Quell'estate

Эрмаль зажал меня в углу комнаты, чтобы напоследок нежно поцеловать меня, прежде чем выйти из подсобки и нашарил мою руку, чтобы переплести свои пальцы с моими. Эта близость между нашими телами позволила мне опьянеть от сладковатого аромата его бледной кожи, запомнить его, чтобы это воспоминание навсегда осталось со мной, даже когда физически мы будем далеко друг от друга. Не существует более ярких воспоминаний, чем аромат и горе. И в тот самый момент, когда наши губы соприкоснулись, дверь распахнулась. Панка. Мое сердцебиение усилилось до безумия, а в глазах Эрмаля проявился ужас от осознания того, что нас поймали с поличным. Это была Клаудиа, в руке она держала веник, а лицо ее выражало удивление и испуг, будто она только что увидела привидение или мертвеца. Она оглядела нас в головы до ног, разглядывая каждый сантиметр наших тел, нашей помятой одежды, пытаясь понять, что именно происходило в этой подсобке, до того, как она вошла. В частности она задержала взгляд на наших все еще переплетенных пальцах, которые мы, под ее взглядом инстинктивно отдернули. Но было слишком поздно. Она уже заметила это жест, слишком неоднозначный для двух мужчин, очевидно, она уже поняла, какие отношения нас связывают. Только вот я не был готов открыться, уж точно не моя бывшая должна была первой узнать о моей новой сексуальной ориентации. — Что здесь происходит? — спросила она укоризненно. Первое удивление испарилось с ее лица, оставляя место надменности, которая была для нее обычным делом. Такое поведение было свойственно ей всегда, за исключением первых двух недель, в течение наших отношений и сейчас, когда она работала со мной в баре. За эти годы я понял, что она так относилась не только ко мне, но и ко всем окружающим. — Ничего, а что ты хочешь, чтобы происходило? — соврал я, пытаясь скрыть очевидное. Эти слова получились полными ненависти и злости. Раздражения, которого на самом деле не было, но проявилось только для того, чтобы скрыть неловкость от того, что она застала нас здесь. Ей достаточно было войти в подсобку буквально на пару минут раньше, чтобы застать нас в еще более двусмысленной ситуации и тогда не осталось бы никаких сомнений в наших с Эрмалем отношениях. — Это ты должен мне сказать. Я не знаю, что ты делаешь с этим в подсобке? Наши взгляды встретились, ее глаза излучали ненависть ко мне. Она должна была понять нашу любовь. Должно быть она испытала ревность, потому что такой полный презрения взгляд не мог объясняться ничем иным. — Я не этот, у меня есть имя. Меня зовут Эрмаль, я брат его девушки. Он сказал это с такой уверенностью, что на секунду в это поверил даже я, впервые кому-то удалось заткнуть Клаудию. Я уже предвкушал это маленькое удовлетворение и надеялся, что спокойный голос Эрмаля заставил ее изменить свое мнение о том, что она только что увидела. Она могла подумать, что неправильно поняла наше поведение, что ей показалось. Когда я понял, что она больше ничего не скажет, я подал знак Эрмалю, чтобы он выходил из подсобки и последовал за ним. Только рука Клаудии перехватила меня прежде, чем я успел добраться до двери. — Фабрицио. — Да? — Твоя ширинка. — сказала она указывая на мои брюки. — Она расстегнута. — Ах, спасибо. Я покраснел от смущения и неловким движением попытался застегнуть ширинку. Не могу сказать, заметила ли она это случайно или потому что искала какие-то признаки, способные развеять ее сомнения, в любом случае, я надеялся, что она остановила меня только для этого, а не затем, чтобы добавить еще какие-нибудь колкости к тому, что она уже сказала. Но на этот раз я был избавлен от проявления ее негативных эмоций. Я сделал шаг вперед, чтобы догнать Эрмаля, который уже растворился в толпе людей, но Клаудиа остановила меня вновь. Она взяла мое лицо руками и притянула близко-близко к своему. Я чувствовал на себе ее дыхание, ее запах, проникающий в мои ноздри. Ее ледяной взгляд излучал ненависть и обиду за то, что я люблю мужчину вместо женщины. Вместо нее. Я надеялся, что эта пытка, этот нежелательный контакт скоро закончится. — Я все-таки не понимаю, зачем надо было закрываться в подсобке с братом своей девушки. — Мы забирали свои вещи, которые оставили там. — Конечно, Фабрицио. Рука об руку. Думаешь я слепая? Ну по крайней мере он симпатичный. Единственный минус — возраст. — Занимайся своими делами и прекрати ревновать. Я с силой высвободился из ее хватки и догнал Эрмаля, схватил его за запястье и вытащил его из этого моря людей, подальше от Клаудии, от этого хаоса. Мы бежали к машине, держась за руки, а футляр от гитары бил меня по спине. Мы наконец-то могли получить эти часы близости, которых так долго ждали. Мы мчались по улицам вечного города, которые, несмотря на поздний час, были полны людей и огней, которые никогда не перестанут меня восхищать. В эту ночь я испытывал не только счастье, но и какую-то завершенность. Мне не требовалось ничего больше, чтобы чувствовать себя абсолютно удовлетворенным. — Эрмаль? Который час? — спросил я, пытаясь отдышаться от долгого бега. — Четверть второго. А что? — Слушай, ты устал? — Я никогда не устаю. — Тогда я отведу тебя в одно место. Он кивнул и улыбнулся, нежно гладя меня по лицу, запуская руку в мои растрепанные волосы. Мне достаточно было видеть его счастливым, чтобы забыть разговор с Клаудией, ее злость и ревность, которые она, развлечения ради, обрушила на меня, чтобы испортить мне жизнь. Будто это я предал ее тем декабрьским вечером, будто это не она вынудила меня бросить ее. Будто это только я был во всем виноват. Мы поехали по улочкам столицы, которая даже в летнюю ночь, когда люди покидают другие города, спасаясь от духоты, выезжают к морю, ища хоть немного прохлады, была все также полна пробок. По сути, в этом и есть Рим. Я улыбнулся, думая о том, что три недели назад я отправлялся в Бари с намерением развлечься и только, потому что после Клаудии я не чувствовал себя готовым к новым отношениям. И вот спустя такой короткий отрезок времени я мчался по этим хаотичным улочкам вместе с парнем, который был моей новой любовью. Какая странная, абсурдная и непредсказуемая жизнь. Ты находишь счастье в самых неожиданных местах и людях. А потом каждый из нас волен решать стоит ли это того. — Удиви меня, Фабри. — сказал Эрмаль, когда мы вышли из машины. И я удивлю его, ох как я его удивлю. Я приведу его в единственное место в мире, где он сможет понять, что такое бесконечность. У него захватит дух на много-много дней вперед, он будет просто восхищен. Потому что Колизей прекрасен, но Колизей в звездную августовскую ночь заставляет кожу покрыться мурашками. Он изумительный. Это такое прекрасное зрелище, что остальная часть мира может только завидовать. И когда Эрмаль увидел то, что до этого дня мог видеть только на фотографиях или в учебниках, он практически перестал дышать. Он буквально застыл с раскрытым ртом. — Он прекрасен. — прошептал он с улыбкой на губах, а его неверящий взгляд блуждал, разглядывая амфитеатр перед собой. Это было так мило, как он поражался красоте мира с детской наивностью. — Прекрасен. — повторил за ним, на секунду мне показалось, что и я нахожусь здесь впервые в своей жизни. Мы сели на землю и устроились поудобнее, понимая, что останемся здесь на всю ночь, а может даже и навсегда. Я обнял его за плечи и он инстинктивно потянулся к моим губам, чтобы наградить меня долгим и страстным поцелуем, одним из тех, которые навсегда остаются в памяти, потому что произошли в таких вот уникальных местах. Мы сидели там, обнявшись, казалось, бесконечно долго, он смотрел на амфитеатр, а я на него. Да, Колизей был прекрасен, но мой кудряш был еще прекраснее.  — Во всех этих огнях он — чистая поэзия. — неожиданно сказал Эрмаль, будто озвучив свои мысли, вместо того, чтобы оставить их в своей голове. — Не знаю, согласен ли ты, но огни Рима, они уникальны, Фабри. — Огни Рима. Мне нравится эта фраза, звучит хорошо. Знаешь, похоже на название песни. — Да, песни о нас с тобой.