Иные 2

      Группа как-то внезапно появилась на сцене. Зрители завизжали и запрыгали, вскинув руки к небу, Андрей же, поздоровавшись, объявил минуту молчания; и звук толпы будто отключили. Словно вилку резко выдернули из розетки: зрители замерли, дружно опустив руки, и устремили глаза вниз, искренне погрузившись в общее горе.       А я смотрела на сцену. Там, у края, сидел Михаил, изобразив самую печальную мину, какую только мог изобразить, но я чувствовала, как он удерживает рвущийся наружу смех.       Ему эта ситуация казалась комичной. Народ «молчит по нему», а он — вот он — сидит на сцене, курит и всех рассматривает насмешливым взглядом.       Андрей стоял рядом. Переполненные печалью голубые глаза блестели влагой.       «Блин, неужели он вот-вот заплачет? — напряглась я. — Он что же, каждый раз, каждый концерт так переживает?». — Ещё не хватало, — фыркнул Миша, скосив на меня взгляд. — Нормально всё. Сейчас будет охуенно! Как полагается! — Спасибо, — Князь проникся скорбной тишиной, охватившей крышу, — теперь давайте повеселимся!       И все снова закричали, запрыгали, завизжали, предвкушая веселье. — Много дней грустил король! Не знал народ, что за беда… — сходу начал Андрей. — Но кто-то во дворец привёл смешного карлика-шута, — подхватил Миша, и я просто заорала от восторга, перекрывая своим пронзительным визгом крики зрителей.       И это было потрясающе. Невероятно. Он размахивал руками, наклонялся к фанатам, заглядывая в их лица, трепал их по волосам и хватал за руки, прыгал, ужасно смешно танцевал, в общем, колбасился в своём стиле.       Не буду пересказывать весь концерт: это будет слишком долго. Выделю самые примечательные моменты.       В целом можно сказать так: звук был идеален; Андрей постоянно контактировал и общался со зрителями, замечательно пел; фанаты были счастливы, и я ощущала то самое единение с ними, которое хотел бы ощутить каждый поклонник творчества любимой группы.       Миша всегда говорил о фанатах из нашего города с теплотой, очень наш зритель ему нравится. И вижу, не зря.       Но самым главным в этом мероприятии было, конечно же, то, что я наконец смогла своими глазами увидеть, что вытворяет на сцене Михаил в своём новом состоянии.       Поразительно то, как он взаимодействует с Андреем. Это было точно, как тогда, давно, много лет назад. Андрей отходил назад — Миха выходил вперёд. Миша подходил к левой стороне сцены, Андрей — к правой. Будто Князь чувствовал его, будто видел и слышал. — Папочка, купи нам маски! — комично спародировал детский голос Князь. — Выбирай, сынок! — пробасил Миха.       Так они объявили «Отец и маски». Это просто необыкновенно, иначе и не сказать. Я так отвыкла от сценического поведения Михаила, от этих гримас, театральных жестов и интонаций сказочника, что теперь всё это казалось мне новой его стороной.       За сценой он такой… домашний. Да. Это правильное слово. Здесь же — совершенно иное воплощение. Демон, тролль, вампир, гоблин — кто угодно, но не тот Миша, к которому я привыкла.       Я не раз успела расстроить его во время этого шоу…       Когда Андрей объявил песню, которую собрался спеть со звучащим первоначальным вокалом — так, как её записали изначально — Миша пробубнил: «Это чё, я щас опять под фанеру что ли петь буду?» — и я улыбнулась. Всего на секунду, потому что после этого, по неизвестным мне самой причинам, из моих глаз хлынули слёзы. И вот стояла я, оперевшись на сцену и закинув голову повыше, смотрела, как Горшеня ловко меняется с Андреем местами, перекрикивая свой собственный голос, шепелявящий «Ели мясо мужики»; и ревела, закусив нижнюю губу, так, что слёзы с подбородка буквально стекали на шею струйкой. — Ты чё? — не выдержав, Миша подошёл ко мне. — Ну ты чего ревёшь, а? Вот он я, здесь! Живой, ё-моё!!!       «Я знаааааююю, — протянула я, и быстро вытерла лицо своей же футболкой, — знаю…» — То-то же, — кивнул он, хмуря брови, и отошёл назад.       Он посмотрел на стоящую возле барабанов кружку Андрея, зачем-то понюхал содержимое и слегка покривился: «Фу, чай!», будто ожидал там что-то другое учуять; а потом вернулся и встал на середину сцены. Поглядел куда-то вверх, я проследила за его взглядом — на небо смотрит, на звезды.       Закрыв глаза, он глубоко вдохнул и… Я увидела, что его силуэт стал заметным в свете софита. Луч света перестал проникать его насквозь, упёрся в спину и обогнул фигуру.       «Ты что делаешь?! — я чуть вслух не закричала. — Прекрати! Нельзя! Не надо!»       Миха мотнул головой и резко повернулся ко мне, широко улыбнувшись: — Страшно? А ты не боись! — и пустился в пляс, запрыгал вокруг Андрея, захохотал.       Просматривая видео, что я сняла, я заметила, что камера моя постоянно «уходит» в сторону, демонстрируя пустую сцену.       «Вот блин, целое видео запорола», — с досадой подумала я, глядя, как на экране вертится софит. — Ты чего, Горшка снимала? — хохотнул Боец, глядя мне через плечо. — Ага, — вздохнула я. — Куда он — туда и камера, блин. Я не нарочно, оно само…       Благо я немного потратила времени на эту бессмысленную съёмку. Не до того было. Грудь разрывало от переполняющих эмоций, и знаете, я не думала, что могу почти без перерыва прыгать на месте два часа — не девочка ведь уже. Я скакала, как заведённая игрушка, как мячик-попрыгунчик, хохотала, кричала, пропевала все слова песен.       Я точно странная. До сих пор я не могу понять, от чего же меня накрывали рыдания на… Ну совсем не подходящих для этого песнях. К примеру, «Дурак и молния». Какого чёрта?       А на «Танце злобного гения» я вообще чуть было в голос не завыла. — Кот, прекрати.       «Мой злобный гений…» — Твой. Только не плачь.       Я правда, честно старалась давить в себе эти странные эмоции, кусала губы и задерживала дыхание, но это не помогало. Сменялась песня и мои слёзы резко высыхали — я вновь начинала прыгать и радоваться. Какое-то безумие.       Но, когда Андрей объявил «Воспоминания о былой любви» и ушёл за кулисы, я резко остановилась. Инструментал? Да?       Да.       Понятия не имею, нафига, когда именно, откуда и как в руке Миши оказался микрофон. Полагаю, что для антуража, но… Слышала его не только я.       Бархатный баритон буквально загипнотизировал меня. Весь напряжённый, как натянутая струна, Горшок широко шагал по сцене из стороны в сторону, и, держась левой рукой за пряжку своего ремня, пел, порывисто поворачиваясь и вздрагивая всем телом.       Завороженно глядя на него, я замерла, слегка склонив голову набок.       Cлишком чёткие, выразительные «Р» он произносил в словах этой песни: — Но сер-рдце от любви гор-рит, моя душа болит… — пронзив меня тёмным взглядом, он ненароком коснулся своей груди, и обхватил микрофон обеими руками.       «Что ж ты со мной делаешь… Это не голос. Это звучащий бархат».       Не отводя взгляда от Горшка — он остановился на середине сцены и пел свое любимое «ла-ла-ла» на проигрыше — я достала из кармана телефон и просто зажала кнопку записи голосового сообщения для Пифии. Мне так хотелось поделиться с подругой этим чудом, настоящим чудом, что действовала я неосознанно.       Позже, уже приехав домой, я прослушала восторженное голосовое от неё:       «Ты мне скидывала отрывок записи… У меня было впечатление, что Миша там поёт. Я слышала Горшка! Я тебе клянусь!»       Потрясающе! Невероятно! Просто поразительно!       Я никак не прокомментировала эту запись, отсылая её; но Пифия смогла услышать то, на что я и хотела обратить её внимание!       А там, на концерте, во время этой песни, я вновь обливалась слезами, уже не пытаясь остановить их нескончаемый поток.       Миша прыгнул к тому краю, у которого я стояла, бахнулся на колени и вперился в меня взглядом, склонившись пониже: — Да что с тобой такое?! — воскликнул он. — Ну чего ты мне душу рвёшь?! За что?! Что я тебе сделал?!       «Ты ещё спрашиваешь? — подумала я, и он резко сник; заметив это, я, совсем не желая делиться с ним этими мыслями, вдруг подумала: — Какой же балбес… Да ты в душу мне загляни, сразу поймёшь, от чего я плачу. Это же надо — сочинил такую восхитительную музыку, так красиво спел песню — и всё понять не может, что плачу я от рвущего грудь чувства прекрасного, а не от того, от чего он думает…»       Но Михаил эти мысли услышал. Плюхнулся на попу и внимательно на меня посмотрел.       «Чего так смотришь?» — подумала я, с силой закусив губу, но даже не замечая этого. — Кровь пойдёт, — предупредил он, закуривая, — зубы разожми.       И я перестала грызть губу, подняла взгляд выше его головы и слабо улыбнулась — на сцену вернулся Андрей.       Миша ловко вскочил на ноги и стал ходить за ним, передразнивая его движения и отчаянно кривляясь. Я рассмеялась. Шут и есть!       А в проигрыше следующей песни произошло нечто очень странное; то, о чём я говорила в начале предыдущей главы.       Большую часть концерта Андрей смотрел далеко, куда-то в середину толпы зрителей, и это было логично — ну не под ноги же себе смотреть! — а тут глаза он опустил, повёл взглядом по первому ряду, мягко улыбаясь… И вдруг наткнулся на меня. Именно наткнулся, споткнулся, ударился о мой влажный взгляд.       Он вздрогнул, дёрнулся, на мгновение отшатнулся, но вновь наклонился пониже и буквально залип секунд на десять, шокировано глядя на меня, а глаза его из голубых стали чёрными — так расширились зрачки.

«Увеличение зрачков происходит в случае эмоционального возбуждения, напряжения, интереса, удивления, боли, страха».

      И что это? Страх? Интерес? Удивление? Всё и сразу? Что?       А почему вообще такая реакция?       Ну стоит у сцены девица в слезах, так и что? Мало ли таких эмоциональных? Да 90% фанатов рыдает на этих концертах. Так почему такой странной реакцией одарили именно меня?       Я видела, как Миша выглянул из-за Княжеской спины, поглядел на этот странный, такой прочный, контакт, улыбнулся и чему-то кивнул; но взгляда от потемневших глаз Андрея не отвела. Контакт был таким мощным, что я буквально видела своё отражение в его зрачках, между нами возникла из ниоткуда и туго натянулась странная нить.       Почувствовав, что эта непонятная сцена затягивается, я смутилась, застеснялась и от чего-то виновато улыбнулась. Я совсем не хотела так пугать, так шокировать любимого артиста, и от того почувствовала какое-то подобие вины, и попыталась сгладить эффект — улыбнулась.       Андрей — нет. Он двинулся к другому краю сцены, продолжая на меня таращиться.       Да что со мной не так?!       Взглянула в экран телефона. Да нормально всё, чего так пялиться?! Они там все что ли странные — эти Шуты?       И всё оставшееся время до конца концерта, я ловила на себе подозрительные, странные, проницательные взгляды Князева.       Это было интересно. Пару раз я даже кивнула, мол, что? Чего ты так пялишься? Но ответа, конечно же, не получила; и продолжила колбаситься, танцевать пого… И даже чуть не попала в слэм. — Куда?! — рявкнул Горшок, заметив, что я толкнула плечом парня, в ответ на его толчок. — Не смей! А ну сюда иди, эй! — Мне не разрешают слэмиться… — сказала я тому парню, и забралась на какую-то трубу, проходящую по низу сцены. Забралась и поставила локти на поверхность, подперев ладонями подбородок. — Тут и стой, — строго сказал Миша, и заворчал: — Тоже, блин, придурок — девчонку слэмит… Дебил.       К этому моменту он уже избавился от плаща и футболки, и скакал по сцене в одних штанах. Торс блестел от фанатских слёз, точно как от пота, но утереться полотенцем, как это делал Князь, Горшок не мог, и потому только бросал на него завистливые взгляды.       А Князев был поистине прекрасен. К некоторым песням он делал небольшую подводку, рассказывал о них что-нибудь, не говоря названия, и ждал, что мы угадаем.       В основном я молчала, давая возможность угадать другим, и лишь раз не сдержалась, когда пауза совсем затянулась.       Было сказано, что персонаж песни списан с Горшка, что он себя с ним отождествлял и очень ему этот текст нравился. — Медведь! — Похороны панка! — Вампир! — Гоблин! — Тролль!       Чего только не выкрикивали зрители, уже просто смеша Князя своими предположениями. — Анархист, — спокойно сказала я. — Миша — мёртвый анархист.       Андрей подошёл ко мне и внимательно посмотрел на меня. По его правую руку стоял Горшок и, пародируя этого самого анархиста, демонстрировал свой длинный «фак», вытянув руку вперёд и вверх; и изображал мрачный взгляд исподлобья.       Так меня это рассмешило, что я запрыгала на месте, подняв руки вверх, и закричала: — Анархист! Горшеня — анархист! — Ты сказала правильно, молодец, — заметил Андрей, проигнорировав микрофон и серьёзно глядя мне в глаза.       И спел эту песню целиком сам. Нет, конечно, Миша не остался в стороне — он ходил по сцене и, театрально жестикулируя пел все свои партии и припевы, привычно проигнорировав лишь строки «и нажраться он всегда любил»; но кто об этом знает?       Мне кажется эта композиция действительно сложной для исполнения в одно лицо; и Андрей исполнил её просто идеально.       В какой-то момент я не сдержала эмоций и громко крикнула: — Андрей Сергеевич! Спасибо вам за всё!       «...Что вы делаете в память о вашем друге, который стоит слева от вас и смеётся», — мысленно добавила я, и вот тогда получила в ответ тёплую улыбку… Благодарную? За что? Понятия не имею, но это было приятно.       А на последней песне на меня посыпалась какая-то фигня. — Пиздец, — объявил Горшок, наблюдая, как на зрителей летят золотые конфетти. — Опять эти, блять, вонючие золотые бумажки…       Направляясь за кулисы, он вдруг остановился и посмотрел мне в глаза. Мокрый, с растрепанными волосами, он стоял и просто смотрел на меня, от чего-то тяжело и часто дыша — грудина работала так активно, словно он действительно устал плясать и прыгать.       «Люблю тебя, солнышко моё», — подумала я, глядя в его тёмные глаза. — Ну что, ты идёшь? — меня отвлёк тот самый панк, с которым я познакомилась перед концертом. — Чего ты зависла? Пойдём, попробуем Князя поймать! — А пойдём!       И, бросив ещё один взгляд на Мишу, я взяла парня за руку и пошла к выходу.       Князя мы, конечно, не поймали, но вот бегать по всему зданию в попытках его поймать мне очень понравилось. Именно сам процесс: толпа разукрашенных неформалов «под тридцон», бегающая по этажам, хохоча и подпрыгивая, напугала бы, наверное, кого угодно. Но это было ужасно весело.       Минут на десять я застряла у выхода: там стояла толпа фанатов, к которой примыкали всё новые, выходящие из здания и даже просто проходящие мимо, люди. Все громко пели песни, ловко переходя из одной в другую, как попурри.       Я охотно влилась в этот хор «зомбяков» и «гоблинов», и ушла в тот момент, когда какая-то девчонка стала просить меня обменяться с ней моей майкой. — Я тебе лифчик, а ты мне майку! — настойчиво просила она.       Я невольно попятилась. С шутовской майкой мне расставаться, конечно, не хотелось. Но ещё больше мне не хотелось добираться домой в чужом красном лифчике, который, к тому же, явно был на меня маловат. — Ты извини. Не могу. Мне идти пора, — я попыталась отойти.       Несколько пьяных парней окружили меня: — Ну ты чего? — Тебе жалко что ли? — Она тебе лифчик отдаст!       Выглядели они довольно угрожающе.       Жаль, тот панк меня не проводил. Вступил в драку с каким-то придурком, что докопался до длины его волос, и мне пришлось уйти. А теперь — вот. Я сама рисковала попасть в замес.       Я выпрямилась и сделала к ним шаг, резко изменившись в лице — глянула каждому в глаза и недобро усмехнулась: — А нахуя мне чужой лифон, пацаны? У меня пиздатая «шутовская» майка, и вы реально думаете, что я её так просто сниму? Да нихуя вы не угадали. Вам просто по кайфу на женские сиськи поебловать, а то, что дети кругом вы не заметили. Стыдно, пацаны! — Да, блин, реально… Ты извини, — и они отступили в тень.       «Ух, сука… Пронесло», — выдохнула я, и отправилась на автобус.       Дома меня встретил возбуждённый Боец: — Слушай, я его отсюда еле выгнал! — Кого? — прохрипела я, присаживаясь на стул. Голос у меня был сорван ко всем чертям, и на другой день я даже очень неплохо пародировала горшковское «хой». — Да Горшка! — объяснил Боец. — Сидел тут до восьми часов! — А чё он сидел-то? — спросила я.       Спросить у Миши я не могла. После концерта он вновь погрузился в свою печаль и продолжил заниматься самобичеванием, избегая любых разговоров со мной. — Да вот, «Игру Престолов» со мной смотрел, — настучал на него Боец. — Я говорю, мол, ты чего тут сидишь? Иди на концерт! А он: «А, успею! Ещё только семь часов, чё там делать!». Так и сидел тут до начала девятого.       «Не просто так он сидел…» — подумала я.       Миша очень много времени стал проводить с Бойцом после случившегося той ночью, вот и в день концерта оставался с ним до последнего. — Он тебя узнал, — усмехнулся Боец, когда я рассказала ему о странном контакте с Князем. — Андрей узнал тебя! — также уверенно заявила Пифия, — они все знают… И Балу…       Как можно узнать того, кого прежде не видел никогда? — А ещё ты могла ему просто понравиться, — предположила Пифия, — у тебя типаж, как у его жены!       Ну нет, это предположение я сразу отсеяла.       «Контачит он с Михаилом — Горшенёв о тебе рассказывает ему…» — объяснил Евгений.       Как? Наверняка он сунул меня ему мыслеобразом. Нафига? Андрей же дружит с женой Горшка. Зачем ему показывать меня? Бред какой-то. Надо будет расспросить об этом Мишу… Когда он наконец наберётся смелости и перестанет меня избегать.       Слушая все эти беседы и мысли, он лишь загадочно улыбался. Ведь всё вернулось на круги своя. Короткий момент просветления в наших отношениях случился лишь на два часа — во время концерта. А после, Горшок снова ушёл в тень, продолжив вариться в своём чувстве вины.       Нет, конечно, он ко мне подходил. Очень осторожно подкрадывался и делал что-нибудь, наблюдая за реакцией. Почву, скажем так, прощупывал.       К примеру, иногда он подходил ко мне со спины и гладил по волосам. Или целовал в затылок.       А однажды он подошёл ко мне ночью, когда я лежала на диване у окна и что-то читала перед сном; постоял у изголовья и осторожно протянул руку к моей груди. Замер ненадолго. Тронул кончиком пальца и отдёрнул руку. Я прыснула со смеху: «прощупывания почвы» у него очень специфические.       Чуть осмелев, прихватил сосок, приласкал и… Убежал, смутившись.       Мило, конечно. Но очень странно.       А разрешилось всё очень-очень легко.       В день своего рождения Мишка решился на знак, которым грезил с начала лета, а я его останавливала.       Буквально на несколько минут граффити на Лиговском преобразилось: из глаз Михаила появился светлый луч, который многие успели сфотографировать и слить в сеть под заголовками: «Миша дал нам знак!».       Да. Дал. И замечательный знак, я считаю.       Я рассказала об этом Пифии, подкрепив к сообщению фотографии граффити с появившимся и уже исчезнувшим лучом; и выразила своё отношение к такому знаку:       «Какой умница, Мишутка! Вот может же красиво сделать, когда хочет! Просто даже горжусь им! «Слежу за вами». Отличный знак!»       Миша стоял неподалёку и слышал эти мои мысли. Довольно заулыбался, сел на подлокотник. Я подняла на него взгляд и поняла: созрел пацан для беседы. — Ну? — спросила я.       Он одарил меня своими эмоциями и чувствами, касающимися этой темы: бесконечное чувство вины, граничащее с ненавистью к себе, раскаяние и уверенность, что никогда такого больше не повторится; и сказал, запинаясь и смущаясь: — Это… Ну ты ж всё понимаешь, малыш… — и опустил взгляд. — Понимаю, — кивнула я. — Ну что мне сказать? — пробубнил он. — Ну урод я… — Ладно, — вздохнула я. — Не мучайся. Забыли.       Он чуть с подлокотника не свалился. Ошарашенно посмотрел на меня и ничего даже сказать не смог. В воздухе повисла смесь шока, удивления и разочарования: «Всё так просто было?!»       Ну да. Вот так вот, всё просто. Просто подошёл и поговорил, как делал это прежде. Что же я, монстр что ли? Не съем же я его. — Я же всё равно тебя люблю, — я улыбнулась. — Это… — он так и смотрел на меня офигевшими глазами, — и я… Это… Люблю. Сильно. Тебя… Ты прости... — Не делай так больше никогда. — Не буду. Простила? — Конечно! — слишком убедительно звучал мой тон, и Миша напрягся, но я добавила: — Но ты же понимаешь, что подъёбок тебе не избежать?       «А, ну тогда нормально всё, а то я уж было охуел», — в фоне я почувствовала его реакцию на мои слова.       А подъёбок ему, конечно, избежать не удалось.       «Сука, Горш, — хохотала я в диалоге с Пифией. — Да чтоб перед тобой так вечность извинялись! XD Чтоб тебя поймала огромная баба, оседлала, как быка, придушила хорошо, отпиздила по жопе и сказала: "Малыш… Это… Ты ж понимаешь".       И самое главное… чтоб ты, сука, реально понимал! XD       Аааа, ору! Отпизженный по жопе Горшок, это потрясающе!» — Вот, блить, пиздец, — с мрачным видом рыкнул Миша. — Ну хочешь — тоже пиздани меня по заднице! — А можно? — хохотнула я. — Один раз, — пробубнил он, — ночью. В параллели.       И я демонически заулыбалась.

***

      Кто-нибудь из вас был на концерте в Олимпийском? Вот Знающая была. И у нас состоялась забавная беседа:       «Слушай, Князь упал:) Я как-то упустила момент, на «разбежавшись прыгну со скалы» Князь лёг :) Я сперва решила, что так задумано…»       «Почему мне кажется, что так задумал не Князь вообще? XD»       «...Он перестал петь и поднявшись, озирался по сторонам… Подтянул штаны и подолжил песню:)».       «Бля, Миша, сука, Миша! XD Пьяный придурок! XD Идеальное преступление! Уронили Князя на пол — оторвали Мише руки!»       Хотя... Может он просто о что-то споткнулся, м?