боги не прощают [редактируется]

Элин была странной. Атрей убеждался в этом все больше с каждым новым днем, проведенным вместе с ней. Первое впечатление о ней оказалось до глупости ошибочным: злость, отстраненность и желание дистанцироваться от него на максимально возможное расстояние, как и ожидалось, были для нее не более, чем просто щитом, той самой размашистой черной мантией, струящейся следом, за которой она так умело прятала ото всех свою истинную сущность. Но на деле Элин все же была совершенно другой. Восемнадцатилетняя, но почему-то все также по-детски наивная, она доверялась всему, что видела, без сомнений и угрызений совести, все время летала где-то в облаках и удивительно много мечтала, будто абсолютно намеренно не замечая вокруг себя последствий приближающегося Рагнарека. Она подолгу не могла усидеть на месте и все время куда-то срывалась, увлекаясь какой-то дурацкой игрой и, конечно, не забывая при этом еще и утягивать за собой бедолагу Атрея. Поражения в учении заставляли ее в ту же секунду опускать руки и бросать начатое, а победы — бурно праздновать до самого утра, позабыв совершенно и о луке, и о стрельбе, и о том, что они вообще договаривались сегодня тренироваться.        — Элин! Постой! Да куда же ты? — прокричал он, когда она, в очередной раз бросив оружие ненужным на ближайшем пеньке и задорно хихикая, в считанные секунды скрылась в глубине леса. Юноша естественно последовал за ней, оставляя послушного и уже привыкшего к ее выходкам Хати за охраной их снаряжения.        — Ну же, Атрей! Ты что, никогда в детстве не играл в прятки? — уже издалека послышался ее голос, и лучник раздраженно вздохнул, качая головой. Вообще-то, никогда. — Я лучшая в этом деле! Так что, давай! Попробуй найти меня! И зачем ему вообще этим заниматься? Какая глупость. И все же Атрей действительно попытался отыскать ее: среди абсолютно одинаковых троп и возвышающихся деревьев, под заснеженными кустами и замшелыми валунами, хоть где-нибудь в этом старом лесу, но уже скоро идея начала терять свой смысл. А потому, изрядно подумав, он все же решил, что если девушка решила проказничать, то он тоже не станет играть с ней честно. Вместо бесполезных поисков он лучше остановится и как следует навострит уши: божественная сущность всегда помогала ему слышать лучше обычных людей, но почему-то сейчас лес как назло мертвенно молчал, будто бы помогая девушке скрыться, и почти с минуту Атрей не слышал абсолютно абсолютно никаких звуков, пока кто-то вдруг не перебежал от дерева к дереву прямо позади него. Он обернулся и в ту же минуту прикусил губу, чтобы в голос не рассмеяться: лучшая в этом деле даже не удосужилась повнимательнее следить за своей любимой черной мантией, и теперь та стелилась позади нее, подобно тени, выдавая с головой и себя, и свою хозяйку, наверняка весьма неудобно усевшуюся за этим покосившимся дубом. Атрей притворился, что пошел в совершенно другую сторону, и сделал небольшой круг, намеренно подкрадываясь к девушке сзади. Хмурясь, щурясь и в нетерпении потирая ладони, она с таким забавным лицом пыталась высмотреть его среди заснеженного леса, что лучник едва не выдал себя. Ступая куда осторожнее, чем в первую их встречу, и теперь уже не допуская спешки, он подобрался к ней со спины и, не дав даже вздохнуть, сдернул с ее кудрявой головы остроконечный капюшон.        — Нашел, — победоносно оповестил он. — Твоя реакция все еще оставляет желать лучшего. Она только усмехнулась в ответ и тут же вскочила с места, перебегая к следующему дереву.        — Эй, это нечестно! — только и успел возразить ей мальчишка, ускоряя свой привычный шаг и тоже срываясь на бег в попытке за ней угнаться. В такие моменты, как сейчас, ее беспечность вводила его в недоумение и даже злила. Какой же она все-таки ребенок! — Элин, а ну немедленно остановись!        — Ты слишком медленный! Она так ловко умудрялась петлять между толстыми стволами, едва касаясь их руками на бегу и кружась, что Атрей и вправду несколько раз терял ее из виду. Он бежал и даже летел за ней быстрее, чем птица, давно отвыкший от опасных погонь и преследований, и даже сам не заметил, как начал смеяться в голос, ненароком удивляясь, как ее заразительный смех мог так странно сочетать в себе и злорадный хохот, и милое хихиканье. Ветер не переставал свистеть в его ушах с каждым новым их кругом, жар только стремительнее разливался по телу и, казалось, даже солнце на небе сияло ярче обычного, лишь подстрекая их нелепую игру. На ходу она сбросила с плеч свою мантию, поведя его ложным путем, и когда он выпрямился, подняв ее со снега, и повернулся на странный звук за своей спиной, то тут же получил снежком в лицо.        — И у кого из нас тут еще плохая реакция? А, Атрей? Нет, ты больше не поддашься на ее провокации. Ни за что. Не снова. Даже не думай об этом.        — Ну все, Элин, это была последняя капля. А ну иди сюда! Атрей откинул все лишние мысли. Теперь, когда она объявила ему войну, он просто не мог остаться в стороне, ведь каждый злодей и подстрекатель обязательно должен был получить по заслугам. А потому он очень резво втянулся в бой: поднимая все новые и новые комки снега, он за секунду формировал из них крепкие шарики и сразу же запускал их в соперницу. Его глаза горели от азарта как никогда раньше, он дрался с ней не на жизнь, а на смерть, смеясь и ругаясь, словно от этого сражения зависела вся его жизнь. И в конечном итоге, хрипло хихикая и сгибаясь от беспощадных приступов смеха, Элин все же покорно подняла руки, признавая свое очевидное поражение.        — Все-все, я сдаюсь! Ты победил! Атрей остался доволен собой.        — Ты сумасшедшая, — совершенно беззлобно и даже с улыбкой напомнил ей лучник, сгибаясь в три погибели и все еще пытаясь привести в порядок свое тяжелое дыхание. — Абсолютно сумасшедшая.        — Знаю, — она лишь согласно кивнула, расплываясь в усталой, но определенно удовлетворенной улыбке. На сегодня ее главное дело было успешно завершено. — Зато ты больше не хмуришься. Так что, думаю, мы наконец можем вернуться к нашей тренировке. Он поднял на нее свой удивленный взгляд. О, так вот в чем был смысл всего этого представления? Какие неординарные, однако, у нее были способы решения проблем.        — В следующий раз попробуй просто попросить.        — Куда интереснее заставить тебя улыбнуться по-настоящему, а не просто притвориться, — тут же нашлась она, складывая руки за спиной и едва пожимая плечами. — Знаю, ты ни за что не признаешься, но тебе явно понравилась наша игра. Так что, если захочешь, мы могли бы сыграть еще в следующий раз.        — Это… как-то по-детски. Ты не находишь?        — Ну и что? — да, она и впрямь сама наивность. И чего он только от нее ожидал? — Быть взрослым ведь такая скукота! А эти вечные сложности только и делают, что заставляют нас забывать о том, как радоваться жизни и всем окружающим нас мелочам. Ты только оглянись, Атрей! Хруст снега под нашими ногами, холодный ветер или цветы, которые мы с тобой можем держать в руках. Да все вокруг нас! Даже эта дурацкая игра! В этом ведь и есть… вся человеческая жизнь. В каждом моменте. Вся человеческая жизнь?.. В каждом моменте? Атрей понурил голову, не в силах вновь взглянуть на нее. Ее темные глаза служили зеркалом его собственных давно потухших глаз, и горел в них все тот же яркий огонь, все тот же неистовый пожар, какой когда-то полыхал и в его. Она была его отражением. Невыносимым напоминанием о прошлом. Но было в ее словах нечто такое до ужаса простое и всем понятное, даже досадно очевидное; что-то, чего до этого момента он совершенно не осознавал или не хотел признавать, но что почему-то так сильно задело его, хлестнув розгами прямо по юному сердцу. Как разряд молнии — быстрый и резкий — и его сознание вдруг прояснилось. Он ведь все упустил… Совершенно все… Со всей этой лихорадкой, мечтаниями о смерти по ночам и бесчисленными попытками сбежать от самого себя, чтобы стать взрослее. В его понятии — почему-то жестче, строже и страшнее. Он так старался быть похожим на отца. На кого-то другого, кого-то лучше и прочнее его самого. Но никогда не на себя. И, может быть, поэтому все вышло так паршиво. Но вся его жизнь, все это время… была только в его руках. Каждый жалкий момент, каждая секунда его существования была не у судьбы и не у смерти — только у него. Он ведь сам выбирал. Всегда. Так почему же тогда позволил себе выпустить жизнь из пальцев? Почему отдал ее на растерзание случаю? Почему же сдался? Почему продолжал коротать свои последние дни как дряхлый старик, прикованный к постели, хотя у него по-прежнему было все, чтобы жить? У него ведь все еще было… время. И все же его ответ разительно отличался от того, что действительно было у него на уме:        — Не говори глупостей. Жизнь гораздо сложнее всех этих дурацких игр. Бессовестный лгун.        — Атрей? — Элин склонилась над ним и взволнованно замахала руками, пытаясь сконцентрировать на себе его внимание. Глаза ее, теперь уже совсем не радостные, почему-то смотрели на него испуганно и беспокойно. — Эй, ты в порядке?        — А? — он рассеянно помотал головой, не понимая смысла ее вопроса. И вдруг все поплыло перед его глазами, потеряло все очертания, и даже образ стоящей напротив девушки вмиг стал для него размытым и нечетким. Виски болезненно запульсировали. Он отчаянно закивал. — Да-да, я просто… задумался. Извини.        — Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?        — Да, говорю же, — уже чуть раздраженнее повторил он. Только не хватало еще и ее втянуть в этот ненавистный им марафон жалости. — Все нормально. Пойдем обратно. Хати наверняка уже нас заждался. Атрей совсем забыл: в его жизни, отнюдь совсем не человеческой, было то, за что он не был в ответе.        — Но у тебя… кровь. Лихорадка.        — Что? Он быстро коснулся пальцами участка кожи под самым носом. И вправду кровь. Горячая красная жидкость уже вовсю лилась вниз — густым нескончаемым потоком — и даже за секунду достигла рта, заставляя Атрея сморщиться, едва ощутив на губах этот омерзительно знакомый привкус железа. Черт. Только не сейчас.       — Ерунда, — Атрей отмахнулся, привычно утирая кровь рукавом и запрокидывая голову. — Идем. Он смело подался вперед, однако ноги его никуда не пошли — почему-то онемели, обмякли, как валики — и он пошатнулся, тело потянуло к холодной земле, но чьи-то руки так и не дали ему упасть: осторожно, но крепко придержали за плечи.        — Э… лин… — только и смог Атрей прохрипеть, прежде чем ноги его окончательно подкосились, а сам он безвольно рухнул прямо в чужие объятья.

***

Когда он снова смог разлепить глаза, девушка сидела на корточках к нему спиной и планомерно подкидывала в огонь еще несколько небольших палок, чтобы пламя их маленького импровизированного костра разгоралось с еще большей силой. Атрей осмотрелся. Было уже достаточно темно. Может быть, даже далеко за полночь. Наверняка в это время отец уже взволнованно наяривал круги по хижине, ругая сына за беспечность и очередное нарушение всех данных ему обещаний, а Мимир как всегда ему поддакивал, весело болтаясь на специальном крючке у самого входа или уже начиная успокаивать спартанца, захотевшего взяться за топор и немедленно отправиться на поиски сына. Вероятно, Атрею нехило достанется по возвращению домой: отчитают по самое не могу, напомнят и про болезнь, и про отсутствие контроля, и, конечно, не забудут еще и втянуть мальчишку в новую ссору — куда уж без этого — но все это будет потом. Куда больше юноше хотелось узнать, сколько на этот раз он провел без сознания и почему сейчас, так заботливо укутанный в чужую черную мантию, он сидел на подстилке из еловых веток, оперевшись спиной о дерево, на том же самом месте, где еще недавно они закончили свою игру? И почему он так спокойно наблюдал за тем, как Элин мешала какую-то жидкость в его походной кружке? Кажется, юноша всегда брал ее с собой на их тренировки, чтобы не умереть от жажды или притупить симптомы очередного приступа.        — Я знаю, что я не слишком хороший наставник, но искренне надеюсь, что это все же не яд, — тихо усмехнулся он, ерзая на месте и все еще сонно зевая. — Сколько я проспал?        — Около пяти часов, — откликнулась Элин, едва заслышав его голос. И тут же поправила: — Ты хороший наставник, — она обернулась к нему с улыбкой, охватывая кружку двумя ладонями и дуя на еще горячую жидкость, находящуюся внутри, прежде чем спустя несколько секунд все же протянуть посуду Атрею. — И нет, это всего лишь травяной чай. Если бы я хотела тебя убить, то скорей бы просто оставила валяться на снегу.        — Вот уж спасибо. — хмыкнул юноша. — Травяной чай? — он перенял кружку из ее рук и с сомнением переспросил, придирчиво принюхиваясь к напитку и, как ребенок, еле дотрагиваясь до него языком. — Но, откуда у тебя…        — Не удивляйся. Меня всегда учили носить эти травы с собой, но до случая с Хати я никогда этого не делала. Оказалось, очень зря. Сегодня они действительно мне пригодились.        — Ты что… ведьма? — небрежно и шутливо решил уточнить Атрей, за что удостоился недоброго взгляда и тут же уткнулся обратно в кружку. Были вещи, которые определенно не менялись даже с годами. Например, его природная тактичность и умение общаться с людьми.        — Не думала, что выгляжу настолько плохо. И как давно ты приравниваешь умение смешивать травы к колдовству? Он сразу понял, что в понятии девушки ведьмы оставались такими, какими были и в старых родительских сказках: обезображенными старухами с сардоническим хохотом, обязательно с клюкой и острым мертвым взглядом, поражающим любого, кто осмелился бы встретиться с ними глаза в глаза. Конечно, на самом деле речь в этих легендах всегда шла именно о вельвах, ведьмы же, чаще всего, были вполне себе дружелюбны и милы. Как Фрейя, например. Но Атрей не стал поправлять девушку. Вместо этого он буркнул ей краткое извинение и, закончив всевозможными способами изучать свое питье, все же решился сделать глоток. На вкус было кисло и горько. Он сморщился и зажмурил глаза так сильно, что под закрытыми веками замелькали белые вспышки.        — Знаю-знаю, но тебе придется немного потерпеть, — с сочувствующим взглядом пролепетала Элин и вновь вернула ему емкость, которую он попытался отдать ей обратно всего после одного-двух глотков. Мальчику сразу вспомнилась мама, которая когда-то точно также поила его лекарственными отварами, приговаривая ласковые слова и то и дело приглаживая на макушке его вечно растрепанные рыжие волосы. — Зато чуть позже тебе станет легче. Юноша грустно вздохнул, но все же спорить больше не стал. Послушно выполнив ее наказ, он с поистине героической стойкостью и почти залпом поместил в себя все содержимое небольшой посудины.        — Прости, — тихо сказала Элин, забирая из его рук уже пустую кружку и осторожно отставляя ее в сторону. Атрей непонимающе нахмурился. У нее не было причин извиняться перед ним. — Мне явно стоило отвести тебя домой, но я так и не узнала, где ты живешь, так что пришлось справляться своими силами. Твои родители наверняка уже волосы на себе рвут. Так вот она о чем.        — Ничего. Я часто ухожу из дома. Так что, уверен, они в порядке. Парень постарался отреагировать соответствующе на сказанные слова, под стать ее серьезному тону, но все же последнее предложение его изрядно посмешило. В ту же секунду он представил Кратоса, рвущего волосы со своей блестяще лысой головы, и, не удержавшись, тихо захихикал. Ну… Разве что, борода сгодилась бы? О, кажется, лекарство нехило ударило ему в голову.        — Кажется, тебе уже лучше, да? Она тепло улыбнулась, поощряя его веселье. А Атрей вдруг нечаянно задумался: ведь эта хрупкая девушка, ростом ему всего лишь по плечо, совершенно в одиночку умудрилась со всем управиться: она сама оттащила его к стволу дерева, предварительно подложив настил, сама развела огонь, чтобы приготовить нужный отвар, и просидела с ним все пять часов, не отходя и не отлучаясь, преданно защищая его беспокойный сон. Было в ней то, чего Атрей все никак не мог понять. До глупости наивная и оторванная от реальности, вечно витающая в облаках и тонущая в детских забавах, в нужный момент Элин будто бы совершенно менялась: взрослела на несколько лет вперед и вмиг забывала об играх и шалостях, концентрируя все свои силы исключительно на поставленной задаче. И даже взгляд ее, всегда задорный и по-детски озорной, в этот момент становился другим: каким-то более серьезным, осознанным, ясным, хотя и горели в нем все те же яркие огни, все те же пылающие звезды, что болезненно напоминали ему о былом и в то же время приводили в немое восхищение. Скользя глазами по земле и не решаясь поднять голову, он одним движением развязал узелок, удерживавший на его теле ее просторную черную мантию.        — Нет-нет, оставь! — тут же поспешила она возразить.        — Я уже согрелся, — Атрей постарался ее успокоить. Если быть честным, ему и вовсе не было холодно да и одет он был всегда куда теплее, чем она. Но ему было искренне любопытно, почему девушка все-таки решилась отдать ему свою одежду, оставшись лишь в тонком белом платье, только из-за того, что он умудрился благородно свалиться в обморок прямо ей в руки. Хотя, если подумать, кого вообще могла согреть шелковая мантия? И все же, он протянул ее ей, утверждая: — Возьми, тебе она явно нужнее. Элин категорически помотала головой. Вот же упрямая девчонка. Атрей видел, как сотни мурашек целыми караванами усеивали ее бледную кожу, словно маленькие зернышки, и она то и дело терла ладони друг о друга, впуская в них воздух, как в мешочек, в надежде выудить для себя хоть немного целительного тепла. И даже несмотря на это, она продолжала терпеливо молчать и даже отказываться от предложенной помощи. Ну что за ребенок? Еще недолго было умереть здесь от холода. Особенно, в такие ледяные ночи.        — Ты в одном платье уже несколько часов, — Атрей настаивал, отворачиваясь и с каждым новым предложением краснея все больше и больше. Он убеждал себя в том, что это всего лишь жар от огня, последствия продолжающейся лихорадки или действие данного ему отвара, что-нибудь точно другое, явно очень отдаленное от простых человеческих чувств. Но это, конечно, было совсем не так. — Заболеешь ведь, глупая. Под давлением его уговоров, Элин все же взяла мантию, но не успела даже накинуть ее на плечи, как парень ловко стянул с себя еще и серую меховую накидку и также протянул ей.        — Нет, это правда лишн…        — Не спорь и просто возьми.        — Но как же ты?        — Не беспокойся обо мне, — твердо постановил он. — Благодаря твоему отвару, мне уже гораздо лучше. Так что возьми. — и зачем-то добавил: — Пожалуйста. Не в силах более сопротивляться, девушка наконец сдалась. Приземлившись недалеко от Атрея и закутавшись посильнее в отданную одежду, она принялась усердно греть у пламени замершие за морозе ладони. От холода они были уже практически алыми, Элин и сама мелко дрожала, и юноша в очередной раз отругал себя за то, что так долго провалялся без сознания. А лекарство и вправду начинало действовать: Атрея так сильно разморило, что через несколько минут в ближайшей компании девушки он даже позволил себе обмякнуть и расслабиться. Во всех смыслах. Та обычная его маска, что он считал прилипшей намертво к своему лицу, вдруг оказалась снята и надолго отброшена в сторону, усталость уже не позволяла играть кого-то другого, и потому Атрей наконец дал этой слабости взять над собой вверх. И хотя он упорно не желал в этом себе признаваться, находиться здесь рядом с Элин ему было по-настоящему приятно. Тепло и уютно, прямо как раньше… дома. Да и просто… хорошо. Уходить совсем не хотелось — хотелось лишь остаться, продлить этот миг так долго, насколько возможно, пустив корни прямо в промерзлую землю, и больше не сдвигаться даже на жалкий метр. И чем дольше лучник крутил эту мысль в своей голове, чем дольше представлял и обдумывал, тем больше она ему нравилась. И тем сильнее ему хотелось зарядить увесистый снежок прямо себе в лицо, чтобы отрезвить одурманенное сознание. Конечно, этим вечером никто из них так и не вернулся домой. Солнце давно уже опустилось за горизонт, пугающая темнота проникла в каждый уголочек огромного леса, и парень не смог — не захотел или просто побоялся? — отпускать девушку одну в такую тьму, да и еще по неизвестной ему дороге. Провожать ее у него уже не было сил, да и ей самой не особо хотелось уходить, а потому предложение провести эту ночь в лесу она встретила с восторгом и желанием, чем несказанно обрадовала и своего спутника. Атрей совсем не беспокоился: Кратос с Мимиром вполне могли защитить себя сами, а от возможных ночных гостей ему сегодня предстояло оберегать Элин. Звучало, однако, весьма по-геройски. Особенно с учетом того, кто из них в этот день действительно оказался настоящим героем. Дышалось почему-то куда легче, чем в душной хижине в четырех древесных стенах: в компании Элин Атрею не приходилось каждую секунду сталкиваться с сожалеющими вздохами, упреками и совершенно бестолковыми попытками заставить его как-то иначе взглянуть на жизнь. К его собственному удивлению, девушка вообще ни о чем не спрашивала, и он сам, не стремящийся к каким-либо объяснениям, был безмерно ей за это благодарен. И они просто тепло молчали. Каждый о своем и в то же время оба о чем-то едином. Легкое потрескивание огня очищало голову, расслабляло, позволяло хоть ненадолго забыть о плохом. Ведь только этой ночью — ночью тихой и спокойной, — они могли притвориться, будто бы все в порядке. Будто бы их мир вовсе не был разрушен, время не утекало водой сквозь пальцы, а таинственный Рагнарек не приближался к ним с каждым новым рассветом. И будто бы они совсем не воины невидимой войны добра со злом — просто дети. И все хорошо. Только на этот миг. Только для них двоих. Атрей чувствовал себя странно охмелевшим. Настолько, словно залил в свою глотку больше десятка греческих вин, и даже не удосужился ничем закусить. И хоть он никогда не был по-настоящему пьян, он почему-то был точно уверен, что чувство при этом было именно таким. И ведь все это наверняка из-за этого дурацкого лекарства! Потому что иначе как было объяснить то, что внимательный взгляд этих карих глаз так просто его обезоруживал? Элин смотрела на него так, как не смотрел никто другой, и все в его груди раз за разом безжалостно переворачивалось. Сердце клокотало, как бешеное, гремело колоколами, гудело оглушающей музыкой самого звучного горна, грозясь вот-вот вырваться птицей из тесной клетки, а дышать становилось несносно трудно. Языки пламени проворно играли тенями на ее детском лице (может быть, пряча ото всех ее розовый румянец), путались в копне ее кудрявых волос, заботливо уложенных под капюшоном, отражались искрами-звездами в ее бездонных темных глазах. Ступи — и тут же ухнешь вниз, потеряешься безвольно под волной этой жгучей карамели, утопнешь безвозвратно за один лишь миг. И Атрей за берег уже не цеплялся, даже не пробовал — больше нет — лишь поддавался столь стихийному порыву, позволяя этим новым и странным чувствам захватить себя сразу разом с головой. Элин была красивой. Это было почти пыткой. Особенно тогда, когда между ними оставалось не больше гребанного метра. Только протянуть бы к ней руку, коснуться бы совсем-совсем невесомо, чтобы ощутить эту теплую кожу под подушечками собственных пальцев. Чтобы свою огрубевшую ладонь переплести с ее маленькой ручкой — нежно-нежно, с особой осторожностью, боясь сжать слишком сильно — и больше никогда ее не отпускать. А эту прядь озорную заправить бы обратно ей за ушко, нежно пригладив, губами влажными дотронуться бы лба, как отец, уходя, всегда делал матери, прежде чем надолго отправиться на охоту. Только стать бы Атрею хоть немного смелее… чтобы все же на это решиться. Одумайся, Атрей. Пока еще не поздно. Остановись. Но он, конечно, уже не мог.        — Ты чего? — ее голос раздался прямо над самым ухом, и юноша вздрогнул, отворачиваясь и с ужасом осознавая, что все это время не сводил с нее глаз. Хитрая улыбка вмиг оказалась на ее губах. Наверное, дело плохо. — Снова о чем-то задумался? Или собираешься еще раз потерять сознание? И почему же именно в тот момент, когда в его голове творится такая каша, она вдруг решила затеять эту беседу? Надо было срочно что-то придумать. Что-нибудь достаточно правдоподобное и не глупое. И желательно побыстрее.        — Эм, нет… То есть да… То есть, я не собираюсь… Атрей оборвал самого себя на полуслове. План был беспросветно провален. Вся его пресловутая строгость и суровость, что он кирпичик за кирпичиком старательно выстраивал перед ней, как стену из самого крепкого камня, ничтожно рассыпались всего за секунду. Он даже не смог говорить, не заикаясь через каждые три буквы.        — М-м-м? — протянула она, казалось, искренне наслаждаясь его замешательством. С каждым новым его словом ее улыбка становилось все шире и коварнее, как это обычно бывало, когда Элин увлекалась очередной игрой. И это не предвещало совершенно ничего хорошо. Думай, Атрей, думай!        — Я имел в виду, что не собираюсь терять сознание, но я думаю, что мне все еще стыдно перед тобой из-за того случая с Хати, — на одном дыхании выдал он и в ту же секунду замолчал, глубоко выдыхая. Он выдумал эту легенду всего за секунду, хотя, признаться, отчасти она действительно была правдивой. Но может не настолько, как сейчас ему приходилось описывать, чтобы выкрутиться из этой неловкой ситуации. Девушку нужно было любыми способами вывести на другую тему. А потому любые средства были хороши. — Это вышло случайно. Я никогда не хотел причинить боль ни тебе, ни ему. И мне очень жаль, что тогда я поступил так глупо.       — Я знаю, Атрей, — Элин понимающе кивнула. Ее улыбка, прежде озорная и лукавая, вмиг стала привычно теплой и мягкой. Атрей ликовал. Сработало. — И это давно уже в прошлом. Так что, ты совсем не обязан извиняться за это при каждой нашей встрече. Все в порядке.       — Но…       — Никаких «но», — она оборвала его на полуслове с тем же серьезным тоном, с каким он обычно пытался вселить уверенность в нее саму, и потрепала по макушке маленького волчонка, мирно посапывающего у нее под ногами. Атрей изумился тому, как сумел до сих пор его не замечать. — Хати чувствует себя замечательно, я тоже, и, поверь, никто из нас не держит на тебя зла. Так что, тебе тоже стоит перестать корить себя за то, что было. Договорились?       — Если ты так говоришь… — он покачал головой, давая ей время, чтобы вновь задуматься над своими словами. Но Элин всегда была непоколебима. — Хорошо. Может, девушка была излишне доверчива и наивна, но когда в первую их встречу лучник произнес «понимаю» как-то слишком тихо, почти вполголоса, странница запомнила это. Подметила. Увидела в этом намек на что-то сокровенно-личное — на что-то, что болью отзывалось в чужой груди. Быть может, когда-то и Атрею пришлось потерять дорогого для себя человека? Она не знала, и расспросы пришлось оставить на более лучшие времена, но это позволило ей самой немного приоткрыть завесу.        — Знаешь, мы ведь росли вместе. Я и Хати, — вдруг начала она, с первой фразы увлекая юношу в свою историю. И он слушал ее внимательно. С интересом. — Когда я была еще совсем ребенком, одна знакомая ведьма с помощью рунической магии связала наши души — мою и волчонка — и с этого времени мы всегда были неразлучны. Хати оберегал меня, защищал от всего на свете, был со мной рядом даже в самые худшие времена. Он всегда мог почувствовать, что было у меня на душе. Боль, радость, печаль — неважно, что именно это было, но… он всегда все чувствовал. Прямо как настоящий человек. И… Да, ты был прав в тот день. Мне всегда было больно от одной лишь мысли, что когда-нибудь ему придется оставить меня навсегда. Он просто… уйдет. И наша связь навеки разорвется.       — И почему же он должен уйти? — Атрей нахмурился. — Если вы родственные души, то он будет рядом с тобой до тех пор, пока не придет его время. Разве, нет? Горькая улыбка тронула чужие губы. Этот вопрос ей явно приходилось слышать далеко не впервые, но она по-прежнему не могла найти на него ясного, четкого ответа: без слез, что водопадами плыли бы по щекам, и без гнусавого голоса ответить ей все как-то не удавалось. И все же она попыталась.       — Дело в том, что у каждого заклинания есть свои тонкости. А магия… Ты должен понимать, что у нее есть одно единственное правило, которому подчиняется все живое: если ты хочешь что-то взять, то придется и что-то отдать взамен. И потому Хати будет со мной лишь до тех пор, пока я не обрету свою настоящую родственную душу. Пока в моей жизни вдруг не появится «любовь, от которой будет разрываться сердце, а душа не расцветет необыкновенной красоты цветами». Кажется, как-то так звучало это дурацкое предсказание. Так что… Когда Хати поймет, что отныне я больше не нуждаюсь в его защите — он просто покинет меня. Навсегда.       — Ох… Честно говоря, звучит… Как-то не очень. Она лишь хмыкнула.        — Да уж. Но, надеюсь, когда-нибудь я все же смогу смириться с этой мыслью.        — Сможешь, Элин. Ты сильная девушка.        — Думаешь? — неуверенно переспросила лучница, и Атрей без колебаний подтвердил свои слова.        — Я в этом уверен. Помнишь, что я тебе говорил? Ты сильнее, чем хочешь себе казаться. Гораздо сильнее. И какими бы трудными ни были испытания на твое пути, ты обязательно с ними справишься. Без всяких сомнений.        — Спасибо.        — Тебе не за что меня благодарить. Я просто сказал правду.        — И все же, — Элин слабо улыбнулась, благодаря его за поддержку, и в уголках ее губ едва показались маленькие ямочки. — Спасибо тебе. Атрей молчал почти минуту, прежде чем обронить такой напрашивающийся вопрос:        — Почему? Ее лицо выражало недоумение. Кажется, она не понимала, о чем он говорит.        — Что «почему?»        — Почему ты решила рассказать мне об этом? Такие вещи обычно не рассказывают кому попало. Она поджала губы, неловко пожимая плечами. Вопрос застал ее врасплох.        — Не знаю. Наверное, я просто… тебе доверяю. Может, поэтому. Доверяешь? Мне? Девушка даже не знала, что сейчас, в эту самую минуту, она срубила последнее дерево для его поминального костра и чиркнула лезвием о камень, воссоздавая яркий огонь. Очагов сопротивления у Атрея и так уже почти не осталось: еще чуть-чуть, еще одна фраза или жест, еще одна ее улыбка — и сомнения останутся позади, башня здравого смысла окончательно падет, оставив лишь жалкие руины, и он уже ничего не сможет с этим поделать. Атрей не стал уточнять, чем за несколько недель он смог заслужить ее доверие. Хотя, признаться, было любопытно.       — Элин, — его голос стал чуть ниже, тише, словно новый объект их беседы был для Атрея чем-то очень важным и сокровенным. В волнении кусая губы, несвойственно для самого себя, он сложил руки в крепкий замок и со всем вниманием вгляделся в глаза напротив, будто все еще не решаясь озвучить вслух тот самый несчастный вопрос, что уже достаточно долгое время таился внутри и все никак не мог найти своего ответа. Атрей сомневался. Не мог понять самого себя. Он боялся ее ответа так сильно, как не боялся в своей жизни еще ни одного чудовища, и желал провалиться под землю в ту же секунду, как только посмеет открыть свой рот и произнесет то, что уже так сладко вертелось на языке. Это был последний шаг, и если он сделает его, то пути назад уже не останется.        — Да?.. Атрей никогда не отступал. И сейчас тоже не станет.        — Скажи мне. Может, мы с тобой… могли бы стать друзьями?        — Друзьями?.. Ее брови в удивлении взметнулись вверх, зрачки тут же расширились, словно он спросил у нее какую-то невероятную глупость. Несколько секунд девушка хранила угрюмое молчание, то ли тщательно обдумывая, то ли полностью игнорируя его предложение. И за это время Атрей уже несколько раз успел передумать, впасть в молчаливую панику, стереть до крови вспотевшие от беспокойства ладони и даже трижды разочароваться в смысле этой идиотской затеи. Он ведь давно уже привык вести себя как взрослый, как мужчина, но почему-то один единственный миг превратил его обратно в мальчишку — в неуклюжего, раздражающе безрассудного и опрометчивого юнца, слепо бегущего навстречу опасности. Надо было бы записать ему на подкорку сознания, выжечь в памяти каленым железом, чтобы больше никогда и ни за что не взять и воды с ее рук. Это явно плохо на него влияло. Да как ты вообще мог додуматься спросить ее об этом?! Идиот, идиот, Атрей, какой же ты идиот!       — Извини меня, — он затараторил, безумно путаясь в словах и фразах, и с краснющим от смущения лицом попытался найти себе оправдание. Ее откровение толкнуло его на необдуманный поступок. И теперь он не знал, как можно было сбежать от собственного ребячества. — Я не должен был. Это… Это был очень глупый вопрос, и ты совсем не обязана на него отвечать. Так что, давай просто забудем об этом и притворимся, что я ничего не спрашивал, ладно?        — Ну уж нет, — Элин, будто совершенно не замечая сказанного, склонила голову к плечу и задумчиво прищурилась. — Так просто ты уже не отделаешься. Он затаил дыхание.        — Да… Я думаю, мы с тобой вполне могли бы стать друзьями. Если, конечно, ты еще не успел передумать. — вновь блеснув перед ним своей фирменной улыбкой, она неожиданно наклонилась к нему и совершенно невинно переспросила: — Атрей, ты ведь еще не передумал? То, как умело она могла обвести его вокруг пальца за доли секунды, и раздражало, и впечатляло Атрея. Элин была таким же ядерным коктейлем из противоречий, как и он сам. Как иронично.        — Нет! — наверное, он выкрикнул это куда громче, чем планировалось, и это заставило девушку в голос рассмеяться. Его же — лишь смущенно улыбнуться ей в ответ. Он ведь сначала даже ей не поверил. Пытаясь отыскать хоть какой-то подвох, он пристальнее вгляделся в ее озорные карие глаза, но она встретила его неверящий и даже настороженный взгляд со всей своей уверенностью, и все его сомнения окончательно отпали.        — Только… — девушка неловко отодвинулась, поджала губы, собирая пальцы в кулачки и оглаживая ими свои колени, укрытые тканью белого платья. Он заметил, что она всегда делала это движение, когда о чем-то переживала. И это вызвало беспокойство и в нем самом. Что же было не так? — У меня никогда не было настоящих друзей, так что я… не очень понимаю, как все это происходит. Что мы должны делать?.. Атрей, наверное, и сам не понимал. Его друзей едва ли можно было пересчитать по пальцам одной руки: Фрейя да братья-гномы на пару с Мимиром. И то, Брока и Синдри мальчишка не видел с тех пор, как они официально завершили свое путешествие и вернулись домой, Мимир скорее являлся его наставником и верным компаньоном Кратоса в бою, а Фрейя… С Фрейей все было, мягко говоря… сложно. Так что, были ли у Атрея вообще друзья? Это был хороший вопрос. Он постарался быть с ней честным:        — Я тоже не все знаю. Но думаю, что настоящий друг всегда оказывается рядом, чтобы помочь второму. Или спасти его на случай, если тот, например, надумает опять свалиться в обморок. Она вновь засмеялась. Хороший знак.        — Знаешь, Атрей, временами ты такой странный.        — Я? — он остался в искреннем недоумении. — Странный? Почему это? И кто из нас тут еще странный?        — Чаще всего, люди такие простые и понятные. Вот ты смотришь на них, а они как птенцы в гнезде — такие маленькие и беспомощные — и уверенными пытаются казаться, и крыльями махают, а в глазах только одно и видно, как сильно бояться. И неважно, взрослый это или всего лишь ребенок — все равно птенец. И как бы сильно ни кичились, во взгляде все всегда написано. Буква к букве. Вся правда. А я смотрю на тебя и не знаю, что у тебя на уме. В один миг ты веселый и радостный, а в другой уже суровый и хмурной. Я не знаю, что ты скажешь мне через секунду, не знаю, что сделаешь, и остается только сидеть и гадать.        — А это… плохо? То, что я странный?        — Конечно, нет. Я ведь тоже странная. Да и к тому же… чтобы ты мне ни сказал, почему-то это всегда оказывается именно то, что мне и нужно было услышать. Так что, не волнуйся об этом. Все хорошо. Атрей неловко потер затылок, все еще размышляя над ее словами. Если Элин действительно была странной, а он сам, вероятно, был еще в миллионы раз страннее, то, может, это и вправду не было чем-то плохим? Ведь быть странным вместе с кем-то определенно было куда занятней, чем в одиночку. Это ведь значило, что ты не один такой. А вас как минимум… двое? Так ведь?..       — Лучше расскажи мне, как ты узнал о том цветке.       — О каком? — переспросил Атрей.       — Серд… Сердуч… Сердеч… О, как же его там?        — Сердечник?        — Да, точно! Сердечник! Кажется, ты называл его как-то так. Я очень хорошо разбираюсь в растениях, но… До нашей с тобой встречи я была точно уверена, что этот цветок имеет лишь одно название.        — И какое же? — полюбопытствовал юноша.        — Силлецвет. По спине пробежал неприятный холодок. Белые вспышки заплясали перед его глазами. «Силлецвет», — тут же эхом повторилось в голове.        — Хм, — Атрей задумался, мотая головой в попытке прогнать это странное наваждение. — Знакомое название. Но не припомню, чтобы где-то об этом читал. И так с растений их непринужденная беседа перейдет на языки, затем на легенды, а после они еще долго будут болтать о сияющих звездах и спорить насчет того, похожа ли Великая Кассиопея на одну из древнейших рун или это просто-напросто набор неизвестным им звездным тел. Юноша узнает о том, что будущая лучница лишь недавно перебралась в Диколесье, она поразительно много знает о растениях и всякой живности и довольно неплохо умеет читать, но применить все свои умения и навыки она не может, потому что это особо никому и не нужно, да и обширный словарный запас навряд ли помог бы ей в борьбе с опасными тварями. А еще ей почему-то очень нравятся ромашки, хотя пахнет она — весьма иронично — самыми настоящими лилиями. Атрей хорошо запомнил этот запах: когда-то давно в саду у самого дома мама выращивала эти непорочные белые цветы. Элин же отмечает, что Атрей знает очень много интересных историй, и в ответ на это парень обещается принести ей свой старый дневник, одновременно — их маленький семейный бестиарий, чтобы девушка имела возможность поближе познакомиться со всей разнообразностью местного менталитета. И когда Элин склоняет голову ему на плечо и наконец засыпает, утомленная тяжелым днем и множеством его рассказов, он не смыкает глаз, чтобы все оставшееся до рассвета время охранять ее хрупкий сон.        — Друзья… — улыбаясь, сам себе напоминает Атрей и ненароком кидает взгляд на сидящую рядом девушку. Что-то в нем сегодня ломается. Наверное, уже навсегда. Наверное, совсем не из-за глупого лекарства. И в эту тихую ночь темнота впервые его не пугает. Быть может потому, что рядом с этой милой особой даже его внутренний монстр податливо сжимается в уголке.