— Ответ пришел, — пробурчал Икабод Крейн утром одного из последующих дней, разворачивая письмо с чашкой кофе. Еще две жующие физиономии отвлеклись от тарелок и воззрились на него.
— По поводу? — Катерина отложила вилку, а Гэн потерял интерес и вернулся к поеданию котлеты.
— Я писал в штаб, — пояснил тот. — Они сказали, что смогут принять нас только через неделю. А потом еще черт знает сколько продлится слушание…
— Неделю? Но мы не можем держать Мэри взаперти тут неделю, она непременно может что-нибудь вытворить!
— Может, — не стал спорить Икабод, отхлебнув еще крепкого кофе, от которого у него свело скулы. — В любом случае, Гэну придется поехать. Он может быть важным свидетелем.
— А если его упекут за решетку?
— Не упекут, это уже наша задача. Хотя я не исключаю, что могут чисто в воспитательных целях подержать пару дней, ибо у него тоже рыльце в пушку. Правда ведь, Всадник, а?
Каен понял, что обращаются к нему, поднял голову и согласно покивал, давая понять, что слушает и участвует в диалоге, но на самом деле же либо о чем говорилось, он не понимал, либо не хотел слушать и воспринимать.
— Ну и какой из него свидетель в таком случае? Проще трупы расспросить, — Катерина нахмурилась и зачерпнула вилкой еще немного картошки, после чего прервалась на еду. — Он не поймет ни слова, что ему скажут, и ничего не сможет сказать в свою защиту!
— Ну вот у нас и будет неделя, чтобы решить эту проблему, — сварливо сказал Крейн, сворачивая письмо в трубочку. — Глядишь, обучится чему-нибудь, кроме как кроликов жрать и бухтеть по-немецки.
Каждый раз, когда Катерина вступалась за Каена, констебль испытывал приступ ревности и раздражения, что было его характеру не свойственно. Позже ему становилось стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Если Катерина говорила что-то приятное о Всаднике или вовсе становилась на его защиту, у него в душе все бурлило, и хотелось немедленно треснуть Всадника по голове. Чтоб не зыркал своими синими глазенками! У-у-у! Наглый, лохматый, здоровый, как лось! Икабод поспешно вытер руки и покинул кухню, чтобы не сорваться и в действительности не огреть Каена по лохматой башке. О том, что об его дубовую голову он, скорее всего, сломает руку, он не задумывался.
Катерина же испытывала смешанные чувства. Да, она боялась за судьбу Гэна, заодно ей и хотелось, чтобы вся муть с судом и следствием решилась как можно быстрее, но вместе с тем она радовалась, что проведет еще неделю с Каеном под одной крышей.
И вот потекла эта неделя, счастливая и грустная, стремительная и тягучая. За эту неделю во всем доме ван Тассел произошли значительные изменения. Во-первых, больше всего в глаза бросалось то, что все было увешано объявлениями. Таблички начали висеть с первого же дня, и все пополняли свой ассортимент. К четвертому дню записками было увешано каждое помещение. Если мы оглянемся, то увидим первую табличку, висящую прямо возле двери, так, чтобы на глаза попадалась.
Сырое мясо в доме не есть!
За ней следовала другая, схожая, и располагалась она ближе к кухне:
Кости на пол не бросать!
А потом еще, одна из самых веселых, у входа:
Входить в дом только через дверь!!!
В кабинете, коридоре и комнате Икабода были такие:
Книги без разрешения не брать!
Грязные сапоги оставлять на пороге!
Об дверные косяки спину не чесать!
Еще раз бросишь уздечку на стол!..
Видимо, имелось в виду, что того, кто уздечку бросит на этот несчастный стол, всю в конских слюнях и волосах, этой же уздечкой и придушат во сне. И кажется, мы уже знаем, кто завел такую пакостную привычку, приудившую повесить даже такую абсурдную записку.
В большом зале, где Балтус вместе с Мэри устраивали бал, висела такая надпись, самая любимая:
Исполнение музыки на скрипке(особенно в стиле кота с прищемленными яйцами) ТОЛЬКО с 12.00 до 17.00!!!
Именно это правило никогда не соблюдалось, а точнее, всегда нарушалось. Несмотря на то, что каждый запрет или предупреждение были писаны на двух языках, (хоть на немецком и весьма коряво), периодически какие-то из них игнорировались. Но вот запрет на игру на скрипке нарушался с завидной регулярностью. И что больше всего бесило «вожака стаи», которым всецело считал себя Икабод — Катерина в этом Всаднику потакала.
Эти двое часто устраивались вдвоем поиграть. Одна на рояле, второй пиликал на скрипке. Икабоду с раздражением пришлось признать, что каеновская музыка ему нравится, но когда тот пиликал целый день, и, что хуже всего, Катерина либо составляла ему компанию, либо восхищенно ахала, Крейн это выносить не мог. Вот и сегодня уже полчаса как пора было перестать, а Всадник все водил смычком по струнам. Констебль пытался сосредоточиться на работе — ему предстояло еще подготовить кучу отчетов и доказательств, но даже подушкой приглушить звуки скрипки было невозможно.
— Пол шестого уже! — рявкнул Икабод, приоткрыв дверь. — Скажи ему, чтоб перестал!
Всадник в ответ на это возмущение чисто из вредности начал играть еще громче и быстрее. Он перешел на какой-то ирландский марш, быстрый, требовательный, разжигающий огонь в крови.
— Я кому сказал! — Икабод вцепился в ноющую голову. Делать что-то от усталости становилось невозможным, и он решил почитать. Унялся бы только этот проклятый Всадник!
Ответом ему стал негромкий женский смех. Затем все на какой-то миг стихло, после чего раздался стук каблуков по лестнице. Икабод не выдержал и выглянул. Гэн и Катерина спускались вниз: Катерина вела улыбающегося Всадника за руку.
— Вы далеко? — Икабод недовольно упер руки в боки.
— Пойдем погуляем, — Катерина подмигнула ему и улыбнулась Гэну. — Чтобы тебе не мешать…
И она дальше потащила гессенца за собой, как барашка на веревочке. Тот покорно потопал за порог. Хлопнула дверь. Еще немного англо-немецкого бормотания, и Икабод наконец получил покой.
Катерина и Гэн, посмеиваясь, рысцой бежали к речке. Они посидели спокойно и молча какое-то время, а потом Всаднику захотелось играть: он зачерпнул немного воды и побрызгал в девушку.
— Гээээн!.. — игра принята. Оба уже брызгаются, как дети малые. Катерина периодически зависала, любуясь довольным Каеном. Взгляд ее не мог оторваться от хитрой улыбки тонких губ, блестящих льдистых глаз, длинного шрама, пересекающего бровь, ровного поцарапанного носа… А волосы какие пушистые! Как хочется погладить! Да и вообще всего этого Всадника ей хотелось потрогать, обнять, насладиться тем, что он такой приятный и теплый на ощупь…
Катерина смотрела на него, изнывая от желания прижать к себе, но она не смела. Хотя он раз ей удалось его обнять, но уверенности в том, что это получится безнаказанно снова, у нее не было. На ночь она совсем перебралась к Каену, но ночь была другим временем — тогда ласкать обнаженные плечи спящего Всадника было можно, а еще можно было ждать от него чего-то в ответ. Ночь была ласковой, пьяной, а день — суровым и трезвым, наполненный незримыми, но всевидящими свидетелями этих запретных прикосновений.
Катерину никогда не покидало чувство, что быть нежной к Каену нельзя. Чувство это днем усиливалось, подогревалось ревностью ее друга, а ночью ослабевало, бросало поводья и уступало место противоположному.
Ночью ей даже казалось, что у Всадника к ней похожие чувства, похожая симпатия. Днём же она боялась лишний раз его трогать — он был в разы суровее, молчаливее, меньше улыбался и редко шёл на контакт. Сейчас, однако, он был весел и доволен — даже совместная игра не радовала его так. Играл он обычно печально. А тут аж складочки появились, заблестели глаза! Все вокруг для Катерины померкло, только осталось одно желание обнять, прикоснуться, впихнуть в своё сердце это существо, этого покалеченного жизнью человека!
Гэн пощелкал у неё пальцами перед носом. Девушка моргнула. Каен опять захихикал.
— Was hast du aufgehängt?
— Поговори со мной, — быстро сказала девушка и подсела к нему поближе. Всадник неожиданно смутился и отвел глаза. — Поговори, ну пожалуйста.
Каен взял свои рисунки и набросал картинку со своей фигуркой и кучей знаков вопроса. Девушка жестом попросила у него листы и карандаши, после чего неуклюже нарисовала их с Гэном и набор чёрточек между ними, изображающих звуки. Потом она немного подумала и добавила рисунок, где она подалась вперёд, одно ухо у неё больше, а Всадник рядом сидит с открытым ртом и черточками.
Настоящий гессенец опять негромко рассмеялся, после чего непонимающе воззрился на неё: они и так общаются с помощью бумаги, чего ей ещё надо?
— Мне нравится тебя слушать, — она поманила его к себе, приглашая говорить, но вместо этого Каен молча подался вперёд.
Как близко, очень близко!
Катерина внутри вся вздрогнула, у неё екнуло сердце, и потянуло, закрутило её непреодолимое желание тоже податься, потянуться к нему, и… и…
О, ужас! Что происходит с нею?! Хочется, хочется поцеловать его, этот главный кошмар Сонной лощины! Он, жуткий и неестественный, ободранный и изуродованный, абсолютно некрасивый, пугающий, для нее вдруг самый лучший, самый нежный! Именно с ним хочется быть рядом, ласкать, гладить его тело, словно пытаясь насытиться им, никуда от себя не отпускать!
Девушка густо покраснела и опустила глаза. Всадник встревоженно муркнул и потрогал её за плечо. Он её словно бы обжег: она вздрогнула и повернулась, мельком отметив с волнением, что он продвинулся ближе, и теперь его тёплое бедро касалось её собственного. Он стал к ней клониться, обвивая руками, и Катерине вдруг показалось, что это все сон, сладкий сон: сейчас она проснется и увидит, что нет рядом никакого Всадника в самом ласковым его виде, а только Икабод, чьи объятия стали казаться удавкой, а поцелуи в щеку и шею чем-то мокрым и мерзким вроде болотной жабы.
Из-за своих мечтаний Катерина упустила момент, как Гэн сгреб её на руки. Девушка взвизгнула, а Каен, посмеиваясь, поднялся, разулся на ходу, вошёл в воду и снял с Катерины обувь, после чего, поддержав немного, поставил вскрикивавшую девушку в воду.
— Все, все, Гэн, отпусти… Ой, какая вода! А внутри нет битого стекла? Как думаешь, там нет стекла? А змея? Там есть змея? — щебетала девушка, радуясь тёплой воде, но при этом волнуясь, как бы не пропороть обо что-то острое босую ногу. Взбудораженно бормоча, она сделала пару шагов в воде вслед отошедшему гессенцу, но ноги у неё заскользили, и она, падая, ухватилась за всадниковый локоть.
Тот повернулся и хитро ухмыльнулся, блеснув глазками, после чего помог встать. Они побродили какое-то время, и начали снова играть. Игра кончилась тем, что Катерина, убегая на берег от расшалившегося Гэна с его брызгами, плюхнулась-таки в воду. Всадник заржал, как конь на выгоне, после чего поспешил на помощь. Рывком он выдернул девушку из воды. Сорвал с себя сюртук и рубашечку, закутал Катерину, вынес на руках на берег и осторожно усадил. Подтыкая со всех сторон камзол, Всадник не выдержал и опять расхохотался.
— Alle Beute nass! — ржал Всадник, на миг оторвавшись, чтобы вытереть глаз.
— Чего ты смеешься? — с ноткой обиды спросила девушка.
— Жопа… Сплошное пятно воды! — коряво перевел Каен, но ему от этого стало только смешнее. Он сел рядом и хохотал в полный голос, сам себе дивясь — давно так не смеялся. Лет двадцать, может, даже тридцать — не плакал и не ржал. А тут вдруг, как прорвало. И вроде ерунда — подумаешь, девчонка села в лужу, платье мокрое. Но ему было смешно, причем так, будто ему рассказали самую лучшую шутку, которая заставит хохотать даже отъявленного скептика.
Катерина растеряла остатки обиды, удивленно наблюдая, как тот заливисто смеется, и даже сама начала улыбаться в ответ. Всадник подсел рядом, повернул девушку спиной к солнышку, приобняв за плечи. Она сначала мелко подрагивала, потом согрелась. От прикосновения львиной лапы Каена ей было вдвойне приятнее, поэтому Катерина, улучив момент, положила голову ему на плечо. Всадник через какое-то время стал покачиваться и напевать что-то грустное.
Погода стала портиться, небо потускнело, словно подстраиваясь под его настроение. А Всадник продолжал напевать, будто пытаясь убаюкать Катерину.
— Nimm mein Herz, nimm meine Seele, heile meinen Artz…
Первые капли дождя коснулись их лиц.
— Gehen wir nach Hause? — неуверенно спросил Гэн, перестав напевать. Катерина условно поняла, о чем он, услышав знакомое слово*, но уходить ей не хотелось, и она недовольно укнула, давая понять, что хочет остаться. Каен возобновил напевание и покачивание, только качался он уже вправо-влево, а не взад-вперед, и мотив у песенки был другой.
— Ich werde bald sterben, ich gehe für immer…
— Почему ты такой печальный? Все время грустный и редко улыбаешься, — неожиданно для себя спросила Катерина, хотя нарушать иддилию ей не хотелось. Тем более, что гессенская рука невольно поглаживала ее. Ей на какой-то миг пришло вдруг в голову, что они выглядят любовной парой.
Эта мысль устыдила ее, и одновременно сделала теплее на сердце. Почему ей так хорошо, когда он рядом, он, прекрасный и отвратительный одновременно, дикий, необузданный, и при этом такой внимательный к ней? Ах, да ни за какого принца на свете она не променяет его! Даже Икабод разочаровал ее — трусливый, порой проявляющий ревность, а иногда до жути холодный. Нет, она не собиралась спорить с дикостью, отчужденностью и нелюдимостью, которые присутствовали в характере угрюмого Всадника. Но вместе с ним была какая-то непоколебимая твердость духа, мощь и сила, причем духовная куда больше, чем физическая. Да, многие осмеяли бы ее, увидев, с кем она обнимается с глуповатой улыбкой. Пусть он, этот изуродованный войной и невесть какими бедами человек, но он, кажется, самый надежный.
Дождь стал ощутимо капать, шлепая холодом по лицам. Гэн опять закивал в сторону дома. В этот раз Катерина согласилась с ним, однако, когда они приблизились, он внезапно оставил ее, (перестал придерживать за талию, что девушку безмерно огорчило), а потом вдруг вскочил и ловко, как обезьяна, забрался в окно своей комнаты на втором этаже.
— Тебе же сказали в дверь входить, — прошипела Катерина, сурово зыркнула на Каена, который посмеивался в оконном проеме, и на цыпочках прошла по лестнице на второй этаж. — Зачем ты влез в окно? — недовольно спросила она, когда скользнула в гессенское логово.
Всадник, как всегда, принялся изображать на бумаге ответ. И по рисункам его выходило, что вроде как им не стоит вместе лишний раз мозолить глаза Икабоду, который будет недоволен.
— Ну, да, логично.
Нет, не выходило на него злиться. Даже когда он нарушил очередной запрет и принялся чесаться спиной об дверной косяк. Причем знает, гад, что нельзя: Всадник осторожно так, бочком подкрался к двери, задрал рубашку и стал чесаться, как медведь об елку — сначала медленно, а потом сильнее и быстрее, так, что стена начинала шататься, а вместе с ней и шкаф с дорогими вещами, в особенности чайным сервизом. Это, кстати, и была главная причина запретов.
— Гэн, нет! — Катерина сделала страшные глаза. Каен в ответ — хитрые, и продолжил толкаться. — Иди сюда сейчас же! — она зашипела и стала знаками приманивать его.
— Опять он чешется?! — недовольный вопль из кабинета констебля сотряс этаж не меньше, чем толкания Всадника. — Скажи ему прекратить! У меня стены шатаются!
— Гэн! — Катерина стала приманивать его еще активнее, знаками давая понять, что сама его почешет. Вредный Всадник теранулся еще пару раз, чисто чтобы нагадить, и сдался, причем вид у него был такой, ладно, мол, так уж и быть. Он сел на край кровати с крайне довольным видом, а девушка начала драть коготками ему спину, от волнения нарочито сильно. Черт, еще бы не хватало, чтобы Икабод зашел, вот будет картина! Опомнилась она только когда гессенский рык стал недовольным от боли, после чего стала гладить спину и разминать плечи чуть нежнее. Каен расслабился и выпрямился. Ласка была ему приятна, и он обнаглел до того, что улегся на кровать, требуя и дальше его нежно трогать кончиками пальцев, осторожно проводить коготками по спине и делать множество других приятных вещей. Чуть позже Каен подозрительно обмяк и уже не постанывал от удовольствия, не дергался, понукая делать ему приятно еще и еще, а замер и стал мерно дышать.
— Эй, ты что, спишь?! — Катерина наклонилась к нему. Гессенские глаза блестели синими щелочками. Каен был умиротворен, и, похоже, двигаться и вставать не собирался. Синие щелочки исчезли — закрылись глазки.
Но желание поцеловать Всадника, покинувшее было её, навалилось снова. Как зачарованная, Катерина смотрела на будто бы вырезанные из скалы скулы, впалые щеки и при открытые губы, про которые ей трудно было сказать, полные они или тонкие, но которые притягивали её, как сладкое осу. Но нет, она, наверное, никогда не решится… Страшно, страшно лишний раз даже погладить его, когда он не просит! Он ведь такой неприступный.
Катерина устала бороться с искушением и ушла, чтобы не тревожить Гэна. Однако он её все равно начисто лишил покоя: читать девушка не могла, текст не желал идти в голову — место там было занято Всадником Каеном. Но очень уж интересно и любопытно: спит он ещё? Чего ж его вообще так тянет спать… Катерина не выдержала: отложила книжку и на цыпочках прокралась к его двери, после чего приложила к оной ухо.
Нет, вроде не сопит.
Она несмело отворила дверь и заглянула. Всадник сидел, вытянувшись, на постели и читал. Взгляд девушки тут же уцепился за белые руки, отметил, как красиво тонкие бледные пальцы, жилистые и мощные, с крупными суставами и сетью похожих на веревок вен, держат книгу, прижимают бумагу. Провести бы своей рукой по этой коже! А может, по торчащим черным волосам? Или по щечке? О да, лучше бы по щечке! Ах, не дастся, он не дастся!
Юная леди ван Тассел замерла на пороге. Льдистые глаза Каена вопрошали: что ты стоишь, мнешься? Наконец Гэн не выдержал и кивнул ей, приглашая присесть. Девушка осторожно примостилась на краю кровати. Всадник отложил книгу и вдруг на четвереньках пополз, пополз к ней, встал рядом, лицом к лицу, как кошка, изучающая человека.
Все существо Катерины внутренне содрогнулось от его близости, такой желанной и такой непозволительной, и она неожиданно почувствовала что-то странное в самом потайном своём месте, что-то сладкое и болезненное, пугающее и влажное!
Ужас, ужас!
Целоваться, хочется целоваться! Ну же, глупый! Я никогда по-настоящему не целовалась! Обними же хоть, обними меня, Всадник! Неужели ты не понимаешь, что я чувствую?
Сердце девушки буквально кричало это, но вслух она ничего сказать не посмела.
Всадник вопрошающе посмотрел на неё, как внимательная собака, что слушает команду. Что же ей делать?
Тянущее ощущение у нее между ногами усилилось. Она никогда ничего подобного прежде не испытывала!
Катерина пристыженно повесила голову. Всадник встревоженно муркнул и подсел, всё-таки подсел почти вплотную к ней, обнял, обнял за плечи! Катерина уткнулась ему в плечо и задумалась.
Это ли любовь? Или же просто… плотское желание?
Как бы то ни было, всей душой Катерина чувствовала, что тяготеет ко Всаднику, и сопротивляться этому новому для неё чувству ей все труднее
