Иные 2

      Знаете, что меня бесит?       Меня бесит даже не то, что в моей жизни регулярно случается какая-то жопа; а то, что, когда она не случается, я начинаю нервничать:       «Что-то довольно долго всё как-то подозрительно спокойно! Затишье перед бурей! Чем дольше затишье, тем страшнее буря!»       Это уже паранойя. Непроходящая тревожность и вечное напряжение. Я теперь уверена, что жить спокойно и счастливо мне просто не дано, и оттого подсознательно жду очередной неизбежный пиздец.       Я уже не знаю, можно ли события прошлого года, о которых я рассказываю последние главы, отнести к этому самому пиздецу, но, по крайней мере, тогда я иначе это и назвать не могла.       Итак, после той первой полноценной любовной ночи, проснувшись поздним утром и побродив бездумно по квартире, я отправила короткое сообщение с текстом: «Обмен силами свершился» своим девчонкам. Тем троим, что очень ждали, когда же я сдамся — Сирин, Пифии и Знающей. А после, ожидая реакции, я всё сидела и рассматривала ключи, что дал мне Горшок. Они так и болтались на пальце, надетые на него широким кольцом. — Ты мне скажешь, что это такое, или нет? — уже в десятый раз спросила я Мишу. — Что это за ключи? Меня раздражает их ощущать, они горячие.       Но он старательно переводил тему. И как-будто чего-то ждал.       Первой откликнулась Пифа и, как только это произошло, Миха куда-то пропал.       Я рассказала ей обо всём очень поверхностно.       «Охуетьохуетьохуеть, — эмоционально отреагировала подруга, сдобрив сообщения стикерами с забавной собакой, и поинтересовалась: — А что вообще по ощущениям-то?»       «Физическим? Или иным?» — уточнила я, шагая на кухню за кофе.       «И тем, и тем», — был ответ. Собственно, его стоило ожидать.       Включив чайник, я раздражённо тряхнула рукой с ключами и присела в кресло. Они ощущались, как самая обычная связка и очень мешали.       Конечно я могла их снять, но куда девать после этого не имела понятия. А мне их Миша дал, значит они зачем-то нужны.       «Мне теперь всю жизнь так ходить?» — вздохнула я, и полезла в телефон, писать Пифии.       «Физически — очень интересно. Даже почти не больно. Но он целиком не влезает, длинный очень.       Осторожный, не долбил.       Но и не неженка — двигался быстро…       Боль была мгновенная…» — вот так ёмко ответила я.       «Тааааак. А это как? Типа как, кхм, девственности астрально лишилась???» — удивилась подруга.       «Веришь, слово в слово моя шуточка!» — я рассмеялась.       Мы обсуждали случившееся, пока Миша не захохотал в непосредственной близости от Пифы, отреагировав на какую-то мою шутку.       «Так он к тебе пошёл!»       «Он явился сразу, как я прочитала сообщение про то, что у него длинный», — рассмеялась подруга.       «И наверняка ждёт, что я продолжу рассказывать, какой он у него красивый», — я улыбнулась, и в этот момент мой телефон взорвался горшковскими воплями, а диалог «Вконтакте» перекрыло фото симпатичной девушки с ямочками на щеках и пронзительным светлым взглядом.       Я провела пальцем по изображению зелёной трубки и поприветствовала Сирин.       Почти сразу ко мне вернулся Михаил.       Нетипичное для него поведение. Иногда напрягает, когда он молчит, не влезает в мои разговоры с девчонками, не комментирует так жарко и убедительно, а просто тихонько слушает и что-то, неизвестно что, об этом думает. Думает, сам себе ухмыляется, пофыркивает, чему-то кивает.       И теперь, деловито расхаживая по комнате, он спокойно слушал, как следующие десять минут я, очень сдержанно, старательно опуская детали, повторяла свою историю.       Оправил светлую футболку без принтов, подтянул удлинённые чёрные шорты, покурил, бросая пепел себе под ноги, и сделал вид, будто занят только лишь своими, такими далёкими от того, что я рассказывала, мыслями, рассматривая плакат «Todd» и своё, только ему одному видимое, отражение в зеркале.       А Сирин, по своему обыкновению, молчала. Но когда в своём повествовании я дошла до финала, сообщив про ключи, она неожиданно обрадовалась. — Ключи! Замечательно! Молодец! Отлично! — Почему? И что это за ключи-то? — спросила я, усевшись на диване по-турецки, и вскинула взгляд на устраивающегося напротив довольного Мишу. Теперь он внимательно смотрел на меня не сдерживая любопытства в глазах. — Что делать-то с ними? — Так, создай точно такие же ключи, — ответила подруга. — Из чего хочешь, просто по наитию.       Привыкшая сначала делать, а потом думать, я поставила звонок на громкую связь и сразу же завозилась с потоками, собирая их в ладошке, старательно вылепливая бороздки и подбирая цвет.       Михаил с интересом наблюдал за моими действиями. — Сделала? — спустя немного времени поинтересовалась Сирин. — Сделала… — я рассеянно рассматривала вторую связку, — только брелок другого цвета получился. Почему-то синий… — Хорошо. Поставь на него свою печать, — продолжила инструктировать девушка.       Конечно же я понятия не имела, о каких печатях она мне толкует, и потому ей пришлось мне объяснять ещё и это.       Печать создаётся с помощью собственной энергии. Выглядит она наподобие какой-нибудь эмблемы. Её тоже надо придумать самостоятельно. Ну, а основная функция печати — замок.       Я поглядела на Мишины ключи. На чёрном брелоке я обнаружила что-то вроде гравировки. Белая бороздка складывалась во что-то круглое, шипастое, такое грубовато-мужское и, безусловно, очень странное.       «Каляка-маляка, — обозначила я. — Странно, почерк-то у него неплохой, да и рисует он сносно. Мог бы что-то менее запутанное придумать, — и рассмеялась своим же мыслям: — Ха-ха, Горшок придумал что-то простое, стандартное, обычное! Анекдот!»       Моя печать оказалась слиянием с лёгким видоизменением нескольких символов, и основной её деталью почему-то стал глаз. Зелёный, конечно же.       После этого Сирин научила меня делать энергетический карман. Это что-то вроде бездонной сумки болтающейся в непосредственной близости от Иного, в которой можно хранить всякую всячину. — Во-первых тебе надо разоружиться и убрать туда кинжал, — посоветовала подруга. — Сама понимаешь — если постоянно носить оружие, то больше вероятности, что придется его использовать.       Жаль было скрывать кинжал. Слишком привычно стало держать его под рукой… точнее внутри руки. Но Сирин права — после того, как я обзавелась оружием, прогулки в параллельных мирах стали опаснее, да так, что, в общем-то, кинжал вряд ли бы помог мне в тех ситуациях, в которые я попадала.       Об этом я обязательно напишу как-нибудь потом, это интересно. — Во-вторых, — продолжила девушка, — положи туда те ключи, что дал Юрич.       Подруга взяла манеру иногда называть так Горшка. Самое интересное, что он не сердится. Однако, если я вдруг обращусь к нему по отчеству — обижается.       Конечно я не делаю этого просто так. Это всегда месть. Я знаю, что ему это так же неприятно, как неприятно мне, когда он шипит моё имя, вместо привычного «Коша»; и потому, только в ответ на это, начинаю «выкать». Интересно, когда до него дойдёт, что я всегда буду увеличивать продолжительность времени для мести?       Ладно, сейчас не об этом.       Я убрала ключи с чёрным брелоком, как и советовала Сирин, и закрыла карман, ляпнув на него свою печать. По словам подруги, я могу быть уверена, что никто не влезет в него и ничего не украдёт.       Кому может понадобиться короткий кинжал и непонятные ключи, я даже спрашивать не стала. — Теперь отдай Мишутке ключ, который сделала, — продолжила инструкцию Сирин.       Я ещё раз посмотрела на длинный серебристый стержень, сложный рисунок бороздки, зелёный глаз на синем брелоке, и вскинула взгляд на Горшка.       С очаровательной улыбкой и ожиданием в глазах он сидел напротив, чуть вытянув руку с развернутой ладонью.       Я решила, что надо делать так, как утром сделал он; и, отдав ключ, сжала его руку в кулак и накрыла своей ладошкой. Чуть подождала, на всякий случай, и, с чувством выполненного долга, вновь принялась устраиваться на диване поудобнее. — Ну? Отдала? — уточнила Сирин. — Да отдала, отдала… — вздохнула я, и решила спросить ещё раз: — Может теперь вы мне расскажете… — Слава богу! — несвойственной ей фразой перебила меня подруга. И вот теперь я напряглась и опять села. — Что происходит?       Я глядела, как Горшок, любовно поглаживая, рассматривает ключ, бережно укладывает его в свой карман, и ощущала, как волнение нарастает. — Что я только что сделала? Кто-нибудь мне скажет? — Вы повенчаны! Поздравляю! — радостно объявила Сирин, и добавила с, её таким специфичным, ехидным смешком: — Целуй мужа. — Чё, блять?! — прохрипела я, и, просто обмякла, повалившись в подушки.       «Боже, нет, нет, нет, только не это. Только не это, нет, нет, нет», — шарманкой вертелось в голове.       Михаил Горшенёв последний мужчина из всех моих возможных возлюбленных, с которым я бы пошла под венец. И да, у меня есть на то причины.       Если скажу, что я об этом не думала — а как бы оно было, если…? — то совру. Конечно же думала, и пришла к выводу, что это был бы самый ужасный брак в мире.       Будем честными. Горшок не создан для семейной жизни. Такой уж он есть.       И я. И я, конечно же, тоже. Я вообще не понимаю, как это Бойца угораздило связаться со мной.       Есть несколько типов женщин. Два из них: женщина-жена и женщина-любовница. Так вот, я и есть второй тип.       Со мной можно неплохо потрахаться, я бываю ласковой и заботливой, привлекательной и интересной, весёлой и лёгкой. Но это если видеться со мной редко. В быту — уж я-то знаю — я та ещё скотина.       Я отвратительная жена. Я не из тех, кто целыми днями моет дом и готовит завтраки и обеды из трёх блюд, ожидая уставшего мужа с работы домой. У меня, мягко говоря, творческий беспорядок, а уютом может служить тусклый свет ночника. Да мне вообще насрать на порядок и комфорт! И вообще: хочешь есть — иди готовь сам. Можно и для меня тоже.       Это не значит, что мой мужчина всегда на голодном пайке или сам постоянно крутится у плиты. Но Боец, при желании, может приготовить блюдо средней сложности, причем весьма вкусно. И периодически ему приходится это делать.       Я вообще могу долго жить на кофе и сигаретах. Или есть апельсины, или фаст-фуд! Какой мужчина станет жить с такой женщиной?       Разве что, Боец. От большой любви, крепкой привычки и, возможно, отсутствия ума.       Для Михаила же лучшей спутницей всегда была, есть и будет — музыка. Я и теперь часто нахожу его «тупящим в стену», скажем так. В эти минуты у него в голове играет какой-то новый мотив. Иногда мне кажется, что он вообще живёт под музыку, что все его действия, мысли, всё существование подкреплено обязательным саундтреком. В его голове. Его жизнь — вечный мюзикл.       Он особенный. Он творец, а с творцами жить нереально сложно. Их надо, если не выходит понимать, то принимать. Со всеми заскоками.       К быту он не приспособлен, ему надо напоминать, двести раз просить и чуть ли не тыкать носом в мужскую работу по дому.       Однако при этом он любит комфорт и уют. И вкусно покушать домашней еды тоже.       Посуду он моет только если вдруг почувствовал себя виноватым. Поесть приготовить может только яйца и «обед по-горшковски», это, кстати, раздавленная вилкой переваренная картошка с раздавленной же в ней котлетой. И что-то мне подсказывает, что Миша не лепил эти самые котлеты своими волшебными ручками, не валял в муке и не стоял у плиты, переворачивая их. Их лепил кто-то другой, а Михаилу оставалось только раздавить в картошке и съесть.       Он даже мусор под ногами не замечает. Да блин!       Мы бы просто заросли грязью! Кого волнует уборка?       А какие эпичные ссоры были бы у нас! С оскорблениями, швырянием предметов, рукоприкладством! Потому что по-другому мы бы просто не смогли.       И вообще, мы оба ненормальные. Невыносимые! Один бы подрывался из постели по пять раз за ночь, чтобы записать «рыбу» пришедшей на ум новой песни, вторая — чтобы записать идею какого-нибудь очередного фика.       Вы не смотрите, что у меня мало работ в профиле. На самом деле очень многое скрыто, а что-то пишется просто в «ворде». И да, я действительно могу вскочить в три часа ночи, чтобы настрочить в заметку какую-нибудь сцену для фика. И забыть об этом. А потом, спустя время, случайно наткнуться и полчаса офигевать: когда это было написано? К чему именно?       Представляю эти «прекрасные» ночи.       Сидящая в углу дивана в одних трусах лохматая я, с абсолютно невменяемым взглядом, тёмными кругами под глазами и зажатой в зубах сигаретой, быстро строчу, бормоча что-то вроде:       «Щас-щас-щас, вот так, ага… Блин, а как это пишется? Вроде слитно… щас-щас-щас…»       Кстати, а кто-то из читателей думал, что авторы всегда пишут свои работы в тишине или, в лучшем случае, под выбранную ими же музыку, сидя за столом в одежде и попивая чашечку крепкого кофе?       Не знаю, как остальные, но я даже сейчас пишу это в два часа ночи, сидя на скамейке, и курю уже третью подряд, слушая вопли каких-то алкоголиков из подворотни неподалёку.       А утром я буду продолжать писать это в автобусе. А потом — в постели.       Примерно в таком же виде, какой я описала выше, Горшок со вздувшейся на виске венкой, бренчал бы в ночи на акустической гитаре, мурлыкая мотив на одному ему известном языке, и, ошибаясь, всякий раз с тихим рыком припечатывал: «Блять». И начинал бы заново.       Два сумасшедших в одном помещении — это перебор.       Ещё кое-что важное.       Михаил изменял своим жёнам. Да, именно, и это факт. Причём считает он это чем-то совершенно несущественным.       «А чё жена-то? Чё жена? Потрахаться теперь, что ли, нельзя? Чё за бред?» — выдержка из интервью, кстати говоря.       Нахрена мне, ревнивой собственнице, такой муж, а?       Я бы просто сошла с ума окончательно. Так и вижу, как следила бы за всем, что он говорит в интервью, и встречала его потом с чем-нибудь тяжёлым в руках.       Мне хватает ума понимать, что известный артист никогда не принадлежит какой-то одной женщине. Жена с этим должна смириться и принять. А если не готова принять — нехрен и вступать в серьёзные отношения с такими мужчинами.       Да, я, кстати, не готова. И всё, к чему мы с Михаилом пришли на данный момент — исключительно его заслуга. Его желание, его настойчивость, а где-то и хитрость.       Раньше, в прошлом, в тех воплощениях, у нас была идеальная схема отношений, я уверена. Любовники — это идеально!       Однажды мы с Мишей лежали на диване и болтали обо всём, что приходило в голову. Лёгкий такой, непринуждённый разговор, убивающий скуку.       И вдруг он спросил:       «А ты, как думаешь, что бы было? Как бы мы жили? Ну ты понимаешь, да, что я имею в виду?»       Я беззвучно поделилась мыслями об этом.       В его голове пронёсся короткий сюжетец, посланный мной.       Он стучит в мою дверь. Открыв, я обязательно радуюсь, крепко обнимаю, повиснув у него на шее, зацеловываю всё лицо, возможно, отсасываю прямо в коридоре.       Конечно, я тру ему спинку в душе и помогаю смывать шампунь, мысленно проговаривая какой-нибудь хороший заговор — да, я так иногда делаю.       После, я обязательно угощаю его отличным ужином и с удовольствием слушаю его рассказы о концертах и гастролях, анархии и религии, мнение о сюжетах книг, которые он прочитал; новые творческие идеи; о том, как ему всё надоело и как он, возможно, устал; и тогда я присаживаюсь к нему на колени, глажу по волосам и целую висок, шепча что-то о том, какой он молодец и трудяга.       Потом, конечно же, будет отличный секс. До багровых засосов, укусов до крови, синяков на запястьях, и чтоб по коже градом катился пот, саднило в горле от криков, кружилась голова и выскакивало сердце. Чтоб потом дыхание восстанавливалось минут пятнадцать, ноги подкашивались, и чтоб было лень даже закурить.       А потом, поцеловав ему ушко и шею, я бы засыпала у него на груди, слушая мерный стук сердца и ровное дыхание. А он, конечно, поглаживал бы мне спину, пока я совсем не провалюсь в сон.       Вот так.       Помню, Мише понравилось. Он по-кошачьи заулыбался и сказал:       «Я бы обязательно приезжал сюрпризом».       «И торчал бы три часа у подъезда, ожидая, когда я приведу себя и квартиру в порядок», — рассмеялась я.       «Как думаешь, когда бы мы стали жить вместе?» — вдруг спросил он. — Да никогда, — отмахнулась я. — Боже упаси.       Он резко сел и заговорил вслух: — Ты чё?! Офигела?! Это ещё почему?! — Потому что, Горшочек, никому из нас это нахер не надо, — ответила я, продолжая лежать, лениво потягиваясь; и зевнула. — Тебе, конечно, понравился мой мыслеобраз. Девушка с отличной укладкой, в кружевном белье, с гладкими ногами и «киской», с маникюром, педикюром, и так вкусно пахнет; так рада твоему приезду, ещё и трахается, как в последний раз! Но ты же не думаешь, что так было бы всегда? — Почему? — непонимающе таращась, моргнул Горшок. — Потому что. Осмотрись, Миша. Было бы вот так, как сейчас!       Мы лежали на смятой постели, причём наволочки и простыни были не из одного комплекта. На столе — ряд немытых чашек и тарелка с недоеденными наггетсами, пепельница, мимо которой я стряхивала пепел. Возле дивана валялась пустая банка от энергетика, на подоконнике — куча того, что необходимо было поднять на безопасную высоту от воровливого питомца с острыми зубами и когтями. На подлокотнике — лифчик, на спинке дивана — шорты, платье и цветастый сарафан. Это я не могла решить, в чём лучше пойти в магазин, а потом поленилась убрать в шкаф.       Кстати, помнится, шторы я тоже поленилась вешать после стирки, и окно так и оставалось голым.       В общем, уютом там и не пахло. Оставалось ждать ночи, когда темнота начнёт скрадывать весь этот беспорядок.       А среди всего этого лежала я. С кое-где выбившимися, небрежно собранными на макушке кудрями, в трусах-бразильяна, с нехилым таким синяком на бедре. Мисс Грация, блин, ё-моё…       В общем, никакого намёка на то, что я ему показала мыслеобразом. — И чё? — продолжил хлопать ресницами Миша. — Всё заебись. — Это потому что ты в еде не нуждаешься, — ухмыльнулась я, и закурила. — И шмотки стирать не нужно. А будь ты при теле — тебе бы всё это не понравилось. Ты же, долбанный сексист, мигом бы мне напомнил о женских обязанностях. — Нихуя! — собрался начать спор он, но я перебила. — Мишаня, запомни раз и навсегда: мы офигенные любовники. В наших интересах ими остаться. Ненавижу бытовуху. — Ты же хотела! — возмутился он. — Думаешь, не помню? Я помню, ты говорила, что хотела бы меня в теле, и чтобы я был рядом! — И всегда буду этого хотеть, — я опять уронила столбик пепла мимо пепельницы и чертыхнулась. — Но я понимаю, что то, что я тебе показала мыслеобразом не может быть постоянно. И я бы действительно хотела, чтобы ты приезжал ко мне, только когда находил такую возможность, а не потому что мы вдруг ебанулись и решили жить вместе постоянно. Поверь, было бы здорово! Ты бы страшно скучал по своей «кошечке», а не «стерве охреневшей», а я — по своему «медвежонку», а не «придурку лохматому». Когда ты бывал бы на гастролях или в Питере, мы бы переписывались в мессенджерах, и я бы даже терпела твои ошибки. Ты бы мне слал фотки своего члена, — я рассмеялась, — я бы фоткала для тебя сиськи. Романтика, Горшеня! Если бы ты так и не развёлся, мы бы скрывали свои отношения — круто, да? Я была бы для тебя не занозой в заднице, а отдушиной. А самое главное — я бы не имела права на ревность. Это удобно… — А я бы имел! И имею! — не выдержав, перебил он. — Понятно?!       Проигнорировав его выпад, я добавила то, с чем он спорить не смог: — А ещё, ты, Михася, наркоман. А я не могу жить с наркоманом.       Всё это мимолетно пронеслось в моей памяти и теперь я смотрела в потолок, кусая губы, и думала о том, что по сути… всё это мне не грозит. Ведь так?       Ну конечно же ему была нужна жена, тогда, при физической жизни. Чтоб убирала, стирала, готовила, контролировала… он же ребенок. Просто большой ребенок.       И конечно же я бы не сгодилась на эту роль — выше вполне доходчиво объяснила почему.       А теперь? Теперь-то нахрена?       Я его люблю. Я ему отдалась. Я всегда с ним, чёрт возьми, неужели этого мало? На кой хер он всучил мне эти ключи? От чего они и зачем?       На последний вопрос мне ответила Сирин: — Если выражаться красиво, можно сказать, что это ключи от его сердца. А вообще — от нового мира. От вашего мира. Обмен ключами — так и проходит венчание… — И что это даёт? — уточнила я. — Это ведь не просто ключ от мира. Это должно значить что-то большее. — Ну, вы слились плотнее и теперь всегда будете вместе. Без препятствий, какие были раньше. — А я могла не давать ему свои ключи? — Конечно. — И не было бы тогда этого… венчания? — Ну да.       Я не знала, как к этому относиться. Голова просто разрывалась от огромного клубка мыслей.       «А ты что, против что ли?» — тихо спросил Миша, с тоской глядя на меня.       И взглянув в его глаза, я поняла, что надо съезжать на юмор. По крайней мере сейчас. — Где кольца, Миша? Что за венчание без колец? Я требую себе кольцо, понятно? И тебе, если хочешь.       Когда-то, почти три года назад, я, обратив внимание на отсутствие кольца у него на безымянном пальце, любопытствовала: люди покидают тело без побрякушек? Даже если «цацка» — символ любви и брака?       «Почему? Можно и с «цацками», — ответил тогда Михаил. — Было у меня кольцо. Больше нет. Сжёг его нахуй».       Тогда я не стала вдаваться в подробности, посчитав, что это не моё дело; а теперь спрашивать и не нужно — сама всё понимаю. — И вообще, — продолжила я выпендриваться, заметив, что Миша позволил себе слегка расслабиться, — это что за венчание такое? Где лимузин? Гости? Подарки! Деньги, чёрт возьми? Путешествие там какое-нибудь!       И он, и Сирин рассмеялись. Обстановка разрядилась. Но моя голова, душа, да всё моё существо, просто разрывалось от обилия противоречивых эмоций.       «Теперь я с ним навсегда».       Конечно это страшное слово — «навсегда». Но больше всего меня волновало то, что он всё-таки затащил меня под венец хитростью. А его хитрости никогда не предвещают ничего хорошего. За подобными его действиями всегда кроется что-то… что-то, что мне не понравится.       И какой подвох теперь?       Ещё в первой части я писала об одном странном моменте.       Три года назад, ещё тогда, когда я не просто сомневалась в своей адекватности, а была прямо-таки уверена в своей шизофрении; мне приснился сон, будто Миша сажает меня себе на плечи и уносит навстречу заходящему солнцу. И нет, это не было романтично. И страшно не было.       Было как-то… логично. Словно именно так и должно быть, рутина, можно сказать.       Помню, я очень удобно устроилась на его сильных плечах, гладила волосы на макушке и даже не спрашивала, куда он меня несёт. Даже подумала:       «Это же Михаил. Он очень хороший и не сделает ничего плохого. Я ему доверяю».       Ага, щас.       Когда я, спустя год, спросила, куда же он меня всё-таки нёс, да так и не принёс, он рассмеялся и ответил:       «Потрахаться нёс, — а когда я принялась настаивать на серьёзности моего вопроса, отмахнулся: — Ну просто хотел тебя потаскать на плечах, — и быстро свернул тему: — Всё, хватит грустить, выруби свою эмпатию».       Так вот, как выяснилось, он уже тогда тащил меня венчаться. И, кстати, возвращать меня в тело он не собирался. Он хотел оставить меня там, с собой.       Узнав об этом, я ощутила... такую усталость. Как же я устала от этого всего. От его идиотских, детских выходок, этих, блин, чёртовых проблем — как будто мне реальных мало, и мне подкидывают ещё и иные, — от его необдуманных поступков.       Я даже ругаться на него не стала.       Я просто присела в кресло, закурила и озвучила: — Ты чуть не убил меня. Моё тело. Если бы не то случайное падение — мой прах уже был бы давно зарыт в земле. — Прости… Я просто забрал своё, — проговорил Миша. — Ты моя. И похуй мне было на всё остальное…       В ответ я просто кивнула.       Самое странное в этой ситуации то, что… Блин, я его поняла.       Ему и извиняться не стоило. Я знаю, ему это тяжело. Когда он просит прощения — совершает невозможное. Потому что Горшок не извиняется. Такой уж он.       А вот теперь я его не понимала. Всё шло своим чередом, никто и не заикался о каком-то венчании! И вдруг!       Неужели такой секс влечёт за собой такие последствия?       Поразмыслив, я пришла к выводу, что меня пугает и волнует не то, что теперь я должна считать его… — это даже писать трудно, не то, что вслух произнести — мужем, а то, что он не оставил мне выбора. Просто взял нахрапом, хитростью. А что за ряд последствий повлечёт этот его эксцентричный поступок — даже представить было страшно.       Я решила подождать, когда он оставит меня одну, и расспросить обо всём подругу. Ей-то уж нет смысла увиливать, «шутковать» и «королить».       А пока, по совету Сирин, я наклонилась и поцеловала… мужа.