***
В тот самый день, придя с ночной смены, я прилегла поспать. Одна. Миша любит лежать со мной в такое время. Просто лежать в обнимку и отдыхать, но в тот день он надолго отправился по просьбе Сирин в далёкий мир — кстати говоря, не бесплатно, но я позже расскажу, чем именно Сирин расплачивается с Горшком. В общем, я знала, что он ушёл очень далеко и надолго, и потому не ждала его. Мне снились дурацкие яркие сны, как бывает всегда, когда я не просачиваюсь в параллель; до тех пор, пока меня не разбудил шум за окном. Кто-то громко крикнул, и я почти проснулась. Балансируя на грани, я собралась было покрепче уснуть, но почувствовала, что подо мной кто-то лежит и резко пришла в себя. Я лежала на боку, положив голову на чью-то вздымающуюся грудь, и явственно слышала гулкое сердцебиение, отдающее в ухо толчками. Это была чертовски удобная поза. Я это называю «у мужчины под крылышком». Он крепко обнимал меня одной рукой, лёжа на спине, а я разместилась слева, закинув на него ногу, где-то в области паха, и пристроив руку на грудь. Спокойно, тепло и уютно. Просто идеально. Я анализировала эту ситуацию не открывая глаз, и пыталась уложить в голове тот факт, что я засыпала одна, и никто из мужчин в квартире не предвиделся в принципе. К тому же, я понимала, что засыпая с бесплотным Мишей, обычно чувствую только окутывающее, покалывающее тепло в тех местах, к которым он прикасается, и столкновение энергий, но в тот раз было что-то совсем другое. Рукой, что лежала на груди мужчины, похлопывая, я двинула вниз и ощутила планку застёжки. «Это рубашка, — отметила я. — Шёлковая или атласная… В общем, гладкая, скользкая». Моя рука, теперь неотрывно, вновь двинулась вверх. Пальцы наткнулись на пуговицу и хорошенько прощупали её. Маленькая, гладкая, с выемкой, из неё торчит пара ниток. Рука снова поскользила по планке, досконально ощупывая каждую пуговичку, и третья по счёту оказалась расстёгнутой. Нырнув пальцами за воротник, я осторожно потрогала грудь. Мощная, волос почти нет. Совсем немного и мягкие, как пушок. По паре волосков на сосках, почти незаметные… Продолжила движение вверх, и напоролась на запущенную щетину. Не колючая, мягкая, довольно приятная на ощупь. Подушечки моих пальцев коснулись губ мужчины. Не слишком пухлые, но и не тонкие. Тёплые и сухие. Всё это я делала с закрытыми глазами. Нарочно. Я хотела проанализировать всё происходящее, прочувствовать тактильно и осознать до того, как увижу… А ещё я боялась, что, как только я открою глаза, всё закончится. Я понимала — это не параллель. Сто процентов. Абсолютный и беспросветный реал. Может быть, мне даже было немного страшно открыть глаза и увидеть. А если это не Горшок? То, что это не Боец, было понятно сразу — муж куда стройнее этого человека. Но глубоко вздохнув я поняла, что это Миша. Запах его тела одурманил голову, а вкус его энергии осел на губах. Тогда, молясь о том, чтобы это не кончилось, я всё же заставила себя приоткрыть глаза и посмотреть сквозь ресницы. Увидела чёрную рубашку, грудь в вороте, тёмную щетину и губы — выше было не видно — и убедилась, что это Миша. Я хотела приподнять тяжёлую голову, но он придержал меня за плечо той рукой, которой обнимал, и успокаивающе погладил: «Спи, спи, куда собралась?» Большая ладошка, сухая, слегка грубоватая кожа. Так чётко я его ещё НИКОГДА не чувствовала. Как же обидно! Эта проклятая выработавшаяся привычка слушаться его в мелочах! Нет бы подняться, потрогать его хорошо, вдумчиво, расспросить подробно! А я послушно улеглась ему на грудь дальше спать! Только зачем-то нащупала пальцами ухо. Поглаживая его подбородок, царапая ноготками щетину, я скользнула к щеке, а затем к виску, и, почувствовав там прядь волос, заправила её за ухо и ощупала всю раковину, все бугорки, потёрла между пальцев мочку. Зачем? Почему именно это место? Я не знаю. Зато теперь я могу уверенно узнать Горшка по правому уху на ощупь. Меня уже серьёзно тянуло в сон, и я, кажется, совсем перестала себя контролировать и действовала по велению сердца. Чуть потянувшись, я нашла ртом его второе ухо, и, обхватив губами мочку, стала нежно её посасывать. Горшок лежал смирно. Он был расслаблен, но и не принимал происходящее, как должное. Он наверняка был приятно удивлён — ему-то хорошо известно, как сдержана я была в то время в подобных порывах. И эгоистична… Когда Сирин предложила научиться ласкать Мишу в его состоянии бестелого, уточнив, что я не почувствую ничего, но ему будет хорошо; я эгоистично отказалась. Не хотелось мне быть в качестве мастурбатора. Сейчас мне немного стыдно за то моё поведение… Он ведь столько времени дарил мне ласку, не получая взамен ничего, кроме сексуальной энергии. И хотя он отлично ощущает моё тело, даже чётче, чем обычный человек, мне стоило подумать о том, что предложила Сирин. Итак, я погружалась в сон, потирая Мише правое ухо, и посасывая левое. В какой-то момент он повернулся ко мне лицом и поцеловал. Это было влажно, нежно, очень долго и чертовски возбуждающе. Я отчетливо помню, как тихонько постанывала, ощущая во рту его скользкий, немного ленивый в движениях, язык. Помню, как гладила его правое предплечье, ощущая волоски на коже, тонкие грани татуировки и мелкие шрамы… Ощутив эрекцию бедром, что прижималось к его паху, я переместила руку с предплечья на ширинку и потёрла ладонью член через штаны, отметив для себя выразительную чёткость края головки. Он что-то неразборчиво шептал, щекоча мои губы своими, я отзывалась тихими мурлыкающими стонами и плотно прижималась промежностью к его бедру; и это продолжалось до тех пор, пока я окончательно не вырубилась, уткнувшись лицом в его шею. Нет, такого никогда не бывало прежде. Прикасаясь к нему плотному, такие детали я не ощущала никогда. Потрогаешь ему руку — ощутишь поверхность, да. Но волоски, шрамы, контур тату — нет. «Но ведь тогда, давно, когда мы только начинали эти дикие, ненормальные отношения; прикоснувшись к его члену, я чётко ощутила пульсирующую плоть, — думала я, проснувшись в одиночестве ближе к вечеру. — Значит уже тогда он умел воссоздавать своё тело детально!.. А ведь в тот вечер я не чувствовала такого спектра эмоций, какой накрыл меня теперь, и не сомневалась в своей адекватности… наверное сегодня он не стал воздействовать на меня. Почему? Надеялся, что я не проснусь, почувствовав его тело? Или пытается приучить меня не удивляться таким фокусам, оставаясь в трезвом состоянии? Надо будет его расспросить… А может это просто мне показалось? Может это просто сон, порождённый моим воспалённым подсознанием?» И я решила хотя бы попытаться заставить себя думать, что это просто яркий сон. Это куда удобнее, чем осознание реальности происходящего. По пути на работу, я всё рассказала Пифии. — И знаешь, я ещё и анализировала его, — говорила я, нервно посмеиваясь, — типа: «Тёмная бородка, нет седины. Сколько же ему лет? Ага, тело относительно стройное. Где-то тридцать-тридцать два». Ну не кретинка? — Не, ну, а что? — подруга, хоть и была шокирована в самом начале моего повествования, тоже развеселилась и вовсю хохотала вместе со мной. — Ещё и поцелуй, прикольно же! — А ещё я сосала ему мочку уха, — добавила я, посматривая по сторонам на светофоре. — А другую трогала пальцами. Так и уснула. — И подытожила: — Пифа, мне кажется я всё-таки ёбнулась. — Почему? — ещё пуще залилась смехом девушка. — Ну блять, какого хуя это всё? — я перестала подбирать слова, и стала говорить так, как думала. — Это я, наверное, ёбнулась! — Ну я ж тогда тоже, — заметила Пифия. — И ещё Сирин. Он у неё сегодня громко чихнул, — добавила я, остановившись на углу здания и прикурив сигарету. — И ещё девчонка есть, у неё он недовольно бубнил. Все, как полагается, перепугались! И только я сосала ухо! Ёбнутая. Но не так обидно — ёбнуться со всеми вами. Подруга ещё громче рассмеялась, тем самым подогрев моё желание постебаться над самой собой. — Чё ты угораешь? Нахуя мне его ухо?! Почему я ничего другого не пососала? Хотя… — я сделала несколько затяжек подряд и выбросила окурок, — чё попалось, то и сосала, меня можно понять. Но самое идиотское то, что я не напряглась. Всё было воспринято так, как будто мы каждый день так делаем: «Ну Миша, ну лежит, ну ухо. Всё нормально. Буду спать дальше». Так обидно! Надо было его хорошо потрогать! И оставив хохочущую подругу, я пошла принимать смену.***
«Может, это какая-то разновидность осознанного сновидения? — предположила девушка-физик, прочитав моё сообщение. — Поэтому и такое ощущение реальности?» Пришлось признаться: «Я не знаю, если честно, что это такое, осознанное сновидение…» Всю жизнь я думала, что это просто умение осознавать себя во сне. Осознавать и управлять сновидением, как режиссёр. Но ведь многие проводят параллель между осознанным сновидением и астралом, значит, возможно, я ошибаюсь. «Где-то на грани между бодрствованием и сном», — объяснила моя собеседница. Я это называю «пограничное состояние». Самое удобное состояние, чтобы проводить время с мёртвыми и бестелыми, чтобы смотреть события прошлых воплощений и делать ещё многое другое. В это время я осознаю это своё «пограничное состояние», однако в день описанных выше событий я чётко понимала — это реально. «Осознанное сновидение — это «проснуться во сне», когда для стороннего наблюдателя человек спит, но сам человек может управлять своим сном и для него «внутри» сна всё реально… У людей, кто это практикует сознательно, как правило есть свои «приёмчики» (вроде пресловутого ущипнуть себя) чтобы понять, что это сон, а не реальность, но когда человек спонтанно туда «проваливается», то у него нет этой привычки», — продолжила девушка. Есть такой «приёмчик» и у меня. Я люблю переигрывать события. Если есть возможность «отмотать» происходящее назад и переиграть — значит это сон. Однако, я всё-таки думаю, что осознанное сновидение и пограничное состояние — вещи разные. Всё же мне стало легче от того, что появилось хотя бы предположение причин произошедшего. «Ну это хоть какое-то научное объяснение, а то я всерьёз задумалась о своём душевном здравии», — ответила я. «Научное, если не научное, то хотя бы логичное — это мы могём», — улыбнулась она в ответ. «Вот да, а то слабо верится, что он смог «создать» нитки на пуговичках…» — эти мелкие детали поразили меня более всего. «С одной стороны, если он может «материализовываться», то почему бы не вплоть до ниточек на пуговицах? С другой — такое воплощение сожрало бы прорву энергии, и в целом не нужно и избыточно». «Да! Он и после того, как просто твёрдым делается, уходит надолго. Он же ещё и на меня как-то воздействует, может, чтоб не испугалась или что-то типа того. Да и не такой уж он перфекционист, чтобы пуговички так шлифовать». На том и порешили. Однако же, меня неистово будоражили воспоминания о проведённом с Мишей времени таким образом, и я нервно расхаживала по офисному коридору в ожидании главного виновника моих переживаний, пока не психанула и не ушла на веранду курить и пить кофе. Я снова и снова прокручивала в голове произошедшее, и понимала — нет, не сон. Солоноватый вкус его кожи, пульсирующая венка на шее, то, как поднимались волоски из-за бегущих по его коже мурашек, заусенец возле ногтя на большом пальце левой руки — всё это было слишком реально. «А что, если это был не он?» — вдруг подумала я, и содрогнулась. Подобное уже случалось. Правда в параллели. Какой-то придурок пытался втереться ко мне в доверие в образе Горшка, и выставлял его не в самом лучшем свете. Разнюхав, какие именно человеческие черты Михаила я ценю наиболее всего — обострённое чувство справедливости, честность, умение отстаивать свои идеалы, стойкость и смелость — он пришел ко мне с абсолютно противоположными чертами, выставив Горшка в виде какого-то бесхребетного трусливого тюфяка, не вызывающего ничерта, кроме жалости и разочарования. Однако меня так просто не обмануть. Мало того, что этот кретин не угадал с ростом — оказался примерно таким, как я — так он и вкус энергии замаскировать не додумался. В общем, спалился по полной. Честно говоря, я не знаю, почему сущности из других миров и даже многие Верхние так старались разделить нас вплоть до недавнего времени; но факт остается фактом — они пытались. Своими действиями они довели меня до ручки. Я превратилась в настоящего параноика и ко всему непривычному стала относиться с ещё большим подозрением, чем обычно. Вот и в ту ночь я испугалась, что у наших недоброжелателей всё же получилось меня запутать. Меня бросило в жар от этих мыслей. «Какой кошмар! Если я не узнала Горшка, то это просто… Это пиздец, — думала я, закуривая очередную сигарету. — Что если я лежала с какой-то хитрой сволочью? В одних трусах! Целовала его, трогала! Какой стыд! Что теперь обо мне скажет Миша?!» А ничего. Ничего Миша не сказал, услышав мои переживания. Просто наблюдал, прикрыв свой эмоциональный фон от меня, и ничего не говорил. И тогда я решила вновь прибегнуть к ритуалу. Дождавшись ночи, я закрылась на кухне и долго звала его, но, не получая ответа, нервничала всё сильнее с каждой минутой. Он пришёл, когда я уже собиралась прервать действо. Почувствовав его за своей спиной, я задала самый тупой, но уже ставший привычным, вопрос: — Ты тут? «Да, — ответил он. — Жлоб какой-то мне мешал прийти». — Какой? Никогда не понимала этого его ругательства. «Урюк» и то логичнее звучит в подобных ситуациях. «Хуй знает. Какой-то», — отмахнулся Миха. — Готов к общению? — задавая этот вопрос, я мысленно умоляла его согласиться. Это было слишком важно для меня. «Да», — ответил Горшок, и я с облегчением выдохнула. — Сегодня это ты со мной лежал? «Зачем… — Миша замолчал на какое-то время, видимо, обдумывая формулировку своего вопроса, а потом вновь заговорил, понаделав кучу ошибок: — Дахуя хочеш знать». — Тебе сложно ответить? — нахмурилась я. «Нахуй тебе это знать?» — Со мной что-то лежало, очень похожее на тебя. Имею право знать, что это было. «Это был я». Я снова вздохнула, почувствовав, как слетает груз переживаний с моих плеч. — Как? Как ты сделался таким твёрдым? — спросила я, решив, что раз уж Горшок подписался на беседу, то надо жать до конца. «Пожалуйста, — и вдруг он обратился ко мне по имени, — не надо задавать этот вопрос». Моё настоящее имя из его уст — это плохой знак. Он произносит его только когда дело касается чего-то серьёзного. Я занервничала снова: — Тебе нельзя на него отвечать? «Просто я сам не знаю, почему у тибя такая дохуя чёткая чу»… — он замолчал. Наверное думал, как правильно пишется слово. — Чувствительность? — подсказала я, решив избавить его от трудностей с правописанием. «Да». — Почему ты пришёл ко мне такой? «Прости… я хотел… — он снова помолчал и, решив не продолжать, оборвал эту фразу, заменив другой: — Мы полежали хорошо, да». — Ты спрашиваешь? — привычно уточнила я. «Да». — Да, Мишенька, мы очень хорошо полежали, правда, — мой голос задрожал от волнения. — Это был осознанный сон? «Нет. Это просто был я». Я мотнула головой и нервно заулыбалась. Неужели он теперь действительно умеет такое?! — Ты много энергии на это потратил? «Нет. Нормально». Потрясающе! — И я действительно сосала тебе ухо… — пробормотала я, пытаясь заставить себя принять такую офигенную правду. «Сосала, да. И мы целовались», — я почувствовала его возбуждение. — Зачем? «Мне это нравится». — Ты говорил, что не нравится. «Я передумал. Понравилось. С тобой нравится… — чуть помолчав, он вдруг предупредил: — Я хочу тебя спросить». — Конечно, спрашивай. «Я был совсем как человек? Живой человек?» — Да, совсем, — я улыбнулась шире. — У тебя билось сердце. «Хорошо. Получилось хорошо… Ты повторить хочешь». — Ты спрашиваешь? «Да. Хочешь?» — А ты хочешь? «Да. Мы же хорошо полежали. Ты хочешь ещё так?» В такие моменты я не взвешиваю все «за» и «против», а сразу выпаливаю то, что чувствую: — Хочу. Наверное он доведёт меня до нервного тика подобными фокусами. Скорее всего я всякий раз буду удивляться и волноваться. Это всегда стресс. Но… но я действительно хочу. «Тогда останусь тут». Я вновь отправилась на веранду. Тело трясло, а в горле появился ком. По щекам потекли слёзы, и я долго не могла успокоиться. Он так старается, так сильно хочет быть как человек, заморачивается с самыми мелкими и незначительными деталями, тратит столько сил и переживает, хорошо ли получилось… А я всё парюсь и ищу логику в происходящем, всё никак не могу расслабиться и перестать искать подвохи, мучаю вопросами такого хорошего, любимого котика… — Сама ты Котик, — Миша присел рядом со мной и, крепко обняв за плечи, чмокнул в висок. Он не стал меня успокаивать, потому что ему были приятны мои переживания и нежные чувства. Он просто был рядом.