***
— Ну? — Что ну? — Да брось. — Брось-те, капитан. — Он уже вспомнил? Джим размышляет, не оставить ли Ухуру дожидаться лифта в одиночестве, а самому воспользоваться одной из труб Джеффри, чтобы добраться до мостика. — Ты же знаешь, что нет. — Ты ему уже рассказал? Он продолжает смотреть прямо перед собой. — Ты же знаешь, что нет. — М-м-м. — М-м-м, сэр, лейтенант. — У вас уже был секс? — Что?! — Джим поворачивает к ней голову так быстро, что шея отзывается резкой болью. — Нет, я… я не собираюсь заниматься с ним сексом. — Он массирует потянутую мышцу сбоку на шее, это приносит некоторое облегчение. Вообще-то, никакого. — Ты имеешь в виду — снова? Он вздыхает. — Это было не… Слушай, он ни хрена не помнит об этом. Я не хочу… — А он хочет. Джиму бы она нравилась куда больше, если бы не веселилась так откровенно. — Нет. Он болен. У него есть официальный медицинский диагноз и… — Просто скажи это. Потому что, ну, ты знаешь. — Сказать что? Она лишь улыбается еле заметной заговорщической улыбкой, которая может означать все и ничего, и Джим правда, правда не собирается сдаваться и спрашивать, но он жаждет знать, и… — Ухура. Что? Она отворачивается к турболифту — «Да почему, блядь, он так долго не едет вообще?» — и эта призрачная улыбка все еще играет на ее губах. — Лейтенант. Закончите предложение. Это приказ. — Ох, капитан, я абсолютно уверена, что вы не можете приказать мне… — Пожалуйста. Она его наказывает. За все те годы, что Джим ее дразнил. И за все, нужно признать, дурацкие шутки насчет ее умения владеть языком — да ладно, выслушивать такие шутки просто удел офицера связи. И за тот семестр, когда он бронировал лингволабораторию каждую среду с шести до семи лишь по той причине, что цыпочка, на которую он запал, занималась там с семи до восьми. Откуда ему было знать, что Ухуре нравилось именно это время? И да, он мог бы уступить его ей, как только переспал с той девчонкой (через четыре дня после начала семестра), но было так весело наблюдать, как Ухура испепеляет его взглядом, как только он появляется в лаборатории в пять пятьдесят девять и выгоняет ее, чтобы подремать там часок. Он думал, что это всего лишь веселье, но она явно затаила в душе обиду и теперь, в эту самую минуту, смакует его падение. И, оглядываясь назад, Джим признает, что, вроде как, заслужил это. — Ну… — Что ну? Она пожимает плечами. — Похоже, что это ваше… Ну, ты знаешь. То, что у вас со Споком. Ну, когда вы, парни… Похоже, что это было лишь один раз, — она смотрит лукаво. — Так что, может, ты и не в курсе. — Не в курсе насчет чего? Она театрально оглядывается вокруг, хотя с ее-то слухом уже должна была понять, что в коридоре, где они стоят, ни единой живой души. Но, явно этим не удовлетворившись, Ухура придвигается к Джиму чуть ближе, привстает на цыпочки, приближает губы к самому его уху и еле слышно шепчет: — Что Спок очень, очень, очень хорош. Она ведьма. Или, может, на самом деле ниндзя, лингвистический или нет. В любом случае она, должно быть, обладает каким-то особым умением, потому что всего шесть слов — и одно из них повторено, блядь, трижды, — и колени Джима слабеют, голова кружится, член уже наполовину тверд, дыхание слегка учащается, и… Сигнал прибывшего турболифта выдергивает его из этого, а когда двери со свистом распахиваются… Жизнь Джима пиздец. Жизни Джима пиздец, потому что Спок должен быть в своей каюте — производить вычисления, или медитировать, или затачивать свои уши, или чем там еще занимаются вулканцы на больничном, — но никак не здесь, в турболифте, когда голова Джима все еще идет кругом от слов Ухуры и воспоминаний об их оргазме в нескладном и несвязном сочетании с воображаемой картинкой, в которой Спок всерьез трудится над ним… руками. Или, может быть, ртом. Или, может… — Коммандер Спок, — тепло произносит Ухура, войдя в турболифт, — позвольте мне представиться. Я лейтенант Ухура, офицер связи… — Нийота. Спок снисходительно смотрит на нее — с тем самым выражением, которое Джим видит на его лице только рядом с Ухурой. Она показывает язык. — Прости, не могла удержаться. — Она обнимает Спока, и он без колебаний обхватывает ее руками. Джим пытается не задумываться о том, каково это — быть с ним в таких личных отношениях. Что глупо. Потому что — ну правда — у них со Споком есть эта ментальная связь и все такое. Спок считает, что они женаты. Они, типа, и так в личных отношениях, да? Настолько личных, насколько вообще возможно… — Капитан, вы собираетесь входить в турболифт? — О, эм… да, точно. Он торопливо заходит внутрь, игнорируя веселье Ухуры, и становится рядом со Споком, еще старательнее игнорируя ее усмешку, когда она замечает — как ей удается замечать абсолютно все? — как Спок сдвигает руку, чтобы мазнуть по костяшкам пальцев Джима своими. И это все так же потрясающе. Феноменально. Настолько феноменально, что Джим ощущает, как в пальцах бьется пульс и что-то накапливается внизу живота. Он немного удивлен, что Спок может поддерживать с Ухурой обычный разговор — она рассказывает ему о книгах, прочитанных в их книжном клубе за последние полгода, — и крайне удивлен, что из них двоих только Спок замечает их прибытие на мостик. Спок выходит из турболифта, обещая Нийоте пообедать с ней и последний раз ласково касаясь пальцами Джима. Медленно, заторможенно Джим вспоминает, что он капитан и ему, наверное, тоже нужно быть на мостике, а потому следует за прямой линией спины Спока. Выйдя из лифта, он оглядывается. Ухура смотрит ему прямо в глаза и одними губами произносит что-то, похожее на «очень, очень, очень хорош».***
Вечером он не возвращается в свою каюту не потому, что избегает Спока — ну, не только поэтому, — но потому, что Скотти отчебучил что-то, детали чего Джим не хотел, да и не должен был знать, и в результате чего пришлось тушить настоящий пожар в инженерном отделении. При этом вовсе не требовалось, чтобы капитан крутился поблизости и присматривал за работами, но Джим решил, что лучше уж приглядеть за всем самому и убедиться, что Скотти не выведет из строя гравитационные генераторы в попытке достичь варп-тринадцать. В самое глухое время гамма-смены он вваливается на третью обзорную палубу, слишком вымотанный, чтобы иметь дело ещё и с тем, что может ожидать в его каюте. Может, Спок наконец все вспомнил. Может, он ждет Джима и развлекается начертанием химической структуры кофеина. Может, он пытался не спать и дождаться Джима, но сейчас самое мертвое время суток, а Спок технически еще не выздоровел и в итоге заснул на кровати Джима, раздевшись до трусов... Бог мой, он может раздеться до трусов? Джим утыкается лбом в холодное окно и признается самому себе. Да, он наворотил дел. Да, это беспросветный пиздец. Да, он мудак. Ему нужно сказать Споку не только то, что они не женаты, но и то, что в последние несколько недель их едва ли можно было назвать друзьями. И эта связь, о которой Спок думает, что она что-то значит — не что иное, как побочный эффект вызванного отчаянием оргазма. Действительно классного оргазма. Оргазма, что просто уничтожил для Джима любой другой секс. И все же Спок очевидно чувствовал отвращение к ним обоим — и к Джиму, и к себе за… — Тебе нужно в постель, — слышит Джим, и тут же теплая рука накрывает его затылок. Тот факт, что он не взвизгнул, не подпрыгнул и не напрягся всем телом, свидетельствует о том, насколько он вымотан. Или о том, как сильно ему нравится эта рука. Ее тепло. Ее размер. И ее владелец. — Ага. — Он не поднимает головы от стекла. Рука надавливает чуть сильнее. Приятно. Слишком приятно. — Джим. Я могу ощущать твою усталость. — В смысле, через узы? — Разумеется. Ему нужно сказать Споку прямо сейчас. Он сможет. Спок — хороший парень. Пусть даже разыгрывает недоумение, когда Джим использует выражения типа «Ну, что слышно?» — «Шум двигателей, капитан», — или заставляет его надевать гавайское цветочное ожерелье на день рождения (чтобы узнать дату, Джиму пришлось кое-что немного хакнуть — в чертовом досье Спока про день рождения даже не упоминалось). Но Спок никогда не относился предвзято к человеческой природе Джима и никогда не вел себя нерационально. Он поймет. Джим объяснит, что был застигнут врасплох, когда Спок прикоснулся к нему в медотсеке, и просто не знал, как реагировать. И, вероятно, добавит еще, что скрывал некоторые чувства к Споку — никакого слова на «Л», по крайней мере, в этом разговоре, — и Спок будет так же снисходителен, как и всегда, когда ему приходится иметь дело с неудачными решениями Джима… Тепло ладони Спока покидает его затылок, и Джим на самом деле собирается сделать глубокий вдох, повернуться и начать разговор, который положит конец всему этому, когда… Губы. Губы касаются его шеи сзади, такие же теплые, как и рука, но мягче, и они явно, хотя и слегка, раскрыты, а Спок внезапно упирается ладонью в стекло, надежно удерживая Джима, вдавливаясь грудью в его спину… Джим разворачивается в его руках. — Спок, я… Взгляд Спока задерживается на губах Джима, прежде чем скользнуть вверх, к глазам. Нет. Это именно то, чего… Нет. — Мы не можем… — Сейчас гамма-смена. — И что это значит? — Палуба безлюдна. Джим слегка задыхается. — Погоди, ты… ты шутишь? Разве это не ты должен быть взрослым в наших отноше… — Компьютер, запереть дверь, код авторизации семь-четыре-девять-бета, коммандер Спок. Стояк. Мгновенный. Джим трясет головой, выдыхая тихий смешок, чуть приправленный отчаянием. — Нет, Спок, ты на самом деле не… — На самом деле не знаешь. На самом деле не понимаешь. На самом деле не хочешь. Хотя, возможно, Спок хочет. Судя по тому, как он смотрит на Джима, он хочет, и Джим тоже хочет. И что бы там Спок ни предлагал, это точно будет не хуже того неловкого разговора, к которому готовится Джим, и погодите — вообще-то, есть возможность, что это будет в тысячу раз лучше. Так что Джим сдается, немного ненавидя себя, и это… Великолепно. Наверное, это должно быть неловко, или неудобно, или отягощено грузом вины, но у Джима есть всего пара секунд, чтобы подумать о глубине выкопанной им самим могилы. А потом рука Спока нежно охватывает его затылок, а губы прижимаются к губам, и Джиму следовало бы знать, что Спок целуется так же, как делает все остальное. Тщательно. Методично. Мастерски. Джиму следовало бы чувствовать себя ужасно. Если не сказать больше, потому как Спок формально еще болен, и Джим сейчас вводит его в заблуждение и активно пользуется его состоянием. Но все происходящее лишь будоражит и возбуждает. Едва их языки встречаются, они оба стонут. Не проходит и минуты, как они уже держат в ладонях лица друг друга и вжимаются друг в друга пахом, и Джим, возможно, кончит в ближайшие пять секунд. Если ему и вправду стоит это делать. — Твою ж мать, — выдыхает он. Спок занят — дергает ворот его униформы и помечает засосом ключицу. Джим позволяет своим ладоням скользнуть по пояснице Спока, а затем вжимает его сильнее в свой напряженный член и принимается жестко толкаться навстречу. И это происходит снова. Они лишь… они едва…они даже не… а Джим уже… — Все это… Спок, это… — Он задыхается. — Нужно притормозить. Или вообще перестать. Спок лишь прикусывает его мочку. — Нет, — выдыхает он и сильнее вжимает Джима в окно. Длинные пальцы расстегивают ширинку, что довольно трудно, учитывая тот факт, что член Джима стоит, будто железный, сильно натягивая ткань. Но и это замедляет Спока всего на несколько секунд, его рука уже в трусах Джима, и, вот же блядь, пальцы такие горячие, а ладонь достаточно велика, чтобы полностью сомкнуться вокруг члена, и их тела так близко, и язык Спока лижет уголки рта задыхающегося Джима, и… — Блядь. Нам нужно… я правда уже сейчас… Спок скользит большим пальцем по головке его члена, по тому чувствительному местечку прямо под ней, и одновременно шепчет у его щеки: — Можно, Джим. И это просто прекрасно, потому как Джим совершенно теряет голову. Он кончает, выплескивая, кажется, годовой запас семени, заливая руку Спока и обе их рубашки. Его голова запрокидывается назад, так что он не видит лица Спока, но ощущает шершавость его языка на своей шее, прямо под подбородком, и этот гребаный оргазм… Который длится так долго, что Джим уже начинает бояться, что больше никогда не вернется с небес на землю. Удовольствие пульсирует в его теле, в его разуме, пока не становится физически некомфортным, и руки Спока все еще держат его тело, обнимают, позволяя ему изливаться, и вот. Вот оно. Все те годы, все, чего Джим вообще когда-либо желал — вот оно. Наконец, спустя секунды, минуты, часы сквозь окутывающую его дымку прорезается звонок коммуникатора. Что заставляет Спока чуть отстраниться и, закрыв глаза, с поразительной сердечностью прошептать «Прости, Джим». Чистой рукой Спок достает из заднего кармана комм, открывает его и в тот же самый миг… В тот же самый миг слизывает сперму Джима с другой руки. Челюсть Джима отваливается, и он не может оторвать взгляда от этой картины. Спок только что… Окей. Все хорошо. Учитывая, что в настоящее время он находится на военной службе, Джиму требуется возмутительно долгое время, чтобы настроиться на переговоры, ведущиеся менее чем в футе от него. — …может быть нарушен, но мы все еще не знаем степень аэробной способности вируса. Есть риск, что мышей придется усыпить, и в таком случае это нужно сделать как можно раньше, — женский голос, юный, профессиональный. — Согласен. Я прибуду для проверки камеры, как только смогу. — Благодарю, коммандер. Спок отбивает вызов. Мышцы на животе Джима все еще подрагивают от силы испытанного оргазма. Его мозг и колени — словно каша. Член все еще тверд — неудивительно, учитывая, какой трюк Спок только что провернул прямо перед его глазами. — Я должен идти, — тон Спока ровный, но взгляд, которым он окидывает тело Джима, полон сожаления. — А что насчет тебя? — спрашивает Джим, делая вид, что ему вовсе не нужно опираться на окно, чтобы удержаться на ногах. — В другой раз. — Спок уже поворачивается к двери. И… нет. Это неправильно. Вся эта ситуация совершенно, предельно неправильна, но позволить его фальшивому мужу, который болен и которому Джим постоянно врет уже не первый день, отдрочить ему вот так, а затем отправиться решать мелкие проблемы на его корабле в три утра, имея в штанах вот это… ну, вот так это все еще, блядь, неправильнее. Спок едва успевает сделать пару шагов, как Джим хватает его за руку и тянет назад. Спок сильнее, но он застигнут врасплох. — Ни за что, — говорит Джим и хватается за его ширинку. Эрекция явно никуда не делась, даже после разговора о вирусных инфекциях и лабораторных животных. — Капитан, я не могу… Но Джим уже падает на колени и тянет штаны Спока вниз. — Я совершенно уверен, что можете, мистер Спок. У Спока… большой. Не то чтобы Джим не заметил этого в спарринг-зале или пару минут назад, но он просто не знал… насколько большой. Джим понятия не имеет, зависит ли это от вулканской анатомии. Он также не уверен, что то, что приятно человеку, доставит удовольствие Споку. Но это на самом деле не так уж важно, потому что это Спок, и Джим выполнит все что угодно, чтобы сделать его счастливым, сделать так, чтобы ему понравилось, заставить его кончить. Поэтому он просто наклоняется, открывает рот и скользит языком повсюду, и Спок определенно не возражает, судя по его стонам. И то, как он смотрит Джиму прямо в глаза, как откидывает голову назад, запускает пальцы в волосы Джима и тянет за них, говорит, что капля за каплей Спок теряет себя. Это делает Джима все смелее, все возбужденнее, заставляя забыть об издаваемых им непристойных звуках. Он лижет яйца Спока и дразнит языком уздечку, проходится зубами по всей длине ствола, и Спок, возможно, не слишком очевиден в своей признательности, но Джим потратил годы на то, чтобы научиться его читать, и это умение очень помогает ему прямо сейчас. Так что Джим расслабляет челюсть и горло, член Спока слишком большой, и тяжелый, и просто идеальный, и когда толчки переходят в почти непроизвольные рывки, Джим чуть отстраняется, смотрит Споку прямо в глаза и говорит: — Можно, Спок. Зря он это делает: около половины выплеснувшегося семени — а это довольно… много — оказывается у Джима на лице. Не зря он это делает: как только Спок снова может дышать, то дочиста сцеловывает все с его щеки и подбородка и как и в первый раз вновь доводит Джима руками до оргазма.***
После того раза в спарринг-зале, когда они… хм. После спарринг-зала Спок целых три недели не встречался с Джимом глазами. Это не было показной замкнутостью, нет, потому как кто-то должен был рассказать Джиму о тех потрясающих космических аномалиях, о классификации новооткрытой планеты и о том, рискуют ли они быть сожранными гигантским слизнем, если спустятся на ее поверхность. Но каждый раз, когда они разговаривали, Спок пялился в какую-то странную точку где-то за левым плечом Джима, а если им доводилось столкнуться в коридоре, тут же внезапно приклеивался взглядом к носкам своих ботинок. Джим помнит, как раздражен и расстроен он был в то время, в основном, потому, что это он был тем, кто влюблен по уши, и это он изо всех сил притворялся, что это не так, и это он был тем, кому вручили все желаемое, а затем немедленно уничтожили тем ужасом и отвращением, которые он видел в глазах Спока. Если бы только Джим мог, как и Спок, притвориться, что ничего не было. Или хотя бы мог, блядь, попытаться. Но в этот раз. В этот раз все совсем наоборот. У Джима в привычке не стесняться настолько, что в Академии его соседи по общаге собирали петицию, чтобы запретить ему разгуливать голышом — официально, в письменном виде. А он все равно порой делал это, в основном, после водного душа, потому что нахрен полотенца, ему нравилось сохнуть на открытом воздухе. Но теперь он внезапно начинает понимать, почему Спок находил столь притягательными носки своих ботинок. Потому что всякий раз, вспоминая о том, как Спок занимался с ним на обзорной палубе… этим, да еще и был убежден, что занимается этим со своим мужем, Джим внезапно начинает волноваться и запинаться, отчаянно борясь с желанием натянуть на голову подол своей рубашки. Что является большой проблемой. Потому что Спок, блядь, везде и ведет себя, блядь, так… Так по-супружески. В столовой, когда мимоходом кладет на поднос Джима яблоко и абрикос, прежде чем безжалостно сцепиться со Скотти и Чеховым по поводу теории К’Тай о ядерном делении. На мостике, спустя три часа после начала альфа-смены, когда каким-то образом — «Как? Ну правда, как?! Он же смотрел в другую сторону!» — умудряется заметить, как Джим в своем капитанском кресле украдкой пытается размять спину, и невзначай предлагает взять на себя командование, пока Джим навестит с инспекцией инженерное отделение «как планировалось» (Джим твердо уверен, что ничего подобного не планировал, но — дареные кони и их зубы, вот это вот все). В дендрарии, когда Сулу приходится прервать свою презентацию из-за того, что Джим полторы минуты безостановочно чихает — он же не виноват, что его иммунная система считает любое растение своим заклятым врагом, ему что, теперь дышать перестать? Тогда Спок из ниоткуда извлекает гипо и принимается лечить Джима от всех симптомов и нежно гладить подушечкой большого пальца место инъекции, с мягким юмором относясь к происходящему. И слава богу, слава богу, все остальные смотрят в другую сторону, потому что у Джима мучительный стояк и, может, даже румянец на все лицо. Проснувшись в своей каюте от боли из-за сна на жесткой кушетке, Джим обнаруживает, что его ноги укрыты одеялом, ПАДД, который он, засыпая, выронил, лежит на кофейном столике, а рядом стоит стакан воды. Спок просто, блядь, везде и ведет себя так, блядь, по-супружески, что Джим начинает забывать о том, что все происходящее скорее ложь, чем правда.***
— Я хочу ее. — Вы уже достаточно раз упоминали об этом, капитан. — Нет, я очень, очень хочу ее! — Хм-м, — уклончиво мычит Спок. Они идут бок о бок по коридору. — И я не думаю, что смогу прожить без нее и дня. — Джим, — Спок поворачивается к нему на ходу, чтобы одарить снисходительным взглядом, — у тебя уже есть семь игровых консолей… — Точно, зачем останавливаться на достигнутом? — …которыми ты едва пользуешься. — Ну, уж эту я буду использовать на всю катушку. — Джим так поглощен нытьем, что чуть не промахивается мимо нужного поворота. — Все имеющиеся доказательства свидетельствуют против этого. — Но эта — другая! — Единственное отличие данной консоли от других заключается в том, что ты не имеешь возможности завладеть ею, в отличие от энсина Чехова. — Окей. — Джим ухмыляется, когда Спок открывает перед ним дверь его собственной — «Как? Почему?» — каюты. — А что если, скажем, к завтрашнему утру у меня будет консоль, точь-в-точь как у Чехова, а консоль Чехова ночью исчезнет… Какова вероятность того, что ты спустишь все на тормозах? — Незначительная. — Что, без точной оценки? — Один и два на десять в минус восьмой степени. — Черт. Так мало? По экспоненте? — Именно. — Знаешь, он так юн и впечатлителен. Держу пари, мы могли бы убедить его, что этой консоли у него никогда не было. — Джим. — Спок принимается выкладывать вещи из кармана — коммутатор, маленький ПАДД, три стилуса, два гипо, а это что, трикодер? Спок что, всегда носит с собой набор для выживания? И как вообще вся эта хрень там помещается? — педантично раскладывая их на левом углу стола Джима. Он не смотрит на Джима, но тот, продолжая дурачиться, от двери слышит в его голосе веселые нотки. — Да ладно, какой смысл быть капитаном, если я не могу получить чеховскую игровую консоль? Водрузив поверх трикодера свою айди-карту, Спок разворачивается. — Фактически, никакого. Ты планируешь уйти в отставку? — Не знаю. Может быть. Эй, ты что, метишь на мое место? — Разумеется. В этом и состоял мой план с самого начала. — Ну, тебе лучше остерегаться этого идиотского кресла. В нем у тебя уже через двадцать минут будет кривой позвоночник и плоский зад… Он слышит, как теряют задор его слова, когда Спок подходит к нему и встает рядом, и да, они наконец-то наедине. Это случается впервые за два дня непересекающихся смен, заурядных космических аномалий и разнообразной экстренной фигни, из-за которой Джим так и не собрался сказать Споку, что нет, они не женаты, и да, фактически, Джим морочил ему голову, заставив дважды кончить со взрывающей мозги силой, но он не собирался, и все совсем не так, как кажется. Проблема вот в чем. Спросил бы его кто-нибудь еще три дня назад, Джим мог бы многое рассказать о том, что Спок за человек. Наверное, он сказал бы, что Спок из тех людей, которые всегда моют посуду сразу после ужина. Из тех, кто читает и запоминает все примечания в конце научных статей и сообщает главному редактору о самых малейших огрехах в оформлении цитат. Из тех, чей ручной триббл носит имя полузаменимой аминокислоты — например, аргинина. Из тех, кто собирает марки. Он точно не отнес бы Спока к тем, кто проявляет инициативу в сексе, едва они с Джимом оказываются наедине за дверьми каюты. — Эм… нам точно стоит это делать? — говорит Джим в его губы сразу же после того, как Спок прижимается к нему, и перед тем, что технически можно назвать поцелуем. Человеческим поцелуем, разумеется. Потому что вулканских поцелуев за последние пару дней было достаточно, да к тому же одна рука Спока прямо сейчас покоится на пояснице Джима, а другая очень занята, пробираясь в его штаны. — Почему нет? — Ну, формально ты все еще выздоравливаешь… и все такое. — Доктор Маккой не предупреждал, что нам нужно воздерживаться. — Теплые и мягкие губы касаются уголка рта Джима, кончик языка, лизнув кожу, быстро прячется обратно, будто говоря «просто попробую на вкус». Большой палец тем временем забирается под рубашку Джима, выводя круги с легкостью, заставляющей предположить существование бесконечно большей близости, чем у них была возможность создать. — Может, эм… он забыл? — Ты полагаешь, что доктор Маккой забыл донести до нас свои медицинские рекомендации в свойственной ему однообразной, громкой и излишне пессимистичной манере? — Спок наклоняет голову, чтобы прикусить мочку его уха. Джим издает тихий смешок. — Да уж, вряд ли. Так и выходит, что Джим больше не может тянуть с поцелуем и… да. Спок терпелив и скрупулезен, он действительно знает, что делает — его язык скользит внутри рта Джима, а затем отступает, чтобы легко лизнуть язык, зарождая в голове мысли, которые, если честно, и так уже были там. У Джима нет ни единого шанса. — Ты… ты напрочь сводишь меня с ума, — Джим и сам слышит в своем голосе оправдывающиеся нотки. Он отчаянно надеется, что Спок примет это во внимание, если вновь обретет память. Когда. «Это пугает», — думает Джим об этой способности Спока, который годами ни с кем не встречался и, возможно, обладает не слишком богатым сексуальным опытом, раздеть их обоих до уставных трусов за то время, пока они добираются до кровати. Пугает и то, как Спок шарит рукой под подушками, а затем и в обоих ящиках прикроватной тумбочки в поисках чего-то, на что Джиму ровным счетом наплевать — так манит его ямочка между ключиц Спока, так поглощает все его внима… Когда до Джима доходит, он рывком выпрямляется, чуть не заехав макушкой Споку в челюсть. — Э… у меня… у меня нету… Лицо Спока бесстрастно, но если бы оно что-то выражало, то это было бы отчаяние. — В моей каюте? Вряд ли. — Думаю, у нас… ну… кончилось… Спок долгим взглядом ласкает грудь Джима, а затем облизывает губы. — Неважно. «Он мне отсосет, — думает Джим. — Спок собирается мне отсосать, и я сдохну на месте, и это будет просто охрененно». Но Спок этого не делает. Он сжимает ладонью свой член — где он, блядь, прятал эту штуковину все эти годы? — и склоняется к Джиму, балансируя над ним на одной руке и умудряясь ласкать второй сразу оба их члена. Это не должно быть так здорово. Это же просто дрочка. У Джима в прошлом их было миллион, да и сам Спок уже проделывал с ним такое, заставлял Джима кончить этим же способом — рукой на его члене. И все же. Может, все дело в том, как он смотрит на Джима, словно стараясь принять каждую его реакцию, словно не вынесет, если пропустит самый незаметный вздох. Или в том, как Спок жмурится после каждых нескольких толчков, будто вот-вот потеряет контроль над собой. Или же в том, как большой палец Спока проходится вокруг головок их членов. Джим кончает — испепеляюще, мозговыносяще и постыдно быстро. И с постыдно громким стоном при этом. А затем, пока он пытается вспомнить, как дышать, все начинается по-настоящему. Спок проводит измазанной в сперме Джима рукой по своему члену, а затем коленями сильнее раздвигает его ноги. — Ох ты ж блядь, Спо… Спок направляет себя и толкается внутрь прежде, чем Джим успевает договорить. Он наклоняется ближе, сжимая затылок Джима одной рукой и накрывая его губы своими, а другой, влажной и липкой, в которую Джим кончил всего минуту назад, дарит ему самый порочный из всех вулканских поцелуев. Спок толкается глубже, и возбуждение Джима не спадает. Было бы неплохо, если бы ему дали немного времени, чтобы приспособиться к охрененному размеру Спока, но это не так уж необходимо. От непрекращающихся стонов ему в шею «Джим, Джим, Джим…» его тело проявляет просто чудеса адаптации, член Спока в нем целиком, и все тело Джима внезапно словно пронзает током. Споку хватает трех толчков, чтобы найти тот самый угол. Правильный угол. Джим стискивает Спока собой, вжимаясь затылком в подушку, и целиком отдается пронзительному наслаждению, что скапливается в основании его живота. — Ты можешь кончить вот так? — выдыхает в его щеку Спок своим обычным тоном, но в нем проскальзывает какая-то нотка, от которой Джим… Джим… — Я… — Может ли он кончить как? Втраханным в матрас? Заполненным до предела? Захваченным вот этим вот дрожащим, пульсирующим, затапливающим самые удаленные уголки разума удовольствием? — Я не могу вспомнить… — Спок уже потерял голову, вколачивается в него все сильнее, все жестче, его ритм становится беспорядочным. — Можешь ли ты кончить, если я не коснусь тебя? «Нет», — думает Джим. Не то чтобы он это знал. Но напряжение в его паху уже нарастает, и он мог бы остаться в этом драгоценном моменте навечно или умереть в эту самую секунду. Спок повсюду — внутри него и снаружи, и вопрос уже даже не в оргазме, в самом-то деле, кроме того, что в нем, именно в нем — неостановимом, и издевательском, и лавиноподобном, и… Да. Да. Да. Когда он приходит в себя, между их животами — липкая влага, а Спок рычит в его ухо что-то на вулканском.***
Он говорит себе, что все хорошо. Всю ночь, пока его обнимает тяжелая рука Спока, и ранним утром, в ленивой, полусонной попытке заняться сексом и взаимном сожалении об отсутствии смазки, в сначала неторопливом, а затем отчаянном трении друг об друга; и когда волосы Спока торчат в стороны — «взрослые вулканцы не «очаровательны», Джим», — и в звуковом душе, пока через дверь их маленькой общей ванной просачиваются запахи свежереплицированной яичницы с беконом. Он повторяет себе, что это ничего не значит — «Это просто секс, Спок не будет возражать, когда все вспомнит, все равно он тоже кончил», — пока пытается пригладить торчащий вихор в своих волосах, и пока Спок переписывает послание, которое Джим составил для Комака, чтобы придать ему «менее выраженный агрессивный вид». И еще раз после того, как твердо отвергает все внесенные правки — «Мы с Комаком так общаемся, Спок, это наше дело, не вмешивайся». Он монотонно повторяет про себя, что это — прошлая ночь — не означает, что назад дороги нет, пока они идут бок о бок по коридору, и после того, как Спок напоминает ему о назначенной на вечер видеоконференции с капитаном Маршаллом, и пока, дожидаясь турболифта, рассказывает Споку о своем пари с Маршаллом, в котором участвовали девятнадцать порций андорианского бренди, одиннадцать банок плазменного охладителя и четыре садовых гнома — «Что представляется чрезмерным, капитан». А затем. Затем они в турболифте — Джим, Спок и два младших научных сотрудника, — и звучит сигнал прибытия к научным лабораториям. И до Джима наконец доходит. Потому что Спок и его ботанский отряд собираются выйти из лифта, и Джим уже готовится к тому, что Спок погладит его пальцы. Он сильно прикусывает изнутри щеку, чтобы сдержать мурашки, которые всегда бегут при этом по его руке, сливаются воедино, и в его груди что-то бухает, словно барабан. Но сейчас в этом нет никакой необходимости, потому что Спок так и не касается его. Спок просто выходит из лифта, и как только выходит, то поворачивается и... И улыбается. Спок улыбается ему. И прямо там и тогда Джима накрывает пониманием, что это, все это уже совсем не хорошо.***
— Ты должен помочь мне поговорить со Споком. — «Должен», «помочь мне» и «поговорить со Споком», Джим. Три самых неприятных вещи всего в шести словах. — Боунс даже не удосуживается поднять взгляд от своего салата. Который выглядит чудовищно… салатовым. — А о чем именно? — В семи словах. Об этих брачных узах. Боунс молча считает на пальцах и, дойдя до седьмого, поднимает на Джима глаза. А затем откидывается на спинку стула. — О брачных узах. — О моей со Споком, эм… — Джим понижает голос, — связи. Боунс весь воплощение притворного понимания. — Ах да, точно. Связь. — Он качает головой. — Ох уж эти вулканцы. Приходят к нам, забирают нашу работу, наших женщин… — Боунс, я серьезно. Тот наклоняется вперед. — Я тоже серьезно, ты, дебил. Почему ты сразу ему не сказал, что эта связь — всего лишь случайность? А теперь эта ложь тянется уже несколько дней и… — У нас был секс. Это затыкает Боунса. — Этой ночью. А результатом этих слов становится, видимо, самый долгий в жизни Боунса фейспалм. — Джим, — наконец вынырнув из него, говорит Боунс, и Джима тревожит то, что его голос звучит скорее опустошенно, чем яростно. Как это было в Академии, когда Джиму захотелось жареного зефира и он попытался разжечь костер прямо посреди их комнаты, или когда он вдруг решил, что будет замечательно пересмотреть всего «Властелина колец» в ночь перед выпускным экзаменом. — Ты же понимаешь, что это сексуальное домогательство, да? Это может быть истолковано так, будто ты заставил его вступить с тобой в близкие отношения под ложным предлогом… — Нет, это Спок начал… — Потому что он думал, что вы женаты, идиот! — Потому что я ему нравлюсь. Я ему правда-правда нравлюсь, и он такой же, как и раньше, все тот же Спок, но похоже на то… что сейчас он разрешил себе меня любить. Словно раньше его что-то сдерживало, и он с этим смирился за последние полгода, и хотя я знаю, что это не так, я не собираюсь отказываться от результатов его решения. — Джим невидяще обводит глазами столовую. А потом, понизив голос, продолжает: — Каковы шансы, что он никогда не вспомнит? Боунс сидит, закрыв глаза, секунд десять, прежде чем ответить: — Я сделаю вид, что ты не задавал самый неэтичный вопрос, который я когда-либо слышал, и скажу тебе одно: учитывая, что он наполовину вулканец и, возможно, сделан из компьютерного железа и зеленой краски, мне сложно это оценить. Но, и слушай внимательно, как бы велики ни были шансы, они все равно слишком малы, чтобы ставить на них все ваши с ним отношения. — Боунс смотрит на него в упор. — Тебе нужно с ним поговорить. Чем дольше это длится, тем сильнее он взбесится потом. А мы все видели его взбешенным. Тяжело вздохнув, Джим кивает. — Как мне ему рассказать? Боунс пожимает плечами. — Тут нет хорошего способа. Просто вывали все начистоту и убедись, что поблизости нет никаких острых предметов. — Он размышляет с минуту. — Можешь еще связать ему руки за спиной. Просто на всякий случай.***
Дело в чем. Джим мог рассказать Споку. Он сделал бы это, точно сделал. Если бы. Если бы они не получили приказ из штаба, если бы в приказе не было устаревшей и бесполезной информации, и если бы Джиму не пришлось спуститься на враждебную планету с восемью членами экипажа, а двадцать пять минут спустя — подняться обратно с четырьмя. Если бы не было отчетов, которые нужно написать, и подпространственных звонков, которые нужно сделать, и формуляров, которые нужно заполнить, и плеч, чтобы бесполезно по ним похлопать, и видеоконференции с не признающим свою ошибку адмиралом. Если бы Джим не вернулся в свою каюту, гадая, как ему справиться с ситуацией и не согласится ли Сулу, или Боунс, или, может, Хендорф на пару раундов в спарринг-зале, и не обнаружил, что Спок уже там. Спокойно работает за столом. С готовностью откладывает свой ПАДД, как только Джим вваливается в каюту. Смотрит на него с сочувствием, пониманием и терпением, удерживает Джима взглядом и грациозно, методично, как и все, что он делает, снимает всю их одежду. Крепко обнимает под струями воды в душе, а затем, едва они успевают обсохнуть, трахает Джима глубоко и сладко, позволяя ему зарыться лицом в подушку и отпустить все, что его переполняет. И думать о всех тех годах, которые они потратили, избивая друг друга, когда Джиму нужно было именно то, что происходит сейчас. Так что да, Джим мог все рассказать Споку, но, в самом-то деле, как он мог это сделать?***
— Ну, и как там дерьмошоу? Джим почти уверен, что Нийота не искала его специально — на обзорной палубе рядом с медотсеком в 0437 утра. Но ему приятно ощущение ее прохладной руки на плече. — Все дерьмовее и дерьмовее. — Он наорал на тебя за то, что ты ел в постели? Я знаю, он кажется очень упертым в этом вопросе, но закроет глаза, если ты постараешься не оставлять крошек. Никакого печенья, но фрукты обычно прокатывали… — Нет, я… — Джим качает головой, не зная, как продолжить. Краем глаза он видит, как Нийота прикусывает губу, какое-то время будто споря сама с собой, а затем чувствует, как под ее весом чуть прогибается диван. Она садится к нему вполоборота, поджимая под себя ногу, и Джим просто продолжает смотреть вперед, на звезды. — Что случилось? — Ничего. — Джим. Не ничевокай мне. — Я… — Он вздыхает. — Я… мы это сделали. — Нийота молчит, и Джим чувствует необходимость добавить: — Несколько раз. Он чувствует, как она пристально разглядывает его, и представляет, что она о нем думает, как она должна его презирать, и даже не может винить ее за это… — Пф-ф. Джим поворачивается, чтобы взглянуть на нее. — Пф-ф? — Прошло больше недели. — Нийота пожимает плечами. — Я знаю тебя. Ну, я не то чтобы прямо знаю тебя, но я знаю о тебе, и я знаю Спока. Конечно у вас был секс. — Он все еще не знает. Думает, что мы женаты. — А. Ну, это не слишком хорошо. — Точно. — Конечно, ты мог ему все объяснить с самого начала, когда все мы тебе говорили… — Конечно, — бормочет он себе под нос. — …но этот поезд уже ушел, так что… Джим трет ладонью лицо. — Что бы ты сделала на моем месте? Нийота хохочет. — Ну, я бы никогда не поставила себя в такое… — Точно. Но я уверен, ты заметила, что я использовал сослагательное наклонение. — Отлично. Золотую звездочку тебе за это, — проникновенно говорит она. В ситуации ничего смешного, ни капли, но Джим всегда питал слабость к поддразниваниям Нийоты. — Ну, лейтенант? Она, кажется, на миг задумывается, а затем кладет ладонь на его бедро: — Джим, послушай… — Эй, ты что, наконец в меня втюрилась? Я теперь женатый человек. Она не обращает внимания на его шутки. — Я не могу сказать, что смотрю сквозь пальцы на то, что ты творишь. Вообще. С самого твоего рождения. — Но? — слабо улыбается Джим. — Спок кажется… — она хмурится, — счастливым. — Ага. — Спок счастлив. Джим это знает. Он это чувствует по гудению в своем разуме, чувствует точно так же, как чувствует собственное счастье, голод, усталость. — Ты должен рассмотреть тот вариант… — осторожно продолжает Нийота, — что он может никогда не вспомнить. — Точно. — Не считая того, что Джиму Кирку редко так везет. Никогда, вообще-то. — Но если он… Не пойми меня неправильно. Он будет… Ну, ему это не понравится, но… — Нийота глубоко вдыхает, и Джим пытается вспомнить, когда он видел, чтобы она колебалась. Но так и не припоминает ни одного случая. — Джим. Эти узы уже есть. Я не слишком много знаю об узах, но сомневаюсь, что их можно разорвать. — Точно. И это означает, что я буду связан с тем, кто меня ненавидит… — Это означает, что он будет связан с тобой. А ненависть… Спок никого не ненавидит, а уж тебя тем более, потому что ненавидеть тебя — значит нерационально тратить время. Гораздо больше времени, чем уйдет на то, чтобы разобраться со всеми вашими проблемами из-за твоей лжи. — Она переносит руку на его плечо. — И еще. Даже если он вспомнит последние полгода, то не сможет забыть эти несколько дней. Не сможет забыть о том, каково это — быть вместе с тобой. Джим обдумывает ее слова. — Так что ты предлагаешь? Просто… ждать? И посмотреть, что произойдет? — Просто оставь все как есть. — Она пожимает плечами. — Но если ты скажешь кому-нибудь, что это я тебе посоветовала, я буду категорически все отрицать. Он издает тихий смешок. — А я тебе нравлюсь, правда же? — Мне нравится Спок. — Нийота вздергивает подбородок. — А ты, к несчастью, его партнер по узам, и это единственная причина, почему я готова терпеть твой отвратительный… — Неа. Мы с тобой — лучшие друзья. — Мы — коллеги. Которые едва выносят друг друга. Ты в лучшем случае мой босс, и я виню тебя за все те ограничения в репликаторах столовой. — Друзья. — Знакомые. Которые притворяются, что не замечают друг друга, когда встречаются в коридоре. — Друзья. — Заклятые друзья. Может быть. Не обязанные поздравлять друг друга с днем рождения. — Мне подходит. — Джиму интересно, понимает ли она, насколько широко усмехается, когда встает, чтобы уйти. Она успевает отойти шагов на десять, когда он окликает ее. — Нийота. Она оборачивается. — Я рад за вас. За вас обоих. Нийота таращится на него во все глаза, медленно моргая и скрестив на груди руки. — Понятия не имею, о чем это ты. Джим пожимает плечами. — Окей. — Она почти успевает добраться до двери, когда он добавляет: — Передавай привет Боунсу. Она ускоряет шаг. В итоге проходит несколько недель, а Спок так ничего и не вспоминает. И Джим прекращает свои попытки ему рассказать.