Quell'estate

Его лицо помрачнело, а в глазах появилось разочарование, будто какая-то часть его уже знала, что я хочу ему сказать, будто он знал о гомосексуальности Франческо и о его любви ко мне. Он сел на диван и закурил, позволяя своему взгляду бесцельно блуждать по комнате. В это время в дверь продолжали беспрерывно звонить, оглушая меня и сводя с ума. Я хотел выйти из дома и наорать на Франческо, чтобы он оставил меня в покое, ушел прочь и вернулся только тогда, когда сможет сделать для меня только что-то хорошее. Хотел сказать ему, что любить — никогда не плохо, но плохо душить своей любовью других. — Что ты должен мне сказать, Фабрицио? — спросил Эрмаль, когда я сел на диван. Он продолжал смотреть в пустоту, с абсолютным спокойствием вдыхая дым, будто за дверью не стоял тот, кто хотел украсть наше время и наш покой, будто этого настойчивого звонка и вовсе не существовало. Я тянул время, ища пачку сигарет, чтобы тоже закурить. Я чувствовал необходимость успокоить нервы, прежде чем начать рассказывать о Франческо. — В четверг я пошел в супермаркет и, пока рассеянно блуждал по коридорам, увидел Франческо, впервые после того, что случилось в Бари. Я убежал, чтобы избежать встречи с ним, потому что не чувствовал себя готовым к разговору. Только уже в машине… — Оставь подробности, давай ближе к делу. — сухо сказал он, прерывая мой рассказ. Я был удивлен его реакцией, он никогда не разговаривал со мной таким тоном. Всегда был вежливым, приятным. Ему нравилось молча слушать то, что я ему говорю, не прерывая меня, давая мне выговориться. Но сейчас он казался другим человеком. — Франческо гей. - выговорил я на одном дыхании, впервые озвучивая то, что до сих пор оставалось только в моем сознании, было абстрактным. — Я знаю. — ответил он, выдыхая новую порцию дыма. — Ты должен был сказать мне только это? Или есть что-то еще? Я смотрел на него непонимающе, не веря своим ушам. Как это было возможно, что он знал о гомосексуальности Франческо? Это было новостью даже для меня, хотя я знал его почти 10 лет и должен был знать о нем намного больше чем Эрмаль, с которым они познакомились месяц назад. День за днем я понимал, что в моей жизни не все так ясно. Все то, что на первый взгляд казалось мне абсолютно прозрачным, на самом деле скрывало запутанные, хаотичные ситуации. И я не знал, хватит ли мне сил пережить все эти изменения. — Откуда ты знаешь? Но… Но… Бари? Когда мы поссорились с Франческо, ты уже все знал? Когда он тебе сказал? А может вы спали вместе, а? — Фабрицио, ты с ума сошел? — крикнул он, вскакивая на ноги. — По-твоему я какой-то нимфоман? Послушай, до тебя мне никогда не нравились мужчины. — Я н-не правильно вв-ыразился. Я…я…я не эт-то хотел сказ-зать. — Как это не это хотел сказать? Конечно это! Ты только что это сказал. — Нет! Я имел ввиду не это! — Так значит ты говоришь то, что вертится у тебя на языке? Если так, то еще хуже! Я не ответил, только смотрел как он, переполненный злостью, выходит из гостиной и скрывается в другой комнате. Я последовал за ним, потому что в том, что он собирался сделать наверняка не было ничего хорошего и я должен был остановить его. Он был прав, он только что сказал правду о моих словах. Я говорил, не думая, облекая в форму обвинения, которые, впрочем, были моими страхами. Страхом потерять его, страхом, что он найдет счастье в чужих объятиях, не моих. Только Эрмаль не мог этого знать. Когда я вошел в комнату, он не удостоил меня даже взглядом. Он был там, уже одетый в джинсы, закидывал в чемодан все свои вещи, которые раскидал по моей комнате. Швырял футболки, зубную пасту, зарядку от телефона. Делал это не думая, просто чтобы выместить на что-то свою злость, чтобы сбежать. Он уходил. Он уходил от меня и в этом была только моя вина. В моих словах, слишком жестких, нерациональных, необдуманных. Прежде чем сказать, прежде чем сделать, попробуй подумать. Ты можешь решить. Достаточно мгновения, всего лишь еще одного мгновения. Я не знал, как отговорить его уходить, потому что боялся, что любое, сказанное мной слово, только ухудшит ситуацию. Между тем, Франческо так и не ушел и продолжал настойчиво звонить в дверь, так, что мне хотелось разбить его лицо об этот чертов домофон. — Что ты делаешь? Почему ты одет? — крикнул я, останавливая его, когда он уже закрывал чемодан. — Это не твое дело. — Конечно мое. Ты — мое дело! — Я ничей, я не твой, а ты не мой. Закроем на этом эту смехотворную ситуацию, сделаем вид, что я никогда не был в Риме, а ты никогда не был в Бари, ок? — Ты глупый или как? Сделать вид, что это все никогда не случалось? Из-за чего, из-за одной неудачной фразы, которую я произнес в момент, когда был зол? — Слова могут убивать, знаешь? Я знал, конечно, я это знал. Всю жизнь они убивали меня, а я так и не нашел способа защититься от них. — Отпусти меня Фабрицио, дай мне уйти. — прошипел он, голосом, полным ненависти. Он попытался освободиться, но ему это не удалось, более того, для надежности, я сжал его руку еще сильнее. — Никогда. Все женщины, которых я любил до тебя, убедили меня в том, что они не были подходящими для меня, что мое счастье в другом. Вот уже годы я жду тебя, надеюсь увидеть тебя среди прохожих на улице, в толпе на концерте, в каждом новом городе, который я посещаю. Целую жизнь я ищу тебя среди незнакомцев. Я никогда не позволю тебе уйти от меня, не после того, как я наконец-то тебя нашел. Я люблю тебя больше собственной жизни. Несколько секунд мы молчали, после чего, неожиданно, стена злости и ненависти, еще несколько секунд назад разделявшая нас, рухнула. Он погладил меня по лицу, по волосам, а я инстинктивно отпустил его руку. — Это просто неудачная фраза, порожденная страхом, что ты мог быть с кем-то другим. — продолжал убеждать его я. Впервые за время этого ужасного разговора наши взгляды встретились. — Это никогда не случится, Фабри. Ты можешь быть спокоен. И я…послушай, прости меня. Я не знаю, что на меня нашло. Мы оба сказали глупость: я бы никогда не ушел, а ты, даже на секунду, не поверил бы, что я спал с Франческо. Мы просто сбиты с толку всем происходящим. Это все ново для нас. — Ново, но прекрасно. Давай, расскажи мне то, что должен был сказать. Он вздохнул и положил сигарету в пепельницу, позволив ей самой догорать до конца. — Фабри… То, что я собираюсь сказать, я должен был сказать это раньше, когда я все понял. Только не спрашивай, почему я все это время держал это в себе и почему я не рассказал тебе об этом раньше. На самом деле, я сам этого не знаю. Я все думал, что, возможно, я ошибаюсь, возможно, я не так понял его действия, несмотря на то, что все было довольно очевидно. Мне необходимо было сесть на кровать, потому что от волнения у меня тряслись ноги. В ту неделю. — продолжил Эрмаль. — Когда ты еще не приехал в Бари, я больше всего общался с Франческо. Не потому что с остальными у меня были плохие отношения, нет, но ему я больше всего доверял. И вот однажды вечером, может под действием алкоголя, а может потому, что ночью секреты теряют свою силу, он рассказал мне, что он гей, что скрывает это и любит одного парня по имени Фабрицио, своего старого друга, что боится признаться ему в своей любви, потому что боится быть отвергнутым, учитывая то, что он уверен в его гетеросексуальности. Он не сказал мне больше ничего об этом парне, даже то, что он тоже должен приехать в Бари. Более того, если ты помнишь, вообще никто не сказал мне о твоем приезде, также как и тебе о моем существовании. В любом случае, я посоветовал ему признаться, потому что он не мог знать наверняка, возможно и тот парень тоже скрывал свою гомосексуальность, это принесло бы ему только пользу, хотя бы для того, чтобы быть честным с самим собой. А потом приехал ты, столько всего случилось, я даже не вспоминал о том разговоре. Я почти забыл о том, что Франческо влюблен в этого Фабрицио. Только когда он застал нас вместе и взбесился, я все вспомнил и понял причину его гнева, этим самым Фабрицио был ты, мой Фабрицио. Почему я это понял…знаешь, это не была реакция друга, очевидно, это была реакция влюбленного. Он ревновал, Фабри. Поэтому в тот день он злился не на тебя за то, что ты оказался геем и ничего ему не сказал, а на меня, потому что я дотронулся до его собственности, зная, что он любит тебя. Его гомофобия была просто способом скрыть свои чувства. Я сидел, обезоруженный его признанием, мой мир рухнул, тяжесть этого знания не давала мне свободно дышать. После его рассказа я получил ответы на миллионы вопросов, но появилось также и куча других. Теперь я понимал причину бешенства Франческо, когда он увидел нас вместе, и то, почему он не хотел меня больше видеть, но как он скрывал от остальных свою гомосексуальность? Когда он понял, что он гей? Как давно он любит меня? — Чего ты ждал, чтобы сказать мне это? — спросил я после нескольких минут молчания, несмотря на то, что это было самой глупой вещью, которую можно было спросить после такого открытия, после того, как он сам сказал, что не знает, почему так долго ждал, чтобы признаться. Эрмаль покачал головой, взмахнув при этом копной своих кудрей. — Я не знаю, Фабри, я не знаю. Возможно, подходящего момента, может…хотя ты видишь, что подходящего момента не существует. Вся жизнь состоит из неподходящих моментов. Я подошел к нему и без лишних слов просто прижался к его плечу. Эрмаль только сильнее прижал меня к себе, не оставляя ни миллиметра пространства между моим телом и своим. Он стал осторожно целовать мою шею, поднимаясь до самого уха, а потом сместился немного, чтобы поцеловать меня в губы. — Итак? Ты хочешь сказать мне что-то еще о Франческо? — неожиданно спросил он, разрушая этот момент близости. — Франческо, знаешь… Он пытался поцеловать меня… — Я ожидал этого. Я понял это с самого начала разговора. — Я ничего не почувствовал, клянусь. Только отвращение. — Ты не должен оправдываться, не ты искал этого контакта. — Спасибо, Эрмаль. Я снова обнял его, пряча своего лицо на его груди, цепляясь за него, как коала за свое дерево. В дверь снова позвонили, его телефон тоже подал признаки жизни. — С меня довольно! — воскликнул Эрмаль, неожиданно отстраняясь от меня и выходя из комнаты. — Я так больше не могу, он уже десять минут звонит в дверь, не хватало еще и телефона! — Но куда ты идешь? — А куда ты хочешь, чтобы я пошел? К Франческо, хотя бы поругаемся, тогда он уйдет и мы сможем вернуться к нашим делам. — Хоть оденься, или ты хочешь так и выйти с обнаженным торсом и без обуви? — Да, так и выйду, пусть видит, что мы собирались трахаться. Больше ничего не говоря, он вышел, хлопнув дверью: он был еще злее, чем раньше, злее чем когда мы спорили. Он не хотел этого показывать, но тот факт, что Франческо осмелился дотронуться до того, что принадлежало ему, взбесил его. Он только делал вид, что не ревнует. Я в спешке оделся в первое, что попалось под руку, чтобы прикрыть свое обнаженное тело и сбежал вниз по лестнице, чтобы убедиться, что за эти три минуты, что Эрмаль был там без меня, не успела разгореться третья мировая война. Когда Франческо увидел меня, выходящим из здания, он заткнулся и оглядел меня с ног до головы, не упуская ни одну деталь моего тела, аккумулируя взглядом каждый сантиметр, будто это был последний раз, когда он мог меня увидеть. Его лицо было искажено от злости, но его глаза, частично скрытые за прядью, упавших на лицо, светлых волос, демонстрировали всю ту грусть, которую он пытался подавить. Какая-то часть меня сломалась, заметив грусть в его глазах, мне было стыдно за то, что я являюсь причиной его боли. — Ой как хорошо, я удостоился чести увидеть и владельца дома, а не только его парнишку. Я только что говорил Эрмалю о том, что мне очень жаль, что я прервал вас на самом приятном моменте. — воскликнул Франческо с сарказмом, который в ту же секунду избавил меня от всякого чувства вины. — Да что ты знаешь о том, чем мы занимались? — Ну, учитывая то, в каком виде вы предстали передо мной, все становится очевидно. Я решил проигнорировать его провокацию, потому что разговор в таком русле никак не помог бы разрешить сложившуюся ситуацию. — Франческо, послушай меня, давай рассуждать вместе. Я уверен, что мы сможем прийти к решению…прежде всего, прошу прощения за тот день, было подло сбегать из того бара, ничего не сказав. Однако ты знал, что я с Эрмалем и должен был ожидать моего отказа. Франческо взорвался приступом горького смеха. — Нет, я не знал! Кто должен был сказать мне об этом? Я думал, что после Бари вы расстанетесь, что это только вопрос времени и после этой проклятой поездки ты сможешь быть моим. Но нет, ты все еще с ним. — Послушай, Франческо. — вмешался Эрмаль. — Это нормально, что ты влюблен в него и, возможно, давно, но он никогда не был твоим. Даже до моего появления. Пока это было шуткой, но сейчас ты перегибаешь палку. — А ты вообще должен заткнуться, несмотря на то, что ты все знал, ты все равно сделал это. Поздравляю, ты отличный друг. В следующий раз, когда мне понадобится с кем-нибудь пооткровенничать, я обязательно вспомню о тебе. Эрмаль схватил его за воротник и притянул к себе. Он был вне себя, хватило бы еще лишь одной фразы, чтобы он пустил в ход кулаки. — А теперь объясни мне, как я мог знать, что Фабрицио это тот самый Фабрицио. Ну же, давай, скажи. — По имени, это же очевидно. — Ну конечно, у него же такое уникальное имя, единственное в своем роде. Такое есть только у него. — Ты мог бы и сложить два плюс два. — Ты просто мог бы сказать мне, что это он, нет? Все было бы намного легче. — Хватит говорить гадости, Эрмаль. А теперь убери от меня руки. — Я тебя отпущу, если ты уберешься отсюда. — Хорошо, я уйду, но вы мне еще заплатите за это. Оба. Эрмаль отпустил его, но прежде чем тот успел уйти, я остановил его, схватив за запястье. — Франческо? — Да? — Не смей снова следить за нами, как вчера вечером. Он не ответил. Освободился от моей хватки и испарился в начале улицы. Он исчез из нашего поля зрения, но я был уверен, что он не исчезнет из нашей жизни. Он вернется, чтобы сделать нам еще больнее.