Думаю, ты нужен мне сейчас. О чем ты думаешь, когда все, чего хочется — это душевного спокойствия? Я хочу закрыть глаза и заставить все уйти, Это такое хорошее время все сбросить и перезагрузить! Normandie — The Bell
Дождь продолжал заливать Сеул. Теплые капли барабанили по капотам машин, разбивались об асфальт и падали на разноцветные шапочки зонтов, которыми укрывались прохожие. Люди торопливо сновали по улицам, не желая долго оставаться под проливным летним дождем, толпились у пешеходных переходов, терпеливо наблюдая за меняющимися цветами светофора. Кофейня Бекхёна находилась на одном из оживленных проспектов города. Мимо него всегда проходило множество людей, маленький колокольчик над дверью почти безостановочно позвякивал, и Хоши не раз уже намекал Бёну, что стоило бы снять наконец эту бесполезную вещь. Но появившийся над дверью с первых дней жизни кафе нарушитель тишины все так же оставался на своем месте, будто отсылка к скромному прошлому. Сейчас кофейня разрослась до масштабов местной знаменитости, но Бекхён продолжал сдержанно улыбаться таким успехам своего детища. Сейчас Бекхён стоял на перекрестке перед высокими панорамными окнами, открывающими вид на интерьер кофейни, и нетерпеливо поглядывал на стрелки часов на своем запястье. Красный сигнал светофора мозолил глаза, а тяжелые капли, долбящие по бледно-желтому зонтику дополнительно нервировали омегу, готовящегося к уничижительному взгляду своего друга. Бекхён опаздывал. Опять. Но всего на десять минут! Переходя дорогу в общем плотном потоке, Бекхён разблокировал экран телефона, смазав пальцем жирную каплю, умудрившуюся миновать зонт и разбиться о дисплей. Держа трубку у уха, Бекхён считал гудки и хмурил брови. Чонин не брал трубку с самого утра и не отвечал на смс, и это было крайне не вовремя. Омега толкнул дверь, входя в переполненное в обеденный перерыв помещение. Колокольчик в очередной раз приветливо звякнул. — Бекхённи-хён наконец-то пришел! — тут же раздалось со стороны барной стойки, и Бекхён раздраженно закатил глаза на фамильярное поведение своего бариста. — Прекрати меня позорить, — фыркнул омега, подходя к кассам, у которых с одной стороны тянулась небольшая очередь клиентов, желающих заказать любимый кофе, а с другой почти пустовали высокие стулья, на одном из которых сидел Сехун. — Совсем заболтал мне мистера Пака, да, Хоши? — Он не был против, — отмахнулся Хоши, все еще вальяжно привалившись к стенке, отделяющей зал от барной стойки. — Мы успели обсудили вас, Бекхённи-хён. — И вашу любовь к опозданиям, Бекхённи-хён, — сощурился Сехун, встревая в разговор и подхватывая пагубную привычку альфы коверкать имя Бёна. Бек смущенно покосился в сторону, замечая крутящегося между кассами и кофемашинами новенького сотрудника кофейни. Джихун носился на маленьком расстоянии, успевая принимать заказы, следить за приготовлением напитков и даже приветливо улыбаться посетителям. Бекхён зыркнул на отлынивающего от работы альфу. — Хоши, это что такое? — Джихун. И он не «что», а «кто», — невинно ответил парень и тут же получил от начальника за паясничество. Бекхён небольно стукнул Хоши по плечу и указал на соседнюю пустующую кассу и косящихся на него гостей, уже прознавших, что второй бариста нагло филонит. — Немедленно помоги стажеру, он же сейчас с ног свалится. Совести у тебя нет — бросил новенького в самый час-пик. — Джихун хорошо справляется один. — Хоши! — Иду-иду, а то уволишь же, — побеждено выставил руки парень и отправился помогать уставшему Джихуну. Бекхён облегченно вздохнул и в ту же секунду напрягся снова, почувствовав на себе испытывающий взгляд. Сехун, подперев рукой подбородок, наблюдал за воспитательным процессом подчиненных Бека, а теперь молчал в ожидании, когда старший наконец обратит на него внимание. Бекхён виновато улыбнулся, подхватывая омегу под руку и поднимая с высокого стула, надеясь, что получится избежать очередных едких комментариев по поводу его пунктуальности. Но… — Что на этот раз тебя задержало? — Ну-у… — подталкивая Сехуна к их столику, за которым они всегда сидели при встрече, омега соображал, как отмазаться. — Пробки. — Ты пешком пришел. — Пешеходные! Сехун закатил снисходительно глаза и направился к вешалке в углу зала, чтобы убрать зонтики на подставку. Бекхён же, поймав момент, быстро вернулся к барной стойке и, схватив Хоши за рукав рубашки, потянул к себе, начав шепотом: — Я не могу дозвониться до Чонина, а он не знает, что сегодня в обед я буду с Сехуном. — И что вы от меня-то хотите? — Когда он сюда зайдет, обязательно предупреди, что ему нельзя попасться, — Бён не отпускал альфу, ожидая ответа. — А премию выпишите? — А вот этот недоделанный американо на тебя не вылить? — Понял, мистер Конспирация, — хохотнул Хоши и отцепил пальцы Бекхёна от своей руки. Омега поспешил вернуться к Сехуну, который уже устроился за их столиком и вопросительно смотрел на их шепотки. — Что-то случилось? — Предупредил, что если еще раз так нагло будет увиливать от работы, я его точно уволю. — Ну, конечно, — Пак взял в руки меню, которое уже знал наизусть, и открыл на первой попавшейся странице. К ним спустя несколько минут подошел Джихун, которого, видимо, сжалившийся Хоши отправил в зал. — Вам как обычно? — обратился молодой бета к начальнику. — Да. — А мне черный кофе без сахара, — не найдя названия, добавил Сехун, вызвав своим заказом недоумение друга. — Мой Сехун, и пьет кофе? Пак захлопнул меню и потянулся к обручальному кольцу, по привычке начав прокручивать его. Для Сехуна тоже до сих пор оставалось загадкой, почему ему так упрямо хочется привить себе любовь к этому горькому напитку, который он терпеть не мог всю жизнь. Но уже несколько раз ловил себя на мысли, что от аромата кофе ему становится будто… спокойнее? — Хочу попробовать. — Ты меня удивляешь, Может, для начала что-то более сладкое? — Бекхён бросил последний взгляд на арку, соединяющую дальний зал с центральным, и оставил Чонина на совесть Хоши. — Не хочу. — Ну, как знаешь. Лучше расскажи, как прошла очередная поездка к родителям? Сехун задумался. Эти несколько дней все еще казались ему чем-то из ряда вон выходящим, были совсем не типичными. Чанёль вдруг показался омеге тем человеком, которому отчего-то хотелось довериться. И если, подъезжая в начале выходных к загородному дому родителей, Сехун чувствовал себя неуютно, как и все разы до этого, то теперь, вернувшись обратно, ему было будто комфортно с Чанёлем. Хотя, казалось бы, что могло произойти за неполные три дня? — Сумбурно, — вместо своих мыслей выдал омега. — Папе вдруг захотелось свозить нас с Чанёлем на море. Он просто поставил нас утром перед фактом, что мы едем на западное побережье и проводим остаток выходных там. — И как Дэхви не прибил Чанёля в одной машине? — усмехнулся Бекхён, припоминая отношение младшего в семье Ли к Чанёлю. — Я помню, как он лет в тринадцать начал огрызаться на любое слово Пака, а тот еще не понял, с каким чудовищем связался. — Вот, кстати, удивительно, но под конец поездки Дэхви как-то подозрительно стих и не говорил лишнего, — к столику вернулся Джихун с подносом и аккуратно поставил перед омегами их заказы. — Хотя за день до этого он чуть не спровоцировал скандал за ужином. — Я бы на это посмотрел, — Бекхён поблагодарил бету за принесенный фирменный латте и оценивающе взглянул на прозрачную чашку, в которой слоями уместился ароматный напиток. Джихун неловко убрал пустой поднос за спину и, волнуясь, проследил, как губы Бека касаются нежной пенки, а следом вздрагивает кадык, когда омега делает пробный глоток. Парнишка был стажером всего несколько дней и находился под пристальным вниманием Бёна. Он следил за качеством приготовленного им кофе и давал редкие советы, чаще ограничиваясь только одобрительным «хорошо». Как сейчас. — Делаешь успехи, — улыбнулся Бек. Сехун же сверлил взглядом классический черный кофе, зажимая в пальцах ушко чашки. Запах обжаренных зерен щекотал изнутри нос, вызывая приятные мурашки по шее, но чего-то определенно не хватало. Будто аромат настоящего крепкого кофе не мог сравниться с немного другим, более живым, более близким Сехуну. Поднеся чашку к губам, Сехун прикрыл глаза, вдыхая запах чуть сильнее, чтобы ярче почувствовать все нотки, но, так и не получив желаемого, сдался и отпил немного. И сразу же скривился от горечи, прилипшей к языку. Будто с третьей попытки могло быть по-другому. — Я же говорил, что надо начинать с рафа или латте, — подколол друга Бекхён и тут же повел разговор в другое русло. Сехуну всегда нравилась эта черта Бекхёна — непринужденность. Бек мог запросто разболтаться с совершенно незнакомым человеком и при этом не чувствовать себя хоть сколько-нибудь неловко. Что уж говорить о Сехуне, который уже давно стал омеге как родной. Пытаясь уместить в маленьком разговоре максимум информации, Бекхён совсем забыл об одной щекотливой проблеме, которая так и оставалась до сих пор не решенной. Колокольчик снова звякнул, оповещая о новом посетителе. Но Хоши, не вовремя увлекшийся работой, не обратил никакого внимания на зал. А стоило бы. Снимая на ходу надоевший за первую половину дня пиджак, альфа искал взглядом знакомую пушистую макушку, но аромат омеги нашел его раньше. Сладковатый шлейф пралине закрался внутрь, разлившись приятной негой на языке альфы, и он, не особо смотря по сторонам, нашел Бекхёна, сидящим за столиком в центре дальнего зала и направился к нему. Тот что-то увлеченно рассказывал своему другу, и мужчине хотелось оставить на его губах легкий приветственный поцелуй. Обогнув столик и оказавшись за спиной Бекхёна, альфа коснулся его плеча, мягко опустив руку вниз, и наклонился к своему омеге, приводя свое желание в действие. Бён замер. — Я опоздал почти на час, и у меня в запасе всего ничего, иначе твой друг детства разберет меня по частям за постоянные опоздания, — Чонин хотел было уже поздороваться со знакомым Бекхёна, но переведя взгляд на другой конец столика, так и застыл, не зная, чего ждать в следующую секунду. Сехун ошеломленно уставился на своего главного логиста да так и не донес чашку с горьким кофе до блюдца. Медленно переводя взгляд с одного на другого, омега заторможенно складывал один к одному, но не говорил ни слова, будто впав в ступор. — Мистер Пак? — дрогнувшим голосом разорвал густой воздух за столиком Чонин, не убрав руки с окаменевшего плеча Бекхёна. — Мистер Пак, — глупо согласился Сехун и откинулся на спинку стула, осознав происходящее. Омега посмотрел на Бёна, и уголок его губы дернулся вверх, не выдержав нелепости ситуации. А Бекхён, старательно избегая зарождающихся нехороших смешинок в глазах Сехуна, бросил взгляд на злополучную арку, в которую сейчас выглядывал белый как привидение Хоши, проваливший свое задание. «Уволю» — мелькнула навязчивая мысль в сознании Бека. — «Хотя… сам виноват».***
Чанёль неотрывно смотрел на два чуть помявшихся билета. Аккуратные глянцевые кусочки бумаги были отодвинуты на край стола и прижаты органайзером, но все равно настойчиво привлекали внимание мужчины, не давая сосредоточиться на работе. Стрелки часов в этот день ползли медленнее обычного, день никак не хотел подходить к концу, а все из-за того, что Чанёль не мог разобраться. Каждый раз, беря билеты в руки, Пак долго рассматривал их, по нескольку раз читая название пьесы, адрес театра и остальную напечатанную мишуру. После обеденного перерыва Чанёль успел поинтересоваться, что за представление подсунул ему Минхён, нашел в браузере целую статью о предстоящей пьесе, прочитал интервью писателя и уже смутно понимал, о чем будет спектакль. Почему-то не оставалось сомнений, что Сехуну понравится сюжет. Но альфа просто не понимал, как подступиться к мужу и пригласить его на… свидание? Как это глупо звучит, о каком свидании может идти речь? Билеты вернулись на свое место, а Чанёль снова попытался вернуться к работе, но то ли до сих пор барабанящие в окно капли рассеивали его внимание, то ли мысли вновь возвращали к планированию приглашения Сехуна в театр. Казалось бы, самое простое решение лежало на поверхности — порвать никому ненужные бумажки и выбросить в урну или на худой конец отдать Сехуну с пометкой «Пригласи кого-нибудь». Но рука просто не поднималась сделать ни то, ни другое. Спектакль начинался в восемь вечера на другом конце города, а наручные часы уже показывали почти пять. Чанёль откинулся на спинку кресла, уставившись в потолок. В самом деле, стоило ли вообще пытаться играть в семью, когда ее не было и никогда не будет? Но альфе хотелось увидеть на лице Сехуна хотя бы тень искренней радости, причиной которой был бы Чанёль. Впрочем, если омега откажется, совесть Пака будет чиста — он ведь предложил. Рыкнув на себя, Чанёль поднялся с кресла и стянул билеты со стола, спрятав их во внутренний карман пиджака. Кабинет Сехуна находился через стенку от его собственного, и уже через несколько секунд дверь тихо щелкнула, впуская внутрь альфу. Сехун на секунду отвлекся от монитора ноутбука, заметив вошедшего мужа, кивнул тому и снова углубился в работу. Пример надо брать с супруга и работать, подумал с усмешкой Пак, а не забивать голову глупостями и нерешительностью. Как-то не по-альфьи. Сев рядом с Сехуном, он подкатился на колесиках кресла к столу и… продолжил молчать. Как в итоге начать столь странный для них разговор? Вряд ли простое «Пойдем в театр» будет спокойно воспринято. Омега на такое только саркастично покачает головой и ответит что-нибудь колючее. Слова застряли в глотке и не хотели выходить наружу. А Сехун продолжал клацать по клавишам и делать небольшие пометки в блокноте. Изредка бросая недоуменные взгляды на мужа, продолжающего загадочно молчать, омега планировал не обращать на странности Чанёля никакого внимания. Но неловкость росла с каждой секундой, и через несколько минут тишины мужчина не выдержал и прикрыл крышку ноутбука — Чанёль? — предпринял он слабую попытку разрядить обстановку. — Что-то случилось? — У тебя есть планы на вечер? — неожиданно спросил альфа, вводя мужа в еще большее замешательство. — Не намечаются. — Уже намечаются, — билеты за секунду преодолели расстояние от кармана Пака до стола перед Сехуном, и теперь омега удивленно разглядывал их, все еще не особо понимая, чего от него хочет мужчина. — Это пьеса или, кажется, мюзикл, я не уверен… — Пьеса, — на автомате поправил его Сехун. — Начало в восемь вечера в Сечжон-Центре, — не зная, что еще стоило бы добавить, Чанёль встал из-за стола и уже хотел было слушать отказ или сталкиваться с раздраженным взглядом омеги, но тот продолжал смотреть на лежащие перед ним два светлых прямоугольника. Сехун аккуратно подцепил ногтем загнутый кончик билета и поднял их. Сколько он уже не был в театре? Полгода? Год? Да и с кем это было? С Бекхёном, который отвлекал его каждые пять минут своим неуемным любопытством и желанием обсудить любую неправильно лежащую складочку одежды на актерах. Но разве Чанёль был лучшим партнером для похода в театр? Этот альфа всегда пренебрежительно относился к любому проявлению искусства, не понимал живопись и драму. Не раз приходилось наблюдать с каким скрытым снисхождением Чанёль обсуждал проекты по галереям или другим помещениям, отведенным для чего-то такого. Такие понятия как «театр» и «Пак Чанёль» просто не соединялись в сознании омеги. Но отказываться от такого предложения было как минимум глупо. Тем более, вряд ли это инициатива Чанёля — просто поддержание их образа, разнообразие в масках, которые они надевают для общества. Да, скорее всего это лишь очередной обманный маневр для публики, не придумывай себе глупостей, Сехун. Омега спрятал билеты в свой блокнот, а тот отправил в портфель. Задумчивые карие глаза взглянули на застывшего в ожидании Чанёля. — Нужно заехать домой, не идти же в театр в рабочем костюме. Чанёль с трудом подавил довольную улыбку и, попросив подождать его у лифта, скрылся за дверью кабинета.***
— Исин ждет нас перед домом, — Чанёль высунулся в дверной проем, чтобы предупредить мужа и невольно скользнул взглядом по обнаженным плечам, скрывающимся под легкой шифоновой тканью. Сехун обернулся на него и коротко кивнул, продолжив застегивать крохотные пуговички на рубашке. Летящая полупрозрачная ткань черным окутывала ровную спину, скрыла плавные изгибы талии, манжеты еще свободно висели на запястьях, незастегнутые. Белый пиджак лежал на кровати. Было что-то незаметно-притягивающее в этой вечерней картине, не дающей Чанёлю перестать следить за неспешными движениями омеги. Закончив с рубашкой, Сехун потянулся к пиджаку на постели, но того на месте не оказалось, а мгновением позже омега почувствовал, как затылок опалило горячим дыханием. Тихий шорох ткани за спиной разбавил ватную тишину в комнате, и Сехун, обернулся, сталкиваясь нос к носу с мужем, что держал его пиджак. Приглашающе раскрыв полы вещи, Чанёль не отводил взгляда от омеги, и тот молча позволил ему помочь. В груди что-то легонько царапнуло, сбивая ритм сердца. — Не стоило, — обронил омега. — Мы еще даже не вышли. Чанёль нахмурился. — О чем ты? — Об этом, — Сехун вернулся к широкому зеркалу, чтобы поправить воротник. — Нас еще успеют нащелкать для очередной статейки, мог и не распыляться понапрасну. Собираясь выйти из комнаты, Сехун положил телефон в карман брюк и развернулся, но снова наткнулся на подошедшего к нему альфу. Нахмуренные в непонимании брови и сжатые губы говорили сами за себя, Сехуну даже не пришлось спрашивать мужа, что случилось. — Ты думаешь, что я устроил это только ради того, чтобы мы снова засветились для камер? — А разве нет? — Сехун, — устало вздохнул Чанёль и протянул руку к Сехуну, не заметив этого, и поймал того за запястье. — Мы уже проходили это, не помнишь? — Мы договорились попытаться наладить отношения, но разве это значило, что мы перестанем играть в счастливую пару? — Но это не мешает мне позвать своего законного супруга в так горячо любимый им театр на хороший мюзикл. — Пьесу. — Ее самую, — Чанёль улыбнулся дотошности омеги, чуть сжав его руку в своей. Легкий, малозначимый по своей сути жест вызвал внутри Сехуна необъяснимое ощущение американских горок. Руки у Чанёля были большие и очень теплые. Хотелось провести по его раскрытым ладоням самыми кончиками пальцев, обогнуть проступающие венки, согреть в них свои, вечно холодные. Вспыхнувшие на мгновение желания смутили Сехуна, но рук он отстранять не стал. — Пойдем уже вниз, Исин заждался. Чанёль согласно кивнул и повел Сехуна в прихожую, так и не отпуская его руки из своей. Сечжон-Центр был грандиозным театром, вводящим в культурный шок практически любого местного жителя, что уж говорить о бесконечных туристах. Высокие своды здания размывались на фоне вечереющего неба, колонны добавляли ему античного шарма, подпирали громоздкий потолок, расписанный затейливой мозаикой, а высокие резные двери были открыты, давая свету изнутри выливаться на мраморную лестницу. Чанёля с Сехуном уже несколько раз остановили тяжело припоминаемые знакомые, заводили стандартный разговор, наполовину состоящий из лести и искусственных улыбок. Каждый раз Сехун сводил такой диалог на нет, мастерски отговариваясь от навязчивых людей. Чанёль этому был только рад, и когда они наконец добрались до своих мест в партере, альфа просто развалился на кресле и откинул голову назад, тихо, но совсем не по-светски простонав. Сехун расстегнул пиджак и сел рядом с мужем, взглянул на часы, проверяя, сколько осталось до начала. — Хорошо, что рядом с нами нет никаких знакомых, — прошептал альфа, садясь ровнее и приглаживая убранные назад волосы. — Спектакль длится около трех часов, но Исин сказал, что будет ждать нас на парковке через дорогу. — Он еще и поспать за это время успеет. Сехун усмехнулся своему дополнению, и свет в зале погас, навевая сосредоточенную тишину вокруг. Занавес медленно разошелся в стороны, явив зрителям минималистичную картину. На беспроглядно-черном фоне стоял белый стул, совсем простой, заурядный, а на нем… мальчишка, прижавший к себе коленки и упирающийся босыми пятками в край стула. Мальчик, может, лет семнадцати на вид, с выкрашенными в ядовито-красный цвет волосами, торчащими в стороны, сидел неподвижно, обнимая себя руками. Все вокруг погрузилось в гнетущую тишину, нарушаемую только мерным постукиванием, будто вода капала из не до конца закрытого крана. Растрепанная макушка дрогнула, поднимаясь, и мальчишка посмотрел в зал испуганно и недоверчиво, будто опасаясь каждого сидящего напротив. Он скорее всего был омегой, неловко худой и очень красивый. Точеные высокие скулы, смотрящие из-под опущенной челки глубокие глаза, выразительные губы, сжатые сейчас в линию и будто бы подрагивающие от волнение, хотя вряд ли это мог бы кто-нибудь заметить. Вдали раздался глухой удар и следом топот, заставивший омегу соскочить со стула, опрокинув его. Зал вздрогнул, быстро погруженный в атмосферу представления. Пальцы парнишки сжали светлую ткань брюк. Слыша, как кто-то стремительно приближается, омега взглянул на зал вновь и вдруг надсадно вскрикнул охрипшим голосом: — Это все ваша вина… В следующую секунду на сцену выбежало несколько людей. Альфы, беты, омеги — все они были одеты в черную одежду, почти сливающуюся с фоном, на лицах маски, а в руках… деньги, бумаги, ключи, пакеты. Кто-то из толпы поймал мальчишку за плечо и дернул на себя, сбивая с ног. Зажимали, хватали за одежду, оттягивая, вцеплялись в яркие волосы, заставляя омегу морщится от боли, отбиваться. Одни бросали в него стопками йен разных величин, другие падали перед ним на колени и умоляли взять бессмысленные белые листы, звенели монетами, которые роняли на пол. А мальчишка тянул в зал руки, будто прося спасти его от них. Руки дрожали, их перехватывали другие, укутанные в черное. Он будто тонул в сплетении тел вокруг него. Сехун смотрел в самые глаза актера, сжимая пальцы на коленях. Почему-то, как только он увидел мальчишку за открывшимися кулисами, его приковало к креслу, будто придавило тяжелым камнем. В этих несчастных попытках вырваться из неугодного места, оторваться от ненужных ему вещей, Сехун видел самого себя много лет назад. Нет, не стоило бы драматизировать, хотел сказать себе Сехун, но мысли сплошным потоком топили омегу, заставляя его проникнуться к главному герою особенным трепетом. Сехун коротко посмотрел в сторону мужа и наткнулся на сосредоточенного и даже нахмурившегося от напряжения Чанёля. Он вглядывался в действие на сцене, тоже думая о чем-то своем, но при этом испытывал что-то совершенно другое. Будто чувствовал, что именно его обвинял молодой омега со сцены в эфемерном, но жестоком преступлении. Вдруг из темноты вышла новая фигура, одетая все в те же темные одежды. Альфа нес в руках открытую банку с чем-то жидким, и зал напряженно продолжал наблюдать за разворачивающимся нетипичным для классического театра действием. Мужчина встал за спину сопротивляющегося омеги и провел тяжелой рукой по его мягким растрепанным волосам. — Такие как ты не нужны нашему миру сейчас, — раздался бархатный, почти приятный голос, и альфа поднял банку над мальчишкой. Черное и вязкое окутало яркого омегу. Большие капли стекали по алым волосам, скрадывая их цвет, пачкали бледные щеки, затекали за ворот белоснежной рубашки. Чернота потопила в себе всего омегу, превратив его в грязную, мокрую и уничтоженную тень. Банка с лязгом была брошена на пол. Люди, окружающие парня, резко разошлись в стороны, будто потеряв интерес к нему, и вскоре разбрелись по углам, сев на пол и занявшись своими делами. Считали купюры, звенели ключами, украшениями, копались в чемоданах и пакетах. А омега продолжал сидеть на полу, смотря вперед, но будто вглубь себя. Черная клякса измазала его губы тоже. Омега потянулся грязным рукавом ко рту, чтобы стереть краску, взглянул на свои липкие черные пальцы и попытался встать. Но упал спустя несколько шагов, больно ударяясь коленями. Еще проглядывающие через черноту яркие волосы стали казаться безобразными пятнами. Мальчишка устремил свой взгляд в партер, будто ища в толпе кого-то одного. — Вы раздавили. Задушили. Убили, — задушено проговорил он. — Вам не нужно настоящее счастье. Вам… Омега замолк, отвернувшись, и неловко поднялся, прошел к сваленному стулу, чтобы поднять его, запачкав черным все, к чему прикоснулся. Обессиленно опустившись, парнишка запустил пальцы в испорченные волосы, запутавшись в них, и замер. Сцена вновь погрузилась в тишину. Даже тот тусклый свет, освещающий омегу, погас. Короткий ошеломленный вздох сорвался с губ Сехуна. Отпустив кольцо на безымянном пальце, которое он терзал все время небольшого вводного действия, он смотрел в сумерки зала, осознавая только что увиденное. Прелюдия, сразу опрокинувшая аудиторию в смысл дальнейшего сюжета. Это было похоже на своеобразный эпиграф к основному сюжету, но именно эта короткая сцена дала понять, чего стоит ждать от пьесы в целом. Как только вновь зажглись софиты, Сехун увидел быстро изменившийся интерьер. На сцене была изображена небольшая светлая квартирка, а на подоконнике сидел тот парень и рассматривал вид за окном. Основной акт начался, и омега погрузился в его настроение, снова находя в герое частичку себя. Как выяснилось, по сюжету мальчишку звали Сан, и Сехун усмехнулся такой явной метафоре в коротком имени. Наблюдая за разворачивающимися перед глазами событиями, омега вдруг отвлекся на подозрительную тишину рядом с собой и взглянул на Чанёля. Альфа откровенно клевал носом, но продолжал упорно следить за актерами, выкрикивающими свои реплики. Ему было откровенно скучно, но отвлекать увлеченного Сехуна он не собирался, только ненароком задел его, когда укладывал голову на руку, опирающуюся на подлокотник. Сехун не заметил, как благодарная улыбка расцвела на его губах. Тот факт, что Чанёль повел его в ненавистный театр и сейчас не проронил ни одного хлесткого слова о его бесполезности, удивлял Сехуна. Смотреть на пытающегося не уснуть Пака было даже забавно, но омега вернул свое внимание на сцену, решив для себя, что хватит с Чанёля на сегодня, а он… Он еще успеет проникнуться к этой близкой его сердцу пьесе, но не сегодня. Антракт наступил для Сехуна слишком быстро, а вот Чанёль сонно и устало посмотрел на часы, сверяясь с расписанием, и тихо вздохнул, поднимаясь с кресла. — Я бы выпил кофе в том небольшом закуточке на третьем этаже, — сказал Пак и хотел уже направиться в сторону дорого украшенной мраморной лестницы, на которой раскатали насыщенно-красную дорожку. — Исин все еще ждет нас рядом? — Наверное. — Поехали домой, — предложил Сехун, заставив Чанёля резко остановиться в коридоре и взглянуть на себя. Опережая вопрос мужа, он продолжил: — Я уже видел эту пьесу год назад и прекрасно знаю ее. А ты устал… В общем, поехали. Замешкавшегося омегу поймали за руку и потянули в сторону от выхода к небольшим диванчикам, стоящим по всем этажам театра. Поймав супруга на милом, но совсем ненужном вранье, Чанёль молча повел его к круглым столикам, за которыми пили кофе другие зрители спектакля. — Ты видел, — решил подыграть он Сехуну. — А я нет. — Но тебе же неинте- — Не боевик, конечно, перед сном посмотреть, но мне действительно интересно, — отмахнулся альфа и позвал к столику одного из выслуженных официантов. — Тем более эта задумка близка таким как мы. Пускай я и нахожусь по другую сторону от положительных героев здесь. — Можно подумать, что я нет, — скривился Сехун. — Нет. Ты скорее как главный герой, — обронил тише прежнего Пак и постарался больше не поднимать сложную тему разговора между ними.***
Исин привычно ждал их у машины, докуривая сигарету. Сизый дымок вился вверх, путаясь во влажном воздухе после дождя. Капать перестало совсем недавно. Стрелки часов уже перевалили за одиннадцать вечера и даже в центре дороги потихоньку начали пустеть. Среди нарядно одетых специально для выхода в светский мир людей Исин высмотрел нужную ему пару и махнул им рукой через дорогу. Чанёль заметил своего водителя и, дождавшись, когда Сехун возьмет его за локоть, направился к нему. Было странно чувствовать неловкость. Раньше этот привычный жест считался у каждого из них обязанностью, формальностью, продиктованной этикетом и их статусами, а сейчас эта граница словно подстерлась и перестала быть раздражающей. Идти вот так, держась под руку с супругом. Казалось бы, что в этом такого. — Сразу домой? — уточнил бета на всякий случай, когда Чанёль закрыл дверь за Сехуном. — Да, — Пак подошел к водителю и, достав из кармана пиджака едва начатую пачку, жестом попросил зажигалку. Огонек сверкнул перед глазами, кончик сигареты вспыхнул и начал медленно тлеть. Чанёль упустил тот момент, когда стал курить только на расстоянии от Сехуна. Хотя, скорее он не обратил внимания, когда начал замечать, что Сехуну неприятен горький запах табака, назойливо забивающийся в нос. — Мистер Пак просил меня посмотреть билеты до Шэньчжэня, — альфа кивнул, но не особо догадывался, зачем Сехуну могла понадобится поездка в Китай. На самолете. — Подходящие по цене и датам я отослал ему на почту, но стоит заранее предупредить заместителя Хвана о вашем отъезде на несколько дней. — Сехун не говорил, зачем просил тебя посмотреть билеты? — Его друг, Минхао, на последнем месяце беременности, насколько я помню, — Исин отошел на несколько шагов, чтобы выбросить окурок в урну, и вернулся к машине, подходя к водительскому месту. — Вы полетите вместе с мистером Паком? Чанёля передернуло от мысли о самолетах. Да, авиаперевозки — самый безопасный вид транспорта, уверяли все, но у альфы всегда было туго с везением. Прочувствовав один раз на собственной шкуре, что такое катастрофа, начинаешь больше заботиться о собственной безопасности и обходишь то, что в прошлом чуть не лишило тебя жизни. Минхао был, по большому счету, никем для Чанёля, но тут дело было в другом. Дело снова было в его в муже, и альфа отчего-то был уверен, что вряд ли отпустит Сехуна одного в Шэньчжэнь. — Напомню Сехуну дома об этом, — второй окурок присоединился к первому на дне урны, и Чанёль сел на заднее сиденье рядом с омегой. За каких-то несколько минут Сехун успел задремать и теперь расслабленно устроил голову на спинке кресла. Ресницы мелко подрагивали, а пальцы, сцепленные в замок, покоились на коленях. Машина тронулась, но Сехун только чуть нахмурился, не желая открывать глаза. Чанёль едва потянулся к руке Сехуна, даже не задумавшись, что снова хочет взять омегу за руку, но остановился в последний момент. И вместо этого, осторожно прикоснулся к его затылку и уложил голову омеги на своем плече. Приятная тяжесть совсем не отвлекала. Наоборот, снова хотелось поверить в имитацию семьи, которой нет. Сехун во сне блаженно улыбнулся и ткнулся кончиком носа в жесткую ткань пиджака Чанёля. Наконец-то удалось почувствовать тот самый более живой запах кофе. Через зеркало заднего вида Исин заметил маленький жест, сделанный Паком, и позволил себе сдержанно улыбнуться. Маленькими шажками можно достичь многого.