Магнолия.

      Основательница Хвоста Феи чувствует знакомую, до дрожи в руках и боли в груди родную магию за спиной, золотая нить — олицетворение магии, словно ласковый зверь, ластится к ее ногам, оплетает, поднимаясь выше и выше, мягко рассыпаясь в детских ладонях. Мавис сглатывает ком в горле, мотает головой, силясь отогнать непрошеные воспоминания, и распрямляет плечи, смотря куда угодно, но не оборачиваясь назад. Вермилион смотрит на ладонь, где золотыми лепестками распускается прекрасная магнолия. — А ты не изменилась, Мавис.       Зрачок зеленых, словно молодая трава, глаз расширяется от одного лишь осознания мягкого голоса за спиной, длинные ресницы помогают сморгнуть непрошеные сейчас слезы, но также трепещут, бросая на щеки причудливые тени. По-детски пухлые, бледные губы дрожат, уголок их приподнимается в грустной, ностальгической улыбке, а ладошка сама собой сжимает цветок, оставляя лишь магическую пыль. — Ты тоже, Люси-сан.       Блондинка за ее спиной тихо смеется, прячет улыбку за мягкой, по-прежнему нежной ладонью, приближается ближе на шаг и поднимает голову, устремляя взгляд на нее. — Ты забыла правила этикета, которые я тебе преподавала? — голос наполнен иррациональном для такого случая весельем, Мавис буквально чувствует искрящуюся вокруг магию. — Нельзя сидеть спиной к тому, кто разговаривает с тобой.       Вермилион понимает, что Люси-сан просто шутит и недовольство в ее голосе — наиграно, но у Мавис душа разобьется на сотни осколков, если сейчас, прямо в этот момент она не заглянет в такие родные, на столько времени потерянные для нее глаза.       Она спрыгивает с дерева легко, левитирует в воздухе, будто специально продлевая это мгновение. Приземляется на мягкую траву, чуть приподнимаясь на носках и судорожно вдыхая, комкая подол платья и лишь на секунду задумывается, перед тем, как повернуться и впиться взглядом в забытые многие десятилетия назад, потерянные во времени и в душе черты лица. — Так-то лучше, — красивые губы складываются в улыбке, такой-же доброй, теплой и красивой, как и их обладательница. Блондинка приближается еще на шаг и слитным, гибким движением опускается на колени, распахивая объятия. — Ты все такая же непоседа, малышка.       Мавис сглатывает слишком тяжело для человека, у которого только что исполнилась мечта многих десятилетий. Она подходит к ней неуверенно, словно боясь исчезновения девушки, смотрит неуверенно и печально, но в глазах полыхает невиданный огонь радости и счастья, делая их еще ярче. Люси улыбается все так же, смотрит ласково и нежно, словно на родную дочь, а Вермилион вспоминает, почему же так любит свою наставницу.       Она бросается в объятия, наплевав на все, с головой окунаясь в прошлое, чувствуя влагу на щеках и собственное судорожное дыхание. Люси гладит ее по спине, успокаивает, как раньше перед сном, утыкается в макушку, шепчет что-то ласковое и милое. А Мавис не может вспомнить, когда в последний раз была так счастлива. — Ну, что ты, малышка? — Хартфилия тихо смеется, гладит девочку по волосам, пока та пытается успокоиться. Блондинка шмыгает носом совсем как ребенок, и кажется, что нет никакой великой основательницы гильдии хвостатых. — Чего ты плачешь? — Люси-сан, ты совсем не изменилась, — бурчит Вермилион, отстраняясь и вытирая подступившие слезы. — Совсем не умеешь быть серьезной.       Блондинка хохочет, но в глазах — грусть и отголосок прожитых лет, карие глаза все так же ярки, но они больше не сверкают, как это было раньше, еще во времена Ишгара, где они жили в Драгнове. Мавис с затаенной где-то в глубине души ненавистью понимает, что основанная ею гильдия, Хвост Феи, лишь убивает Хартфилию, не позволяя ей использовать свои силы на максимум. Она заставляет ее останавливаться, когда это не хочется, когда силы хотят и просятся наружу, моля о высвобождении. Хартфилия такая же великая волшебница, как и многие столетия назад, такая же умная и хитрая, жестокая к своим врагам и милосердная к друзьям. Как и когда-то, в ней не видят той силы, не видят разрушений, что она может причинить.       Мавис грустно улыбается, понимая, что столь огромный срок не повлиял на Люси практически никак. Да, она стала заклинателем Духов, вновь встретилась с теми, кого когда-то лично провозгласила Хранителями Неба. Хартфилия все такая же, лишь в глазах невиданная доселе грусть и желание броситься вслед одному темному магу, чтобы хорошенько врезать за то, что когда-то уже бросил, оставил одну. — Неправда! — праведно возмутилась на такое заявление блондинка. — Я всегда серьезна! — Вспомни, как ты пыталась отравить Юрия за то, что он пролил что-то с твоего стола! — Тц, — Люси незаметно закатила глаза, чувствуя, нежели видя, как Вермилион сверлит ее насмешливым взглядом, — ты прекрасно знаешь, как важны такого рода препараты для некроманта. А он разлил очень важный ингредиент! Я его месяц искала по всему Ишгару! Мавис рассмеялась. — Зато мы узнали, что у него аллергия на персики. — Да ты ведь об этом знала! — Вермилион, взмахнув рукой, улыбнулась. — Он два дня не мог нормально дышать. — Да, — Люси неожиданно грустно улыбнулась, поправляя свою короткую юбку, — вот это было время.       Мавис вспоминает, что раньше Люси никогда так не одевалась и не позволяла одеваться так ей самой. Весь гардероб наставницы состоял из длинных плотных платьев с разрезами до бедер, темных бридж до колена и удобной обуви на толстой подошве. В такой одежде она чувствовала себя, словно во второй коже, могла переносить огромные расстояния и при этом выглядеть на все сто.       Раньше Люси никогда не позволяла себе одеваться так, как одевается сейчас. Она не терпела тех, кто смел оголяться больше, чем было тому положено, ее раздражали платья с огромным вырезом, которые любили носить светские девушки, корсеты, которые эти самые девушки затягивали до хруста ребер. Люси никогда не подстраивалась под кого-то, была сама себе на уме и всегда, всегда, несмотря ни на что была в полной боевой готовности.       Сейчас она не выглядела как тот великий некромант, которого боялись все близ стоящие деревни, к которому обращался сам король, в надежде защитить Ишгар. Ее и раньше-то было трудно принять за темную волшебницу, лишь один взгляд которой заставлял трястись врагов и падать в ноги, моля о пощаде, а сейчас, когда, кроме короткой юбки и яркого топика, на ней ничего нет, Мавис не может понять: — Зачем?       Голос дрожит. Глаза блестят от непролитых слез, а во рту сухо. Мавис смотрит прямо в глаза девушки, надеясь найти хоть что-то от прежней Люси. И находит.       Любовь и верность. Любовь и верность тому, кто когда-то уже предал, ушел, оставляя одну погибать в собственных чувствах. Кто, несмотря на свое разрывающееся сердце, ушел на другую сторону, становясь противником, врагом, гонясь за силой и мощью.       Вермилион видит. Видит и понимает, что те чувства к нему не ушли — они до сих пор в сердце, жестко спрятаны за стеной мрамора. Куда не пройдет лучик солнца, куда не дойдет доброе слово. — Я… — Люси запинается на полуслове, сглатывает, не ожидая этого вопроса. — Я не смогла.       Не смогла простить, не смогла забыть. Просто не смогла и никогда не может понять, почему же он это сделал, почему ушел, когда мог остаться. — Мы встречались с ним, — Вермилион садится рядом, прямо на траву. — Перед тем, как Пречт стал мастером. — И как? — Люси усмехается, на руке расцветает черными лепестками магнолия. — Голод смерти, да? — Мавис качает головой. — Все доброе, что когда-либо было в нем, умерло, погибло. Он настолько погрузился в эту тьму, что не видит за ней света. — Он всегда был таким, — грустная улыбка трогает ее губы и она, судорожно вздыхая, сжимает руку в кулак. — Глупым, самонадеянным и берущим на себя слишком много. Никто бы не прогнал его тогда, но он настолько испугался своей силы, что сбежал, как последний трус, виня себя. — Останься он с тобой… — Когда он получил голод смерти, то это должна была быть обычная черная магия, не более того, — Хартфилия зарывается в волосы руками. — Она брала свое начало от его эмоций, от его боли после потери брата и родителей. Он сам попросил меня об этом, а я не смогла ему отказать. Идиотка. — Люси-сан, — Мавис качает головой, прижимается к ней, как ребенок, — ты знаешь, что твоей вины тут нет. — Останься он со мной, я бы смогла контролировать его силу. Смогла бы ограничить ее, помогла бы подчинить себе, не прибегая к таким разрушениям. — Он сам выбрал этот путь, Люси-сан. — Именно сам, — Хартфилия смотрит на свою протеже и улыбается. Почти как раньше, погружаясь в этот омут воспоминаний.       Мавис смотрит на нее и понимает, что ни черта наставница не изменилась. Все такая же несгибаемая, твердая в своих убеждениях, жестокая к своим врагам. Хорошо, думает Мавис, что никто из гильдии не знает, какой на самом деле может быть это солнце, какими обжигающе-холодными могут быть его лучи, когда злость и ярость одолевает разум.       Ее магия все та же, пусть никто этого и не понимает. Пусть раньше все помнили, что на окраине Драгнова живет великий некромант того времени, то сейчас, столько столетий спустя, никто уже и не вспомнит, какой на самом деле является милая девушка с яркой и ясной улыбкой. И, наверное, это хорошо.       Мавис провожает ее на продолжение испытания, прекрасно зная, что Люси известно местоположение ее могилы. Блондинка улыбается Кане и счастливо смеется, идя с ней вровень. Мавис прикрывает глаза. И все-таки, какая ирония. Благородство, настойчивость. Магнолия, да?