Мы будем лучше.
Атрей хрипло кашляет и с тревогой всматривается в окрапленные собственной кровью ладони. Болезнь. Она прогрессирует. Ему бы так хотелось броситься в теплые отцовские объятья и воскликнуть глупое «Да, смотрите, это мой отец!», но он лишь кратко кивнул взглянувшему на него спартанцу. Сдержанно и холодно. «Мы обязательно будем лучше…», — уверил себя мальчишка, пряча дрожащие в лихорадке ладони от внимательного взгляда своих спутников. — «Даже если завтра меня вдруг не станет…» Он хотел отдалиться от отца и Мимира, от своей семьи, чтобы его смерть они перенесли как можно легче. Чтобы отпустили его бренную душу просто, без лишней боли и страданий. И чтобы поняли наконец — обреченных не спасают. Атрей вздрогнул, когда чья-то теплая ладонь осторожно коснулась его напряженной спины и потянулась выше, крепко сжимая худое плечо. — Все хорошо? — ее тихий голос едва сотряс воздух, а заданный вопрос растворился в пролетающих мимо лепестках орхидей. Нежный взгляд медовых глаз излучал неподдельное беспокойство, и парнишка затаил дыхание, раздумывая над непринужденным ответом. — Да, не волнуйся. «Я просто немного умираю, если честно». Элин нахмурилась, сводя густые брови к самому носу, и поджала обкусанные в волнении губы. Ее тихий вдох остался никем не замеченным, и она с недоверием покосилась на возвышающуюся фигуру лучника. Это жалкое «да, не волнуйся» было знакомо ей достаточно хорошо, чтобы безошибочно понять, как нагло Атрей ей лжет. Множество мыслей и догадок высыпались на нее градом осколков, что никак не могли собраться в единственно правильный вывод. Что же с ним происходит? И почему он так упрямо об этом молчит? Элин хотела бы знать. Отовсюду на улицу высыпали люди; они тянулись на небольшую дворцовую площадку со всех уголков просторного Альвхейма — с рынка, с живописных садов, долгих аллей и обрывистых песчаных берегов. Буквально каждому хотелось узнать, что произошло здесь в последние минуты. А скоро из храма выбежал и их недавний собеседник — оракул, облаченный все в ту же светлую мантию, растерянно осматривал последствия случившейся бойни. — Господи, — еле подбирая слова, вымолвил эльф. — Что здесь вообще случилось?! — Засада, — с присущим лишь ему цинизмом и презрением, ответил Кратос. Призрачное умиротворение, мир и спокойствие под началом светлых — теперь все это казалось пустой иллюзией, так скоро разрушенной неожиданным появлением темных эльфов. Это значило лишь одно — война за свет и власть в Альвхейме еще не окончена. И побежденные когда-то враги теперь жаждут кровавой мести. Они хорошо подготовлены и вооружены, а значит в любое мгновение весь этот показной рай может рассыпаться под тяжелыми ударами темных воинов и обратится в безжизненный прах. И пока Атрей пытался образумить напуганного и взбудораженного оракула, Кратос сделал несколько уверенных шагов навстречу своей недоневестке. Так шутливо прозвал Мимир подружку его сына. Элин внимательно осматривала свое оружие на наличие каких-либо повреждений и даже не сразу обратила внимание на приближающегося к ней мужчину. И лишь когда его грозный, величественный силуэт возвысился над ней неприступной скалой, девушка вздрогнула, отвлекаясь от своего занятия, и бросила на спартанца тревожный взгляд. — Что ты наделала?! — рыкнул мужчина, грубо выхватывая лук из ее тонких рук. — Я сказал тебе оставаться в стороне! — Я могла помочь, — девушка встретила его крик тихим, но уверенным ответом. Ее лицо выражало спокойствие, а сама она, кажется, не спешила пугаться громкого голоса. — И я это сделала. Тем более, бросать вас в бою — не самая хорошая идея. Ее аргументы звучали достаточно твердо, чтобы поверить на слово и покорно отступить. Сейчас, упрямо уверяя спартанца в собственной правоте, эта скромная скандинавская девушка так сильно напоминала ему Каллиопу* — боевую девчушку, которая, пусть и казалась всем миловидным ангелочком, могла любому дать отпор. А уж в спорах этому упрямому ребенку не было равных! Кратос не понимал, почему Элин, такая до боли другая, совсем непохожая и, пробуждала в его холодном сердце эти болезненные воспоминания. Почему так сильно напоминала о Каллиопе, его умершей дочери? Почему она заставляла его снова и снова окунаться в прошлое, о котором он поклялся забыть? «Бросать вас в бою — не самая хорошая идея», — его разум будто нарочно повторил ее тихие слова. Грек крепко сжал кулаки — до белеющих костяшек — и зло нахмурился, стараясь спрятать отголоски забытых лет за показным раздражением. Он не терпел непослушания и нелепого безрассудства. Но злиться на эту девчонку почему-то было чертовски сложно. Кратос отмахнулся от собственных размышлений. Ему все больше казалось, что даже сама вселенная пытается уверить его в безобидности милой Элин, пытается доказать мужчине, что довериться кому-то еще — нормально. И в том, чтобы пустить одинокую девушку в узкий круг их потерянной семьи, нет абсолютно ничего странного. И самое страшное — спартанец начинал в это верить. — Ты не готова к таким сражениям, Каллиопа, — грозно произнес грек, склонившись над девушкой и упрямо заглядывая прямо в глаза. — Будешь стрелять, когда я тебе скажу! Кратос не спрашивал — он утверждал. Холодые и гордые, его слова не требовали ни ответов, ни оправданий. Сказано — сделано. Элин неуверенно вгляделась в золотистые глаза и слабо кивнула, соглашаясь играть по установленным им правилам. Звуки совсем не своего имени насторожили чуткий девичий слух, но девушка не подала и виду — лишь распрямила тонкие плечи, чтобы казаться хоть еще немного выше и сильнее, и молча проводила удаляющегося куда-то спартанца. Она не ждала хвалебных речей и россыпи пустых благодарностей, и даже простое «спасибо» казалось ей какой-то недоступной роскошью. Элин хватало даже этого внимания, этих нелепых придирок и нравоученй — кто знает, может, у нее действительно есть шанс завоевать доверие грозного спартанца. Их семья была сложной и коварной загадкой, что девушке все не удавалось разгадать — ведь, каждый раз, когда она находила один ответ, появлялись сотни новых вопросов. У Элин было множество причин, чтобы не верить чужим словам, и столько же, чтобы испугаться неприятностей и сбежать отсюда как можно быстрее. Но, вместе с этим, у нее была и весомая причина, чтобы остаться и продолжать этот трудный путь. И ее вполне хватало, чтобы отбросить подальше дурацкие сомнения. Она надеялась, что когда-нибудь сможет заслужить их доверие. Сможет доказать им, каждому, что у нее нет никаких дурных намерений, и единственное, чего она действительно хочет — спасти невинных людей от жестоких одиновских расправ. И Атрей… Элин до последнего не хотела признавать этого, но… он тоже был своеобразной причиной. Причиной остаться. От этих мыслей ее всегда бледное лицо вспыхнуло нежным румянцем, а средь тонких пальцев поселилась приятная дрожь. Незнакомые чувства наполняли ее ранимую душу приятным, живительным теплом, непринужденной легкостью, от которых за спиной вырастали прозрачно-светлые крылья — почти как у эльфов — и хотелось лететь; куда-то ввысь, к нежно-синему, как и его глаза, небу, к пушистым облакам и свободным птицам. Сотни электрических разрядов пробегались по ее телу каждый раз, когда он ненароком касался ее руки; а стоило мальчишке лишь неуклюже улыбнуться, в душе разливался бурный океан неправильных, неясных ей чувств, — все шумело, искрило, жужжало, пело и с глухим грохотом ударялось о неприступные скалы и обрывистые песчаные берега. От сотни наивных, девичьих размышлений кружилась голова, закладывало уши, и единственное, что она могла слышать — его голос. Вечно простуженный, с привычной хрипотцой, он слышался ей мягким и бархатистым, скоро разливался по венам тихой, давно знакомой песней и переливами нежных струн заполнял измученную мыслями память. Что это такое? И почему это так сильно влияет на нее? — Идешь? — она вздернулась, когда его голос, что еще секунду звучал лишь в ее голове, вдруг раздался над самым ухом. Атрей растянулся в привычно мягкой, снисходительной улыбке и, скоро касаясь ее руки, потянул девушку за собой. Элин растерянно оглянулась вокруг, замечая, что местные зеваки, удовлетворенные полученной информацией, разбрелись по домам, оракул вернулся в храм, а помогавшие им стражники принялись разбираться с последствиями учиненной бойни. Они подошли к ожидающему их Кратосу и придирчиво осмотрелись вокруг, пытаясь привести мысли в порядок и решить, с чего именно стоит начать. Из-за всей этой суматохи все заготовленные заранее планы потерпели сокрушительное фиаско, и теперь всем путникам требовалось немного времени, чтобы перевести дух и придумать, как действовать дальше. К счастью, в этот раз решение нашло их само. Благовейную альвхеймскую тишину нарушили звучные удары молотка о раскаленный металл, и Элин мгновенно обернулась на звук, выискивая глазами источник едва знакомого ей звука. — Это… Брок? — поинтересовалась девушка, все внимательнее всматриваясь в окрестности. Позади нее послышалось чье-то приглушенное хмыканье. — Пойдем, — Атрей, ярко усмехаясь, вновь увлек ее за собой. — Сейчас узнаешь. — Ну нет, только не гномы! — недовольно пробурчал Мимир, картинно вздыхая и закатывая свои ярко сияющие золотистые глаза. В отличие от обрадованных встречей друзей, спешащих к старому знакомому, старик был не особо счастлив. У них с гномами всегда были весьма натянутые отношения, и, как бы сильно они друг по другу не скучали, частые встречи все же могут закончиться конфликтом. К тому же, если это действительно очарованный Элин Брок, то Умнейшему из Умнейших придется изрядно постараться, чтобы не устроить масштабный скандал. Что-что, а отдавать свою предполагаемую невестку какому-то разгильдяю Мимир точно не собирался!***
Девушка смиренно следовала за Атреем, уже рисуя в своей голове встречу с веселым и добродушным Броком. Ей лишь недавно посчастливилось с ним познакомиться, но она, по своей девичьей наивности, уже считала его своим хорошим другом. К тому же, гном был очень даже рад наметившейся компании — в их первую встречу он сразу же оправился, пригладил и без того идеальную лысину, стал весел, говорлив и очень даже приветлив. Тогда, Элин почему-то подумала, что Броку очень одиноко, и она загорелась идеей скрасить его, как показалось, невзрачную и серую жизнь. Она считала дружбу чем-то удивительно светлым и прекрасным, нужным каждому человеку, и потому старалась подружиться почти с каждым. Многие были не в восторге от такой затеи, как тот же Кратос, а некоторые — такие, как Брок — с удовольствием откликались. Среди беззаботно гуляющих светлых эльфов отыскать лавку «Брока» было нетрудно — в отличие от однотипно невзрачных торговцев Альвхейма, пристанище гнома выглядело под стать мидгаровским традициям. Неброско, но в то же время ярко и притягивающе. Мимо такой лавки сложно было пройти: хотелось заглянуть внутрь, восторженно осмотреться, познакомиться с товарами, побеседовать с приветливым хозяином и разузнать побольше не только обо всех расценках, но и об общей ситуации в мире. Элин лишь недавно удалось узнать, что гномы — неисчерпаемый источник ценной информации. К ее величайшему удивлению, за прилавком стоял совсем не Брок. Это был невысокий мужчина, облаченный в сияющую золотую, как показалось девушке — явно тяжелую, броню, с выцветше-каштановыми волосами, убранными в небольшой хвост, бородой и большими, проникновенными глазами, так выделяющими на его небольшом, худом лице. Руки у него были тонкие, облаченные в длинные кожаные перчатки, и сам он производил впечатление тихого и осторожного человека. — Друзья! — едва завидев их, гном выскочил из-за прилавка и уверенно ринулся навстречу. Конечно же, не для крепких объятий. — Рад видеть вас снова! Столько лет мы с вами не виделись! С ним, как поняла Элин, Кратос и Атрей также были знакомы. — Мы тоже рады видеть тебя, Синдри, — парень поприветствовал старого друга мягкой улыбкой и коротким кивком. Кратос же ограничился привычно гордым взглядом. — Ты очень изменился, — осторожно обратился мужчина к Атрею, — Вырос-то как! И ты, Кратос, еще больше возмужал! Он искренно улыбнулся и, смущенный столь пристальным вниманием, скоро утер подступившие слезы — радость от такой неожиданной и приятной встречи вынудила всегда впечатлительного Синдри снова растаять во множестве замечательных чувств. Мальчишка окинул гнома добрым, теплым взглядом — да, он, как и многие здесь присутствующие, скучал по тем замечательным дням, когда встречи с гномами были чаще и насыщеннее. — О, — легко воскликнул Синдри, отыскав глазами прячущуюся за широкими плечами лучника формально знакомую девушку. — А ты, вероятно, та самая невеста Атрея? Элин, кажется? Мимир громко хихикнул, заслышав приятную для себя фразу, за что сразу же получил легкий, дружеский удар по щеке от спартанца. Бросив мужчине непринужденное «ой, да ладно тебе!», Умнейший из Умнейших обратил внимание и на стоящих рядом молодых людей. Атрей задумчиво почесал затылок, неловко гуляя глазами по каменному полу, а Элин обвила указательным пальцем темную кудрявую прядь, пряча раскрасневшиеся щеки и смущенную улыбку за длинными каштановыми волосами. — Мы не… — вновь начал охотник, но, как и в прошлый раз, эту фразу никто до конца слушать не стал. Синдри, окрыленный радостью от такой прекрасной встречи, чуть не бросился всех обнимать, но вовремя отдернул себя. В его залитых слезами счастья глазах едва ли не взрывались тысячи ярких салютов. Кажется, он действительно был очень рад снова видеть их. — Да, все верно, я Элин, — полноценно представилась девушка и смело протянула гному свою маленькую, тонкую ручку. Синдри покосился на нее, как на что-то безумное, и, едва не подпрыгнув от страха, предпринял неудачную попытку рукопожатий, но вместо обычного жеста лишь сотряс руками воздух. Что-что, а отказаться от своей нежной натуры мужчина пока не мог. Элин удивленно вскинула брови, все протягивая гному свою руку, и с надеждой вгляделась в голубые глаза с немым вопросом — «скажи, что я делаю не так?». Атрей едва удержался, чтобы не рассмеяться; легким движением он опустил руку девушки вниз и, приметив еще большее смятение на ее лице, сразу же объяснился: — Это не самый удачный жест. Он…он у нас довольно брезглив. — Не брезглив, а чрезвычайно осторожен! — недовольно пробурчал гном, исправляя сказанную охотником фразу. Его руки уместились на груди, а сам он гордо поднял голову, будто версия слов с поправками должна была превратить его в местного героя. Он, возможно, ожидал восторженных вздохов или аплодисментов, но вместо этого получил лишь громкий смех и растерянное девичье «что происходит?». Он вдруг спохватился. — Ах да! Я Синдри, брат Брока! — Эм…а почему… — ее и без того большие карие глаза стали размером с целый Мидгард, а сама она старательно подбирала слова для вполне логичного вопроса. — А почему вы не…синий? — Элин! — шутливо отдернул ее Кратос, и вся компания дружно рассмеялась. Кроме, естественно, ничего не понимающей девушки. Она что-то не так сказала? Почему всем так весело? И, постойте, спартанец только что впервые назвал ее по имени или все это последствия не самого удачного падения? --Это хороший вопрос, — сдерживая порывы смеха, ответил ей гном. — Думаю, Атрей тебе расскажет. Ох, он всегда у нас серьезным парнем был, а теперь вот, остепенился окончательно, женится вот. Синдри целомудренно сложил руки в замок и прижал их к груди, по-родительски умиляясь и удивляясь тому, как быстро растут и учатся дети. Ведь мальчишка, что еще недавно не доставал ростом даже до края его прилавка, теперь был почти также широкоплеч и высок, как и его отец. — А на ком ты женишься, Атрей? — растерянно поинтересовалась девушка, легко дотрагиваясь рукой до плеча осчастливленного встречей парнишки. Жаль, милая, ты не знаешь, что это вопрос с подвохом. — Эм, — он неловко взъерошил свои темные, с отливами меди, волосы и со смущенной улыбкой обратился к девушке. — Кажется, на тебе. Теперь, когда его внимательные и глубокие голубые глаза были сосредоточены только на ее лице, сложно было удержаться от милой, шутливой улыбки и укрыть залившиеся румянцем детские щеки. Мимир, в этот раз имевший счастье видеть этот момент вживую, и сам расплылся в довольной усмешке. Первая любовь — такая неловкая, неуклюжая, забавная и, вместе с тем, неизмеримо глубокая и чувственная. Старик, несмотря на свой возраст, прекрасно помнил свою первую девушку, и воспоминания, связанные с ней, ютились в его ярких глазах отголосками тихой, светлой печали. О, он так хорошо помнил, каково это! И всем сердце желал, чтобы Атрей был счастлив и не совершил тех ошибок, что когда-то постигли Мимира. — А еще, — Синдри торжественно распахнул свою бездонную, кажется, сумку и принялся что-то искать. Заблудившийся тунец, старая отвертка, женская заколка, камни, небрежный рисунок с улыбающимся Кратосом — словом, здесь находилось все, что только можно было представить. Однако, поистине нужную вещицу гном все же отыскать не мог. — Так, не то, это тоже не то… Может, здесь? Нет, тоже не то! А если в боковом кармашке? Тоже нет! Где же? А если здесь поискать? О, нашел! — он выудил из своей кожаной сумочки небольшой мешочек и уверенно протянул его Элин. — Мы с Броком изрядно потрудились, так что, надеюсь, тебе понравится. Девушка поспешно развернула свой подарок и обнаружила новую, идеально сшитую броню, которую когда-то ей пообещал Брок. Ее и без того небогатого словарного запаса просто не хватало, чтобы описать, как сильно ей понравилась эта одежда. Она совмещала в себе все, что нужно было для хорошей дороги — стиль, красоту, удобство и практичность. Каждая деталь — от широкого, искусно украшенного ремня, опоясывающего тонкую талию, до пушистых воротников, мягко укрывающих узкие плечи и тонкую, лебединую шею — была приятна ее чуткому, внимательному взгляду. Синдри, заметив загорающийся в ее глазах восторг, даже засмущался. И скромная улыбка сама собой возникла на его изрезанном морщинами лице. — Ух ты! — только и смогла вымолвить Элин, продолжая осматривать новую, но уже горячо любимую, вещицу. Она сделала уверенный шаг навстречу гному и, поспешно утирая выступившие слезинки, сжала низкорослого мужчину в своих крепких объятьях. — Спасибо огромное! Напуганный, поначалу Синдри еще предпринимал отчаянные попытки к сопротивлению, но, заметив, что девушка лишь усиливает хватку, смиренно обмяк в ее нежных руках. И лишь осторожный взгляд его потускневших карих глаз взывал о помощи. Атрей шутливо пожал плечами, мол, разбирайся сам, малыш Синдри, и кратко усмехнулся. Он мимолетно словил себя на дурацкой, наивной мысли. «Обними и меня, Эл». И даже Кратос издал тихий, как ему казалось — неслышный, смешок, и это, конечно же, не укрылось от всеобщего внимания. — Сколько мы должны за это? — стараясь казаться серьезным, уточнил спартанец. Синдри отмахнулся от такого ненужного вопроса. — Ни сколько, — заверил его гном. — Считайте, это подарок в честь нашей неожиданной встречи. — Думаю, нам все же стоит прикупить чего-нибудь к новой броне, — подметил Мимир, и все согласно кивнули; спартанец же выудил из-за спины старенький мешочек, наполненный серебром. Элин наконец отпустила бедного гнома, что уже начинал подтаивать в ее горячих руках, и скоро обернулась к Кратосу и Атрею. Мужчины растерянно переглянулись меж собой, а на кукольном личике девушки расцвела коварная улыбка. — Брат, это пахнет чем-то нехорошим, — хрипло посмеиваясь, предупредил грека Умнейший из Умнейших. Но не успел спартанец и рта открыть для ответа, как оказался в плотном кольце чужих рук. Элин, еще недавно стоявшая напротив, теперь плотно обвивала его стан и тихо хихикала, будто нарочно издеваясь над неприступностью всегда грозного Кратоса. — Вам тоже спасибо! Мужчина растерянно оглядел всех присутствующих, стараясь отыскать спасение во взглядах друзей, и (почему-то) осторожно, будто боясь навредить, отнял от себя тонкие девичьи руки. Его всегда спокойный взгляд блестел звездами удивления, а сами глаза увеличились до размеров Священной Греции. Кратос считал, что был готов к абсолютно любому повороту событий. Оказалось, явно не к крепким обнимашкам. Элин одарила спартанца своей очаровательной улыбкой и приблизилась к Атрею. Вся уверенность в собственных действиях вдруг куда-то улетучилась, руки вновь задрожали, а мысли, что еще секунду назад были ясны, как летнее небо, снова закружились в снегопаде дурацких мечтаний. Их взгляды — горячая карамель и морская синева — нечаянно столкнулись. Переплелись меж собой, как ветви двух сросшихся вместе деревьев, как две противоположные стихии, как кусочки одной, единой, мозаики. И все стало на свои места. Удивительно правильно. Она глубоко вдохнула и сделала маленький, неуверенный шаг ему навстречу. Этого хватило, чтобы его крепкие руки мгновенно притянули ее к себе и уничтожили то ничтожное расстояние, что разъединяло их все это время. Его теплые ладони по-хозяйски оплели тонкую талию, а голова спряталась в копне вьющихся темных локонов. Юное девичье сердце сбилось с привычного ритма, когда его торопливое, горячее дыхание обожгло нежную кожу. Кареглазая приподнялась на носочки, чтобы обвить руками его тонкую шею и прижаться своей щекой к его плечу; она ничего не сказала — слова, подобно сухой пыли, растворились в свежем альвхеймском — и лишь рвано вздохнула, когда его руки сильнее [отчаяннее] сжали ее в своих объятьях. — Думаю, мне стоит примерить, — пролепетала Элин, нехотя отстраняясь от юноши, и вновь повернулась к шарахающемуся от нее Синдри. — Могу ли я?.. Гном кратко кивнул в сторону своей небольшой, но довольно просторной лавки, и девушка покорно последовала по указанному направлению, скоро скрываясь во тьме нагроможденных в палатке вещей. — У тебя очень красивая невеста, Атрей, — мечтательно вскинув голову, подобно Броку, пропел мужчина. Юноша с удивлением вскинул брови. Нет, еще одного очарованного его подругой гнома он точно не вынесет. — Синдри, вообще-то она не мо… — поспешил оправдаться лучник, но никто из присутствующих, даже всегда протестующий отец, не захотел слушать бессмысленных слов. — Не спорь, братец, — с шутливой сердитостью отрезал Мимир, за что удостоился недоуменного взгляда от мальчишки. В голубых глазах отчетливо читалось «какого черта?», но у старика, к счастью, не было привычки распыляться на объяснения. Ну, только если совсем чуть-чуть. — Мы все видим, что ты в нее влюблен. — Что?..—Атрей возмутился так убедительно, словно фраза Умнейшего из Умнейшего была высосана из воздуха. На деле же, сердце замедляло свой ход каждый раз, когда четыре буквы ее звучного имени слетали с губ, а из-за нахлынувших неожиданно чувств разум просто отказывался работать. Мальчишка считал это добавочным симптомом собственной лихорадки. Он и не знал, что люди наивно прозвали это странное чувство красивым словом «влюбленность». — Я? Я не влю… Нет! Вовсе нет! — он осекся, признавая, что звучит слишком громогласно для простого оправдания. — И если это видишь только ты один, это совсем не значит, что это правда, Мимир. К тому же, другие тебя явно не поддержат. Он торопливо усмехнулся, оглядывая присутствующих, но, к своему собственному удивлению, не обнаружил ни в одном взгляде поддержки. Так, постойте, господа, что за странный заговор? — Ладно, гномы, — он отмахнулся от лыбящегося во все тридцать два Синдри, признавая, что гномы большие фантазеры и придумывают себе то, чего в помине быть не может. — Они вечно что-то выдумывают. — На моей стороне не только гномы, — коварно улыбнувшись, ответил ему Мимир и легко раскачался, толкая спартанца краешком исписанного рунами рога. — Вот кто угодно, только не… — Атрей поначалу рассмеялся, посчитав жест старика обыкновенной дружеской шуткой, но вдруг остановился, заметив, что в глазах грека не наблюдается привычного раздражения. — Отец? Вы действительно серьезно? Вы верите в эту глупость? — Отрицание — тоже хорошо, до поры до времени, — Мимир, отшучиваясь, попытался остудить пыл юноши, но показному недовольству последнего уже не было предела. Тот казался раздраженным их догадкой, но старик знал по собственному опыту, что лучше напускной злости не найдется защитной реакции. И раздражение — удивительно хороший способ, чтобы спрятать смущение и неловкость. Закончить этот спор Атрею, правда, не удалось. Из палатки скоро выскользнула Элин, облаченная в новую, идеально подходящую ей одежду — она сидела так хорошо, будто была сшита прямо на ее хрупком, тонком теле. Мальчишка так и не смог отделаться от мысли, что Брок глазел на его девушку так внимательно, что не прогадал с мерками. Элин закружилась, не переставая восхищаться обновкой, и чуть не вприпрыжку вернулась к своим друзьям, показывая и им замечательную вещицу. Радостная улыбка не сходила с ее лица, а карие глаза загорались тысячами ярких звезд. Кажется, она была действительно довольна. Неужели, чтобы осчастливить эту девушку, достаточно лишь платья? Атрею лишь предстояло узнать. Он снисходительно улыбнулся в ответ на ее искреннюю, почти детскую, радость, и с некой грустью вгляделся в возвышающиеся вдали живописные горы. Там, почти у самого неба, в окружении тысячи цветов, их ждет первое, далеко не легкое, испытание. — Снова на вершину? — он повернулся к отцу и задал вопрос, который долгое время мучал его мысли. Воспоминания всполошили его усталый разум чередой коротких, болезненных отрывков. И мальчишеское сердце, изголодавшееся по чистой, светлой, безвозмездной любви, по-волчьи завыло. «Мама..» В янтарных глазах заиграли нотки тихой печали. Кратос понимающе кивнул. — Снова.