Хрип отголосков

Эта перспектива совсем не видится Тяню плохой. Существовать от одной идиотской подработки к другой, скитаться по дешевым хостелам, одеваться в обноски, спать и есть по тому минимуму, с которым готов смириться организм для хоть какого-то функционирования. Почему бы и да? В конце концов, даже в теоретически лучшие свои дни, те самые, которые с неограниченным доступом к деньгам, Тяня годами преследовала бессонница, ел он тогда, когда вспоминал об этом, а в огромной, идеально-пустынной квартире тошно было так, что забиваться хотелось в дальний ее угол. Он не ощущает никакой тоски по этому полусуществованию, не ощущает желания или потребности к нему вернуться. Подработки-хостелы вместо денег и мира у ног Тяня? Звучит совсем неплохо. При условии, что наградой ему будет Рыжий. Что наградой ему будут хмуро сведенные брови Рыжего, его раздраженно опаляющие светом взгляды. Что наградой ему будет тепло тела Рыжего – по ночам. Рядом. С возможностью прижаться, ткнуться ему носом в ключицу, быть ему одеялом, которое согреет лучше огня – большего Тяню не надо. Чтобы по утрам – будило его ворчание. Чтобы по вечерам – забирать себе его усталость и наблюдать за трепетом ресниц Рыжего, когда он уснет. Чтобы выстроить всю свою жизнь вокруг Рыжего. Сделать его – столпом своего существования, фундаментом своей вселенной; потому что сам Рыжий – эта вселенная. Сделать его своим божеством, которому поклоняться бы, к ногам которого приносить дары, во имя которого приносить бы в жертву весь чертов мир – и себя самого. Звучит не особо здорово, наверное – но не то чтобы Тяню не посрать. Не то чтобы Тянь, вообще-то, хоть сколько-то с этим согласен. Он был болен годами. Изнутри гнил, пустотой рассыпался. От него же почти ничего не осталось – одна оболочка, искусственная до каждой своей улыбки, до каждого жеста. Выточенная под мир – таким, каким этот мир хотел бы его видеть. Но потом появился Рыжий. С его злостью и с его рычанием, с его заботой и его теплом, с его светом и его огнем. С его миром внутри, таким огромным и непостижимым, что Тянь мог бы потратить целую жизнь на его изучение – и не думает, что этой жизни хватило бы. У Рыжего – ни гроша в кармане. У Тяня – денег столько, что можно скупать города. Так как так вышло, что из них двоих Рыжий – тот, кто гораздо богаче? Как так вышло, что, сколько бы Тянь ни размахивал кредитками, ни раскидывался обещаниями – именно Рыжий, тот, кто в принципе словам не доверяет, дает Тяню так много? Вдыхает жизнь в его пустоту, заставляя ее пульсировать и дышать? Спустя столько лет абсолютного ничего, у Тяня появляется ориентир. Маяк и путеводная. У его путеводной – горящие рыжим огнем волосы и пылающие целительным светом глаза. Наверное, это – зависимость. Наверное, это – пиздец. Наверное, гребаная конечная. Наверное, попробуй он озвучить все, что у него к Рыжему – у виска пальцем покрутили бы и послали бы то ли по направлению нахуй, то ли по направлению к психологу. А сам Тянь только посмеялся бы. Он смотрит на Рыжего, который подцепляет зубами куски говядины – и там, в его пустоте, теплеет нежностью. У Рыжего прикус такой забавный, резцы очаровательно острые, так походящие на звериные, и сам Тянь от одного только взгляда на это – капитуляция и белый флаг. Мир не так прост – думает он, изнутри к херам плавясь. Было бы легко, делись он на черное и белое, на плохое и хорошее, на здоровое и нездоровое. Тогда и их с Рыжим с первого взгляда разделить по категориям было бы просто, ведь это Рыжий здесь – вечно влезающий в драки плохой парень и двоечник, а Тянь – примерный отличник, греза всех девушек и отрада учителей. Но стоит копнуть глубже… Тяню приходится отвернуться и сложить руки на груди, чтобы удержаться от желания потянуться к Рыжему и приласкать его за ухом – проверить, замурлычет или оскалится своими острыми резцами. А, может быть, все это одновременно. Рыжий – плохой парень… Хах. Это могло бы быть смешной шуткой. Шуткой, в которую Тянь поначалу верил – но с тех пор прошло слишком много времени, с тех пор Тянь слишком многое видел. Ему вдруг становится любопытно – а верил ли хоть какие-то считанные минуты Рыжий в то, что Тянь и впрямь тот идеальный примерный мальчик, которого отыгрывает? Тянь мысленно с горечью фыркает. Не то чтобы он перед Рыжим когда-нибудь примерного играл. Если бы мир был прост – Тянь уже давно сломал бы Рыжего и отправился искать новую игрушку. Вместо этого Рыжий сам сломал его, весь мир ему к чертям разъебенил – но об этом даже не подозревает. Не знает, насколько Тянь ему за это благодарен. Разговаривая с работницей магазина, Тянь щедро осыпает ее искусственными улыбками – а сам на Рыжего косится. Тот со смешным, по-детски сосредоточенным выражением на лице коробки с товаром рассматривает – и Тянь тихонько фыркает, не удержавшись, прежде чем вновь вернуть часть своего внимания девушке перед собой. Потому что большая часть этого внимания все равно – Рыжему. Всегда – Рыжему. Рыжий – его опора. Рыжий – его вселенная. Рыжий – его душа, давно уже известный факт; пусть и известный только самому Тяню. Без Рыжего эта душа уже была бы потеряна – Тянь никогда в жизни не смог бы удержать ее сам, не смог бы сам не дать ей разрушиться, потому что не было никаких причин для этого. В этом не было никакого смысла. Смысл – в Рыжем. И если весь мир будет кричать Тяню, что это ненормально – Тянь пошлет весь мир нахуй. Пошлет нахуй деньги, власть, вседозволенность. Что угодно пошлет – ради возможности видеть Рыжего рядом. Чувствовать Рыжего рядом. Тянь богат – но на самом деле он был так прискорбно беден до появления в его жизни Рыжего. Рыжий беден – но на самом деле он оказывается так восхищающе богат, стоит лишь получить возможность взглянуть одним глазком на то, что у него внутри. Мир не прост. Он не о черном и белом. Не о плохом и хорошем. Не о нормальном и ненормальном. Щедро раздаривая улыбки посетителям и раздавая вяленое мясо, Тянь ощущает присутствие Рыжего рядом с собой, даже когда не видит. Ощущает тепло там, где до Рыжего было бедно и пусто, когда оборачивается – и видит, как смущенный Рыжий пытается мягко говорить с восторженно глядящим на него ребенком. Это не та жизнь, о которой Тянь мечтал, когда был ребенком сам – это та жизнь, о которой Тянь мечтает сейчас, к которой тянется каждой из своих частей, и изломленной, и детской, и состарившейся куда раньше срока, сединой измазанной. Сейчас у Тяня – ни гроша за душой. Но, глядя на Рыжего рядом, он ощущает себя таким богатым, каким не ощущал никогда в жизни. Тянь не привык к такой жизни; он привык к комфорту, к исполнению своих желаний по щелчку пальца, привык о деньгах вовсе не задумываться, но… Он мог бы научиться так жить. Мог бы. Подработки и хостелы, обноски и недосып – звучит, как неплохой план, пока у Тяня есть возможность ощущать нутром тепло Рыжего; ощущать, как Рыжий наполняет светом, заставляет расцвести его обедневшую пустоту. И он разрешает себе еще чуть-чуть помечтать о таком мире. Об утопичном мире. Том самом, где есть много не нужно, спать много не нужно; где достаточно обносков и хостелов, чтобы как-то реальность вывозить. Где мир делится на черное и белое, где выбор лишь между богатством и бедностью – без каких-либо сопутствующих факторов. Вот только рядом урчит желудок Рыжего – и Тянь осознает, что, хоть он сам и ел, когда вспомнит, у него в принципе была такая возможность: есть в любой момент. Вот только рядом Рыжего в сон клонит – и Тянь осознает, что, хоть он сам и страдал бессонницей, у него всегда было, где вырубиться, когда доходило до этого. Вот только рядом Рыжий опять – на сраной идиотский подработке, но теперь по вине Тяня. И Тянь думает: а ведь Рыжий годами так существовал, он и сейчас выглядит вполне привычным к такому, в то время как сам Тянь, хоть и светит искусственными улыбками, измотан как никогда в своей жизни. От этого осознания тошно. Страшно. За Рыжего страшно. Ведь если бы были деньги – Тянь бы не допустил. Ведь если бы была возможность – Тянь бы сделал так, чтобы Рыжий никогда больше не нуждался, чтобы Рыжему никогда больше не пришлось – на износ, чтобы Рыжий никогда… Утопическая мечта: подработки-хостелы, зато есть друг у друга. Утопическая – и невозможная. Тянь помечтает еще чуть-чуть, совсем немного, только весточку кое-кому отправит. Ухом он ощущает дыхание Рыжего – дрожь скачет по позвонкам, – когда тот заглядывает через плечо. – Ты чо опять творишь? – спрашивает Рыжий с явным подозрением, а Тянь прикрывает рукой лист бумаги перед собой и мурлычет дразняще: – Я оставил тебя одного на две минуты. Если так жаждешь моего внимания – мог бы просто попросить. Раздраженно взрыкнув, Рыжий тут же от него отскакивает – а Тянь, даже не глядя, отчетливо может представить себе, как жар приливает к его лицу; от одной только мысленной картинки внутри – теплом, нежностью и безысходностью. Когда Рыжий отходит, Тянь возвращается к листу бумаги. Пишет пару строчек и прикрепляет лист к коробкам с вяленым мясом – первое в жизни, что он самостоятельно заработал, между прочим. Такая себе перспектива на жизнь, если уж честно. Потому что с такой перспективой Тянь ничего не сможет Рыжему дать. Никак не сможет его защитить. Поднимаясь на ноги, он оглядывает дело рук своих и хмыкает. Хотелось бы думать, что это – чистый, пусть и совсем уж детский подъеб, но серьезности там куда больше, чем Тянь пока что готов признать. Брат, эта вяленая говядина – дань уважения к вам. Я осознал, что был неправ. Рыжий без гроша за душой заставляет Тяня чувствовать себя богаче, чем когда-либо в жизни, но – этого недостаточно для того, чтобы о самом Рыжем позаботиться. Даже если Рыжий никогда заботиться о себе не просил – может, в том и суть, что не просил. От этого заботиться и защищать хочется лишь сильнее. Все, что у Тяня внутри есть светлого – Рыжим порождено; там нет ничего, что Рыжему можно было бы дать. Все, чем есть Тянь – это деньги его семьи. Все, что Тянь может дать. Исходит от денег его семьи. Утопический мир ускользает из рук Тяня так быстро, что едва ли получится отследить, все отчетливее подталкивая туда, к миру реальному, где выбор куда сложнее, чем между черным и белым. Но – утопия пока еще здесь, под пальцами. Тянь пока еще может к ней дотянуться. Отвернувшись, он возвращается к Рыжему, пока еще может. Пока еще есть возможность мечтать.