FtM

      Неделя…       Я не имел ни малейшего понятия, почему Крис так цеплялся за этот срок, и оттого на душе у меня было неспокойно. Но моя тревога была лишь крохотным отголоском того беспокойства, что терзало Криса ежесекундно. Он всеми силами маскировал психологический раздрай, но в моменты, когда, по его мнению, я не видел его, лицо Кристиана лишалось даже не столько улыбки, сколько самой жизни, светлой и простой. Со стороны он выглядел потухшим, словно выгоревшая до максимума свеча. В такие минуты я не находил себе места. Против воли выискивал хоть какие-нибудь намеки на его недуг, ведь в подобных ситуациях только самое страшное и лезет в голову; но он не кашлял, не был бледен, не испытывал физической боли или слабости, и я был этому несказанно рад. Однако по-прежнему не представлял, что выедает его изнутри, подтачивает его жизнелюбие.       Осмелев в эти дни, Крис являлся на все мои занятия и отсиживал их от начала до конца. Сложно было сказать, понимает он что-то или же нет, но его глаза следили за мной неотрывно. Большую часть лекций, забывшись, я рассказывал материал будто бы только ему, отчего пропускал подавляющее большинство рук студентов, озадаченных теми или иными непонятками.       Все свободное время, остающееся у меня после преподавания, мы проводили вместе. Работа Криса нам не мешала, потому как выяснилось, что он взял отпуск — правда, так и не рассказал, с какой целью. К моему превеликому удивлению, предположение владельца бара, где мы с Кристианом впервые побывали вместе, оказалось абсолютно верным: Крис действительно получал зарплату в издательском доме, выполняя обязанности корректора — исправляя ошибки невнимательных авторов и помогая тем самым их книгам увидеть свет в более «причесанном» виде.       Постоянно меня не оставляло ощущение, что Крис торопится успеть все, и потому еще тревожнее становилось на сердце…       В парке мы ели сэндвичи и кормили уток. В галерее разругались из-за «послания», заключенного в картине: мы спорили, не зная ни о художнике, ни о его творении совершенно ничего, и в итоге оба были неправы, если верить тамошнему гиду. Приложив немало усилий, Крис таки затащил меня в гей-клуб: грохотала музыка, похожая на удары по крышкам мусорных баков под аккомпанемент расстроенного пианино; ослепленные софитами, мы пили и пили… На утро мы оба опять не помнили ничего, но на этот раз Крис спал рядом в одежде поверх одеяла, а мне уже надо было убегать на работу… Далее следовали неловкие — потому что молчаливые — посиделки в ресторане, изматывающая поездка к побережью, где меня до падения в песок напугал особенно агрессивный краб; поход в кино, катание на пароме и прогулка по ночному городу. Впечатлений и воспоминаний было так много, что, казалось, моя память не способна все это принять. Перед сном я проматывал картины пережитого за минувший день, но, точно сновидение, краски меркли, слова забывались… Неизменно оставалось только одно: тепло. Тепло рук Криса, сжимающего мои пальцы. Тепло его губ… Тепло широкой спины под моими ладонями, когда я обнимал Криса в ответ… Всякий раз во время прощания у моего дома он избегал смотреть мне в глаза, словно страшась напроситься, — а я был слишком труслив, чтобы прямо пригласить его к себе… Он как-то печально целовал меня, я же делал вид, что просто позволяю ему это, на самом деле страстно желая большего… Он выпускал мои руки, скованно улыбался и уходил; его спина выглядела поникшей под эмоциональным грузом, которым Крис отказывался делиться со мной. Он скрывался в ночи за углом, а я заходил в дом, поднимался по лестнице, заваливался в квартиру и ложился спать — все это время яро ненавидя себя!.. В мозгу стучало одно, до боли, до крови разбиваясь о черепную коробку: «Неделя…», «Неделя…», «Почему одна неделя?!..» Оставалось надеяться, что это — лишь очередная уловка Кристиана, манипулятора и шантажиста: обозначить четкий, ограниченный срок, чтобы я считал дни и изводился, а потом бросился в его объятия сам. Господи, пожалуйста, молю!.. Пусть так и будет… Но если б это было правдой, Крис играл бы в печаль рядом со мной, а он грустил в стороне… оберегал меня от негатива и лишних волнений, как сам считал. Что за человек…       — Спасибо за внимание, все свободны, — провел я черту, и студенты устало закопошились. Эта лекция пришлась на самый конец учебного дня. За окнами аудитории уже зажглись фонари, и их огни вместе с небесной чернотой отражались в широких лужах, оставшихся после жестокого дневного ливня.       К преподавательскому столу подошел Крис и обронил болезненно слабую улыбку, резанувшую бритвой по моим и без того истерзанным нервам.       — Отличная лекция, как и всегда.       — Спасибо, — напряженно выдохнул я, забрасывая бумаги в сумку. — Какие планы у нас на сегодня?       — Я хотел бы пойти к тебе… — тихо ответил Крис. Уперевшись в стол обеими руками, он настойчиво глядел на полировку, но и это не делало его голос тверже или увереннее. — Мы уже много где были, много что делали… Но явно пропустили простые домашние радости вроде совместного ужина и просмотра какого-нибудь фильма… Можно заказать еду…       Аудитория опустела, двери закрылись. Наши голоса разлетались по помещению с усиленным эхом.       — А почему бы нам вместе не подсесть на какой-нибудь сериал? — спросил я и внимательно посмотрел на Криса. Его лицо сделалось бледнее, пальцы сжались в кулаки.       — Не стоит…       — Почему?       — Просто не стоит…       — Да ты издеваешься?! — не сдержался я, и по аудитории разнесся глухой удар ладонью о стол. — Пытаешь меня этой неделей и не говоришь, в чем же дело! Чертов садист! Почему не стоит начинать смотреть сериал?! Ну же!       — Потому что досматривать его тебе, возможно, придется без меня! — панически выкрикнул Крис мне в лицо. Я не был удивлен… Я услышал то, к чему и вел, — то, чего боялся… Увидев, как влажнеют мои глаза, Крис сокрушенно опустил голову, и волосы скрыли его лицо. — Ты-то чего… — начал было он, но сам себя осек, чтобы дрожь в голосе не выдала его приближающиеся рыдания.       — Что — будет — когда неделя — подойдет к концу? — твердо задал я единственный важный сейчас вопрос. — Что случится… завтра?        Крис молчал. Он не двигался, почти не дышал, и не проронил ни звука… По моим щекам покатились слезы. Схватив его за ворот рубашки, я заставил проклятого эгоиста заглянуть мне в глаза — и в его, в свою очередь, увидел сожаления и ужас…       — ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА?! ОТВЕЧАЙ ЖЕ, СВОЛОЧЬ, ИНАЧЕ Я ЗАДУШУ ТЕБЯ ПРЯМО ЗДЕСЬ!..       Горько усмехнувшись, он разомкнул губы, чтобы извергнуть меткую остроту, но спешно одернул себя. По одному его растерянному взгляду я понял, что шутка была бы излишне правдива и черна.       — Пожалуйста… — прошептал он, и холодные ладони накрыли мои руки, все еще держащие Криса за рубашку. — Мы можем пойти к тебе?.. Это единственное, чего я сейчас хочу…       — А чего я хочу — еще учитывается?       — Конечно…       — Тогда я хочу знать: что случится завтра?       — Я отвечу тебе утром… идет?..       Я медленно выпустил клетчатую фланель и взвалил сумку на плечо.       — Идет.

***

      Всю дорогу до моего дома мы молчали — держались за руки и шли, пробираясь по улицам сквозь предночной полумрак и толпы людей. Их лица были неуместно веселы, голоса — громки и счастливы, и мы с Крисом плыли посреди всей этой жизни как призраки, не относящиеся к ней никак…       Как только Крис переступил порог моей квартиры, я обернулся и медленно притянул его к себе. Свет еще не был включен, и мы смотрели друг на друга в голубовато-белых лучах уличного фонаря, заливающихся через окно кухни прямо в коридор. Его руки сжали мои плечи, и в одном этом давлении было столько отчаяния, что я снова чуть не пустил слезу. Я согласился получить ответ на свой вопрос утром, но дотерплю ли я до утра — не вымотается ли мое истощенное страхом сердце раньше?..       Прислонившись лбом к моему виску и прикрыв глаза, Крис опустил руки. Пальцы нерешительно прочертили линию по рукавам моей куртки, бессильно повисая.       — Мы можем… пропустить ужин и фильм?..       Мое лицо украсила улыбка искреннего умиления. Бережно стягивая с Криса верхнюю одежду, я ответил ему столь же тихо:       — Я так и планировал…       Бросив куртки и обувь на полу у двери, мы добрались до спальни и замерли у кровати. Я протянулся к выключателю, но Крис остановил мою руку, обхватив запястье.       — Не надо света… Я… не хочу, чтобы ты видел… шрамы… — Судя по выражению лица, он выдавливал эти слова через глубокую щемящую боль и был бы рад забрать их обратно.       — Шрамы сексуальны, — нашелся я, не спуская взгляда с его бездонных темных глаз. — Они украшают мужчин.       Он прекрасно видел, как неказиста моя попытка утешить его, но с печальной усмешкой все же дал мне свободу действий. Зажегся неяркий желтый свет. Я задвинул шторы; деревянные кольца прогремели по карнизу на всю комнату, оттеняя тишину, в которой мы все это время находились и в которую нырнули с Крисом вновь.       Даже не верится, что я действительно собираюсь лечь в постель с ним… Невзирая на частично известное мне прошлое этого человека, я все равно вижу в нем мужчину и никого другого… мужчину, прижимающего меня к постели в чувственных объятиях, распрямляющего руки и нависающего надо мной…       Нервно улыбнувшись, Крис дотронулся до моей щеки и произнес:       — Я… настолько девственник, что даже не могу придумать, с чего начать… вконец растерялся… Так глупо…       — Одежда… — нетерпеливо выдохнул я, умудряясь вытащить из-под спины уже расстегнутую рубашку и откидывая ее прочь. — Начни с нее.       — С моей?.. — Крис сел на мои бедра, и длинные каштановые локоны покрыли клетчатую фланель. Его пальцы, как и голос, дрожали, но все же смогли управиться с перламутровыми пуговицами. На то, чтобы снять рубашку, его моральных сил не хватило, так что его торс оголяли уже мои руки, с трепетом и нежностью. Электрический свет упал на длинные поперечные шрамы под его грудью, и я, не удержавшись, коснулся левого подушечками пальцев. — Уродство, да?.. — посмурнел Крис. Нет… Конечно же, нет… Как зачарованный, я провел по шраму языком, и ладонь Криса примяла мои волосы. — Я ничего не почувствовал, но… смотреть на это… Момента интимнее у меня еще не было!..       — На то и рассчитывал, — улыбнулся я.       Сильные руки Криса толкнули меня назад, на подушки, и я послушно расслабился, принимая его в свои объятия. Хлопок приятно скользил по коже, пока Крис неторопливо приподнимал мою майку. Его поцелуи были робки и ласковы, но в то же время наполнены невообразимой концентрированной страстью, видать, накопившейся за пять долгих лет. Только подумать! Половину десятилетия он думал обо мне…       От прикосновений его губ и языка к моему телу кругом шла голова! Вопреки моим ожиданиям, девственность ничуть не подгоняла Криса: он не стремился распрощаться с невинностью или как можно скорее взять меня каким бы то ни было образом. В каждом его до мучительной сладости растянутом действии читалось одно: желание касаться меня, доводить до исступления. Ноль фокуса на себе — все внимание было направлено на меня, и от этой всеобъемлющей заботы я сходил с ума…       Погружаясь в чувственный умелый поцелуй, Крис наконец дотронулся до моего давно уже вставшего члена через ткань брюк и трусов, и я несдержанно застонал в его горячие губы. Такой сильной эрекции я не испытывал никогда; возбудившись точно бы за двоих, я покрывал засосами шею Криса, а его нежная рука вытащила мой член из-под приспущенной одежды. Скольжение его ладони и пальцев по стволу — я тонул в этих ощущениях! Непрестанно целовал и гладил торс Криса, мучаясь от невозможности передать ему хотя бы толику этого удовольствия. Почему?! Почему с ним мне настолько хорошо?! И это он-то — девственник?! С ума сойти! А что же будет дальше, поднаберись он опыта?..       — Я хочу тебя увидеть… — вымолвил я, расходуя почти всю свою смелость.       — Ты и так меня видишь — не слепой, — попытался отшутиться Крис, но я был непреклонен. — Вот скажи, зачем тебе это?! Ты ведь… знаешь! Не заставляй меня снова это говорить! Аррр! — Прорычав, он уставился на дальнюю стену сердитыми, как у обозленного зверя, глазами. Я чувствовал, что интуитивно все же смог нащупать нить, способную распутать клубок его подавленной агрессии. Не произнося ни слова, я шумно стащил с себя штаны, чтобы привлечь шорохом ткани внимание Криса. Отпуская свою ярость, он смущенно покосился на меня, полностью раздетого, сидящего на одеяле. — Ты… что-то задумал? — спросил он, насупившись.       — Именно. Я жду, когда же мы продолжим. Но мы не сможем это сделать, пока ты не разденешься. Или ты планировал всю ночь быть в штанах?       — Меня бы это устроило… — буркнул Крис, но все-таки поднялся с постели.       — Мы ведь уже как-то проснулись вместе совершенно голыми. Плевать, что ты был пьян, но уже тогда ты мне доверился. Так покажи сейчас.       Выпрямившись перед кроватью, Крис поморщился, словно в ожидании укола.       — Ты… будешь первым, кто его увидит, и… Черт, об стену убиться! — выкрикнул он, и похолодевшие от волнения руки зарылись в темные космы. — До чего же неловко!.. Если ты… ляпнешь что-нибудь… я тебя…       Я не знал, что ему ответить и нужно ли вообще что-то говорить. Руки Криса выпутались из его волос, неуверенно опустились и расстегнули ремень, а следом — пуговицу джинсов. Я перебрался на край кровати и занялся ширинкой Криса сам. Тишину в спальне, помимо моего тяжелого дыхания, нарушил звук раскрывающейся молнии, и Крис с рваным выдохом зажмурился от страха. Я поднял голову, чтобы взглянуть на это прекрасное напряженное лицо. Он боится моего разочарования — до чего же мило… Я опустил его джинсы, и Крис поморщился, будто от боли. Жесткая ткань коснулась большого прямоугольного шрама на его бедре и лоскута бледноватой кожи внутри его границ. Я медленно склонился к нему — меня непреодолимо тянуло физически выразить принятие всего, что заботило Криса или смущало его! — но его рука придержала меня за подбородок.       — Не надо… Кожа там все еще болезненно чувствительная…       Кивнув, я приник губами к низу его живота — и очередному шраму. Бедный, бедный Крис… Через какое невероятное количество боли ему пришлось пройти просто для того, чтобы стать самим собой?..       — Не жалей меня, — внезапно произнес он, словно услышав мои мысли. — Жалость — это гадко…       — Это не жалость… — прошептал я, и пальцы потянули резинку его боксеров вниз. — Это нежность…       От напора эмоций ногти Криса оцарапали мой затылок, но я был рад принять пусть малую, но все же часть его терзаний, облаченную в фантик ощущений… Я целовал его короткие жесткие волосы и узкий длинный член, чувствуя тяжесть ладони Криса макушкой.       — Я… не особо что-то им ощущаю… так что не стоит напрягаться…       — Но ты ведь смотришь, — просто ответил я.       Взяв его член в рот, я неспешно двигал головой. Потемневшие от возбуждения еще больше глаза Криса не отрывались от меня, и я почувствовал, как с уже моего члена потекла смазка. Он смотрит… Его пристальный взгляд — точно объектив, не упускает ничего, — и как же это заводит!..       — Такой мягкий, — с блаженной улыбкой случайно проронил я вслух.       — Черт, Оливер, вот про это я и говорил! Это не то, что хотелось бы услышать во время секса!..       — Не смущайся: я в восторге.       Его глаза смягчились, а плечи показались мне расслабленными — впервые за этот вечер. Бросив боксеры куда-то под кровать (ровно как и в самую первую ночь, которую мы оба забыли), Крис вернулся на одеяло. Его движения снова наполнились звериной грацией — потому что угасли все комплексы, сдерживающие страхом и стыдом, будто цепями. Наконец он дал волю своим истинным желаниям, фантазиям, что держали его на плаву все пять нелегких лишь для него лет… Крис хищно слизывал предэякулят с моего члена, по максимуму вбирал его в рот, а я стонал в потолок, чувствуя бедрами его ласковые руки и мягкие, как перья, длинные волосы.       — Я скоро… м-м-м… — попытался предупредить его я: Крис понял все, но не отстранился, через несколько секунд выпивая все извергнувшееся семя.       Трезвый рассудок давным давно оставил меня. Озаренный еще не полностью отступившим оргазмом, я подчинился рукам Криса, настойчиво переворачивающим меня. Я лег животом на большую подушку, и сперва — приподнятых бедер, а после — и ягодиц коснулись руки Криса, обжигающие раскаленной чувственностью. Его язык нежно вылизывал мой анус… Не прошло и полминуты, а я уже терся вновь затвердевшим членом о подушку, размазывая выступающие капли смазки по наволочке. Язык Криса, извиваясь, проникал в меня, как и пальцы, и я стонал в полный голос — но и этого полукрика было недостаточно, чтобы выразить все мое наслаждение! Пододеяльник был смят и местами прокушен, ведь я, точь-в-точь дикое животное, вгрызался в ткань и тянул ее зубами, мыча от экстаза. Пальцы Криса уперлись в простату, и я — неожиданно даже для самого себя — забрызгал спермой подушку и живот.       Но ласки Криса не прекращались… Меня, охрипшего от стонов, он перевернул на спину; пропитавшаяся эякулятом подушка полетела вон с кровати. Пальцы Криса без малейших пауз двигались в моей заднице; головка моего члена поочередно упиралась в горячую мягкость его неба, языка и щек. В третий раз я кончал всухую — ничего не осталось. Я был вымотан и опустошен, бесконечно сильно хотелось спать. И в непроглядной пелене усталости я все же разобрал разгорающееся чувство у меня в груди. То было счастье…       Когда я засыпал, за окном вставало солнце, что было видно по полоске света, растущей под тяжелыми шторами. Щелкнул выключатель, и Крис вернулся в постель. В кромешной темноте я уткнулся носом в его грудь и вдохнул почему-то действительно приятный, успокаивающий запах его пота…       Эту неделю я жил…       …а проснувшись через несколько часов…       …умер…       …потому что Криса не было рядом. Моя правая рука нащупала холодную постель… С нарастающей тревогой я встал и раздвинул шторы. Дневной свет указал на одежду, лежащую на полу, — мою одежду. Только мою…       На пороге спальни я нашел лист, небрежно вырванный из тетради. Все его пространство занимала вспарывающая мое сознание пустота, а в самой середине зияли мелкие буквы:

«Все будет хорошо! ʕ•ᴥ•ʔ»

      Я никак не мог заставить себя поверить в правдивость оставленной Крисом записки. Вероятно, потому, что часть последнего слова была размыта упавшей слезой…