Бесконечный Леденец

— На каком инструменте ты играешь? — спросил Чонгук, когда молчание между ними начало ощущаться удушающим дымом, и только два человека стояли в стороне, когда все остальные вносили свою лепту, пытаясь помочь исправить обвалившуюся барабанную установку Чимина. — Фортепиано, как и Юнги, — сказал Намджун, — начал заниматься с него. Играл на тромбоне в средней школе, валто́рне, виолончели и басу в старшей школе, на гитаре мимоходом, аккордеон — в одно особенно бестолковое лето. Выбрал скрипку в колледже, а также кое-какой базовый кларнет и саксофон. Он повернулся в сторону, обнаружив, как Чонгук уставился на него, вытаращив глаза, до сих пор держа свои руки на басовых струнах. — Я не очень хорош в чём-либо, кроме фортепиано. Ну, на самом деле. Я не могу заставить пальцы схватывать что-нибудь ещё. Я хотел быть педагогом по музыке, но не думаю, что всё сложится, поэтому я начал микшировать и продюсировать, и это было намного лучше, чем что-либо ещё. В любом случае композиция — это моя сильная сторона. Чонгук молча кивнул. Ранее он попытался выйти из дома лишь в майке, хотя условное тепло раннего весеннего дня полностью потускнело до зябкой, ветреной прохлады, как только солнце село. Чимин и Сокджин сражались с одной из непомерно больших розовых толстовок Сокджина над головой Чонгука. Она изменила его, немного утопив в самом себе. Намджун начал замечать, как Чонгук отпускал себя рядом с друзьями и становился действительно громким. Он никогда не рассказывал о себе много, но мог издать один забавный звук, и все в группе затыкались, чтобы посмотреть его очередное запланированное комедийное представление. Казалось, ничто ему не нравилось так, как заставлять людей смеяться, но он умерял пыл, когда Намджун был поблизости. Сегодня он жевал кончики пальцев и держался позади. Беседа, похоже, кончилась, и Намджун почувствовал себя неловко, как будто он кичился слишком много. В действительности это было коротким ответом на вопрос, из тех не выдающихся, в котором он опустил все атрибуты того, что от природы был хорош в запоминании постановки пальцев и нотной азбуки, изучении основ, но слишком неуклюж, чтобы по-настоящему разрушить барьер от основ до профессионализма без многолетней тяжёлой работы; то, насколько сильно он любил экспериментировать с новыми инструментами, что концентрировался на них достаточно долго, чтобы начало хорошо получаться. И всё же он стоял там, как буффо́н¹, тогда как Чонгук отталкивающе смотрел вдаль, будто ему было всё равно. — Я играю на бас-гитаре и трубе, — наконец сказал Чонгук. — Немного пианино. Вот и всё. — Прозвучал тихий самокритичный смех. — Ты действительно хорош в обоих из двух первых, я слышал, — сказал Намджун. — Ты поёшь хорошо. Лично я думаю, что предпочёл бы прекрасно управляться с парой инструментов, чем сносно с кучей из них. Никто не хочет слушать сносных исполнителей, но я бы слушал, как ты играешь на басе весь день. — Ага, — вымолвил Чонгук с первой за день настоящей солнечной улыбкой. — Спасибо. И улыбка не сходила, прилипнув к уголкам губ, и до конца вечера всплывала в мгновение ока. Намджун обнаружил, что улыбался в ответ, вероятно, немного незаслуженно гордясь, будто был тому причиной. Он сделал это возможным. То было для него.

***

Одним поздним вечером, когда весеннее тепло начало простираться и до ночного времени тоже, Юнги собрал четырёх самых старших из группы ради абсентной вечеринки у Сокджина. Все они пришли в полуофициальных рубашках и слаксах, волосы тщательно уложены. Сокджин определённо нанёс макияж на всё лицо, однако было немного трудно утверждать в освещённой свечой гостиной. — Ты похож на профессора, — радостно озвучил Хосок, когда вошёл Намджун, а затем принял позу на коленях с поднятыми руками. — Пожалуйста, сэр, дополнительные баллы на экзамене, сэр. — Сохрани это до ролевой игры на попозже, детка, — высказался Юнги, когда Намджун положил рюкзак полностью в выжидающие Хосоковы руки и чуть не опрокинул того с дивана. Юнги с осторожностью скомпоновал все выпуклые бокалы под абсент и другие атрибуты вокруг центральной зелёной бутылки так искусно, будто тех ждала фотосессия. — Дело вот в чём, — произнёс Юнги, балансируя кусковым сахаром на специальной серебряной ажурной ложке над хрустальным стеклом. — Вы поливаете тонкой струйкой абсент сверху него. — Он налил немного зелёного ликёра на сахар. — Чтобы покрыть его алкоголем. Ага. И затем. — Он вытащил из кармана зажигалку. — Затем вы поджигаете его. Хосок и Сокджин, оба, взвизгнули и отскочили, когда кусок сахара сгорал в пламени и бурлил, тая в абсент. — После вы просто заливаете его водой, — сказал Юнги, тщательно выливая воду из пластикового стаканчика через сахар, чтобы сбить его внутрь. Так много ради изыска. — Подожди, ты разбавляешь его? — спросил Намджун. — Ты обязан, — ответил Юнги. — В противном случае он омерзителен. Вот почему сахар необходим. Хосок, ты первый. Хосок с опаской поднял его к губам, сделал маленький глоток и почти поперхнулся. Юнги прыснул, шикарный вид его бархатного жакета был немного ироничным. Они пустили его по кругу. Сокджину было много чего рассказать о каком-то немом фотографе, который отказался брать его лучшие ракурсы, но прервался с диким воплем, пытаясь стереть вкус абсента изо рта с помощью рукава рубашки. Намджун был готов к тому времени, когда поднёс его к губам, сделал большой глоток и омыл весь рот крепким вкусом солодки. — Хм, — произнёс он, глядя в стакан. — Мне вроде как он понравился. — Можешь забрать его, — сказал Юнги смеясь. — Я думаю, он отвратительный. — Это была твоя идея! — ответил Сокджин. — Я пойду, смешаю немного джин-тоников, — вздохнул Хосок. Когда остальная часть группы прикончила половину джина с тоником, а Намджун осмелился сделать ещё несколько глотков своего абсента, разговор перешёл к обсуждению их учителей по музыке: кто был хорошим, а кто — мудаком. Когда Сокджин начал с бравадой заливать о благосклонности преподавателя по вокалу к Чонгуку, дверь открылась и Чонгук собственной персоной ввалился с полузакрытыми глазами, вытянутым воротником футболки, отсутствием как шапки, так и худи, которые были на нём, когда он уходил из дома до того как. — Помяни дьявола, добро пожаловать домой, Кук. Хорошая ночка? — озвучил Сокджин. Чонгук заворчал и подался на кухню за стаканом воды. Сокджин поджал губы. — Я только что рассказывал им, что встретился с миссис Стейтен, и она сказала, что у тебя действительно хорошо идут дела на уроках по вокалу. — Чонгук непринуждённо показал «знак мира» и облил подбородок водой. Он продолжал стоять, вытирая ту с лица, когда Сокджин пожал плечами, глядя на парней с обеспокоенным видом. — Ты уверен, что хорошо проводишь ночь? — В норме. Пошёл с Тэ и Чимином. Они флиртовали с какой-то цыпочкой, но, по-видимому, я слишком молод и слишком гей, поэтому меня отправили домой. Плевать. — Или слишком пьян, — пробормотал Юнги, когда Чонгук попытался поставить свой бокал на край раковины, и тот с грохотом полетел вниз к остальной немытой посуде. Чонгук шатаясь пошёл к своей комнате, но остановился и передумал на полпути у кухонного острова, затем покачнулся вперёд и бросился, распластавшись на мужчинах на диване. Его голова опустилась на колени Сокджина. Его задница приземлилась булочками кверху на Намджуновы. С другого конца стола Хосок и Юнги одарили Намджуна одинаковыми ухмылками. Эта задница была в кожаных штанах. Кожаные брюки и футболка, столь тонкая, что Намджун мог поклясться, что видит сквозь неё. Фальшивые карманы на его маленькой попе едва ли очерчивали линии в небольших изгибах, и его футболка задралась над крошечной талией, худощавость которой усугублялась тугими брюками, тем, как его футболка легко спускалась к его рёбрам. Намджун осторожно поставил свой абсент на приставной стол вне диапазона Чонгуковых тимберлэндов и потянул, возвращая его одежду на место. Та оставалась мгновение, сползая с каждым тяжёлым вздохом. — Ты в порядке, дорогой? — произнёс Сокджин, поглаживая волосы Чонгука, который снова простонал и прижался ближе. — Предполагалось, что это только для старичков группы. — Извините. — Всё в порядке, — быстро обмолвился Юнги. — Мы всегда рады его видеть. — Уже выгнали из одной группы из-за слишком мелкого возраста. — Иисусе. Тебе девятнадцать. Ты едва моложе любого из нас, — сказал Намджун, и Чонгук тут же взглянул на него. — Я думаю, что по большей части из-за того, что я первокурсник. Он пошевелился, и его острые тазовые косточки болезненно покачивались напротив бедра Намджуна, который втянул воздух и попытался угомонить его: одной рукой на спине, другой на его мощном, твёрдом бедре. Мир стал внезапно более резким сквозь алкогольную пелену. Намджун едва сжимал, ощущая ладонью тепло и крепкие с отсутствием жира мышцы, расслабленные и мягкие, одетые в кожу. Никто больше, казалось, не заметил. Намджун вновь натянул футболку Чонгука на талию, чтобы всего лишь чем-то себя занять. — Я поговорю с ними позже, — сообщил Сокджин, вкруговую массируя между сильными плечами Чонгука, другой рукой прочёсывая его волосы. — Они не должны были отправлять тебя домой одного в таком состоянии. — Спасибо, папуль. Однако я могу с этим справиться. Они жалеют, когда не надираются в хлам и не дерутся за девушку. — Она стоила того, чтобы за неё бороться? — спросил Хосок. Намджун, по-прежнему испытывающий проблемы с улавливанием сути разговора, снова потянул футболку Чонгука, когда тот повернул голову, чтобы посмотреть на Хосока. — Чёрт, да. Охуительно великолепная и очень умная. Продолжала подбивать их. Она знает, что делает. Намджун отвёл взгляд от задницы Чонгука, чтобы посмотреть вверх, и встретился с глазами Юнги, который медленно улыбнулся и поднял одну бровь. Намджун опять поднял футболку парня. И процесс зациклился на следующие тридцать минут: настройся на разговор и произнеси несколько слов, прикинься шлангом. Потяни Чонгукову футболку выше, вздрогни от боли, когда тот заёрзает и вонзит свои тазовые косточки. Намджуну стало любопытно, не останется ли на бедре синяков завтра, точно на таком же расстоянии, как и у узких бёдер Чонгука. Последний продолжал беспорядочно бросаться в разговор, в общем и целом слишком мягко, и бормотал, чтобы его понимали, но взывая к пристальному вниманию каждого человека в комнате. Намджун вертел в руках край Чонгуковой футболки, стараясь определиться, настолько очевидными были его попытки отвлечься в этой заведомо проигранной битве. — Ох, сдайся, — рассмеялся Сокджин и дёрнул одежду Чонгука вверх через всю спину, обнажив великолепную поверхность мускулов под мягкой загорелой кожей. Чонгук заскулил в знак протеста. Намджун одарил Сокджина страдальческим взглядом, и рот Сокджина немного приоткрылся. Он хихикнул, широко раскрыв глаза. — Прости, прости. — Он с гордостью посмотрел на Чонгука. — Да-а, взгляните на это. Я помню, когда он был а ля пятилетним и крошечным. А теперь посмотрите на него. — Он потёр голую кожу парня. — Я так горжусь. Ты почти такой же горячий, как и я. — Разве это не странно? Вы братья двоюродные, — утверждал Хосок. — Мы постоянно хайпим друг друга. Мы дружбаны по тренажёрке. Всё нормально. Не обязательно иметь пошлый подтекст. — Иу, — отозвался Чонгук. — Бывает же, — сказал Юнги. — Ема. Намджун, погладь его ради меня. — Хах? — Ему нравится, когда ему спину гладят, — сказал Сокджин. Намджун взмолился о самоконтроле. Это продолжалось две минуты, прежде чем Намджун не мог с собой совладать. Тёплая кожа Чонгука казалась бархатистой под рукой Намджуна. Он поднял глаза, чтобы убедиться, что не пересёк никаких границ, о которых могли заботиться его друзья-защитники, но Юнги разлёгся между ногами Хосока, растянувшись на его груди со своим третьим коктейлем за ночь, болтавшимся в почти пустом состоянии в его пальцах. Хосок пел ему гундосым, грубым голосом, целуя в лоб и играя с синими волосами. Сокджин запрокинул голову назад на диван, и никто не смотрел, как Намджун благоговейно поглаживал вверх и вниз, взад и вперёд по сильной спине и тонкой талии. Он поймал, как Чонгук пристально глянул на него, моргая из-под своих ресниц. Их глаза встретились, и Намджун почувствовал, как лёгкие Чонгука быстро наполнились, а затем замерзли, напрягаясь напротив ласковой руки Намджуна. Он провёл вниз по спине, медленно пробираясь через самую узкую часть, и лицо Чонгука напряглось. Мускулы под его рукой сжались. Он проворчал и прижался лицом к ноге Сокджина. — Осторожно. Он очень боится щекотки, — сказал Сокджин. — Я буду осторожен, — сказал Намджун. — Не хочу, чтобы он снова уколол меня бёдрами. — Те ещё острые маленькие ублюдки, — согласился Сокджин. Кожа прямо над поясом Чонгука была особенно заманчивой, всего лишь самый нагой прогиб посередине позвоночника, не иначе как самый приятный намёк на ямочки в нижней части спины, мягкие холмы и долины под пальцами Намджуна. Он мог пробегаться рукой туда и обратно вечность, занимаясь этим медленно в то время, когда Чонгук напрягался и держался настолько до прекрасного ровно. Что-то ещё между бёдрами парня прижалось к ноге Намджуна. Он застыл, рука прямо в середине спины Чонгука. Тот, казалось, не замечал, лицо совершенно вольготное и прижато к бедру Сокджина, будто он спал, и только складки между его бровей выдавали напряжение. Может быть, он был слишком пьян, чтобы переварить то, что делало его тело. Намджун подождал немного, затем в качестве эксперимента очертил тот же самый путь и почувствовал лишь немного, как небольшое давление толкнулось в его бедро. Чонгук становился твёрже напротив него. Он прекратил. Он поднял руку и оставил её в неподвижном состоянии на его спине. Чонгук был слишком пьян для этого. В комнате было слишком много людей. Намджун не мог доверять своему члену, что тот остался бы мягким. — Ребят, вы хотите услышать, как мы встретились? — выложил Хосок. — Конечно, — сказал Сокджин. — Ах, ага. Само собой, — пробормотал Намджун. — Я гулял по зданию музыкальной школы в первый год обучения. — В тёплой и уютной темноте гостиной тихо начал Хосок, вводя голосом в состояние транса. — И я услышал, как кто-то играл «The River Flows In You» Ли Ру Мы, и я был так чертовски разочарован оттого, что мне пришлось слышать эту проклятую песню в ебучем колледже, особенно сыгранную так бездушно. А-ля никакого настроения или чего-то ещё. Он играл совершенно ровно, поэтому я ворвался в репетиционную комнату, чтобы сказать тому, кто бы это ни делал, делать правильно или нахуй прекратить… — Я ненавижу эту историю, — застонал Юнги, резко и громко. — И им оказался Юнги, просто играя это… — Я ожидал от тебя большего, — сказал Намджун Юнги, который издал длинный вопль, приглушённый грудью Хосока. — Просто играя и глядя в окно, как будто он разогревался или не замечал, что творит, и как только я захлопнул дверь, он закричал. Ну, на самом деле закричал, пялился на свои руки, как на предателей, а затем спрятался под пианино, умоляя меня никому не рассказывать. — Мне так стыдно. Я никогда не смогу выбросить её из пальцев, — сказал Юнги. Чонгук немного поёрзал, крошечным движением бёдер, как будто просил Намджуна продолжать ласку. Это колыхнуло две острые точки в бедро Намджуна и одно вялое давление между ними. Намджун проигнорировал его. — Вот таким было моё первое впечатление о нём, и у меня был предмет с ним в том семестре. Вы можете себе представить, как я был удивлён, когда увидел, как блядски помпезно и заносчиво он себя ведёт в классе. — Я ненавижу тебя, — проворчал Юнги. Чонгук снова пошевелил бёдрами, слегка открыв глаза, чтобы посмотреть через плечо на Намджуна, который похлопал его по ноге и продолжал не двигать рукой. Чонгук нахмурился и снова прижался лицом к ноге Сокджина. — И тогда я обнаружил, что он был лучшим концертирующим пианистом в школе, и был очень разочарован в школе. — Эй, некрасиво. — До тех пор пока ты не выучил партию фортепиано из «Рапсодии в голубых тонах» для меня в том году, и я поменял своё мнение. — И это было тогда, когда мы собрали «Швейцарские Рулетики», — сказал Сокджин Намджуну. — Мы заблаговременно перевезли Чонгука сюда, когда он окончил старшую школу, чтобы тот мог стать нашим солистом. — Он слегка опустил футболку Чонгука, чтобы снова погладить его плечи, а пальцы оказались в волосах снова. — Вы балуете его, — тихо сказал Намджун. Сокджин с любящей улыбкой посмотрел вниз. — Да, мы балуем. Чонгук издал самое мягкое мычание в протест, едва ли в голос, и заснул на ноге Сокджина. После долгого молчания Юнги тихо пробормотал что-то под нос, и Хосок ухмыльнулся. — Что? — одновременно произнесли Намджун и Сокджин. — Ничего, — сказал Юнги, но снова его глаза были обращены к Намджуну, прослеживая взглядом под задницу Чонгука на коленях парня, рука Намджуна аккуратно расположилась на его облачённом в кожу бедре. Они должны были без малого отнести его в кровать через час, тем временем Намджун, одной рукой поддерживая затылок Чонгука, а большим пальцем — челюсть, запрокидывал сонную его голову, чтобы налить в рот ему воды и заставить парнишку хоть немного проснуться и попить. Чонгук забрал у него чашку и прикончил, затем без единой мысли о том, что её нужно поставить сразу же начал стаскивать штаны, и естественно опрокинул всё на себя, приглаживая водой свою тонкую футболку спереди к кубикам, на которых стирать можно было. Намджун вышел из комнаты с головокружением. В ту ночь он опять спал на диване — что-то, чем он теперь занимался, по крайней мере, два раза в неделю, но долго пролежал, учитывая вкус солодки на его губах, с ощущением оцепенения в своих руках, словно скучал по коже и мышцам.