Quell'estate

      — Ты взял всего одну пачку? — спросил Маттиа, когда я вышел из магазина с сигаретами в руках.       — Да.       — Как так? Ты не подумал, что лучше было бы взять по крайней мере пару?       — Нет, так у меня будет лишний повод выйти из дома.       — Ну или ты можешь бросить курить.       — Нет, Эрмаль тоже курит.       — Да куча людей курит.       — Знаю, но это единственное, что всееще связывает меня с ним. Мы обещали друг другу, что бросим вместе, так и будет.       Маттиа взглянул на меня, но ничего не сказал, он завел машину и продолжил путь в то таинственное место, которое должно было хотя бы отчасти поднять мне настроение.       Он молчал, глядя прямо перед собой. Он выглядел так, будто у него в голове роилось облако мыслей, слишком тяжелое, чтобы с ним справиться, но, несмотря на это, он ничего не говорил.       Он мог бы сказать мне, что существует миллиард других причин, чтобы бросить курить, что я должен сделать это ради себя, а не потому что так решил кто-то другой, что глупо вот так переворачивать свою жизнь с ног на голову из-за одной только истории, которая началась и закончилась всего за один месяц, что я просто сумасшедший, если потерял голову из-за какого-то 19-летнего мальчишки.       Он мог бы сказать тысячи вещей, таких правильных, но таких тяжелых для такого, как я, кто был раздавлен из-за любви, чье сердце разбилось на мелкие осколки.       Это заставило бы меня рухнуть в туже секунду. Боль полностью завладела бы мной и погубила окончательно.       Но он этого не сделал.       Он даже избегал того, чтобы говорить все эти банальности типа «он тебя не заслужил», «в море полно рыбы, конечно, ты найдешь себе другого» или «ты слишком хорош для него», потому, что это никак не помогло бы мне заполнить внутреннюю пустоту.       Пустоту, которую мог заполнить только Эрмаль.       Своей любовью, своим присутствием, своим вниманием.       Всем тем, что мог дать мне только он и чего я не смог бы найти ни в ком другом.       Именно он, по чьей вине я сейчас был разбит.       Только тот, кто открыл все эти раны в моем сердце, на коже, в душе, был единственным, кто способен был теперь их залечить.       Я любил то, как Маттиа уважал мое горе, его чувствительность всегда помогала понять, когда было бы правильно прекратить разговоры и позволить тишине дать мне правильные ответы.       Ни одного лишнего слова, ни одного необдуманного действия.       Только много-много любви.       Мне бы хотелось однажды отплатить ему той же монетой за все то, что он сделал для меня. За его присутствие, которое никогда не было навязчивым, за каждый раз, когда он спасал меня из пропасти, за каждый день, когда он излечивал мою боль, никогда не преуменьшая ее. Очевидно, мне понадобилась бы целая жизнь, даже больше, чтобы сполна отблагодарить его за это.       Я был ему обязан, потому что без него я бы просто не выжил.       Я бы не пережил свою нестабильность в подростковые годы, учитывая, что он был моей единственной опорой, моим единственным спасением.       Родители — нет, они никогда до конца не осознавали, что происходило со мной в этот период.       Они не понимали той тревожности, которая будила меня среди ночи, заставляла меня воспринимать каждый день, как военное сражение, единственной целью которого было выжить. Они никогда не удосуживались спросить, как я или почему иногда мои глаза похожи на два бездонных бездушных колодца.       А может, они чувствовали мое расстройство, но предпочитали делать вид, что ничего не происходит, и продолжали спокойно жить своими жизнями, надеясь, что со временем все решится само.       Надеялись, что это всего лишь возрастные изменения, которые скоро закончатся.       В конце концов, всегда легче притвориться, что не замечаешь реальность, чем посмотреть ей в лицо.       Но несмотря ни на что, я не мог осудить их за безразличие.       Я не мог ненавидеть их за то, что не были со мной рядом, что не были достаточно сильными, чтобы спасти меня из этой пропасти.       Было что-то в их попытках быть мне хорошими родителями, что заставляло меня не рассматривать это, как их ошибку. Я прощал их, потому что это все было лишь слабостями, и, по большому счету, они любили меня.       — Куда ты меня везешь? — спросил я Маттиа, взъерошив ему волосы.       — У меня есть идея, но не знаю, может у тебя есть какие-то пожелания… Может какое-то место, где ты мог бы завести новые знакомства?       — Сегодня нет, никаких встреч. Достаточно уже того, что я вообще вышел из дома. По правде говоря, не думаю, что мне вообще когда-то захочется.       — Как хочешь. Сегодня ты у нас главный.       — Так что, верни меня домой, благо сигареты я уже купил, — нервно рассмеялся я.       Вообще-то не было ничего веселого в том, что я только что сказал.       Внезапно, мне показалось, что выйти из дома было очень глупой идеей.       Я чувствовал себя неуместно в этой машине, направляющейся туда, где я должен был бы изображать безмятежность, где я не смог бы продолжать проживать свою боль во всей ее полноте потому, что на меня были бы направлены взгляды посторонних людей.       Я чувствовал себя оторванным от мира.       Мне хотелось просто выйти из машины и бежать домой, подальше от людских глаз, туда, где мир был не таким хаотичным, где одиночество позволило бы мне плакать, спать, взрываться, снова плакать и так по кругу.       Делать все эти вещи, помогающие мне пережить потерю.       — Но я делаю это для тебя, чтобы ты почувствовал себя лучше. Не думай, что мне было бы весело вытащить из дома того, кто на самом деле этого не хочет, и знать, что это заставляет его мучиться от боли.       — Так не делай этого.       Маттиа шумно выдохнул.       Я часто задавался вопросом, сколько надо энергии, чтобы быть сильным за двоих, не только за себя одного. Но прежде всего, что заставляло его быть настолько внимательным ко мне, не пытаться искать себе «менее проблемных» друзей.       Любой другой на его месте сбежал бы из моей жизни, от моих проблем и от моих мучений без малейших угрызений совести, будто это было самым естественным и очевидным выходом из ситуации.       Потому что все мы горазды разрушать, а вот восстанавливать — нет, нам нужен кто-то, кто сделает это за нас.       — Но… слушай… Так ты разобрался со своей ориентацией?       Я безразлично пожал плечами, хотя, на самом деле, этот неожиданный вопрос меня удивил.       Я хотел ответить, что, очевидно, еще не понял. Потому что мои сексуальные предпочтения изменились, вместе с моими убеждениями, которые буквально рухнули за это лето. Что с появлением в моей жизни Эрмаля все это буквально рухнуло на моих глазах.       И это тот вопрос, которым я и сам часто задавался, но чем больше я искал ответ на него, тем больше, казалось, он ускользал от меня.       Часть меня твердила, что бессмысленно вешать на себя какие-то ярлыки. Что единственное, о чем мне стоит беспокоиться, это то, как найти человека, который сможет подарить мне достаточно сильные чувства, чтобы заставить трепетать мое сердце.       В конце концов, только любовь имеет значение.       Все остальное неважно.       — Я так и не смог дать себе определение. Я понял, что, возможно, мне нравятся женщины, а мужчины, наоборот, мне неприятны и что Эрмаль — единственное исключение.       — Прекрасное исключение, если послушать твои рассказы или посмотреть на то, как ты был счастлив.       — Ну почему, все то, что я пережил в эти дни, заставляет меня думать, что все это было ошибкой. Если бы я никогда не влюблялся…       — Никто не ошибается, когда любит сильно, ошибаются только те, кто не любит вовсе.       Он не заблуждался.       Нисколько.       Но мне хотелось объяснить ему, что очень сложно пережить чувство, которое сначала поражает тебя своей силой, подавляет этим ощущением счастья, а потом улетучивается, забирая с собой все твои убеждения, все твои силы.       Заставляет понять, что до этого момента твоя жизнь была такой же «устойчивой», как и карточный домик.       Заставляет понять, что все, что тебя не разрушает, делает тебя сильнее.       — Так куда ты меня везешь? — снова спросил я, стараясь уйти от такой деликатной темы.       — Я думал о том клубе, куда мы пришли впервые, еще подростками.       Глаза мои засветились от воспоминаний, о тех вечерах, которые мы провели там, о всех тех моментах счастья, когда жизнь кажется тебе лишь игрой из которой ты, несомненно, выйдешь победителем.       — Это отличная идея, — с неожиданным энтузиазмом откликнулся я.       — Я рад, что тебе нравится.       — Да, очень.       Я открыл пачку и закурил, глядя на огни города, проносившиеся за окном, один за другим приближавшиеся и удалявшиеся, и надеясь, что вечер пройдет как можно быстрее. Энтузиазм, испытанный мной мгновение назад уже улетучился, но я уже привык к тому, что счастье только касалось меня, но надолго не задерживалась.       Я молча разглядывал знакомый пейзаж, окружавший нас, потом принялся изучать свое отражение в оконном стекле, это лицо больше не было похоже на мое лицо, казалось, все эти внутренние изменения и переживания, изменили меня и внешне.       Взгляд потускнел, глаза опухли от слез и бессонных ночей, губы плотно сжаты в болезненной гримасе.       Это по-прежнему был я, только постаревший на десять лет, буквально за шесть дней.       Я отпустил свои мысли в свободный полет, пока понемногу не соскользнул на сидении, веки с каждой секундой становились все тяжелее, я понял, что заснул, когда перед моим внутренним взором всплыли образы моих друзей, какие-то воспоминания, отрывки моих приключений.       Но ОН не покидал меня никогда, даже во сне. Сопровождал меня, наблюдая за мной на расстоянии, будто ангел-хранитель, не говоря ни слова, не притрагиваясь, не приближаясь. Оставался постоянно на виду, что еще больше заставляло чувствовать, как сильно мне его не хватает. И, когда я пытался приблизиться, чтобы поцеловать его или хотя бы обнять, он испарялся, растворяясь в воздухе.       И не было большего горя, чем видеть перед собой то, в чем ты нуждаешься больше всего на свете и не иметь возможности дотронуться до этого.       Даже сны не спасали меня.       Впервые за эти дни я уснул на четверть часа, может, минут на двадцать, пока посторонний голос не вернул меня к реальности.       — Ты уснул с сигаретой во рту, знаешь? — спросил Маттиа, протягивая мне руку, чтобы помочь встать.       Я лишь кивнул, еще не до конца сбросив с себя оковы сна, поражаясь тому, насколько громкая музыка доносится из клуба. Меня практически силой затащили внутрь, где музыка стала еще сильнее, люди танцевали, толкались, распивали свои напитки, опасно размахивая ими вокруг меня.       За доли секунды я вдруг почувствовал, что снова вернулся в тот июнь, когда мы с Маттиа, прячась от родителей, впервые решили пойти на дискотеку, потому, что все наши одноклассники уже бывали там и мы не хотели оставаться в аутсайдерах.       Всю неделю, предшествующую этой субботе, мы провели, фантазируя о том, что увидим, тщательно продумывая каждую деталь, соображая, что именно соврать родителям, чтобы нас не поймали на лжи. Мы даже раздобыли поддельные документы.       Все было идеально.       Только вот эта неделя состояла сплошь из бесконечных дней, заставлявших думать, что суббота далека как никогда. Потом, этот вечер, конечно, настал и, может из-за слишком завышенных ожиданий, а может из-за приукрашенных рассказов друзей, он не показался нам таким уж потрясающим. Мы болтались там до трех утра с бокалами в руках, пытаясь слиться с толпой, двигаясь с ней в такт, но вместо этого казались там абсолютно неуместными.       Мы так и не решились подкатить ни к одной девушке, а музыка была отвратительной. Невероятно, но лучшее ощущение за весь вечер для нас было выйти из этого клуба, сесть на наши скутеры и ехать, осознавая, что сейчас мы свободны как никогда раньше.       Все это приобрело одновременно сладкий и горьковатый привкус, типичный для любого первого раза.       — Будто в детский сад пришли, — орал Маттиа, пытаясь перекричать музыку.       — В свое время о нас тоже так думали.       — Ну нет, мы не были такими мелкими. Этим по сколько? Четырнадцать? Ну максимум пятнадцать. А тебе тогда уже семнадцать стукнуло.       — Да, знаешь, я был намного старше них, — отшутился я. — Но, что правда, то правда, мы значительно увеличиваем средний возраст в этом помещении.       — Ладно уж, не будем мешать им развлекаться. Что тебе взять в баре?       — Пиво.       — Годы идут, а ты все тот же и не изменишься никогда.       — Ой, это только ты у нас строишь из себя утонченную персону. Давай иди бери уже что-нибудь, я пока найду где нам сесть.       — Спасибо, мне, как всегда, достается самое трудное.       Я хлопнул его по плечу и он растворился в давке перед барной стойкой, что дало мне понять, что увидеть его в ближайшие минут двадцать мне не суждено. Хотя, в целом, возможность остаться в одиночестве и снова вернуться к своим тягостным мыслям меня совсем не расстраивала. Было трудно находиться где-то вне дома и делать вид, будто все в порядке, когда на самом деле внутри ты продолжаешь рушиться. Сложно было выглядеть спокойным, как и все окружающие, когда внутри тебя бомба замедленного действия, готовая взорваться в любую минуту.       По правде говоря, мне было сложно находиться вне дома, в месте, где я не был отдан на растерзание своим страданиям, потому что каждая слезинка была бы подвержена осуждению со стороны окружающих.       Я не чувствовал себя на равных с остальными, с их счастьем, спокойствием, которое читалось в их глазах, на их лицах, везде.       В каком-то смысле, я чувствовал себя даже хуже, потому, что мне не удалось сохранить те немногие вещи, которые скрашивали мою жизнь, потому что теперь мне даже не хватало смелости пойти и все исправить.       И чем больше я кружил в поисках подходящего места, где могли бы сесть мы с Маттиа, тем больше у меня кружилась голова от слишком громкой музыки и от невыносимо тяжелых мыслей. Часть меня надеялась, что я не найду для нас место, мы быстро устанем и вернемся домой раньше, чем предполагали, что мне не придется проводить вечер в этом нечеловеческом хаосе.       Но пришлось мне забыть об этой надежде, потому что в итоге в одном темном углу я все-таки нашел среди столов два свободных места, которые я и занял, хотя мое желание оставаться в этом месте стремилось к нулю.       Я должен был сделать это для Маттиа, который пытался приободрить меня, отвлечь от разрушающего меня горя.       Дожидаясь его, я решил проверить, не звонил ли мне Эрмаль, вдруг я не услышал вызов, но, разблокировав телефон и не увидев ни одного пропущенного звонка, я сунул его обратно в карман, чтобы сохранить оставшийся заряд на случай, если он вдруг решит позвонить.       На случай, если он решит спасти меня.       Я принялся разглядывать окружающую меня обстановку, всех этих подростков на танцполе, растерянных и смущенных мальчишек, подпирающих стены, совсем как мы с Маттиа в наш первый приход сюда. Потом мое внимание привлекла парочка, более или менее одного со мной возраста, сидящая на диване недалеко от меня. Очень красивый парень, влюбленно глядел на девушку блондинку, при этом в его взгляде мелькал страх, будто он сомневался, что она тоже любит его. Они целовались и обнимались так, будто это последний день в их жизни, или они встретились после месяцев переписки, мимолетных встреч, недосказанных слов, или просто рады счастливой возможности провести этот вечер вместе. Кто знает, какая у них история.       Они продолжали целоваться еще некоторое время, пока девушка не отстранилась, чтобы погладить его по волосам, а потом начала оглядываться.       Наши взгляды встретились и я вздрогнул.       Я не мог поверить.       Это не могло быть просто совпадением, будто вся жизнь обернулась против меня, чтобы меня разрушить.       Клаудиа…