***
Катя как следует вымыла руки, надела чистый халат и зашла в операционную. На столе лежал лейтенант Евгений Трофимов с развороченным животом и бледным, но всё равно безумно красивым лицом. Волевой подбородок и чётко очерченная челюсть выдавали в нём человека решительного и смелого, немного острые скулы приобрели синий оттенок от электрической лампы, висевшей под потолком, аккуратный нос и тонкие посиневшие губы накладывали на чуть загорелое лицо тень аристократии, а длинные ресницы на бледных веках не трепетали. Катя невольно восхитилась красотой лейтенанта и поблагодарила Бога, что не услышит от Евгения стонов боли. — Ну что, девочки, начинаем? — медсёстры кивнули своей начальнице, и Катя уже занесла скальпель, как с губ лейтенанта сорвался хрип. Девушка обеспокоенно поглядела вокруг, после наклонившись над лицом солдата. Ресницы слабо задрожали, и из-под них на Катерину уставились два огромных голубых глаза. Девушка выругалась про себя. — Лежите и не разговаривайте, всё хорошо, — но Евгений Трофимов всё же заговорил. — Красивая… — видимо, силы мужчины на этом иссякли, и он снова погрузился в беспамятство. Операция прошла хорошо, Катя достала крупные осколки и аккуратно зашила глубокие раны, потом занялась другими ранеными, но реплика лейтенанта всё не шла у неё из головы. «И как это он мог подумать — красивая… Сам-то вон какой, таких поискать». Считала ли Катенька себя красивой? Да. Она не была тщеславна, но видела в себе шарм и изящество, присущее не многим. Раньше она часто смотрела в зеркало и отмечала свои сильные стороны. Высокий лоб, аккуратный нос, не маленький, но и не большой, с чуть толстоватой переносицей, присущей славянскому типу, и чувственные губы. Губы… Катя очень любила яркие помады, правда, стоили они недёшево, и в комнате на резном туалетном столике стоял один тюбик красной помады в чёрном пластиковом футляре. Девушка носила её только в особенные дни, и даже сейчас в ящике письменного стола среди бумаг ждал своего часа брусочек красного пигмента, за два года войны ни тронутый ни разу. Нет, конечно, Катя знала, что была симпатичной, но лейтенант… Настоящий красавец. Высокий, подтянутый, с безумно изящными чертами лица и волшебными тёмными волосами. И такой назвал её красивой… Помада дождалась своего часа.***
Ярко краситься Катенька не стала, просто оставила несколько отпечатков на губах и растушевала пальцем. Не так, чтобы заметно, но разница есть. Евгений лежал на койке около брезентовой «стены», перебинтованный и до сих пор бледный, но уже в сознании. Совершая обход, Катя всё время думала, как будет вести себя с лейтенантом, и даже проработала диалог, а сейчас из головы всё вылетело, только воздуха стало не хватать, и щекам стало жарко. — Лейтенант Евгений Трофимов, — Катя выпрямила спину и старалась говорить серьёзно, напуская на себя вид деловитый и знающий, впрочем, чаще всего используемый. — Как чувствуете себя? И он посмотрел на неё такими голубыми глазами, что Екатерина Викторовна сразу превратилась в Катеньку. Евгений окинул маленькую девушку взглядом, отмечая тени под зелёными глазами, растрепавшуюся русую косу и тусклую, но всё равно мягкую на вид кожу. Устала… Лицо мужчины украсила слабая, но настоящая улыбка бледными губами. — Хоть сейчас к пулемёту, доктор, — Евгений закрыл глаза, когда Катя приложила свою маленькую узкую ладонь к его лбу, проверяясь температуру, и невольно подался к ней. — Спасибо вам. Катя вспыхнула. Она часто слышала такое здесь, и всегда эта тихая благодарность, полная искренней признательности, отдавалась теплом в сердце. А тут и вовсе Катя чуть не упала от счастья. — Не за что. За обязанность «спасибо» не говорят, — она торопливо вышла, стараясь, чтобы шаг казался как можно твёрже. Лейтенант снова улыбнулся. Маленькие девушки — сильные девушки, и он опять в этом убедился. Евгений знал, что Екатерина Викторовна — так почтительно звали молодого хирурга мужчины, чуть ли не вдвое старше её — в двадцать два уже заведовала этим госпиталем, все её очень любят и уважают за аккуратные руки, которые очень красиво накладывают шов и делают перевязки, и за полную серьёзность, неприсущую таким юным людям. Артиллерист усмехнулся: и правда, очень серьёзная. И умная. И красивая. Да, очень-очень красивая.