«Что же ты со мной делаешь, глупая?»
— Я не влюблен в нее… — тихо прошептал мальчишка, и гном, расположившийся по правое плечо, удивленно вскинул брови. Только Атрей не с ним говорил, а бессмысленно пытался убедить себя в том, что давно уже было решено судьбой. Снова, да? Снова без права на выбор. — Я не влюблен в нее… — Все так говорят, — Синдри, мечтательно всбросив голову, повел плечами. — Поначалу. Но потом все понимают, что есть в нашем мире то, над чем мы не имеем власти. — он улыбнулся и внимательно вгляделся в голубые глаза напротив. На лице мальчишки ясно читались смятение и растерянность. Он, так давно погребенный в омуте собственного отчаяния, совсем не знал, что делать. Не понимал, что сейчас творилось в его душе, и даже не мог предположить, как стоит вести себя с понравившейся девушкой. «То, над чем мы не имеем власти», — чужие слова гулким эхом отдались в сердцах. Отец всегда учил дисциплине и контролю, и Атрею, усвоившему истину слишком хорошо, почему-то никто не сказал и не объяснил, что значит «любить». Любить кого-то чужого так сильно и отчаянно, что сердце свое отдаешь без остатка, а разум вкупе с холодным расчетом собственноручно закапываешь в промерзлую землю. — Я не влю… — он хотел повторить еще раз, чтобы вбить в голову единственно разумную мысль, но Синдри резко его перебил. — Ты знаешь, что это не так. Не надо врать себе, Атрей. — Я не… Элин, что еще недавно увязалась следом за Кратосом, вновь оказалась у лавки гнома. Заметить довольно долгое отсутствие Атрея ей было совсем несложно, а потому она сразу же поспешила вернуться за потерявшимся по дороге мальчишкой. Солнечная улыбка по обыкновению озарила ее светлое личико, а карие глаза заискрили радостью. Еще пару минут назад она могла распрощаться с жизнью, а сейчас так спокойно ему улыбается. Что же ты за человек, Элин? Слова растворились в опьяняющем аромате слишком родных лилий. Синдри ободряюще похлопал юношу по плечу, будто уверяя в сказанных ранее словах, и Атрей уже не посмел с ним спорить. Почему-то все вокруг, кроме самого лучника, были непоколебимо уверены в том, что молодые люди горячо влюблены друг в друга. А Атрей…отрицание, нерушимое чувство повсеместного контроля, заложенное где-то на подкорках сознания, не давали ему принять эту мысль. Хотя и в глубине души — там, где безотчетные порывы медленно разрушают рассудок — он прекрасно осознавал, какие чувства питает к девушке. Лучница ласково обвила его ладонь своей тоненькой, но невероятно теплой, рукой и, еще раз попрощавшись с гномом, потянула мальчишку за собой. И он шел — покорно и верно — сжимая в своей крепкой ладони ее фарфоровые пальчики. Сердце наполнялось какими-то удивительно правильными чувствами — эмоции, которые он испытывал, шагая рядом с ней, имели какой-то странный, необъяснимый эффект. Они излечивали старые раны: аккуратные швы ложились на уродливые шрамы, и долгие царапины, что от ладоней до плеч стремились далекими дорогами, безвозвратно исчезали с кожи.«Кто мы с тобой, скажи?»
Хриплый кашель неосторожно сорвался с губ. Мальчишка пошатнулся, глотая ртом побольше свежего воздуха, и мгновенно согнулся напополам, лишь на несколько секунд выпуская из своей ее маленькую ладошку. Алая кровь с примесями угольной черноты окрасила рот и худые руки, теперь все чаще дрожащие в повторяющихся приступах. Две болезни — лихорадка и упрямая девчонка — яро схлестнулись в его усталом, бренном теле. Они отчаянно боролись за юную душу, и без того измученную и поломанную на кусочки, и никак не могли окончить битву, в которой у отчаянного Атрея был единственно верный конец. Долгая дорога без конечной точки. Шаг в пустоту, который неизменно приведет к смерти. Но…что в ней? Спасение? Свобода? Или вечная, всепоглощающая агония? Всего месяц назад мальчишка был уверен в том, что найдет покой и волю в собственной гибели. Но теперь, когда чужие руки нежно оглаживали спину и острые лопатки, а тихий голос шептал что-то успокаивающее…он уже не был уверен в том, что хочет без боя пасть в распростертые объятья смерти. Внимательный взгляд ее шоколадных глаз, очерчивающий каждый его жест, и покусанные в волнении губы. Подрагивающие пальцы, что девушка прячет за спиной и бешено колотящее сердце, рваный ритм которого его божественный слух улавливает достаточно точно.«Ты боишься за меня, Эл?»
А ведь она боялась. Боялась и переживала, что видит, видит собственными глазами, как скоро, словно старый цветок, он затухает. Как гаснут яркие огни в его невероятных голубых глазах, а каштановые волосы с рыжим оттенком почему-то тускнеют. Как с каждым новым рассветом он все сильнее кашляет кровью в засаленные рукава потрепанной брони и дрожащей рукой небрежно стирает остатки с тонких, потрескавшихся губ. В карамели ее горячих глаз разливалось озеро невиданной боли. Элин помогла ему твердо стать на ноги, и он, бросив до боли жалкое «я в порядке», продолжил идти. Как ни в чем ни бывало. Словно его жизнь ничего для нее не значит. Глупые, ужасно глупые мальчишки! Она старалась не подавать виду. Старалась утонуть в череде собственных воспоминаний, чтобы не думать о том, что так мучительно убивает дорогого ей человека. Она, правда, пыталась, но то и дело бросала наполненные тревогой взгляды в его сторону. А он упрямо ее игнорировал, лишь крепче сжимая в своей руке ее теплую ладонь.«Не поступай так со мной, слышишь?» — внутренний голос прорвался сквозь череду взволнованных всхлипов.
И он, как ей казалось, действительно слышал. Только вот слушать ее почему-то совсем не хотел: лишь отстраненно отмахивался, не желая вплетать ее в грузную паутину собственных проблем, и добродушно улыбался, стараясь заглушить ее тревогу беседами на отвлеченные темы. И пусть многие считали Элин наивным ребенком, дышащим одними лишь мечтами, дурой она все же не была. И когда Атрей, пряча окровавленные ладони, упорно заверяет ее в пропитанном болью «со мной все хорошо», она слышит лишь «я умираю, Эл». И никто, даже сама девушка, не понимает, почему ради этого мальчишки она готова бросить буквально все. Да что уж там. Ради него она уже все бросила. Даже Хати.«Ты только живи, пожалуйста…»
Они смиренно пошли за не менее взволнованным Кратосом. Ее цепкие пальчики коснулись его по-прежнему горячей ладони, и она, мимолетно встретившись с ним взглядом, смело переплела их пальцы. Каждый раз, когда он замедлялся, словно вот-вот готов был упасть, Элин была рядом, чтобы его поддержать. Она не позволяла себе не то что часто моргать, но и дышать. Дыхание… Она и забыла. Оно застыло где-то на уровне трахеи, и отчаянно нужный вдох потерялся средь ярких пейзажев Альвхейма. Уже ничто — ни нежно голубое, как и его глаза, небо, ни бурное, как ее чувства, море, ни веселящиеся жители Мира Света — не было важным. Когда они только прибыли сюда, девушка была готова пуститься в пляс вместе с ними и подпевать совсем незнакомым песням, а теперь, когда рядом с ней был человек, в любую секунду грозивший упасть в обморок, эти снующие туда-сюда фигуры казались лишь раздражающими. Ничто уже не имело для нее смысла. Кроме Атрея. То, что происходило с ним, то, что так скоро сжигало его изнутри, не давало ей ни минуты покоя. Спартанец единожды обернулся, мимолетно встречаясь взглядом с взволнованной карамелью карих глаз, и поспешил сфокусироваться на стелящейся впереди дороге. В ее взгляде, растерянном и встревоженном, он ясно прочитал немой вопрос: темноволосая не решалась задать его вслух, да еще и при юноше, но он сиял меж звезд ее глаз и не давал покоя им обоим. «Что с ним?» Кратос, правда, хотел бы знать. Но ни помочь Атрею, ни ответить волнующейся о нем девушке грек не мог. Раньше, много-много лет назад, он наивно полагал, что его силы хватит на все существующие проблемы. Но мальчишка…и то, что творилось с его организмом… Это было выше его сил. Выше его понимания. И эта глупая неопределенность убивала их двоих — мечущегося в сомнениях отца и ни о чем не подозревающую девушку. Беспомощность — самый ужасный яд, который им только могла подсунуть злодейка-судьба. Только Кратос подарку был не рад, а темноволосая по собственной воле бросалась в пропасть. Они оба — чертовски разные — боялись за жизнь одного потерянного, но безумно важного человека. Когда шум пенящихся волн послышался совсем близко, а песчаный берег показался из-за серебряных ив, Атрей почувствовал себя гораздо лучше, и Элин наивно позволила себе немного расслабиться. Множество догадок пронеслись в ее голове безумным вихрем, но каждая из них — одна веселее другой — делала все только хуже. Ей так хотелось вглядеться в лазурные воды всегда радостного Альвхейма и отыскать в бушующих приливах ответ на самый важный свой вопрос. Почему же ты молчишь, Атрей? Почему убиваешь «нас» гребанной неизвестностью?! Кратосу хотелось посвятить девушку во все подробности, ведь она действительно заслуживала правды, пусть и не такой наивной и радужной, как учили ее мечты. Но то, что Элин все еще не знает — неплохой шанс подольше укрыть от нее эту и другие тайны. Если его сын пока не готов об этом говорить, значит — время еще не пришло. Кратос согласился. Формально. Пусть и разум кричал, бился в ярых конвульсиях и стучал по вискам барабанной дробью — время не придет никогда! И Атрей, если смолчит еще хотя бы пару дней, глупо погубит не только себя, но и ни в чем не повинную лучницу. — Думаю, нам стоит вернуться на тот берег, — юноша, увлеченный своими мыслями, забыл предупредить отца. Он показал на виднеющийся вдали островок — тот самый, на котором им посчастливилось провести свою первую замечательную ночь. — Там есть неплохой подъем на вершину. Заодно заберем Хати. Элин, подобно спартанским привычкам, приглушенно хмыкнула. Ей было стыдно признаться в этом даже самой себе, но мысли о верном и любимом волчонке лишь сейчас посетили ее усталый разум. Охотник любезно подал ей свою руку, позволяя забраться в украшенную разноцветными листками лодку, а затем и сам приземлился на небольшой дощечке, которой, к счастью, вполне хватало на них двоих. Кратос расположился на противоположной стороне и обхватил двумя руками два тяжелых весла, предварительно отдав драгоценную головушку Мимира в хрупкие руки сидящей напротив девушки. Тот, обрадовавшись новой компании, поспешил посвятить девушку в интересные аспекты своей жизни, и та, наконец заметно повеселев, с радостью требовала больше подробностей. Умнейший из Умнейших, прочистив горло и подготовившись к долгому повествованию, с давно забытым энтузиазмом принялся за новый рассказ. Спустя столько зим, ему, идеальному рассказчику, достался достойный слушатель. Ведь, в отличие от всегда внимательной Элин, Кратос и Атрей имели привычку перебивать и вставлять свое слово. Девушка слушала с упоением и тихо хихикала, когда Мимир в очередной раз сбалтывал лишнего. Эти истории — те самые, что встречались ей на потертых страницах мальчишеского дневника — то, чего так отчаянно не хватало ее по-прежнему детской душе. Семнадцать лет? Она бы с радостью вернулась в свои далеко не счастливые одиннадцать. Освещенная солнцем гавань наконец показалась из-за раскидистых ветвей, и кареглазка с надеждой осмотрела каждый клочок песчаной земли, прежде чем скоро, почти единым прыжком, сойти на берег. Хати, почуяв хозяйку еще издалека, мгновенно выбрался из небольшой пещеры и бросился в родные и всегда нежные объятья своей Элин. Она приняла этот жест смиренно и, ласково проводя рукой по косматой шерсти, искрящими от слез глазами вгляделась в верные ей малахитовые глаза. Волчонок неуклюже облизнул ее детские щеки, усыпанные родниками, и весело завилял хвостом, показывая девушке, что встретить ее снова — огромное счастье для него. Элин легко улыбнулась, потрепав зверька по макушке. Она не сомневалась — он ждал ее. И несмотря ни на что, он всегда будет ждать ее. Они же родственные души, навеки сплетенные нитями судьбы. И ничто не сможет разрушить то крепкое и нерушимое, что находится между ними. Она покрепче сжала его в своих теплых объятьях и мельком огляделась вокруг, почти сразу замечая «подъем на вершину», о котором ранее поведал им Атрей. Довольно логичный вопрос, лишь сформировавшийся в ее голове, сразу же был озвучен Мимиром: — Подъем — это, конечно, хорошо, но волк не сможет вскарабкаться по уступам. — От него вообще много проблем, — кратко констатировал Кратос, и всегда радостный взгляд Элин, на этот раз полный напускной злости, обратился к нему. И девушка решила поспорить с выдвинутым утверждением. Хотя, законно ли вообще спорить с теми, кто вдвое больше тебя? — Он полезен в бою, — она вновь всмотрелась в зеленые глаза волчонка и провела сквозь пальцы пушистую шерсть. — Да и к тому же, мы связаны. Я не могу просто взять и оставить его только потому, что с ним приходится много возиться. Хотите вы или нет — он пойдет с нами. Кратос, расправив и без того напряженные плечи, привычно хмыкнул. Он не признался вслух, но горящие золотом глаза выражали восхищение и, совсем немного, нелепые нотки гордости. Она умела держать себя. Что же, Элин, весомо. — Может, кто-нибудь просто понесет его на спине? — Мимир, потерянный из-за полного отсутствия каких-либо идей, поспешил предложить хоть что-нибудь. «Может, кто-нибудь просто размахнется и забросит тебя на гору, придурок?» — фыркнул Хати, как-то совсем позабыв о том, что Атрей, теперь хихикающий и привлекающий к себе слишком много внимания, прекрасно его слышит. — Если я правильно помню, внутри есть лифт, — начал рассуждать лучник. — Для нас пещера слишком маленькая, но Хати будет достаточно, чтобы перебраться на ту сторону и встать на платформу. Мы поднимем его уже с вершины. «Передайте статус Умнейшего из Умнейших этому молодому человеку!», — волчонок, активно махая пушистым хвостом, выразил свою поддержку. Вся остальная компания, легко пожав плечами, тоже согласилась с предложением Атрея. И Хати, получив общее одобрение, немедленно двинулся к небольшой пещерке, где он, за долгое время одиночества, уже успел обосноваться и осмотреться. Проблема, казалось бы, была оперативно решена на месте. Оставшаяся троица разом, конечно, с болтающимся на бедрах спартанца Мимиром, последовала к возвышающейся горе, вершина которой снизу казалась окутанной белесым туманом. Почти тем же, что еще пару дней назад они видели над предрассветной морской гладью. Атрей робко встретился взглядом с теплыми карими глазами.«Я знаю, что ты помнишь».
— Обходного пути нет? — поинтересовался Кратос, оценивая взглядом надежность выдвинутых уступов и их безопасность при подъеме. Он ненароком взглянул на девушку, расположившуюся рядом с ним, и новая фраза сама собой слетела с губ. — Она не поднимется. Все же, многое изменилось за последние годы, и движение верх по горе — процесс, который также претерпел некоторые поправки. Теперь Атрей не будет за его крепкой спиной, а уже сам будет карабкаться по уступам, хватаясь обвязанными лентами ладонями за острые камни. Его сил теперь достаточно для того, чтобы управляться без помощи отца. Время…так скоротечно… Но спартанец не боялся. Он, скорее, был немного обеспокоен. — Нет, обходов нет, — кратко оповестил охотник. — Только вверх. — Погодите, а как же…? — Мимир смог выдавить из себя лишь четыре коротких слова. Мужчины едва успели подумать о том, как помочь хрупкой девушке добраться до вершины, как та с филигранной ловкостью взобралась на уступы и смело последовала наверх, решая оставить бурные обсуждения без своего участия. — Хм, кажется, у меня вопросов больше нет, — старик восхищенно присвистнул, шутливо отмечая про себя, что невестка, умеющая забираться на возвышенности, может быть весьма полезна в хозяйстве. Грек, вскинув голову и осмотрев все дальше и дальше удаляющуюся фигуру девушки, лишь тихо усмехнулся. Его лицо, все такое же холодное и суровое, никак не изменилось: ни одна мышца даже не дернулась, но мысленно мужчина оценил по достоинству этот смелый и немного безрассудный поступок. Все-таки, не каждая девушка могла похвастаться тем, что умеет ловко взбираться на гору. Фэй, например, умела… — Как?! — успел лишь воскликнуть мальчишка, но лучница, проворно перебирающаяся с камня на камень, ничего ему не ответила. Кулаки сжались крепче, и Атрей вскинул голову, выискивая взглядом ее изворотливую фигуру. — Не лезь выше! Остановись и подожди нас! — Увидимся на вершине, Атрей! — громко крикнула она, надеясь, что горное эхо донесет ее слова до обеспокоенного собеседника. Ей меньше всего хотелось волновать юношу по пустякам, но в данный момент в опеке трех мужчин она совершенно не нуждалась. Она вполне справлялась своими силами. — Эл!.. Я не хочу, чтобы ты сорвалась! — надеясь переубедить ее, Атрей высказал свои опасения, но девушку, на удивление, это не остановило. Ее детская натура даже сейчас не давала им никакого покоя. Но Кратос не был раздражен или недоволен, это даже немного…веселило. — Не волнуйся, я буду осторожной! Она продолжила карабкаться дальше, стараясь не обращать внимание на яростно кричащего с земли Атрея, и оказалась на вершине скорее, чем остальные успели зацепиться за первый уступ. Лучник так и не смог признать, что неотрывно следил за каждым ее движением. И что ее поступок — дерзкий и совсем ей несвойственный — впечатлил и восхитил его. Он даже гордился ею! И, одновременно с этим, нелепая злость на эту безрассудность разгоралась в его душе языками кроваво-алого пламени. Мальчишка еще продолжал окликать подругу, но, заметив, что это не приносит никакого результата, он скоро бросил бесполезный труд и громко, не стесняясь, выругался. — Черт! Его ладони, обвязанные выцветше-серыми лентами, обхватили острые камни, и мальчишка почти начал подниматься наверх, когда сильные отцовские руки поддержали напряженную спину. Он бросил взгляд — не злой и не враждебный — и растерянно нахмурил брови. — Я справлюсь, — он осторожно вгляделся в золотистые глаза и утвердительно кивнул, продолжая карабкаться выше. Кратос, кажется, никогда не привыкнет к тому, что дети так быстро растут. Он, дождавшись момента, пока сын поднимется на достаточное расстояние, также отправился следом, поддерживаемый болтовней всегда говорливого Мимира.***
Атрей небрежно отряхнул руки от песка и каменной крошки и оправил едва сбившийся набедренник, позволив себе, наконец, взглянуть на красоту альвхеймских гор. Следом до вершины добрался и Кратос, и мальчишка любезно предложил ему свою руку, но грек, одарив сына привычно суровым взглядом, одним движением поставил себя обратно на твердую землю. Юноша спрятал гордую усмешку в укрытых лентами ладонях. Воспоминания о тех самых временах, когда пепел его матери еще не был рассыпан над безжизненным Йотунхеймом, и они с отцом долгие недели изрезали просторы девяти миров в поисках высочайшей вершины, согрели его душу. Прошлое, пусть такое далекое и мимолетное, Атрей всегда вспоминал с нежностью и теплом. Юноша скоро огляделся, измеряя взглядом Альвхейм с высоты, и оценивающе вскинул брови. Не успел он и высказаться вслух о неимоверной красоте здешней природы, как чьи-то трепетные, ласковые руки мягко опустились на его глаза, и задорный голосок, прерываемый детским заливистым смехом, устремился в самое ухо с шутливым «угадай, кто?». Ее озорной шепот обжег чувствительную кожу шеи. Атрей тяжело вдохнул, узнавая из тысячи ее чарующий аромат, и нежно укрыл ее ладони своими, расплываясь в снисходительной улыбке. — Может, Брок? — сменяя растерянность на хихиканье, он с упоением вслушивался, как размеренно бьется в груди ее пылкое сердце. Как крепко она прижималась грудью к его напряженной спине и спокойно дышала, не срываясь на тихие хрипы. — Или… Мимир? — Дурачок, — Элин, счастливо улыбаясь, отняла руки от его глаз, но лучник тут же перехватил их, крепко сжимая в своих теплых ладонях. Юноша повернулся к ней лицом и, сверкая все той же радостной усмешкой, обхватил руками ее ладонь, трепетно перебирая каждый пальчик. Он хотел устроить ей скандал и чудовищно разозлиться за тот глупый и безрассудный поступок, что она совершила, но вся злость и желание ссориться скоро канули в тревожную бесконечность. Ее карие глаза, океан карамельных искр, заверили его в том, что девушка действительно сожалеет о том, что заставила его волноваться. — Не делай так больше, ладно? Голубые глаза с мольбой вгляделись в чужой, до боли родной, взгляд. Она позволила себе потрепать его макушку и бессовестно взъерошить и без того взлохмаченные волосы. Ее любимые — вплетенные в каштановые пряди лучики рыжего солнца. — Я не буду. Он понимающе кивнул и, склонив голову на бок, игриво усмехнулся. Девушка неохотно выпуталась из кольца его крепких рук и прошла немного вперед, восторженно оглядывая безмятежные просторы Мира Света. — Надеюсь, ты не злишься? Элин осторожными шагами подошла почти к самому краю и с трепетной надеждой всмотрелась в предзакатное небо. Прежде голубое небо теперь разливалось теплыми красками — от оттенков проворного красного до скромного нежно-желтого — и небесное светило, окаймленное золотистым ободком, медленно и плавно опускалось за нечеткую линию горизонта. Где-то вдалеке вели шумную беседу толпы разговорчивых эльфов, а на другом конце птицы взвивались в воздух с красивыми, весенними песнями. Все здесь, в Альвхейме, неустанно жило и цвело. Перед девушкой был небольшой уступ, с которого вид на эти места открылся бы для нее в еще более широком формате, но взобраться на него она не имела возможности и потому смиренно наблюдала за тем, что могла увидеть. Ей, несмотря ни на какие преграды, очень нравился Мир Света. Здесь она чувствовала себя нужной. Здесь, средь шумных, пенистых волн, поселилось ее взволнованное юное сердце. Он окольцевал тонкую талию своими руками и, легким движением подняв девушку в воздух, осторожно, будто она была сделана из хрупкого хрусталя, переставил ее на возвышающийся камень. Услышав ее восторженный вздох, Атрей растянулся в довольной улыбке и, наконец, соизволил ответить на вопрос. — Конечно, нет, глупенькая. Был ли на просторах девяти миров хоть кто-то, способный злиться на это очаровательное создание? Разве можно что-то поделать с ее обаятельной улыбкой и виноватым взглядом? Она…она ведь обезоружила его одним лишь своим присутствием. Разбросалась козырями, как глупыми бумажками, и отрезала ему все пути к отступлению. Внизу, где светлые эльфы неустанно сновали по давно знакомым тропинкам, где ярко сияли крыши новеньких хижин и сверкали звездами позолоченные, обвязанные цветами, двери Храма Света, текла жизнь. В карих глазах, что Атрей мог безошибочно срисовать по памяти, зарождались искры безумного восторга. Свысока наблюдая за тем, как ничтожны и глупы все людские проблемы, она радовалась как ребенок, когда выискивала взглядом средь серебряных крон отрывки тех мест, что смогла увидеть еще на земле. Она мягко указывала пальчиком на пролетающих птиц, вольно поющих о любви, и звонко смеялась, когда слышала доносящие с рыночной площади слова совсем не знакомых ей песен. Она казалась такой…счастливой. И Атрей, отвечая на ее взахлеб рассказанные мысли радостной улыбкой, тоже чувствовал себя неимоверно счастливым. Он не знал, почему, но от ощущения, что ей чертовски хорошо делить вместе с ним эти моменты жизни, в душе разливалось приятное тепло. Сердце колотилось все чаще и чаще, стремясь в любую секунду устремиться вслед за улетающими птицами, но мальчишка уже не пытался его успокоить. Рядом с ней, такой до безумия красивой, он мог глубоко дышать, не глотая обрывками отчаянно нужный воздух. Он мог не волноваться о дрожащих в лихорадке пальцах и не прятать их за спину, боясь, что кто-то мог раскрыть его тайну Рядом с ней, счастливой Элин, он мог жить. Полноценно жить, дышать и не думать о том, чем окончится горькое «завтра». Она стала его «сегодня». Влетела в его размеренный мир разрушающим вихрем и яркой вспышкой затмила все, что когда-то казалось ему безумно важным. Атрей, немного погодя, взобрался на уступ и мягко, робко протянул ей свою руку. Элин выгнула брови и растерянно всмотрелась в безмятежное море голубых глаз. Они уже много раз держались за руки, но это…это было чем-то другим. Чем-то…особенным. Своеобразный момент доверия, когда его уверенный взгляд и кроткая улыбка будто кричали: «ты веришь мне?». Она скоро сменила недоумение теплой улыбкой и вложила в его руку свою ладонь. Он крепко сжал ее, боясь отпустить хоть на мгновение, и они оба — два влюбленных человека — проводили взглядом опускающееся за горизонт солнце. — Атрей, — лучник сразу же обернулся. Только она умела произносить его имя так. Так, что он сходил с ума, ожидая, пока она продолжит начатую фразу. — Можем ли мы остаться здесь? На ночь? Или…хоть еще ненадолго? — Думаю, я договорюсь, — улыбаясь, гордо оповестил он и легко соскочил с камня, так и не выпустив ее руки. Элин бросила на него взгляд, полный самых разнообразных чувств, и сильно сжала в своей его крепкую ладонь.«Ты только не уходи, не оставляй меня».
Она поняла, что сейчас юноше придется отлучиться и провести небольшую беседу с отцом, чтобы эту чудесную ночь они смогли разделить с прекрасным видом на старинный город, усеянный диковинными цветами. Но отпускать его…так не хотелось. Он уже собирался уйти, медленно выпуская ее тонкие пальцы из плена крепких рук, как вдруг озарился счастливой улыбкой и, в два шага переместившись вплотную к стоящей на уступе девушке, легко подхватил ее за талию и весело закружил. Она даже не сопротивлялась: лишь покрепче обхватила руками его сильные плечи и, задорно смеясь, жила и дышала исключительно этим моментом. Кратос, наблюдавший за этим далеко, позволил себе улыбнуться уголками губ. И пусть толика недоверия к этой девчонке все еще жила в его спартанской душе, он уже не мог злиться на нее за каждую провинность. Но его доверие она, несомненно, еще успеет заслужить. По просьбе ворчливого старика, грек выудил из-за пояса голову и представил взгляду Мимира то, что тот так сильно жаждал увидеть. Видеть то, как счастливы вместе двое безумно влюбленных людей… Мимир не смел просить большего. — Он влюблен в нее, верно? — раскачиваясь на старой веревочке в такт заливистому девичьему смеху, поинтересовался Умнейший из Умнейших. — Да, — Кратос без труда согласился. — Давай устроим здесь привал? — Мимир, не переставая умиляться увиденной сцене, будто предугадал желание Элин. — Все мы немного устали за этот день. Да и этим двоим… явно есть, о чем поговорить. Мужчина лишь задорно усмехнулся, но ничего не сказал. Старик, выучив за эти годы повадки спартанца буквально наизусть, смог безошибочно определить, что сейчас грек согласен с ним, как никогда прежде.***
Вопрос с ночлегом был решен довольно быстро: Атрей ожидал ярых споров и недовольного отцовского взгляда, но и Мимир, и Кратос восприняли предложение о перевале с каким-то подозрительным спокойствием и даже умудрились согласиться, чем и вовсе выбили мальчишку из колеи. Вернуться обратно к Элин, правда, ему не дали — старик вдруг вспомнил про волчонка, и Атрей, спохватившись, отыскал средь заросших ромашками конструкций тот самый лифт, на котором и поднялся к ним уже безмятежно спящий Хати. Девушка не стала беспокоить его своими нежными объятьями и продолжила наблюдать за постепенно наступающей ночью, в то время как юноша разместился на иссохшем стволе старого древа рядом с отцом, почему-то решившего провести этот вечер за задушевными беседами о прошлом. Мимира, как самого говорливого, повесили на веточку растущего рядом куста, и тот, обрадованный такой перспективой, принялся оживленно о чем-то повествовать. Но рассказ о похождениях Одина очень быстро перетек в разговор о сидящей на краю обрыва девушке, на которую Атрей так бессовестно засмотрелся вместо того, чтобы слушать уже давно известную всем историю. В его голубых глазах, что домочадцы привыкли видеть холодными и потерянными, теперь плескалась неподдельная нежность и теплота. Вместе с ними яркими звездами средь морских просторов сияли и чувства, что молодой человек все еще не мог принять за правду. — Если ты снова хочешь говорить о моих чувствах к Элин, то это плохая идея, Мимир, — лучник отмахнулся от веселящегося почему-то Мимира и сплел руки в замок, опуская глаза. — Я вовсе не влюблен в нее. Это…просто… — а слова, как ненужная пыль, разлетелись по воздуху. Судьба била больно, прямо под дых, и кричала громко, сковывая юное сердце чередой совершенно неправильных чувств. — Просто…что? — не отставал старик. — Мы просто хорошие друзья, — поспешил оправдаться Атрей, но быстро был остановлен мягким взглядом старого друга. — Ничего более, правда. — О, братец мой, друзья не смотрят так друг на друга, — мужчина мечтательно обвел глазами виднеющийся вдали силуэт. — И ты…ты смотришь на нее, не как на обычную подругу. — А как же я на нее смотрю? — Нежно. С теплом. — пояснил он. — Так, словно ты видишь целый мир в одной единственной девчонке. Словно ты готов отдать все, что есть, лишь за мимолетную возможность просто находиться с ней рядом. — Это совсем не так. — Не спорь, сын, — вставил и свое слово Кратос, и Атрей, удивленный вмешательством отца в столь странную беседу, растерянно потупил голову. Почему-то каждый в радиусе метра новорил залезть в его душу и, превратив правильные мысли в бурный ураган сумасшествия, убедить в том, что он безумно влюблен. То, что творится внутри — это всепоглощающее чувство, что льется по тонким венам спасительной панацеей; это невероятное тепло, что сжигает изнутри, остатки его собственных льдов превращая в белесый пепел. Атрей и не знал, что люди наивно зовут это «любовью»… Он ведь не любил ее. Он ведь и не думал, что может кого-то любить. — Я беспокоюсь о ней. — его оправдания звучали так жалко. — Она хороший человек, и я…я просто не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Только и всего. Мимир что-то недовольно пробурчал в ответ на нелепое отрицание, а Кратос, несколько секунд проводя в глубоком молчании, горько усмехнулся, чем мгновенно привлек к своей персоне вопросительный взор небесно-голубых глаз. — Сегодня, — громкий бас мужчины резко разрезал вечернюю тишину. — Ты бросил меня в бою, чтобы спасти ее. — Это ничего не значит. — Значит. Для вас, — он мягко окинул глазами мальчишку, а после бросил краткий взгляд на сидящую вдалеке девушку. — Если бы она была просто «хорошим человеком», ты бы не заботился о ней так, словно боялся потерять самое дорогое. Атрей не нашелся, что ответить. Ускользая вслед за взглядом спартанцам, голубые глаза робко отчертили маячащий на обрыве силуэт. И чертово сердце снова, нарушая холодный расчет разума, забилось в миллионы раз сильнее. — Ты защищал ее, — продолжил Кратос. — Направлял. Учил. Ты боялся за каждый ее шаг. Смотрел на нее, как на… — Как на солнце, — восторженно подхватил Мимир. — И ты…ты влюблен в нее, Атрей! В ответ — лишь напряженное молчание. Только оно — ты знай, полубог — от чувств не излечит. — Она… — ему бы так хотелось возразить, доказать им обоим, что все их слова — лишь пустая, глупая постановка. Но выбор давно стал драгоценной роскошью. Почувствовав спиною его глубокий взгляд, Элин ненароком обернулась и осветила его, мечущегося меж двух ярко горящих огней, своей лучезарной улыбкой. И все, чем он когда-то дорожил, вдруг потеряло всякий смысл. Закрыв лицо руками, юноша нервно взъерошил и без того лохматые волосы и что-то глухо прошипел в собственные ладони. — Черт… — Ты думаешь сердцем, сын, — крепкая рука Кратоса легла на худое плечо и осторожно, с надеждой, сжала его. Сейчас, в момент важного осознания, спартанец понимал, что мальчишка нуждается в отцовских словах. — И твои враги обязательно этим воспользуются. Мимир едва хихикнул. О, Величайший Призрак Спарты, поддержка — явно не ваше кредо. — О чем ты говоришь? — Атрей лишь секундно взглянул на отца, надеясь принять за шутку сказанную фразу. — Она — твое слабое место, — спартанец остался непоколебимо серьезным. — И если кто-то захочет уничтожить тебя, начнут они обязательно с этой девчонки. Юноша растерянно вгляделся в золото чужих глаз, но так и не нашел в себе сил ответить. Где-то внутри, на подкорках сознания, зарождалось то самое, еще совсем хрупкое, осознание этих глубоких чувств. Его осторожный взгляд мягко отчертил кукольный образ сидящей на краю девушки, и тревожная улыбка сама собой тронула тонкие губы. Сердце привычно ускорило свой ход, а дыхание застыло где-то внутри, у самой души, где он отчаянно пытался бороться с собственными сомнениями. Кем они были друг для друга? Кем она — девушка с невероятно красивыми карими глазами — была дня него? Просто ли хорошей подругой? Просто ли человеком, которого ему неустанно хотелось защищать? Каждый ответ рождал лишь больше вопросов. Атрей уже ни в чем не был уверен. — Думаю, тебя уже заждались, — старик, широко улыбаясь, осветил взглядом то и дело оглядывающуюся Элин. Мальчишка скоро поднялся, почти по-броковски оправляя взлохмаченную шевелюру и примятую одежду, и неуверенными шагами проследовал к краю. Он обернулся лишь однажды, озаряя кратким снисходительным взглядом Кратоса и Мимира, и уже гораздо увереннее двинулся вперед. — Иногда мне кажется, что он никогда не сможет признать своих чувств, — разочарованно пропела голова, легко раскачиваясь на хрупкой веточке. Спартанец лишь глубоко вздохнул, провожая сына полным заботы взглядом. Атрей поймет. Когда-нибудь Атрей обязательно все поймет.***
Сидя на самом краю и игриво болтая ножками, Элин с умиротворением наблюдала за сгущающимся сумраком. Небо, прежде полное ярких цветов, все скорее теряло краски, а тихий вечер укрывал всегда солнечный Альвхейм пеленой чарующей тьмы. иссиня-серые облака окутали высоты белесым туманом, и скоро посреди небес ярко-ярко засиял золотистый месяц. Веселый Мир Света, наполненный песнями и говором болтливых жителей, постепенно погружался в тишину — не напряженную и пугающуюся, нет, а в успокаивающую и глубокую. Девушка, несмотря на довольно сложный день, чувствовала себя достаточно хорошо. А когда на глаза опустились чьи-то нежные ладони, окутанные серыми лентами, и чей-то горячий шепот, созвучный с привычной хрипотцой, раздался прямо над самым ухом, все почему-то стало еще лучше. Словно кусочки ее собственной мозаики, запутавшиеся в череде глупых мыслей, вдруг стали на место. И все…стало удивительно правильно. Голос ее вечно простуженного Атрея Элин точно бы узнала из тысячи. — Угадаешь, кто? — повторяя за ее дурачеством, шутливо поинтересовался юноша. — Может, Брок? — она попыталась произнести эту фразу голосом мальчишки, ловко увиливая даже за интонацией, но Атрей, едва заслышав имя гнома, обиженно что-то забурчал. Его ладони отнялись от глаз и мягко потрепали ее острую макушку: тонкие пальцы приятно запутались в шоколадных кудрях и начали медленно перебирать их, будто сосредоточенно считая количество непослушных завитков. Звезды в ее глазах засияли ярче обычного: радость и неимоверное счастье от его неожиданного возвращения пробудили в ее девичей душе те самые, и ей неизвестные, чувства. Атрей неуклюже приземлился рядом с ней и, озаряя девушку добродушной улыбкой, неуверенно протянул ей букет ромашек. — Эм…это…это тебе, — скоро проговорил мальчишка. Элин растянулась в счастливой улыбке и, найдя в себе силы лишь тихо охнуть, приняла цветы из его дрожащих рук. Она неуклюже уткнулась носиком в желтую сердцевину и жадно вдохнула чудесный аромат любимых цветов. От понимания, что Атрей знал такую маленькую деталь, на душе стало невероятно тепло, а щеки стремительно залились краской. Дыхание, такое нужно ей сейчас, улетело вслед за уставшим закатным солнцем. Грудная клетка сжалась, едва не выпустив наружу разрывающие душу эмоции, а в тонких пальцах почему-то затерялась мелкая дрожь. — Ты… — слова теряются в глубине его лазурных глаз. — Ты…ты не против, если я сплету из них венок? — Как ты захочешь, Эл. Он произнес лишь до боли короткое «Эл», пронизанное нежностью и лаской, а у нее сердце едва ли не выскочило. Не разорвалось миллионами фейрверков в темном вечернем небе, не прошлось по хрупкому телу тысячами колючих электрических зарядов и не рассыпало в мелкую пыль то, что осталось от ее глупых сомнений. — У-умеешь? — мило заикаясь от волнения, она дрожащими руками обхватила тонкие цветы и задала мальчишке короткий вопрос. В ответ он лишь задумчиво почесал затылок и плавно измерил взглядом рыхлую землю, стыдясь признаться девушке в том, что к своим восемнадцати он так и не научился этим хитрым движениям. Но она не осудила — лишь улыбнулась; так лучезарно, что затмила собой весь оставшийся мир, и юноша мгновенно потерял рассудок. — Эл, я совсем не умею... — Я покажу. Элин с энтузиазмом комментировала каждое свое действие, показывая, как тонкие стебельки сплетаются в единую, прочную конструкцию, но Атрей, увлеченный лишь ею одною, не мог даже слушать долгих рассказов. Он пытался повторить за ее жестами, но врученные ему ромашки лишь рассыпались в его крепких ладонях, и венок все больше походил на бессвязный вихрь белоснежных лепестков. И когда они закончили, в руках лучника оказалась кривоватая метелка с ярко-желтыми сердцевинками, а в руках девушки — пышное соцветие ромашек, сплетенное в аккуратный веночек. — Хей, я же говорил, что не уме… — Закрой глаза, Атрей. — Что? — он вскинул брови, удивляясь столь неожиданной просьбе, и предсказуемо потребовал объяснений. — Закрой глаза, пожалуйста, — терпеливо повторила она, и юноша, очарованный этим умоляющим взглядом, смиренно прикрыл веки. Ее теплые руки расположили соцветие на голове лучника, а затем переняли другой венок из его ладоней и осторожно приземлили его на непослушные девичьи кудри. Когда он широко распахнул глаза, она скромно улыбалась и аккуратно оправляла на вьющихся волосах сделанную им вещицу. Черт, он в очередной раз все испортил, а она почему-то удивительно счастлива. И глаза ее карие, такие родные, горят так ярко, словно он подарил ей целый мир.«Боже, откуда ты такая…неземная?»
И они весело говорили. Говорили так долго — и о важном, и совсем ни о чем — что весь остальной мир вдруг перестал казаться важным. Они говорили и задорно смеялись, забывая даже о том, что Альвхейм, окутанный призрачным умиротворением, таил в себе множество опасностей. Они говорили и с упоением разглядывали мерцающие звезды, складывающиеся только для них двоих в особые, яркие созвездия. Атрей вздохнул, упоминая, что завтра их всех ждет важный день, и девушке прежде стоит немного вздремнуть. — Постой, — стоило только дернуться, и Элин сразу же окликнула его, следом спускаясь на прогретую за день землю. Парень осветил ее вопросительным взглядом, но она лишь скромно потупила глаза. — Спасибо. — Я рад, что тебе понравились цветы. — Я…я не только о цветах, Атрей, — девушка подняла голову и с надеждой всмотрелось в синеву васильковых глаз. — Ты спас меня сегодня… Снова. Так что...спасибо. Она скоро приподнялась на носочках и, осторожно обхватив руками его лицо, оставила на щеке, изрезанной шрамами, пылкий поцелуй. Не мимолетный и легкий, нет. Ее чувственные губы целовали так глубоко и нежно, что все, что он когда-то хотел сказать, безвозвратно исчезло в ее ласковом прикосновении. Внутри все будто перевернулось, и Атрей на мгновение даже забыл, как дышать. Для них время не просто остановилось — оно навеки перестало существовать. Он довольно прикрыл глаза, утопая в чарующем аромате розовых лилий, и свел свои крепкие руки за ее спиной, притягивая все ближе к себе и безвозвратно теряясь в дурманящих рассудок шоколадных кудрях. Девушка тихо отстранилась, и ее руки осторожно скатились к плечам. Они не разорвали хрупкого зрительного контакта: взволнованное море голубых глаз крепко сплелось с горячим океаном карих и закружилось в безумном танце. Расстояние, что разделяло их двоих, казалось таким ничтожно малым… Казалось, одно лишь движение, один лишний жест и еще одно чувственное прикосновение — и он сорвется.Пошлет к чертям устоявшиеся спартанские принципы, прикоснется своими губами к ее и вовлечет в робкий, неуклюжий поцелуй, которого так яростно требует разгоряченное чувствами сердце. Они ведь…друзья? Атрей обрывками поймал раскаленный до предела воздух и мягким движением взял ее кукольное личико в свои дрожащие от волнения ладони. Тонкие пальцы запутались в упрямых кудрях, а внимательный взгляд голубых уже трижды пересчитал россыпь родинок на ее правой щеке. Сердце вдруг остановилось, пропуская ход за ходом, а простуженные легкие распустились нежно-розовыми цветами; раз за разом заставляя потерянного мальчишку задыхаться в пьянящем аромате лилий и лишь немного — пряной корицы. Он…он замечал хоть когда-то, что ее волосы так приятно пахнут корицей? Боже… Она необратимо сводит его с ума. Совместно словив единый вдох, они неуклюже соприкоснулись носами: Элин хрипло засмеялась в чужие губы и едва приподнялась на носочках, чтобы дотянуться до его лица, а Атрей нашел в себе силы лишь крепче сжать в своих руках ее детские щечки. Ее дыхание — такое до безумия горячее — неосторожно обожгло нежную кожу и лишь едва заметными следами, осколками улетающих воспоминаний, осталось на его шее. — Ты… ты... — ее бессвязный шепот обдал его щеки багровым жаром. Он с наслаждением прикрыл глаза, отыскивая буквально наощупь сладость ее чувственных губ. — Замолчи, глупенькая… Все тело — от острой макушки до кончиков тонких пальцев — наполнилось живительным теплом.«Я не влюблен. Я не влюблен. Я не влюблен в нее. Я не влюблен в нее, черт побери! Я не влю…»
Ее руки с силой сжали его худые плечи, а покусанные в волнении губы потянулись навстречу его губам. Он наконец-то мог дышать. Отчаянно дышать лишь ею одною. Сердце тревожно пропустило один удар.«Я так сильно влюблен в тебя, Эл».