Глава 9. Одиночество
11 мая 2018 г. в 15:37
Анэстелю было невообразимо скучно… Глорфиндела не было уже почти три недели, и всё, что ему оставалось делать, — это спать, сидеть в саду, заставлять себя есть и снова спать. И так изо дня в день.
Нет, в начале он, конечно, очень обрадовался отъезду Глорфиндела. Анэстель был полностью в своём распоряжении, никаких тебе обязанностей и никакого ненавистного Нолдо. Он был свободен — насколько, конечно, можно было быть свободным в подобной ситуации. Вот только очень скоро его мнение об этой призрачной свободе изменилось. Ведь если тебе не с кем поговорить и разделить эту свободу, то на кой она сдалась? Поэтому через неделю Анэстель поймал себя на мысли, что скучает по Глорфинделу и с нетерпением ждёт его возвращения.
«По крайней мере, мне хоть будет с кем поговорить. Не то, чтобы он хотел со мной только говорить, но... О, нет! Ты опять за своё!» — Анэстель застонал и хлопнул себя по лбу. — «Ты совсем себя не уважаешь, если готов терпеть этого проклятого Нолдо только потому, что тебе, видишь ли, одиноко! Ну уж нет, лучше я навечно останусь один, чем снова позволю этому наглому, развратному, жестокому кобелю прикоснуться ко мне! Я не настолько жалок и слаб…»
И всё же Анэстелю чего-то отчаянно не хватало. Ему не хватало того, кто слушал бы его песни, с кем он мог бы поделиться своими мыслями и страхами, показать красивую розу, которую он нашёл сегодня в саду, в конце-то концов! Глорфиндел так часто делал ему больно, унижал его, но это ведь он показал ему место в саду, где по утрам собирались птицы, чтобы поприветствовать новый день.
«Ой, ну ладно… Ладно! Я скучаю по нему. Не по его жестокости, конечно. Но по его обществу. С ним моя жизнь в этом гнезде проклятых Нолдор хотя бы была относительно сносной. А без него я не более, чем пленник. Птица в золотой клетке. А с ним… С ним этот прекрасный цветущий сад переставал быть клеткой.»
— Грустишь, малыш? — раздался насмешливый голос у самого уха. Анэстель вздрогнул от неожиданности и встретился с парой холодных, насмешливых, серых глаз.
«Элрохир?!.. Нет, Элладан. Элрохир на меня бы даже не взглянул. Я для него значу ровно столько же, сколько навозный жук. Это точно Элладан. Он обожает издеваться надо мной за ужином. Никогда не упустит случая, мерзкий отвратительный кусок…»
— Соскучился по Глорфинделу? — прервал его размышления хриплый голос. Анэстель решил проигнорировать этот вопрос. — Не стоит. Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Тебе нужно лишь попросить.
— Нет! — Анэстель хотел вскочить на ноги, чтобы убраться подальше от озабоченного Нолдо, но Элладан не позволил. Наследный принц Имладриса в два счёта скрутил его и усадил к себе на колени.
— Ты мне больше нравишься в такой позиции, малыш Синда, — промурлыкал Элладан.
— Нет, прошу вас, прекратите! — попытался вырваться из лап кронпринца Анэстель, но, увы, тот был гораздо старше и сильнее его. Осознав тщетность своих попыток, он зажмурился и прекратил брыкаться.
Элладан довольно ухмыльнулся, сжав пальцами его подбородок, он силой заставил Анэстеля посмотреть ему в глаза.
— Ты такой красивый, когда не сопротивляешься. Ты ведь понимаешь, что сейчас ты целиком в моей власти? — ухмыльнулся старший близнец и резко опрокинул его на спину. — Умоляй меня! Умоляй меня так же, как умолял его!
— Прошу. Отпустите меня, пожалуйста… — взмолился Анэстель и зажмурился от ужаса, когда Элладан зарылся носом в его шею.
— Ну чего же ты молчишь? Я же знаю, как тебе это нравится, — прохрипел Элладан. Ухмыльнувшись, принц Имладриса переключился на идеальное ухо мальчишки — он очертил языком его контур, вгрызался в чувствительную мочку до тех пор, пока с губ Анэстеля не начали срываться отчаянные стоны. Анэстель пытался бороться с нахалом и с предательскими реакциями своего тела на его грубые ласки, но тщетно. — Умоляй меня прикоснуться к тебе. Попроси меня трахнуть тебя! — шептал Элладан ему на ухо.
Слёзы ручьями заструились по щекам Анэстеля, стоило ему почувствовать, как язык Элладана — настойчиво и грубо — пытается проникнуть в его рот. Он закричал от ужаса, и Нолдо тут же воспользовался моментом — насильно вторгся в его рот и теперь с интересом его исследовал. Почувствовав у себя во рту чужой вкус, Анэстель запаниковал. Отвращение было столь сильным, что он едва не задохнулся. Давясь слезами и кашлем, он брыкался, как дикий жеребец, пытаясь скинуть с себя близнеца. И, о чудо, тиски на его запястьях разжались! Но лишь для того, чтобы вцепиться мёртвой хваткой ему в волосы и стукнуть затылком о землю.
— Нравится носить его узлы? Тебе нравится быть его вещью, шлюшка? — грубо встряхнул его Элладан. В голосе принца Имладриса послышались какие-то непривычные нотки, как будто узлы Глорфиндела в волосах добычи резко остудили его пыл. — Он заклеймил тебя, как своего. Ты и впрямь считаешь, будто ты его собственность?
— Прошу вас, оставьте меня в покое! — зарыдал Анэстель и в который попытался вырваться.
— Я задал тебе вопрос! — рявкнул Элладан.
Анэстель чувствовал, что тот возбуждён, он видел похоть и дикий голод в его глазах. Но Элладан сдерживал себя, как будто ждал чего-то… Ответа.
Анэстель зажмурился и, сгорая от стыда, прошептал то, что поклялся никогда не произносить вслух:
— Да, его… Отпустите меня. Он не разрешал этого.
— Да, не разрешал! — прошипел Элладан. — Но и прикасаться к себе он тебе тоже не разрешал, малыш Синда! Интересно, что он скажет, когда вернётся? Думаю, я всё же попробую твою сладкую попку на вкус, когда он узнает, что ты ублажал себя, не успел он за порог ступить!
— Пусть так! Но это будет его решение! — прорычал Анэстель.
Элладан фыркнул и резко вскочил на ноги.
— Думаешь, что ты что-то значишь для него, наивная малявка? Мне достаточно вежливо попросить, и ты окажешься в моей постели. Я подожду.
Анэстель отвернулся, не в силах посмотреть близнецу в глаза. Он знал, что Элладан скорее всего прав.
Выплеснув на мальчишку злость, Элладан развернулся и пошагал ко дворцу. Он был в ярости. Анэстель чувствовал это по его походке — тяжёлые, поспешно удалявшиеся шаги выдавали его гнев с потрохами. Со вздохом облегчения Анэстель медленно поднялся на ноги и обнял себя руками, пытаясь успокоиться. Даже цветущий сад больше не привлекал его.