Quell'estate

Я посмотрел на эту фотографию несколько раз, прежде чем осознал, что она настоящая, что на ней именно я и Клаудия в момент этого рокового поцелуя. Вообще этот поцелуй был преувеличением, обычно это слово подразумевает под собой действие, наполненное значением, в то время как наши языки даже не соприкоснулись, только губы, никакой страсти, никакой любви. Это был просто механический жест, порожденный дурацкой привычкой Клаудии. В которой, возможно, не была уверена даже она, который вызвал мое раздражение. Но только фотография не могла всего этого объяснить, она только демонстрировала объективные факты и в глазах любого случайного наблюдателя этот жест имел вполне конкретное значение. Как ни крути, это был поцелуй, а значит предательство по отношению к Эрмалю. И я был обманут; у меня тряслись руки, и сердце бешено стучало от осознания всего происходящего. Я знал, что безвозвратно потерял его, что мне не удастся ничего сделать, чтобы спасти наши отношения. Я чувствовал себя парализованным, неспособным никак противостоять этой ситуации. Мысль о том, что кто-то следил за мной, чтобы сделать это фото именно в этот момент, а потом отправил ее Эрмалю, разрушала меня. Почему именно я, никогда не сделавший никому ничего плохого, всегда помогавший всем, несмотря на мое недовольство, злость, волнение. Несмотря ни на что. Только вот Клаудиа не способна была организовать такое. У нее был импульсивный и эгоистичный характер, но она не получала удовольствие от того, чтобы доставлять другим неприятности, если она делала что-то, то только потому, что хотела это сделать, без всякой задней мысли. Более того, у нее даже не было номера телефона Эрмаля. За этим стоял кто-то другой, кто-то, кто хотел ранить меня и его, кто был бы счастлив от нашего несчастья. И этот человек, который, мог бы получить удовольствие от моих страданий, существовал, существовал и даже предупреждал нас о том, что разрушит наши отношения. Когда это имя обрело форму в моей голове, я окончательно запаниковал и принялся звонить Эрмалю, даже не думая, не зная, что буду говорить. Я позвонил ему шесть семь десять раз до бесконечности, но неизменно, как заевшая пластинка, мне отвечал автоответчик. Вызываемый вами абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже. С каждым вызовом, оставшимся без ответа, я чувствовал все большее расстояние, видел, как удаляется возможность спасти наши отношения, не заслуживающие такого конца. Которые, по правде говоря, вообще не заслуживают конца. А потом, каким-то чудом, а может просто по ошибке, вместо автоответчика я услышал слабый вздох, такой тихий, будто донесся откуда-то из другого измерения. — Что тебе? Ты прекратишь мне звонить? — ответил голос, лишь отдаленно напоминавший Эрмаля, пытающийся продемонстрировать возмущение, но дрожащий так, будто он только что плакал. Часть меня умерла ровно в тот момент, когда я понял, что причиной его слез был именно я, что я разбил ему сердце. Он, такой прекрасный и хрупкий цветок, который я поклялся себе защищать, сейчас страдал по моей же вине. Он никогда меня не простит, я буду жить с этим грузом до конца своих дней. — В смысле что? Ты знаешь что! Фотография, эта идиотская фотография. Я все объясню. — ответил я неожиданно рассерженно, осознавая, что это лишь прикрытие моего страха. На самом деле я хотел только прижать его к себе, приласкать, заверить, что единственные губы, к которым я хочу прикасаться — его. Что с тех пор, как я познакомился с ним, все остальное перестало иметь для меня значение. — Мне кажется, эта фотография говорит сама за себя, Фабрицио. Нет необходимости в других объяснениях. — Нет есть, это… — Мне все равно. — перебил меня он. — Ты целовался с ней, для меня этого достаточно. — Да, но дай мне сказать! Это правда, я целовался с Клаудией, но… — Так если ты сам признаешь, что целовался с ней, что еще ты хочешь мне объяснить? Тебе нет оправдания. Ты меня предал и точка. Знаю, это лишь поцелуй, конечно, вы не спали вместе, по крайней мере, я надеюсь на это, но для меня достаточно одного поцелуя. Мы больше не подростки, Фабри, которые целуются просто ради эксперимента. — сказал он, снова прервав меня. Этим он сломал всю мою защиту. Я хотел объяснить ему все, что произошло в моей машине, и не только, то что было изображено на этой проклятой фотографии, но после его слов любые мои объяснения были бесполезны. Он был прав. Поцелуй, во всей своей простоте, был чем-то интимным, имел огромное значение. Мог быть предательством. Мог навсегда разделить нас. — И все-таки выслушай меня. Дай мне сказать. — Знаешь, что я тебе скажу, Фабрицио? Не утруждай себя объяснениями, меня это не интересует. И можешь не не брать билет на самолет в Бари, нет необходимости приезжать. Теперь ты свободный человек, можешь проводить выходные как хочешь…с Клаудией, с Франческо, с кем-то еще. Судя по всему, у тебя там большой выбор. «Теперь ты свободный человек» — вновь и вновь повторял в моей голове его голос. Я не мог осознать, что он только что меня бросил. Что-то в моем сознании, наверное, чтобы защитить меня, заставляло меня думать, что это лишь сон и я скоро проснусь. Я не мог осознать, что мы больше не увидимся, что я только что потерял его. Навсегда. Именно он, перевернув мою жизнь с ног на голову, помог мне осознать, что иногда счастье можно обрести в самых неподходящих местах и самых неожиданных людях. У счастья вкус блюда, которое ты никогда раньше не пробовал, оно как картина, которую ты раньше не видел. Он был моим будущим. Он был моим всем, но больше не будет. А я никогда не смогу сказать ему прощай. — Эрмаль, я люблю тебя. — умолял его я, а по моим щекам уже стекали слезы и сердце разрывалось от боли. — Я больше нет, Фабрицио, мне очень жаль. Мне жаль, что я поверил в эту историю, что отдал тебе всего себя, доверил тебе все свои секреты. Но это моя вина, я должен был ожидать, что все так случится. Я должен был лучше понимать, какой ты человек. Спасибо, что изменил мою жизнь, дал мне разобраться в моей ориентации, а потом разбил мне сердце. Спасибо. — воскликнул он, горько усмехнувшись. — Эрмаль… — прошептал я еще более тихим голосом, охрипший от слез. Боль овладевала каждой клеточкой моего тела. — Хватит Фабрицио. Достаточно. — Подожди! Последняя вещь. — Что тебе еще надо? — Это Франческо прислал тебе фотографию? — спросил я, прерывисто дыша от всхлипываний. — Пока Фабрицио. Всего хорошего. — Эрмаль, это был он? Это сделал Франческо? — Пока. Он скинул. Так резко, ничего больше не говоря, оставляя меня с таким огромным количеством невысказанных слов. Которые я уже никогда не смогу ему сказать. Которые будут цепляться за мою кожу, за мою душу. Будут проникать внутрь меня, и понемногу, шаг за шагом, словно яд будут убивать меня. Мои собственные ошибки стали моим смертельным приговором. Часть меня, все еще преисполненная надеждой, не верящая, что это было наше окончательное прощание, все еще держала включенным телефон, желая объяснить ему, что даже если кажется, что все потеряно, даже если кажется, что у нас больше нет будущего, это всего лишь ошибки, на которых мы сможем построить наше счастье. Что это не могло быть нашим концом, потому что-то, что нас объединяет намного сильнее всех этих неприятностей. Я попытался перезвонить ему, потому что не мог поверить, что это был последний раз, когда я слышал его голос. Мое сердце вырывалось из груди, в животе ощущалась тошнота, мне было настолько плохо, что руки и ноги дрожали, сложно было даже просто стоять. Снова автоответчик. Он действительно прекратил всяческое общение со мной. В отчаянии я сел в машину и кинул все свои вещи на соседнее сидение. Туда, где сидел он. Я завел мотор и со слезами, застилающими глаза, не дающими нормально видеть, что происходит вокруг, поехал в неизвестном направлении, как можно дальше от всего, что было таким знакомым. Подальше от моего дома, от бара, от ресторана в Трастевере, от Колизея. Подальше от тех мест, которые будоражили память, напоминали о малейшем момент нашего счастья. Как можно дальше от всего, что напоминало мне об Эрмале. Если бы я сейчас увидел что-то, связанное с ним, моя боль буквально взорвалась бы, мне пришлось бы поддаться своим чувствам. А я не был достаточно силен, чтобы справиться сейчас с ними. Так что мне ничего не оставалось, кроме как бежать, бежать, пытаясь спастись от своих чувств и эмоций. Даже если это было трусостью, даже если мои внутренние монстры все равно всегда оставались со мной. Даже если мое сердце хотело отправиться в Бари, где находилось сейчас мое счастье. Я ехал бесконечно долго, отчужденный от своего горя, даже не зная, куда направляюсь, не глядя на дорожные указатели, отдаваясь своему инстинкту, давая ему решать за меня. Я ехал так долго, что смог увидеть, когда лучи солнца уступили место ночной темноте, а городской хаос сменился на парковку перед пустынным пляжем. Я понял, что приехал во Фьюмичино, только после того, как несколько минут просто смотрел в пустоту перед собой, ища хоть какой-то выход из происходящего. Я решил выйти из машины и размять ноги, уставшие от долгих часов поездки. Я снял обувь и медленно пошел по песку, почти напуганный величественностью ночного моря, стараясь создавать как можно меньше шума, будто боясь побеспокоить какого-то другого несуществующего посетителя. Хотя здесь были только море и я. Это будто вернуло меня в те времена, когда я ездил на море во Фьюмичино в компании друзей и моей девушки по имени Клаудиа. А теперь нет, уже нет. Теперь все иначе. Когда я вспомнил эти моменты, мне показалось, что они принадлежали совсем другому человеку, далекому от сегодняшнего меня. Сейчас я был один, не было больше никакой компании и я только что расстался со своим парнем по имени Эрмаль. И в моей жизни больше ничего не было понятно. Был я, который в короткий промежуток времени стал совсем другим. Добравшись до самого берега, я сел на песок и потерялся, глядя, как море сияет в темноте и сливается с небом где-то на линии горизонта. Море сияет только в ночи больших перемен. Я ушел глубоко в себя, стараясь пережить эту боль от ушедшей любви, пока все вокруг меня продолжало двигаться дальше, как в тот день, когда мама привела меня в парк аттракционов, где была карусель, которая крутилась очень быстро и все за ее пределами сливалось в одно неясное пятно, не имеющее цвета, но несмотря на это я все равно продолжал видеть маму. Потому что я мог потерять из виду все кроме того, что было действительно важно для меня. И в этот вечер все продолжало свое движение, но я был уверен, что тогда в Бари, когда мы занимались любовью на пляже и проводили нашу последнюю ночь вместе, море сияло еще сильнее. И обе эти ночи повлекли за собой большие перемены, это было почти что символом перемен. Самых грустных перемен. Хотелось бы другую жизнь, Чтобы любить тебя снова, Освободиться от прошлого И не ошибаться ни в чем.