Анэстель

      Глорфиндел вошёл в свои покои и улыбнулся.       Они чуть не загнали лошадей, чтобы успеть вернуться в Имладрис до рассвета, и хотя Глорфиндел ни одной живой душе в этом бы не признался, истинной причиной их поспешного возвращения было вовсе не желание провести эту ночь в комфорте и тепле. На самом деле главнокомандующий истосковался по телу мальчишки, по тому, как тот дрожал под ним, как смотрел на него, притворяясь, что ненавидит, а на самом деле практически умолял взять его и подчинить своей воле. Всё, о чём он мечтал сейчас — это принять ванну, хорошенько трахнуть своего Синда и уснуть, сжимая мальчишку в объятиях на своей огромной мягкой кровати. Вот только его мальчик для утех уже выполнил последний пунктик его пленительного плана.       Первые лучики проникли сквозь распахнутые ставни и растеклись, как тёплый летний мёд, по хрупкому, белоснежному, словно высеченному из цельного куска мрамора телу. Они ласкали изящные ступни и руки, целовали розовые, слегка полноватые губы. Как будто почувствовав, что кто-то наблюдает за ним, Анэстель застонал во сне и перевернулся на бок. Зелёная туника сползла вниз, обнажая молочно-белую кожу на стройных бёдрах. Как будто во сне, Глорфиндел медленно приблизился к кровати, где дремало божество, спустившееся с небес, и нерешительно опустился на краешек его ложа, завороженный зрелищем, открывшимся его взору.       — Проснись, pen-neth, — прошептал он. Мальчишка сладко вздохнул и инстинктивно прижался к горячему телу.       Глорфиндел невольно улыбнулся.       «Милый и невинный… Лучшего описания для тебя не подобрать, малыш Синда. Но как же я хочу стереть это невинное выражение с твоего милого личика. Я так хочу заставить тебя стонать. Я хочу увидеть в твоих глазах покорность. Я хочу владеть тобой, твоей душой и телом, твоим сердцем. Я хочу, чтобы ты был моим. Только моим…»       — Моим… — утонув в своих мыслях, прошептал он вслух. Анэстель улыбнулся и распахнул глаза.       Всё ещё затерявшийся в мире грёз, он не был уверен, реален ли Глорфиндел, склонившийся над ним, или же то была иллюзия его больного воображения. Но Глорфиндел быстро развеял его сомнения. Не прошло и секунды, как Анэстель почувствовал, как вполне реальный наглый язык захватил в плен его рот. Он тихо застонал в поцелуй, бессознательно запустив тонкие пальцы в отливавшие золотом в лучах солнца локоны. Когда же утоливший жажду путник насытился и отстранился, Анэстель неосознанно сжал в кулачке локон его волос, пытаясь удержать ускользающее видение.       — Так ты всё-таки скучал по мне, roch-neth nin… — улыбнулся воин. Сияние на лице мальчишки сменилось смущённым румянцем, и ладонь медленно разжалась, выпуская локон золотых волос на волю.       — Я рад, что вы вернулись целым и невредимым, мой лорд, — с вымученной улыбкой прошептал Анэстель.       Четыре недели, что он провёл вдали от своего лорда, не имея возможности перекинуться словом с живой душой, сделали своё дело. Анэстель мечтал о его прикосновениях, он мечтал о Глорфинделе. Если он и сомневался в этом раньше, то стычка с Элладаном убедила его в этом окончательно. С Глорфинделом он, по крайней мере, знал своё место, знал, чего ожидать. К тому же, когда рядом был Глорфиндел, Элладан не решился бы провернуть нечто подобное. Если только близнец заблуждался, утверждая, что златовласый воин с радостью отдаст ему Анэстеля по первой же просьбе.       — Как это мило с твоей стороны, pen-neth, — усмехнулся Глорфиндел. — Мне казалось, ты будешь очень рад моему отъезду. Никаких правил, никакого контроля… — Анэстель вспыхнул и зарылся лицом в его плечо, пытаясь укрыться от проницательного взгляда. Он совершенно не умел врать, и Глорфиндел читал его как открытую книгу. — Но правила всё-таки были, roch-neth, — с улыбкой продолжил Глорфиндел, кончиком пальца подцепил красивое личико, заставляя Анэстеля посмотреть ему в глаза, и добавил: — И я уже вижу, что ты меня ослушался.       Анэстель побледнел, как полотно.       — Я не виноват! Не знаю, что он вам наговорил, но я этого не делал!       —Чего ты не делал? — прорычал Глорфиндел и пригвоздил Анэстеля к кровати. Слова мальчишки ввели его в замешательство. Добродушная улыбка, порхавшая на губах мужчины всё это время, в один миг превратилась в оскал разъярённого льва. — Отвечай! Кто и что с тобой сделал?!       — Элладан! Я не хотел этого. Он… он меня заставил!       — Что. Элладан. С тобой. Сделал? — медленно повторил вопрос Глорфиндел. Глаза легендарного воина стали заметно темнее, а голос дрожал, как натянутая тетива лука, — как если бы он с трудом сдерживал вулкан, клокотавший внутри. Анэстель был в ужасе. Этого Глорфиндела он уже хорошо знал, вот только он не имел ни малейшего понятия, на кого в данный момент этот Глорфиндел злился — на него или на Элладана.       — Он поцеловал меня. И он трогал меня. Там, — пролепетал Анэстель, зардевшись как майская роза. — Я говорил ему, что я ваш, что вы не разрешали этого. Я пытался…       — Он отпустил тебя? — оборвал сбивчивый лепет мальчишки Глорфиндел.       Анэстель кивнул; серебряная слезинка медленно стекла по дрожащей щеке. Глорфиндел улыбнулся и слизал капельку, не позволив ей сорваться вниз.       — Хорошо, — промурлыкал он, снова став добродушным котом. — Но вообще-то я говорил не о твоих обнимашках с Элладаном, — продолжил Нолдо, расплывшись в опасной улыбке, и небрежно потянул за завязки на зелёной тунике Анэстеля. — Ты ведь знаешь мои предпочтения: никакой одежды в моей кровати. Не смей скрывать это тело под тряпками! — Анэстель поспешил сбросить с себя тунику, чем заслужил одобрительный кивок. — Так-то лучше… Есть ещё что-то, о чём я должен знать?       Анэстель состроил невинную мордашку и помотал головой.       — Нет, мой лорд. Я хорошо себя вёл.       — Я уже говорил, как накажу тебя, если ты посмеешь мне солгать? — спросил Глорфиндел, встал, подошёл к небольшому комоду у кровати и вернулся, сжимая в руке розгу.       Анэстель инстинктивно шарахнулся от Нолдо с жутким предметом в руке, но тот схватил его за волосы и заставил взглянуть на устрашающего вида прут.       — Это оставит на твоей бледной коже красные рубцы, малыш. И поверь, мне доставит огромное удовольствие наказать тебя подобным образом, — опасно промурлыкал тот. — А теперь я спрошу в последний раз. Есть ещё что-нибудь, что ты хотел бы мне рассказать, Анэстель?       — Я трогал себя. Но это было всего один раз! — еле слышно прошептал Синда. Розга выглядела устрашающе. Келейдур, конечно, иногда наказывал его за шалости и отвратительное поведение, но он никогда не использовал розгу, только руку. Рука у брата была тяжёлая. И Анэстель не испытывал ни малейшего желания почувствовать поцелуй розги на своей заднице. — Простите. Я больше не буду!       — Думаю, ты начинаешь понимать, малыш, — Глорфиндел улыбнулся, заметив на лице юноши неподдельный ужас. — Сегодня я не стану пороть тебя розгой, учитывая, что ты всё-таки сказал мне правду. В итоге, — Анэстель было вздохнул с облегчением, но следующие слова мужчины вернули его с небес на грешную землю. — Но это вовсе не значит, что я не накажу тебя, ведь ты меня ослушался. Не думаешь же ты, что я спущу тебе это с рук безнаказанно?       «А почему бы и нет? Что я такого сделал?!» — надулся Анэстель, но не осмелился высказать своё неудовольствие вслух. Вместо этого он исподлобья зыркал на Глорфиндела, гадая, какое наказание тот сочтёт приемлемым за его проступок.       — Ляг ко мне на колени.       Анэстель побледнел — этот приказ ему был хорошо знаком, но нехотя подчинился. Одной рукой Глорфиндел помассировал его ягодицы, разминая упругую плоть и наслаждаясь дрожью, сотрясавшей стройное тело, а другой пригвоздил тонкие запястья к кровати.       — За свой проступок ты будешь наказан как эльфёнок, ведь ты не в силах выполнить элементарный приказ. И если ты не хочешь снова оказаться у меня на коленях, делай, что велено! — слова Глорфиндел подкрепил довольно сильным шлепком по обнажённым, дрожавшим от страха ягодицам. С губ юноши сорвался удивлённый визг. А за удивлением последовала жалящая боль.       «Как больно!.. Келейдур никогда не наказывал меня так! Как пощёчина, которую влепил отец.»       Вот только пощёчинам, сыпавшимся на его ягодицы, как весенний град, не было конца, и каждая обжигала ещё сильнее, чем предыдущая. Всего-то пара минут, а Анэстель уже рыдал на его колене во весь голос, извиваясь, как уж на сковородке. Больно! Как же это было больно, и всё же он чувствовал и нечто иное, кроме боли… Возбуждение. И чем сильнее была боль, тем сильнее он возбуждался.       — Какой же он красивый.       Это был не голос Глорфиндела! Кто-то ещё был в комнате. Но боль была такой сильной, что даже это унижение не могло заставить Анэстеля перестать умолять Глорфиндела прекратить пытку. Пальцы Элладана — а это был именно он! — развели колени мальчишки в стороны, обнажая чувствительную внутреннюю сторону бёдер, чтобы ладонь Глорфиндела могла добраться и туда.       — Простите! Простите… — Анэстель зарыдал ещё горше, когда нежная кожа загорелась огнём.       Было так больно, что он боялся, что потеряет сознание. Когда же закалённая в сражениях ладонь мечника вернулась к многострадальным фиолетовым ягодицам, боль стала просто невыносимой. Анэстель больше не пытался сбежать, смирившись с тем, что он не в силах что-либо изменить. Его тело жило собственной жизнью. И в какое-то мгновение Анэстель осознал, что вот сейчас он с радостью сделает всё, что угодно, только бы эта боль прекратилась… или длилась вечно.       А потом пальцы Элладана сжали его яички, и Анэстель почувствовал, как что-то сломалось внутри, разбилось на тысячи мелких осколков. Он словно сбросил цепи, что сковывали невидимую глазу часть внутри него. Горячая сперма остывала на животе, а разум парил, как орёл, что всю жизнь томился в клетке и сейчас впервые почувствовал вкус свободы.       Глорфиндел улыбнулся и притянул Анэстеля к груди, убирая влажные прядки с зарёванного лица.       — Ты больше никогда не прикоснёшься к нему, Элладан.       Элладан кивнул и поспешил убраться прочь, оставив Глорфиндела успокаивать мальчишку, рыдавшего в три ручья.       — Тише, pen-neth. Всё закончилось, — прошептал тот, слизывая солёные слёзки с раскрасневшихся щёк.       — Простите. Мне так жаль… — всхлипнул Анэстель, вцепившись скрюченными пальцами в тунику Глорфиндела, как будто боялся, что если он отпустит её, тот уйдёт навсегда.       Златокудрый воин улыбнулся и целовал его до тех пор, пока рыдания не сменились стонами удовольствия.       — Ты наказан и прощён, малыш. Мы больше не станем об этом вспоминать.       Анэстель устало вздохнул и потянулся вперёд, навстречу губам этого сильного, нежного и одновременно такого жестокого мужчины, умоляя о поцелуе и ласке, и Глорфиндел с радостью дал ему то, о чём он просил. Он продолжал целовать дрожавшего мальчишку, свернувшегося клубком в его сильных руках, даря ему всю нерастраченную нежность, что жила в его сердце, шепча ласковые слова на ушко. Пока Анэстель не уснул, убаюканный его глубоким низким голосом.