***
Утром Кэт распоряжается, чтобы новая видеоигра ждала Картера дома, когда он вернётся из школы. Затаив дыхание, она едет на работу — и с каждым поворотом ждёт, что что-то изменится, готовится увидеть что-то волшебное среди привычной повседневности. Ничего не происходит. На следующий день увольняется Дипти. Она дрожащей рукой протягивает Кэт заявление об уходе. — Простите меня, — повторяет она как минимум трижды. Кэт терпеть не может извинений, но настроена благодушно, поэтому просто отмахивается от них. — Эта работа тебе не подходила, — говорит она твёрдо. — Свяжись с отделом кадров, пусть подыщут тебе замену. А до тех пор останешься здесь, и я, может быть, найду время, чтобы написать тебе рекомендательное письмо. Дипти взрывается потоком благодарностей, что очень раздражает. Кэт сделала для неё больше, чем для двух предыдущих ассистентов, но те были некомпетентны, и Кэт сама их уволила. Предъявлять высокие требования не значит быть жестокой. Кэт знает, что, будь она мужчиной, никто бы не шептал за её спиной обвинения, от которых Дипти теперь так нервничает. Кэт запрещает себе думать о столь унизительных мелочах жизни и освобождает в расписании время для собеседований с кандидатами, которых пришлёт отдел кадров. Ничего волшебного не вторгается в повседневную рутину до следующей среды, когда дверь кабинета открывается и показывается голова Дипти. — Мисс Грант, пришла ваша 10:15, — говорит она. Кэт глубоко вздыхает, потому что до сих пор собеседования нагоняли на неё одновременно разочарование и скуку. — Пригласи её, — с лёгкой досадой говорит Кэт. Голова Дипти исчезает, и через несколько минут Кэт слышит, что кто-то вошёл в её кабинет. Она поднимает указательный палец, жестом прося подождать, и не отводит глаз от монитора, пока заканчивает уничижительное письмо для арт-отдела. Отчасти этот жест — проявление власти, но в основном — нежелание потерять ход мысли и тем самым испортить особенно едкий оборот речи, только что пришедший в голову. Когда Кэт наконец поднимает взгляд, перед ней стоит ласково улыбающаяся Кара. — Доброе утро, мисс Грант, — говорит она и протягивает руку. — Меня зовут Кара Дэнверс. — Ты моя 10:15? — скептически спрашивает Кэт. Она хотела толкового помощника — и, надо полагать, существо, затерянное в веках и обладающее великими силами, в определённом смысле толковое. Но Кэт скорее имела в виду кого-то, кто умеет быстро и грамотно регистрировать документы. Кара кивает, и Кэт решает принять правила игры. — Ладно, 10:15. Говори, почему ты такая особенная. — Я вовсе не особенная. Во мне нет ничего особенного, я самая обычная, на все сто процентов, — уверяет Кара с едва заметным огоньком веселья в глазах. И уже серьёзно добавляет: — Но я готова трудиться, я быстро учусь и очень хочу помогать вам. Конечно же, Кэт берёт её на работу. Наверняка есть способ исполнить её желание, не требующий непосредственного участия Кары. Но Кэт перебирает в уме все детали, которые Кара обронила в разговоре, и в голове потихоньку складывается целая картина. Если Кара исполняет желание одним взмахом руки, то её дело сделано и она снова возвращается в свою капсулу. Вместо этого Кара выбрала другой путь. То, что она решила лично исполнить желание, ничего не меняет: если Кара не справится с работой, придётся её уволить. Просто сейчас на кону слишком многое, чтобы можно было позволить себе бестолкового ассистента. Кэт с удивлением понимает: она надеется, что этот случай будет не из таких. Кара легко осваивается на рабочем месте, быстро заводит себе приятеля — мелкого компьютерного хоббита, который то и дело ест её взглядом. Кэт присматривает за Карой, но проблем у той, похоже, не больше, чем у любого восторженного миллениала, который впервые устроился на работу. Около часа дня, в разгар конференции с маркетинговым директором и отделом зарубежных продаж, Кэт слышит, как урчит её желудок. Она хмурится, потому что этот в высшей степени непродуктивный разговор продлится ещё минут сорок, и открывает окно чата, чтобы велеть Каре принести ланч. И, не успев ничего напечатать, видит, как Кара входит в её кабинет с коробочкой еды на вынос. На Каре клетчатая юбка невыносимо яркой расцветки, от которой начинают болеть глаза. Она ставит коробочку на стол, кладёт рядом вилку, ободряюще улыбается и без единого слова уходит. Кэт открывает коробочку и видит киноа, креветки, авокадо и имбирь — и это как раз то, чего ей хотелось на ланч. В шестнадцать ноль-ноль Кара входит к ней с пачкой черновых макетов, которые нужно просмотреть. Кэт надеялась получить их к двум часам дня, но так сложилось, что на сей раз ничьей вины в задержке нет. Кэт смиряется с тем, что сегодня опять просидит в офисе допоздна. Но, начав листать макеты, она видит, что текст уже усеян пометками и стикерами. Кэт с силой хмурит лоб и чувствует, как он покрывается сетью морщин. — Кара! — зовёт она, и мгновение спустя девушка быстрым шагом входит в кабинет — пожалуй, лишь чуточку быстрее, чем обычный человек. Лучи заходящего солнца светят прямо в окно, играют в её волосах, словно рисуя вокруг головы нимб. Она провела целый день, изображая человека, но всё это — лишь притворство. Кем бы Кара ни была, она не человек. Кэт прогоняет свой благоговейный трепет и без паузы переходит к делу. — Что ты сделала с макетами? — Просто оставила несколько пометок. Я подумала, если вас устроят мои грамматические правки, то я могла бы делать предварительную вычитку, прежде чем макеты попадут к вам, — поясняет Кара. Формально корректоры должны делать эту предварительную вычитку за три черновика до того, как макеты попадают к ней на стол. Кэт задумчиво смотрит на Кару. Та исполнена желания угодить, и с её магическими силами у неё наверняка получится. Но это «КэтКо», и настало время очертить границы. — Мелкие правки — не твоя работа, Кира, — с холодной чёткостью произносит Кэт. Кара сжимается от её тона и от неправильного имени, но Кэт продолжает: — Это работа корректоров. И если они не делают свою работу, то моя работа — уволить их. А твоя — делать то, что я тебе говорю, чтобы у меня было время уволить корректоров и успеть при этом домой раньше, чем сын ляжет спать. Сперва Кара выглядит так, будто готова возразить, и Кэт надеется, что та не станет. «КэтКо» — её компания, и если Кара не может этого понять — значит, она не понимает Кэт и вполовину так хорошо, как утверждает. — Конечно, мисс Грант. Простите, что перешла черту. Я просто хотела помочь. — Вот и всё, что она говорит. Возможно, её тон скорее жалобный, чем извиняющийся, но Кэт игнорирует это. Она лишь кивает и отпускает Кару, возвращаясь к просмотру макетов. Правки Кары безупречны и экономят ей как минимум час.***
Дело в том, что после этого Кара ни разу не перегибает палку с инициативой и не даёт Кэт повода отчитывать её. Но проявлять инициативу всё-таки не перестаёт. Обед появляется перед Кэт в тот самый миг, едва она понимает, что пора заказать еду; адвил и бутылочка минеральной воды оказываются на столе, стоит ей только потереть лоб. Однажды после особенно раздражающего телефонного звонка Кэт тянется к ведёрку со льдом, чтобы приготовить себе выпить, и обнаруживает, что Кара насыпала туда вместо льда m&m’s — лакомство, в любви к которому Кэт не признавалась ни одной живой душе. Это должно было разозлить её. Если Кэт что и ненавидит — так это когда ею манипулируют, а Кара делает именно это, и неважно, сколь благи её намерения. Но конфеты оказываются именно тем, чего Кэт хотелось, и вопреки всему её настроение немного улучшается. Корректорские правки в её макетах больше не появляются, но каким-то таинственным образом команда корректоров начинает лучше работать, и Кэт не приходится увольнять никого из них. Макеты теперь попадают к ней вовремя. А однажды Кэт слышит, как фотограф говорит новому арт-директору: — Если вам что-то понадобится, обращайтесь к Каре Дэнверс, а не к боссу. Она всё уладит без лишнего крика, и у неё на столе всегда есть печеньки. Да, Кара постоянно ест. Обычно что-нибудь сладкое, и всякий раз — с таким удовольствием, что свидетелям этого становится неловко. Однажды Кэт видела, как та откусила от кекса и при этом издала такой чувственный стон, что проходивший мимо хоббит споткнулся о стул. Кэт захотелось уволить его за то, что глазел. Но ей пришлось признать, что это было бы лицемерием. Её ассистентка — действительно презанятное зрелище. Кто угодно бы засмотрелся. Приближается День благодарения, и хотя Кара не говорит этого, Кэт знает, что та работает в два раза больше, чтобы у Кэт была возможность уйти домой в среду вечером и не касаться рабочих вопросов минимум до воскресенья. По всей видимости, ей это удастся. Когда в среду днём Кара приходит с финальными макетами журнала, который выйдет на следующей неделе, исполненная благодарности Кэт решает проявить снисхождение. — Какие планы на выходные, Кира? — спрашивает она, бегло просматривая страницы. Она и так знает, что все её замечания из предыдущего макета учтены, — иначе Кара не позволила бы бумагам попасть к ней на стол. — О, ничего особенного. Поедем с моей соседкой в гости к её маме, — отвечает Кара. В её голосе столько восторга и теплоты, что попытка произнести эти слова небрежно полностью провалена. — У тебя есть соседка? — Кэт слегка удивлена. Она никогда не думала об этом, но, разумеется, Кара на свою (невысокую) зарплату должна была где-то снять жильё. Она не человек, но ей, конечно же, нужен дом, раз у неё есть тело. — Её зовут Алекс, — сообщает Кара. — Она вроде как взяла надо мной опеку, когда узнала, что у меня нет семьи. А потом и её мама сделала так же. Они такие хорошие. Кэт, к своему удивлению, раздражена тем, с каким восхищением Кара говорит об этих людях. Она привыкла, что восхищение Кары всегда адресовано только ей. Она с усилием подавляет приступ ревности. Кара ей не принадлежит. — Где-то ведь есть твоя семья? Маленький набор одинаковых капсул, выстроенных в ряд? — бездумно спрашивает она и тут же сожалеет о сказанном: теплоты на лице Кары как не бывало. — Больше нет, — коротко отвечает та и поворачивается, чтобы уйти. — Кара, стой, — зовёт Кэт. Та оборачивается. — Это жестоко с моей стороны. Я спросила не подумав. — Всё нормально, — улыбается Кара, как всегда готовая прощать. Но тень с её лица не уходит. — Это было очень давно. — Что произошло? — Кэт думает, может быть, Каре надо выговориться. А ещё, если честно, ей просто интересно. — Они погибли, — немного отстранённо отвечает Кара. — Все они. Я была маленькой девочкой. Мама отослала меня прочь, чтобы я могла выжить, и я… — внезапно её лицо кривится почти до неузнаваемости, но Кара с силой выталкивает слова: — Я знаю, что она сделала это ради меня, но… она отослала меня совсем одну. Кэт не произносит ни звука. Она видит всё в лице Кары. Кэт берёт её под руку, ведёт на балкон и плотно закрывает за ними дверь. — Она оставила меня одну на десять тысяч лет, — говорит Кара, и что-то ломается. Кэт держит её, с силой прижимает к себе, пока её тело содрогается от рыданий. Пока Кара наконец выпускает наружу тысячелетия скорби. У Кэт есть правила насчёт слёз на работе. И это совсем не то, чем она планировала заниматься в одну из случайных сред. Но, наверное, этому нужно было случиться. Десять лет назад Кэт впервые встретила Кару и пожелала, чтобы ей больше никогда не пришлось быть одинокой. И Кара… милая, нежная Кара. Она довела себя до болезни, выполняя это пожелание. Трудясь для того, чтобы Кэт не была одинока. Поэтому Кэт обнимает Кару, пока та всхлипывает.