Госпиталь

Тут всё не так. И стены не вздрагивают от разрыва снарядов на линии огня, и в сильный ветер палатке не грозит участь подняться в воздух, и Люба не ругается за стенкой, когда капают чернила на письмо для её брата, воюющего на Кавказе. Тут ходят в свежих халатах, медсёстры щебечут, кто из больных кому подмигнул, а ночью в госпитале тихо — все уходят в квартиры. Кате было тут… спокойно? Нет, во время войны спокойно быть не может. Скорее, девушка не боялась за свою жизнь. Страх «а вдруг сейчас прилетит бомба» остался там, подо Ржевом. Но страх как явление не ушёл. Катя боялась за отца, от которого писем не было уже месяц, боялась за бабушку в родной Рязани, которая простудилась и теперь постоянно кашляла, за ленинградцев, для которым с наступлением тепла шансов выжить становилось чуть больше. А можно ли бояться за того, кто, возможно, уже мёртв? Можно. Екатерина Викторовна приехала в этот госпиталь больше полугода назад. Оказалось, что хирургов-женщин тут немного. Одна. Катя. Её приняли с недоверием, но она развеяла его. Всё было ровно. Оперировала, дежурила, осматривала, перевязывала, снимала швы. И коллектив Катю уважал, и приятельницы появились — девушки как девушки, образованные, иногда и поговорить есть о чём, — и даже пару месяцев назад в небольшом гардеробе появилась обновка. Ткань, купленная на зарплату, стоила недёшево, но и тратилась девушка редко. Соседка по квартире, старая украинка, сшила на «Зингере» за отрез такой же ткани — уж больно качественная. Платье получилось красивое. Тёмно-синее, с юбкой сборками и волнами на плечах. И Катя даже надела его однажды, на Первое мая. Соседка долго потом вспоминала: — Они мне говорят: «сделай как у Кати Андреевой». А я думаю — была б у вас фигура как у Кати Андреевой! Катя усмехалась и краснела, хоть и помнила, как в госпитале пара солдат настойчиво пытались пригласить её на прогулку после выписки. Ни у кого не получилось. Почему? — Жень, где ты? Он уже давно стал Женей, самым понимающим и самым заботливым, который всегда писал письма точно в срок, который обещал приехать в отпуск к ней, который умудрялся посылать цветы — облетевшие сухие былинки, чудом удержавшиеся в треугольном бумажном листе, когда-то точно были самыми яркими цветами. Вот только сам Женя не знал, что пишет письма, отправляет букеты и ждёт свободных дней, потому что делал он это только когда Катя, лёжа на скрипучей кровати, придумывала себе идеально будущее. Полгода. Он, наверное, уж и думать о ней забыл, а она… «Мечтаешь, как девица из романов. Даже стыдно становится, Кать». И совсем не стыдно. Просто… хочется, чтобы он знал её адрес, чтобы оставил на память что-нибудь своё. Где он? Как он? Не знаю. Катя бы точно ему написала, точно! Если бы знала, куда писать. Не догадалась хотя бы спросить, откуда он. Хотя, тогда это казалось неуместным и навязчивым. Потом нахлынула обида. Он же знал, куда она уехала, и как её зовут. А потом… Не могло такого быть. Не смей даже думать. Он не погиб. Нельзя ему. За такими мыслями Катя засыпала каждый вечер, всё думая, можно ли ей вообще надеяться.

***

Заворачивая в газетную полоску табак, Евгений вдыхал мягкий майский воздух. Пахло тёплой сырой землёй. А как пахнет Катя? Если отмыть от вездесущего запаха лекарств, распустить волосы и встать за ней, как она пахнет? Наверное, луговыми травами и яблонями в цвету, или солнечным светом и кислыми вишнями, или пионами, или мёдом, или чем-то другим, но обязательно домашним, родным. Полгода прошло. О тех двух неделях напоминала лишь тонкая паутинка маленьких шрамов на животе. Даже фотографии не осталось. Очень, очень хотелось её фотографию! Чтобы было, как будто она рядом. Евгений закурил. Слышала она его или нет тогда? Если не слышала, то конечно надеяться вовсе не на что. А если слышала?.. Значит, ты неинтересен. Ведь она могла быть не одна, или ты, Женя, просто ей не нужен. Мог бы уже сто раз написать ей, извиниться за ту выходку, просто узнать, как она живёт. Но было страшно обжечься отсутсвием ответа, или — ещё лучше! — отказом. Лучше не писать. — Евгений, о чём думаешь? — вырвал мужчину из раздумий Сергей Михайлович, тот самый, который лежал с ним на соседних кушетках. Приказ поступил — двум батальонам объединиться для ожидания дальнейших указаний. Старые знакомые присели на вывороченный пень поболтать, кто где был, кого когда выписали и кто дальше куда. — Ни о чём. Так, о чём придётся. — Ну, ладно. А Катя как там? На новом месте обустроилась? Евгения как холодной водой окатили. Думает, у них всё хорошо… — Да я как-то не в курсе… — попытался увильнуть мужчина. — Это как не в курсе? Голос до хрипоты сорвал, а потом что? Прошла любовь, завяли помидоры? — искренне удивлялся пехотинец, невольно пристыжая Женю. — Ишь какой! — Да я… Ну, мы с ней не общались ни разу ещё. Вот как она уехала — всё, — в глазах пенсионера возникло восклицание. Евгений поспешил оправдаться. — Я ей не нужен. Как немцев изведём, так она сразу в науку уйдёт, я уверен! А меня не сегодня-завтра пристрелят тут. И чего ей, слёзы лить? Нет, пусть себе достойного найдёт. Может, он и так уже есть. Сергей Михайлович покрутил седой ус. Надо же, человеку от силы пятьдесят пять, а он уже белый весь. — Ты сам-то у неё спросил, кто ей нужен? — мужчина вынул из внутреннего кармана сложенный треугольником лист и протянул Евгению. — Держи, лейтенант, тебе нужнее. Чернила сам знаешь где взять. Бумага, чуть жёлтая, под электрической лампой светилась каким-то неестественным светом, чернила в баночке отливали и вовсе зелёным. Страшное всё было, чужое. Он и писем давно не писал, а сейчас совсем растерялся. Как начать? «Уважаемая Екатерина Викторовна!» Ага, как будто повестку в суд пишешь. Нет, сухое «уважаемая» было явно не для неё. Да и они в последнюю свою встречу уже были Катей и Женей. «Катя!» И так тоже не пойдёт. Просто «Катя» слишком наивно и ветренно, как тогда? Кать, ну подскажи! Как по щелчку в голове сложились правильные слова. «Дорогая Катя!» Она ответит, обязательно ответит. Не зря же он письмо писал.