, трубчатому туннелю, тонущий в вязкой, липкой черноте, принявшей в змеиные объятия своего пленника, он чувствовал лишь болезненные, оглушающие набатом удары сердца, и в этот миг, всецело принадлежа Лафейсону, Тони чувствовал, что сон более прочего похож на маленькую смерть: суля покой, тот приносил один лишь только страх, затапливающий обманутую душу горьким ядом скорби и разочарования. В этом, пожалуй, заключался величайший обман жизни, и принять его от Локи — то было по-своему жестоко и прекрасно. Именно эта простая мысль, вспыхнувшая яркой звездой во тьме, заволокшей его сознание, стала для него путеводной и подарила мужчине покой, вызвав слабую улыбку на сухих губах. После бури эмоций, порожденной сомнениями и страхом, пережив шторм волнений и тревог, терзавших сердце, он наконец достиг причала душевного равновесия, откуда открывался завораживающий, очаровывающий своей красотой вид на лунную ночь с длинной дорожкой света, искрящейся на мелких гребешках игривых волн, раскачивающих спокойные воды необозримого океана мыслей, растворяющего в себе линию горизонта — единственный предел из когда-либо существовавших. Вдохнув полной грудью, Тони ощутил, как напряжение понемногу стало отпускать его тело, а взамен на него начала накатывать приятная, нежная усталость — томная сонливость, наполняющая его изнутри мягким, теплым свечением, исходящим от диска луны, сияющей на небосклоне. Само по себе светило напоминало Старку о чем-то важном, сокровенном, и, маня, обещало раскрыть все секреты, некогда надежно спрятанные на его обратной стороне, стоило лишь дотянуться и прикоснуться к нему. — Покажи мне, — вкрадчиво произнес Локи, незримо созерцавший эту же картину в разуме мужчины всё это время. — Доверь свои тайны. Подхваченный стихийно возникшим вихрем звездной пыли, укутавшим его в свою плотную, искрящуюся шаль, трикстер оказался на совершенно другом конце Вселенной, сокрытой внутри гения. Внутри его подкорки, сотканный из небесного полотна с рисунком лунной ночи, олицетворяющей собой детскую мечту с искренней верой в чудо, скрывался целый мир, завораживающий и потрясающий своей чистой красотой. До глубины души пораженный необъятным простором этой галактики, Лафейсон неторопливо двинулся по зыбкой дорожке света, дрожащей под ногами, с каждым шагом ощущая, как сияющий круг окрест него постепенно расширяется, захватывая все больше места, отгоняя мрак и тьму, царящие повсюду, наполняя самого Бога чувством искреннего, пьянительного восторга. Совершая свое путешествие, влекомый чувством скорого приближения к истоку, — нулевой отметке, определяющей каждый временной отрезок прожитых Старком эмоций, — трикстер и не заметил, как постепенно набрал скорость, но, стоило тропинке сменить наклон, как его буквально потащило по гладкой, скользкой поверхности вниз. Сбитое дыхание комом застряло в горле и на глазах проступили слезы, туманя взор, но, сколько бы Локи не пытался сопротивляться силе, увлекающей его по крутой спирали в светящуюся бездну, все было тщетно. Впервые столкнувшись с подобным, осознавая себя легковерным простачком, пойманным в хитроумную ловушку, Лафейсон с горечью подумал о том, что боль, знакомая ему по прежним дням, — ничто в сравнении с тем, что он познает здесь, в этом мире чужих грез, где обманчиво прекрасное сияние звезд — лишь отражение холодного, белого блеска в осколках разбитых надежд, ранящих и причиняющих страдания всякому, кто рискнет до них дотронуться. Однако вопреки всему и даже голосу собственного разума, Бог всё же протянул руку вперед, желая прикоснуться к источнику света, преломленного на их острых гранях. В тот же миг обожженные жаром кончики пальцев будто тонкими иглами пронзила легкая судорога, и все вокруг задрожало, точно хрустальный сосуд, когда раздался чужой незнакомый голос, сотрясший своим звучанием мир гения до основания и оглушивший обретавшегося в нем трикстера, павшего жертвой собственного любопытства в капкане жестокой памяти Старка. — Дыши. Тихо, тихо. Штучку эту помнишь, а? Жаль, правительство завернуло проект: отбоя бы не было от желающих заказать кратковременные парализаторы. Удерживаемый неведомой ему силой, Локи, сколько бы ни пытался, не мог покинуть предел воспоминаний, в котором оказался. Пространство вокруг расплывалось и дрожало, создавая мерцающую иллюзию движущегося полотна, над которым трудился небрежный художник. С трудом осознавая себя в этом искрящемся мареве, трикстер поднялся на ноги и двинулся в сторону источника звука, разводя руками молочный морок — туман, заволокший собой все пространство, а теперь, казалось, ещё и при каждом вдохе забивающий легкие, от чего в груди появилось стойкое ощущение, будто его изнутри набили ватой. С самого начала это проникновение в разум не было похоже на то, к чему он привык. Несмотря на то, что проворачивать подобный фокус ему приходилось отнюдь не часто, Лафейсон неизменно контролировал происходящее и всегда был всего лишь сторонним наблюдателем, тем, кому открывались картины прошлого. Однако на этот раз Локи оказался вовлечен в проекцию воспоминаний и никак не мог повлиять на то, что происходило вокруг. По-своему это пугало Бога, но стоило также признать, что интриговало ничуть не меньше. Возможность не просто окунуться в омут памяти гения, а буквально прикоснуться к историям, изменившим мужчину и повлиявшим на него, — подобный опыт представлялся невероятным и соблазнительным. Понимая и учитывая весь тот риск, на который Локи собирался пойти, попутно подвергая не меньшей опасности и доверившегося ему Старка, трикстер уверенно шагнул вперед. — Ах, Тони, когда я делал заказ на тебя, то переживал, что убиваю курицу, несущую золотые яйца, — произнес со вздохом все тот же незнакомый Богу голос, от которого пространство вокруг вновь задрожало, словно от звука Гьяллархорна, — но, как видишь, сами звезды позволили тебе выжить, чтобы ты снес последнее золотое яичко. Выбравшись из завесы тумана, внезапно будто бы отступившего и почти рассеявшегося, Локи пораженно замер, наблюдая за склонившимся над гением мужчиной, удерживающим в руке знакомый, но несколько отличающийся от того, что трикстер видел раньше, реактор, почти что вырванный из его груди. Слова изобличившего себя мучителя Лафейсон слышал весьма отдаленно и уловил суть далеко не всей фразы, но его сердце забилось быстрее в тревожном предощущении нарастающей угрозы, предотвратить которую при всем желании он был не в силах. Крупно вздрогнув вместе с беспомощным, обесчещенным Старком, Локи слабо качнулся вперед, протянув к нему руку в стремлении помочь, защитить, но в ту же минуту сдержал себя мыслью, что это — всего лишь фрагмент давно пережитого прошлого, нечаянно открытый им, словно старая рана в сознании Тони, эпизод, который тот отчего-то не мог отпустить, время от времени возвращаясь к нему, чтобы в чем-то разобраться. Однако поверить в это на поверку оказалось труднее, как бы трикстер себя не убеждал. — Отчего ты решил, что рожденные тобой идеи — твои и только? Незнакомец меж тем продолжал свою отповедь для беспомощного гения, и теперь, когда картина мира немного прояснилась, его имя само собой всплыло в едином разуме, который делили Бог и человек, — Обадайя. Оно вспыхнуло ярким пламенем и обожгло изнутри, оставив на кончике языка вязкое, горькое послевкусие употребленного яда с медленным действием, призванным испытать жертву на прочность. Сражаясь с внутренней тяжестью, овладевшей всем его телом, Лафейсон приблизился к мужчинам ещё на пару шагов и осторожно заглянул в лицо Старка, коротко содрогнувшись: под мертвенно-бледной кожей проступили темные вены и единственным признаком жизни, ещё теплящейся в его теле, были зияющие бездной боли, всепоглощающие черные глаза, вместившие в себя весь ужас и отчаяние, какое только могла испытать одна человеческая душа. Таким Локи никогда не видел Тони прежде и в то же мгновение уже знал, что наверняка не сможет забыть. — Твой отец — один из авторов атомной бомбы. Представь, в каком бы мире мы жили, будь он таким же эгоистом. Изумленно округлив глаза, Бог шумно выдохнул и отступил на полшага назад, медленно переведя взгляд, полный праведного гнева, в сторону Обадайи, вырвавшего в тот самый миг реактор из груди Старка. Короткий, полузадушенный стон, слетевший с обескровленных губ гения, и в особенности исполненный бессильной муки взор поразили его до глубины души. Оглушенный зазвучавшим в голове голосом мужчины, повторяющим вновь и вновь одну лишь фразу, Локи стиснул зубы, чувствуя, как тьма вновь начала сужаться вокруг него, затягивая в свои объятия, уводя его из этого пространства на новый вираж по спирали воспоминаний, бережно хранимых в подсознании Тони. Однако сейчас он никак не мог поддаться этому давлению и упустить возможность разобраться в истоках. «Я видел мир, холоднее льда», — именно так выразился гений, описывая свои видения перед погружением трикстера в его память, и теперь Лафейсон понемногу начал понимать, чем именно оказалось навеяно такое сравнение: страхом стать погибелью для всего, что было ему дорого. История пагубного томления началась для Старка именно в этот момент, когда он впервые столкнулся с ощущением своей абсолютной беспомощности и последовавшей за ним виной — той самой, что отравила его существование и продолжала терзать день за днем. — Это твоя девятая симфония, Тони, совершенство и наследие, — вынося вердикт каждым своим словом и подтверждая догадки трикстера, произнес Обадайя, устроившись на диване рядом с обездвиженным гением, вынужденным внимать безумным речам своего мучителя без малейшего шанса оказать сопротивление или помешать ему. — Сердце оружия новой формации — вот, что ты создал. Оно перевернет мир, изменит баланс сил в пользу того, у кого это есть. Печально, что ты не увидишь мой прототип. Он не такой, — гнусно усмехнувшись, мужчина убрал реактор в кейс и вместе с ним свет померк и для Локи, оставив Бога в кромешной тьме, лишенной всякой жизни с резонирующим от пустоты вокруг жестоким голосом Стейна, — консервативный, как твой. И напрасно ты впутал во всё это Пеппер — ей бы ещё жить да жить. Земля или во всяком случае то, что служило ему опорой в этом мире — некая твердь, на которой Бог стоял все это время, — ушла у него из-под ног, и его вновь потащило по скользкому склону куда-то вниз на безумной скорости, выбивающей воздух из легких, путающей мысли и сбивающей с толку. Лафейсон искренне сомневался, что когда-либо сможет привыкнуть к подобного рода перемещениям. Бессвязно размышляя над этим, трикстер тем не менее приходил к выводу, что ему все же хотелось бы контролировать процесс проникновения на различные уровни памяти гения, а не быть безвольной марионеткой, следующей за нитью, которая увлекала его все глубже в пучину чужих страстей, откуда выбраться, казалось, будет особенно непросто. Впрочем, какими бы ни были опасения, составляющие основу всех претензий Локи к этому процессу, прерывать сеанс он не собирался. Старк нуждался в его помощи и после первого же откровения Лафейсон лишь ещё больше убедился в этом, равно как и в том, что отступать было уже не только поздно, но и попросту некуда. Им обоим предстояло пройти этот путь познания до конца, чем бы тот не оканчивался, если они хотели в будущем с той же уверенностью, что и впредь, смотреть друг другу в глаза. По не совсем объяснимым пока для него самого причинам для Локи это вдруг стало иметь особенное значение, и отчего-то трикстер был крепко уверен, что для Тони тоже. Лафейсон чувствовал это на особом, интуитивном уровне и не мог отделаться от ощущения, что само по себе это знание было ключевым и таило в себе разгадку ко многим тайнам души мужчины, скрытым в его подсознании. — Смотри на меня! Крик застал Бога врасплох, вынудив его изо всех сил вглядываться в густой, синий сумрак, царящий вокруг. На этот раз голос принадлежал Старку и потому Локи готовился увидеть события его глазами — без лишних участников и третьих лиц. Один на один, встретиться с тем ужасом, что жил в его подкорке. Понемногу, по мере того, как трикстер продвигался вперед, плотная завеса тьмы стала наполняться оранжевыми всполохами яркого пламени, а вместе с ним пришел и шум — низкий, утробный гул, пробирающий до костей, заставляющий все тело вибрировать под своим давлением. Насухо сглотнув, Лафейсон настороженно вытянул шею, закрывая лицо от едкого дыма и опасного жара, ластящихся к коже. Все это не было частью той реальности, в которой подобные явления могли бы причинить ему вред, но внутреннее ощущение опасности вынуждало его вести себя соответствующе. Облизнув губы, Локи на мгновение прищурился, ослепленный яркой вспышкой прогремевшего поблизости взрыва, а затем увидел её — Вирджинию, повисшую над пропастью в крепкой хватке строительных обломков, удерживающих её от смертельного падения. Именно тогда пространство вокруг обрело ясные черты, и сердце от этого вида пропустило пару ударов. — Не бойся, я ловлю! Смотри на меня! Расстояние между ними превышало физические возможности гения и женщины, безуспешно тянущих друг к другу руки. Положение осложнялось ещё и тем, что с каждой минутой шаткая конструкция, а точнее то, что от неё осталось, сдвигалась под давлением тела мисс Поттс, срывая с её губ отчаянные крики, пронзающие душу и сердце иглами острого, ничем не преодолимого чувства вины. Надежда на лице Пеппер служила немым укором Старку за каждую неудачу, которую он терпел раз за разом, теряя в бесплодных попытках бесценные мгновения, необходимые ему больше воздуха, чтобы спасти ту единственную, за чью жизнь он бы не раздумывая отдал свою. Загнанный в ловушку безысходности, Тони не отводил взгляда от Вирджинии, глядя в её глаза в пылкой попытке внушить ей веру, что и на этот раз они сумеют выкрутиться, преодолеют очередное испытание, выпавшее на их долю. Всё, что им нужно было, — это вновь довериться друг другу. Лишь об этом гений и просил. — Не могу дотянуться, но я тебя поймаю — падай! Пеппер, я поймаю, обещаю! Внутренности Локи свело судорогой, и трикстер малодушно прикрыл глаза, не желая смотреть на то, что произошло дальше. Всей душой он чувствовал боль, что наполняла гения изнутри, и тонул в ней вместе с ним, захлестываемый волной скорбного бессилия, вымывающей из груди всякую надежду. Огонь принял Пеппер, как родную дочь, возлюбил своим жарким сердцем и обласкал сотней тысяч нежных языков, прикоснувшихся к коже. Трикстер не хотел забирать эти воспоминания с собой, но в едином пространстве разума не смог избежать этой участи: даже с закрытыми глазами он видел все, каждую секунду, навечно отпечатавшуюся в его подкорке клеймом памяти, от которой уже не избавиться. Осознание сгущающегося вокруг него мрака ещё никогда прежде не приносило с собой столь сладостного ощущения покоя. Проваливаясь в очередную воронку тьмы, Лафейсон даже не пытался сопротивляться — ему необходимо было стряхнуть с себя весь этот пепел прогоревших страстей, чтобы вновь обрести способность чувствовать что-то кроме глухой тоски. Впрочем, он был слишком выжжен изнутри, чтобы уповать на подобное. Казалось, у него не осталось ни одной здоровой эмоции внутри и душа стремилась лишь к искуплению. — Это полёт в один конец. Потерявшись во времени и пространстве, Локи поначалу воспринял эту фразу на свой счет и даже успел подумать о том, что довольно забавно будет сгинуть вот так — в голове простого смертного, ментальные загадки которого оказались слишком трудными для Бога, — однако быстро взял себя в руки, осознав, что скорее всего, то была лишь ещё одна проекция из памяти гения, ведь голос принадлежал Роджерсу, а потому как на этот раз тьма не спешила рассеиваться и даже в определенной мере продолжала сгущаться вокруг трикстера, он довольно крепко уверился в том, что подобрался особенно близко к эпицентру мучивших Старка воспоминаний, вероятно, растревоженных кем-то или чем-то, оказавшим на него существенное влияние. Но падение или скорее даже полет не стал от этого приятнее. Словно придавленный неким грузом, испытывая на себе всю его тяжесть, Лафейсон едва-едва мог вдохнуть полной грудью, и от недостатка кислорода вскоре начала кружиться голова. Возможно, ему это только казалось и таким образом он лишь перенимал ощущения самого Тони, некогда пережившего события этого эпизода своей истории, но даже так чувство было не из приятных, а ещё, пару мгновений спустя, к нему добавилось осязание холода — угнетающего, пронизывающего, мертвенного. До рези в глазах вглядываясь в бесплодный мрак, Локи наконец заприметил где-то вдалеке круг света — постепенно расширяющийся кант глубокого синего цвета, искрящийся, словно грозовая туча, напоенная разрядами молний, рвущихся на свободу. В первый момент Богу этот образ показался лишь смутно, весьма отдаленно знакомым, но постепенно, все больше приближаясь к нему, трикстер понимал, что совершенно точно знает, с чем ему предстояло вот-вот столкнуться. Прорвавший материю мира портал зиял черной дырой на лазоревом небосводе, яркость которого ослепила Лафейсона, прежде чем он вновь из одной темноты погрузился в другую — слепую, глухую, топящую в себе всякое подобие жизни. Широко распахнутыми глазами Локи взирал на распростершийся перед ним Командный центр Читаури — единый штаб управления всей расой посредством коллективного разума. Бога окружали мириады бесстрастных звезд, мерцающих на черном бархате, заглушающем любой звук, и потому единственное, что трикстер слышал, — это его собственное сбитое дыхание, вторящее ударам слабеющего сердца, отчаянно рвущегося из костяной клетки груди. Стиснув зубы, Лафейсон с усилием сдержал крик, зародившийся в горле, когда весь Корабль объял шар огня — огромное облако грозного безжалостного пламени, сжирающего всё живое на своём пути. Смерть ещё никогда прежде не ощущалась им так близко и не опаляла своим дыханием, как теперь, но особенно выбивало из колеи то, что прекрасное, манящее и неизведанное небо, куда по-своему он так стремился, на поверку оказалось тайником, хранящим в себе непомерно жестокую, пугающую действительность, — ящиком Пандоры, который отныне был открыт, — и с этим знанием ему предстояло жить. Впервые с момента погружения в подкорку гения Локи осознал себя независимым участником процесса. Испытав при этом отлучении смешанные чувства — от облегчения до разочарования, — Бог сделал первый шаг по выжженной холодом земле. Повсюду были обломки Командного центра Читаури и поврежденные орудия, из заледенелой почвы уродливо произрастали искореженные куски металла и в густой сапфировой тьме будто бы роились тени — призраки отгремевшего недавно боя. Наконец, оказавшись на небольшом возвышении, Локи осмотрелся. Перед ним простиралась бесплодная пустошь — необъятное космическое пространство, в котором застыло время и понемногу этот вакуум поглощал все звуки, даже саму жизнь, вытягивая её по капле из мерцающих звезд. Осторожно сделав ещё шаг вперед, Лафейсон увидел их — поверженных в неком сражении Мстителей, своими фигурами воссоздающими образ проигранной шахматной партии после неудачного гамбита. Сбросив оковы нерешительности, внезапно укротившей его обычное любопытство, Локи все же спустился с пригорка и подошел ближе, вглядываясь в лица сломленных героев. Замерев в предсмертной скорби, на одном из камней сидел Бартон, простерши руки, окропленные кровью, к бездыханной Вдове. Подле них, содрогаясь в болевой агонии, чуть слышно хрипел Халк. Среди прочих трикстер быстро отличил Тора: побеждённый Громовержец лежал на спине, указывая перстом на расколотый щит Капитана Америка, в то время как сам его хозяин был недвижим и будто бы даже не дышал. Вместе с гением, осознавая лишь его присутствие, искрений ужас и каждое перемещение, но не имея возможности увидеть самого мужчину, поскольку Бог находился всё ещё внутри его разума, Локи подошел ближе к солдату, пытаясь прочесть скрытое послание в этом образе павшего символа свободы, на котором искусно акцентировал внимание Тор. С первой минуты у трикстера не было никаких сомнений в том, что для подсознания Старка оно имело определяющее, пророческое значение. Однако в этот самый миг, когда Лафейсон, увлеченный поиском разгадки очередной ментальной тайны, склонился над капитаном, Стив внезапно, с молниеносной быстротой схватил Тони за руку, сжав её так крепко, что от боли заломило кость. Ледяное прикосновение его пальцев Лафейсон почувствовал на себе, и кожа заныла, как от ожога, будто сама смерть поставила на нем свою черную метку, отмерив срок. — Ты мог спасти нас. Почему не пошёл до конца? Дрогнув всем телом и отшатнувшись от внезапно ожившего и прохрипевшего свои последние слова Роджерса, Локи перевел дух и, вынырнув из пугающего видения, вновь обратил свой взор на Старка, весь внутренний мир которого в этом самом месте был перетянут алыми, светящимися нитями, грубо вживленными в отдельно взятые фрагменты, вычленяющими из них наиболее пугающие и ранящие образы. Лафейсон легко угадывал за этим явлением чужое присутствие в сознании мужчины, имеющее в своей основе магическое происхождение. По всему выходило, что именно не слишком умелая, но довольно тонкая психоманипуляция, проведенная, вероятно, начинающим, но обладающим немалым даром практиком, спровоцировала у Тони рефлексию по событиям давно минувших дней. Управление чужими страхами, игра на слабостях и страстях — подобного не гнушался и сам трикстер, но отчего-то в данный момент это явление вызвало у него чувство стойкого раздражения. Возможно, причиной тому было то, что чужой успех уязвлял Локи, ведь сам он в подобном предприятии потерпел неудачу, однако у неизвестного конкурента явно наблюдалось существенное преимущество: отсутствие реактора в груди гения. Утешив себя и своё эго этим простым, буквально лежащим на поверхности фактом, трикстер решительно вдохнул полной грудью и мягко обратился к Старку, решив, что после всего пережитого ими двумя стоит предупредить его о том, что должно было произойти дальше. — Я обещал тебе, что ты не почувствуешь боли, — шепотом произнес Лафейсон, зная, что мужчина услышит его голос четко, как свой собственный. — Так вот я солгал. С мягким зеленоватым свечением магия трикстера потекла неспешным потоком с кончиков его пальцев к израненным участкам сознания гения, врачуя поврежденные фрагменты и разрушая алые нити, рассеивая их в своем сиянии. С губ Тони сорвался длинный, полный муки стон, переросший в задушенный крик, которым мужчина захлебнулся, выгибаясь на постели дугой. Сдерживая смертного рукой, уверенно и крепко обнимая за плечи, Богу пришлось изрядно потрудиться, чтобы изничтожить все следы чужого присутствия в подкорке Старка, прежде чем он смог покинуть его обновленный и окрепший разум, очищенный благословенной, выжигающей болью. Напоследок Лафейсон обратил свой взор на другие, более застарелые раны в разуме гения, но прикоснуться к ним так и не рискнул. Тони Старк имел право на тайны и, если он о них не упомянул, значит были в его жизни и такие кошмары, с которыми тот попросту не хотел расставаться. Устало повалившись на подушки, Локи шумно выдохнул и прикрыл глаза, ощущая, как остатки сил струятся по телу, осаживаясь глубоко внутри. Пожалуй, уже давно он так не тратил собственных резервов на кого-то другого. Вместе с чувством легкого опустошения пришла слабость, и трикстера потянуло в сон — к естественному источнику восполнения энергии, которого, конечно, будет недостаточно, чтобы заполнить все новообразованные пустоты, но за несколько дней хорошего отдыха, используя местные кладези магии, Лафейсон вполне мог восстановиться настолько, чтобы провернуть нечто подобное снова. Впрочем, позволить себе расслабиться прямо сейчас Локи не мог: прежде всего ему необходимо было завершить начатое — позаботиться до конца о Тони. Заставив себя открыть глаза, он столкнулся взором с его обсидиановыми зрачками, ярко блестящими и заволокшими всю карюю радужку, пристально следящими за ним из темноты. Рассматривая его лицо, трикстер поймал себя на мысли, что мужчина неестественно бледен, что, впрочем, было объяснимо: за минувший короткий миг тот пережил целую серию серьёзных испытаний, подвергших его не только ментальному, но и физическому страданию. Некоторое время они так и лежали: друг напротив друга, в полной, священной, пронизывающей тишине, обмениваясь глубокими взглядами, говорящими громче всех возможных слов. Наконец губы гения тронула слабая улыбка и, сам не зная почему, Локи широко усмехнулся в ответ, с облегчением выпуская из легких весь имевший в них воздух на одном длинном выдохе, только теперь осознав, что все это время машинально задерживал дыхание, страшась нарушить повисшее между ними не ловкое молчание. Прикрыв глаза, Тони смущенно улыбнулся шире, растапливая лед возникшего напряжения. Пытаясь сдержать свое невольное и неуемное счастье, внезапно охватившее его с головой, Лафейсон втянул щеки, закусив их изнутри, но против столь теплого очарования Старка ему было не выстоять. Спрятав искрящийся восторгом взор за длинными ресницами, Бог чуть опустил голову по подушке вниз и поджал губы, переживая мгновение искреннего удовлетворения от содеянного. Пожалуй, никогда прежде он ещё не чувствовал себя настолько хорошо — правильно — после того, как оказал кому-то помощь. В своем маленьком, смелом мире фантазий и веры сегодня Локи был настоящим героем. — Спасибо. Голос гения прозвучал тихо, как шелест ветерка, нежно скользнувшего под покровом ночи по спящим травам, однако этого было достаточно, чтобы трикстер вскинулся, обратив на него изумленный взор. Протянув к нему руку, Тони крепко стиснул пальцы на его запястье и снова улыбнулся одними лишь уголками губ, глядя с неподдельной благодарностью на пораженного до глубины души Бога. Спустя пару мгновений, показавшихся Лафейсону настоящей вечностью, так и не разгадав тайну реакции Локи, мужчина немного насмешливо вскинул брови и коротко качнул головой, а затем вдохнул полной грудью и прикрыл глаза, устраиваясь на подушке поудобнее. Наблюдая за ним, трикстер все ещё ощущал горячее прикосновение ладони гения на своей коже, и это волновало его до дрожи. Облизнув губы, Бог нахмурился и нерешительно потянул руку, но внезапно хватка Старка стала крепче, сдержав его порыв. Растерянно замерев, Лафейсон ждал продолжения, каких-то слов от Тони, но ничего не последовало. Казалось, тот вообще уже заснул и видит одно из прекрасных, вновь доступных ему видений. Выждав немного, Локи предпринял ещё одну попытку убрать свою руку, что в перспективе открывало перед ним возможность покинуть постель и вернуться на свой диван в гостевой части апартаментов, но Старк вновь сдержал его порыв, мертвецки вцепившись в запястье сильными, ловкими пальцами. — Моя постель и правда мягче, чем диван, — полусонно пробормотал гений. — Останься. Сегодня я не хочу спать один. Сердце трикстера пропустило удар, вызвав в груди ощущение сладкой, запретной боли. Он не был до конца уверен, что последние слова предназначались действительно ему, и малодушно списал бы даже это на томный бред расслабившегося человека, но некая часть внутри него самого отчаянно хотела верить в то, что мужчина до последнего отдавал отчет всем своим действиям и словам. Постепенно справившись с охватившим его трепетом, Лафейсон последовал примеру Старка и также прикрыл глаза, позволяя себе наконец расслабиться. У самой черты сонной неги, готовясь переступить границу, Локи вновь услышал тихое, почти неразборчивое бормотание Тони, должно быть, уже успевшего уступить блаженному забытью, но его словам Бог, разморенный прежним признанием, уже не придал особого значения, поспешив отправиться в мир собственных грёз под звездным куполом ночи. — Я боюсь засыпать, ведь придётся проснуться… Побудь со мной хотя бы до утра.