боги не прощают [редактируется]

— Постой, — тихий и робкий, ее голос все больше напоминал едва уловимый шепот весеннего ветра. Было в нем столько теплоты, столько нежности и заботы, что грудную клетку непроизвольно стянуло от рвущихся изнутри чувств. Все в его сердце, укрытое когда-то толстой корочкой хельхеймского льда, стремительно таяло: принципы, которым он был верен столько лет, теперь легко рассыпались, рушились и лепестками розовых лилий мягко оплетали спартанские ребра. Маски, скрывающие личность, упрямо трещали по швам: пронизанные внимательным взглядом карих глаз, они скоро превращались в ненужную пыль и оголяли еще живое, полное самых настоящих чувств, мальчишечье сердце. Юноша обрывками поймал раскаленный до предела воздух. В руках, что еще несколько минут назад обхватывали чужие щеки, теперь поселилась нервная дрожь; она затерялась где-то там, средь тонких пальцев и сладостным ядом въелась в кожу. Окольцовывая сеть узловатых вен, все тянулась куда-то выше, прямо к простуженным вечно легким, чтобы снова, в очередной раз, заставить его задыхаться. Не от любви вот совсем. Не от глубоких, отчаянных чувств, разрывающих юное сердце. Болезнь. Отступая лишь на время, она неизменно возвращалась и снова, с еще большей силой и старанием, убивала то единственное, человеческое, что надеждой теплилось в горячей душе. Все живое, следуя ее отточенным движениям, мгновенно рассыпалось безжизненным пеплом. А безумные голоса, затихшие на подкорках измученного сознания, вдруг радостно оживлялись и вновь принимались спорить, раздраженными возгласами лишь добивая остатки истерзанного разума. Атрей устал бороться. Устал держать в обнесенной льдом душе мимолетную надежду на то, что все эти приступы когда-нибудь обретут счастливый конец. Что он выздоровеет, обязательно выздоровеет, и получит жизнь, которую действительно заслуживает. Настоящую, до верху наполненную глубокими чувствами, жизнь. Яркую и счастливую. А ему бы просто жить. Смиренно плыть по течению, полной грудь вдыхая чистый воздух, и не срываться на жалкие хрипы. Ему бы просто жить — как человеку жить — обыденно и просто. Идиот. А он ведь поверил наивно, что в руках чужих, до боли теплых, наконец отыскал спасение. Но судьба в ответ лишь противно смеялась — не спасение и не якорь крепкий нашел ты, мальчик, средь бездонной пропасти. Лишь жалкий огонек надежды. И в ладонях своих, окутанных лентами, не удержишь его, не пытайся даже — как умеешь, разрушишь ты чужую жизнь и покорно утащишь с собою невинную душу. В холодную, гулкую пустоту, где нет ничего, кроме безутешного отчаяния. Удар под дых Атрей встретил почти по-спартански. Неужели забыл, глупец? Обреченных ведь не спасают. Хриплый, болезненный кашель разразил и без того слабые лёгкие. И нервная усмешка, полная отчаяния, промелькнула на его лице. Атрей с презрением оглядел залитые кровью ладони и лишь после позволил себе поднять голову. Но только для того, чтобы подарить девушке свой наполненный болью взгляд. Она стояла у самого обрыва, на таком, уже безумно далеком, расстоянии и с тревогой сминала в руках сплетенный им ромашковый венок. Ее карие глаза, всегда сияющие искрами радости и безудержного счастья, теперь с тихим беспокойством изучали каждый миллиметр его лица, а размеренно бьющееся сердце — он поклясться жизнью мог — вдруг сорвалось на скорый бег. Элин была…так далеко; и это жуткое ощущение пустоты слишком больно царапало душу. Лучник растерянно осмотрелся вокруг, пытаясь отыскать средь горных просторов остатки рушащейся реальности, и с наивной надеждой коснулся собственных, по-прежнему холодных, губ. Осознание, такое до глупости жалкое и горькое, медленно сложилось для него в единую картинку. Но Атрей упрямо продолжал сопротивляться. Он просто не мог поверить. Не мог поверить, что все это — их чувственные прикосновения, плавно переходящие в пылкие поцелуи — было лишь в его голове. Лишь в его истерзанном болезнью разуме, лишь в разгоряченном сердце, что так отчаянно рвалось на волю. — Спасибо, — мягко протянула Элин, и он горько улыбнулся ей в ответ, принимая ненужную совсем благодарность. Дежавю горьким комом осело в горле, и Атрей тяжело сглотнул, надеясь навеки прогнать это ужасное чувство досады и разочарования. Он все старался отыскать подсказку, хотя бы крошечную, в карамели девичьих глаз, но её взгляд, по-прежнему тёплый и мягкий, глядел на него так легко и по-дружески, что юное сердце с тревогой пропустило несколько ударов. «Скажи, что ты тоже это чувствовала…» Лучезарная улыбка тронула ее пухлые губы. Охотник крепко сжал кулаки, впиваясь ногтями в оплетенные лентами ладони, и с почти спартанским терпением всмотрелся в дружелюбные глаза. Для неё, глупышки, этого просто не существовало. Для неё ничего не было. Атрей с силой стиснул зубы, надеясь не закричать от отчаяния. Он тихо повторил себе: просто…не было. Когда-то давно, зим пять назад, ему уже приходилось делить вечера со странными снами: яркие и чувственные, они неизменно привносили хорошее в жизнь, что больше напоминала безумие. Эти видения, эти сны… Они никогда не были такими…реальными. Такими реальными, как сейчас. Когда он буквально чувствовал, чувствовал каждой частичкой собственной души, как ее сладкие губы тянулись к его губам и неосторожно оставляли влажные следы на изрезанных шрамами щеках. Как ее теплые руки с силой сжимали его худые плечи, а усталые веки довольно прикрывались, наслаждаясь каждым мгновением его жарких, пылких прикосновений. Как влюбленно она смотрела на него, обмякая и тая в крепких объятьях. Это…это не могло быть ложью. Не могло быть лишь плодом его до боли реальных иллюзий. Не могло же… Пожалуйста… — Я… — слова будто нарочно затерялись средь тяжелого горного воздуха. Она робко всмотрелась в безбрежное море васильковых глаз, ожидая ответа, но Атрей просто не мог повторить тех же слов, что разрушили грань между сном и реальностью. Что заставили его безрассудно довериться мечтам и там, в отголосках заблудшего разума, признаться самому себе в чертовски глупой влюблённости. Целовать её безраздельно нежно и трепетно, зная, что сейчас она рядом и всецело принадлежит только ему, ему одному. Иллюзии… Переживать это снова было бы слишком больно, да? — Я рад, что тебе понравились цветы. — Я…я не только о цветах, Атрей, — девушка произнесла ту же фразу, что он услышал в собственных видениях. Она смело поддалась вперед и, складывая подрагивающие от волнения руки за спиной, уже гораздо увереннее заглянула в его глаза, будто надеясь отыскать в выцветшей синеве ответы на все свои вопросы. Ее до безумия внимательный взгляд заставил уголки его губ содрогнуться в натянутой, жалкой усмешке. — Ты спас ме… — Знаю, — лучник, перебив ее на полуслове, слабо кивнул. — И ты не обязана благодарить меня за это. — Но я хочу, — запротестовала девушка, и ее детское личико на секунду нахмурилось. — Ведь ты…ты замечательный друг, Атрей, и я действительно благодарна за все, что ты сделал за меня. Друг. Четыре до жути нужных буквы сложились в единое слово и больно, с почти издевательским старанием, ударили в самое сердце. Прямо по центру, в блестящую золотом середину, где измученный сомнениями разум бережно хранил едва зародившиеся чувства. Друг. Да какие мы к черту друзья? Уголки чужих губ дрогнули в робкой улыбке, а круглые щечки, украшенные россыпью родинок, мгновенно приняли алый оттенок. Странное чувство разлилось по телу приятным, живительным теплом, и Атрей глухо усмехнулся, стараясь спрятать довольную усмешку в тени сверкающих золотом ив. Элин… так очаровательно смущалась, оставаясь с ним наедине, что пресловутый эгоизм все чаще давал сбои. Она ломала его принципы нагло и бесцеремонно. Но сопротивляться почему-то не хотелось. Он понял, что долгое молчание заставило ее волноваться, и смело кивнул, отвечая на сказанные слова: — Обращайся. — Только… Тень сомнения скользнула на ее лице, а всегда радостные глаза наполнились неведомой болью. Атрей растерянно нахмурился, пытаясь поймать ее бегающий взгляд. Что-то тревожило ее душу. Что-то, о чем он не знал. — Только…что? Элин приподнялась на носочки и осторожно провела одной рукой по его исцарапанной щеке, а другой заботливо потрепала волосы, давая такое нужное ему сейчас ощущение тепла. Чужие глаза с безотчетным страхом заглянули в самую душу, и взгляд встревоженных карих столкнулся с растерянными небесно-голубыми. Сухой кашель, как предзнаменование нового приступа, заскребся в легкие движениями острых когтей, и Атрей мгновенно согнулся, вновь окрашивая собственные руки угольно-черной кровью. Он крепко сжал кулаки, почти до белеющих снегом костяшек, и небрежно утер рукавом измазанные кровью губы. Неизвестные голоса, вновь чем-то взволнованные, обрушились на усталый разум потоками бурных водопадов. И парень едва удержался, чтобы не опуститься на ватных ногах на еще теплую альвхеймскую землю и не прикрыть смиренно веки. Чтобы не затыкать уши руками в слепой надежде просто никого не слышать… — Атрей, — одна из ее горячих ладоней накрыла его плотно сжатый кулак, и требовательный взгляд обвел каждый кусочек его лица. — Скажи мне, что с тобой происходит?.. Лучник застыл буквально на мгновение и тяжелого выдохнул, стараясь отпустить вслед за белесым паром частицы безутешного отчаяния. Конечно. Конечно, она ведь не дура. И она начинала догадываться. И это…убивало его. Он небрежно отнял от себя ее ласковые ладони и сложил их вместе, осторожно укрывая своими. Голубые глаза, что все скорее блекли из-за частых приступов, с немой просьбой обратились к девушке напротив. И Элин едва успела поймать отчаянно нужный вдох, прежде чем понимание этого странного жеста наконец посетило измотанный разум. — Атрей, пожалуйста… — девушка попыталась вновь протянуть руки к его лицу, но крепкая хватка юноши не позволила даже дернуться. И даже его мягкий бас зазвучал непривычно холодно. — Не надо. — Расскажи мне… — Эл. — Я прошу тебя… — ее детский голосок вдруг сорвался на судорожный шепот. — Элин, — уже настойчивее произнес полубог и опустил голову, надеясь не встречаться глазами с ее наполненным слезами, умоляющим взглядом. — Ты…ты не должна… — новый приступ удушливого кашля заставил его отвернуться и поспешно прикрыть собственный рот. — Не должна…бояться за меня. — Просто…просто позволь мне помочь тебе! — горько воскликнула девушка, но он лишь снисходительно покачал головой. — Мне не нужна помощь. — Но… — она неуверенно запротестовала; парень приземлил свою ладонь на ее макушку и мягко огладил непослушные кудри, путаясь тонкими пальцами средь частых завитков. Они соприкоснулись лбами, и девушка, тяжело дыша, робко заглянула в море потерянных голубых. — Атрей… — Не надо, — его горячий, бессвязный шепот, запутавшийся в волосах, неосторожно обжег нежную кожу, а холодные губы оставили на ее виске влажный след от поцелуя. — Не надо…привязываться к обреченным. Элин едва открыла рот, чтобы ответить, но Атрей скоро обогнул ее хрупкую фигуру и быстрыми шагами пошел прочь. Куда-то далеко, в глубины неизвестных им альвхеймских гор — лишь бы подальше. Подальше от внимательного взгляда шоколадно-карих, пронизанного страхом и горькой обидой. Он не хотел делать ей больно. Но и признаться ей в собственном отчаянии он тоже не мог. Просто…не имел сил. Влюбиться в Элин было так невероятно глупо. Глупее было лишь крепко привязать ее к себе, а затем издевательски умолять «не привязываться». Он безумно нуждался в ней. Он соглашался с отчаянным «просто друг» и тонул в иллюзиях, где дарил ей нежные поцелуи. Он был влюблен в нее так сильно, что эти чувства сводили с ума. Но…тянуть ее в бездонную пропасть вслед за собою было бы слишком. Хотя она, глупая, точно бы за ним пошла. В попытке сбежать от тревожного чувства, сжигающего буквально изнутри, Элин крепко обняла себя руками и опустила голову, пряча от посторонних глаз тихие всхлипы и горькие слезы, водопадами струящиеся по детским щеках. Ее девичье сердце, вдохновленное новыми чувствами, теперь бешено колотилось, резко сменяя размеренный ритм на трусливое бегство; а дыхание, что еще пару минут назад позволяло ей полноценно вдыхать до боли родной аромат, превратилось в бессвязные хрипы. Она едва успела захватить ртом побольше воздуха, прежде чем рвущиеся изнутри чувства не разбили вдребезги тонкие ребра и не вырвались наружу залпами судорожных рыданий. Элин прикрыла лицо ладонями в слепой надежде спрятать боль в чарующей вечерней тьме и неосторожно приземлилась на холодный уступ. Она так устала бояться. Устала скрывать страх и беспокойство за единственного родного человека за лучезарной улыбкой и сияющим звездами взглядом; устала притворяться, что не видит, как скоро он затухает, как скоротечно сходит с ума, отчаянно борясь с тем, что невыводимой заразой засело где-то внутри юной души. Она устала легкомысленно кивать в ответ на жалкое «я в порядке». Устала жить одним лишь страхом, что близкий сердцу человек вдруг обратится в безжизненный прах. Как и всего, кого она когда-то любила. А ее ведь так долго и упорно учили не привязываться к людям… А она, как наивная дура, прониклась нежными и робкими чувствами к первому встречному. Глупости. Атрей никогда не был просто «первым встречным». Он не был единственным мальчишкой, которого ей суждено было встретить на своем пути. Но он был тем, кому она безвозвратно подарила собственное сердце. Вручила прямо в ладони горячие — держи, это теперь твое — окутанную бурными чувствами юную душу и разум, дышащий теперь лишь ароматом свежих трав. Дышащий лишь его запахом, его робкими, неуклюжими прикосновениями и живущий лишь его вечно простуженным, хриплым голосом. Лишь этими до безумия красивыми голубыми глазами, от которых лучница, наивная, так и не смогла оторваться. Когда она была на грани и буквально балансировала на краю обрыва, он всегда был рядом, чтобы протянуть ей руку помощи. Она готова была сдаться и по-детски бросить все, к чему так долго и упорно шла — и он брал в свои горячие руки ее ладони, мягко улыбался и, склоняя голову к плечу, уверял идти вперед. Идти за ним. И Элин шла. Крепко держа его за руку и следуя за внимательным взглядом холодно голубых, она была готова пойти куда угодно. И даже если бы ей вдруг предложили сбежать с ним на край света, она уверена, что не стала бы долго думать. Она бездумно рисковала и шла наперекор установленным правилам — и его крепкие руки всегда были где-то поблизости, чтобы подхватить ее, летящую с высоты добрых одиннадцати метров, в паре секунд от сверкающего солнцем мрамора. Он всегда был рядом, чтобы спасти ее. Он смиренно слушал ее истории, что долгими вечерами у костра она рассказывала звучно, вперемешку с заливистым смехом, почти взахлеб. Он слушал ее наивные мечты, что долгое время хранились лишь в глубинах девичьего сердца, и наблюдал за тем, с каким энтузиазмом она описывает совсем незнакомые ей созвездия. Атрей был рядом. Звонко смеялся, пересказывая по памяти записанные в дневник истории, изучал взглядом россыпь родинок на ее щеке, что все считали порожденьем злой силы, и с нежностью грел в своих теплых ладонях ее вечно холодные руки. Он просто был рядом. Именно тогда, когда она нуждалась в нем больше всего. И этого почему-то хватило, чтобы безрассудно и глупо влюбиться в него. Элин не знала, что такое «влюбленность», но это осознание — такое до боли сложное и колючее — поселилось где-то на задворках души, где непрошенные чувства уже виртуозно мешали карты. Воспоминание, которого не было в ее испытанной временем памяти, ярко мелькнуло перед глазами.

«— Как тебя зовут? — накручивая на указательный пальчик прядь длинных, кучерявых волос, маленькая девочка лет шести добродушно улыбнулась и осторожно приняла из рук незнакомого мальчишки одинокую ромашку. — Атрей, — ребенок с темными волосами, сияющими оттенками солнечно-рыжего, протянул ей свою маленькую ручонку. — А тебя? Девчушка склонила голову, показывая ему созвездие родинок на правой щеке, и звонко засмеялась. — Элин Мальчишка усмехнулся: — Эл, значит?».

Лихорадочная дрожь затерялась средь тонких пальцев, а сердце тревожно заныло. А она ведь никогда не говорила, что ромашки любит больше жизни… И прозвище это, знакомое ей до жгучей боли в груди, пронизанное теплом и заботой, девушка не слышала ни разу в своей жизни. Карие глаза, заполненные совсем не счастливыми слезами, потерянно очертили ночной город и с некой растерянностью обратились к мерцающей почему-то ладони. На ней, искря яркими рунами, сиял знак единства. Знак единства. То, что связывает двоих крепкой, нерушимой связью. То, что заставляет два независимых друг от друга сердца биться в едином, бешеном ритме. Океан сомнений разлился в карих глазах, почему-то ярко-сияющих лазурно-голубым. Неужели Хати, мирно спящий где-то на лифтовой платформе, мог чувствовать сейчас то же, что происходило в ее душе? Тот же ураган миллионов эмоций, что не мог сдержаться в груди и упрямо вырывался наружу отчаянными всхлипами и горячими, обжигающими кожу, слезами?..

«Почему же ты не можешь просто довериться мне, Атрей?»

Элин сжала свою маленькую ручку в крепкий кулачок и зажмурила глаза, надеясь остановить поток нескончаемых слез. Она…она так безумно боялась, что может потерять его. И этот страх, этот ужасный страх потери жил где-то внутри, вместе с этой до ужаса глупой влюбленностью, и буквально сжигал ее изнутри. Душу выворачивал наизнанку, мечты все детские разбивая без остатка, и грубо тыкал носом в собственную беспомощность. Она так сильно хотела помочь… Но проблема в том, что лучник не желал помощи. Рука сама нашла в сумке для трав маленький карандашик, и сама же сделала в потрепанном дневнике Атрея несколько коротких, но очень важных записей. Письмо не о мыслях, о чувствах глубоких и почти необъяснимых, Элин писала нечетким, неаккуратным почерком, и вместо точек в конце долгих предложений она нарочно ставила запятую.

«Я не позволю тебе умереть. И даже если обреченных не спасают, я обязательно смогу!»

Ладонь, хранящую знак родственных душ, до одурения больно жгло. Словно судьба, оставив на ней злополучную метку, теперь издевательски смеялась над страданиями. Смеялась над нею и глупыми чувствами, в которых девушке приходилось отчаянно тонуть в одиночку. Элин умела плавать. Но сейчас ей больше всего хотелось навечно потонуть. Она не знала, но где-то там, на обрыве другой скалы, Атрей с болью всматривался в известные ему созвездия и отчаянно пытался не видеть в них схожесть с такими родными карими глазами, искрящими счастьем. И ладонь его, все еще лихорадочно дрожащую, тоже пронзила острая боль. И там, где запястье плавно перетекает в кисть, появился маленький зачаток еще неясной ему фигуры. Исписанный доверху незнакомыми рунами, сияюще-синий, этот знак больно ударил в самое сердце. Атрей попытался стереть его, но тот появлялся вновь и, будто восставая из пепла, зажигался с еще большей силой. Что это?.. Что это, черт возьми, такое?! Усталая память поймала мимолётную вспышку:

» — Никто не зовет меня так, дурачок! — маленькая девочка тряхнула своими кудряшками и шутливо ударила по мальчишечьему плечу. — Почему же? — искренне изумился ребенок. — «Эл» звучит очень даже мило. Люди, например, всегда сокращают имена любимых, и это действительно звучит мило! — Но я тебя даже не знаю! — Моя мама говорила то же самое моему отцу, — усмешка тронула тонкие губы. — А теперь у них семья. Так что, кто знает… — Это все равно дурацкое прозвище! — она по-детски надула губки и уверенно зашагала вперед, оставляя мальчишку с сияюще-голубыми глазками. Он уже собирался уйти, как чей-то звонкий голосок послышался уже издалека: — Но знаешь, мне даже нравится!»

В ярком огне синих искр мимолетно промелькнули очертания карих глаз, и мальчишка отпрянул, испуганно озираясь вокруг. Да, для окончательного безумия ему определенно не хватало фальшивых воспоминаний. Воспоминаний, которых никогда не было. Наверное…

***

Кратос пристально осматривал оружие, когда чья-то легкая тень появилась средь лунного света и нависла прямо над ним. Он покрепче сжал в руках свой тяжелый топор и поднял на девушку свой холодный, грозный взгляд, но она ничуть не испугалась и привычно встретила его теплой улыбкой. Ее всегда счастливый взгляд теперь сверкал искрами горьких слез, а уголки аккуратных глаз горели воспаленно-красными. Эта маленькая деталь не укрылась от внимательного взора спартанца. Она…плакала? Из-за Атрея?.. — Хей, — Умнейший из Умнейших мягко окликнул девушку и осторожно заглянул в почему-то потерянные карие глаза. — Элин…что-то случилось? Она проигнорировала вопрос с почти спартанской стойкостью, а затем на лысую голову Кратоса, сиящую почти по-гречески идеально, тихо приземлился пышный венок из ромашек. На его обыкновенно холодном лице промелькнул целый спектр различных эмоций: недоумение, растерянность, удивление и лишь совсем немного — шутливая злость. Он насупился, сдвигая густые брови к самому носу, и грозно хмыкнул. Однако, смиренно смолчал. Даже тогда, когда расположившийся на ветви Мимир вдруг начал раскачиваться в разные стороны и, ярко сверкая золотыми глазами, звонко хохотать. Но и его смех, правда, затих довольно быстро, ведь на рогатую макушку с некоторой торопливостью приземлился и положенный ему венок. — Теперь мы точно команда, — уверенно проговорила темноволосая и, шутливо похлопав спартанца по плечу, пронзительно вгляделась в янтарные глаза. Будто знала, знала наверняка, какие тайны сокрыты в наскоро заштопанной греческой душе. — Не переживайте так из-за той засады. Мы…мы обязательно со всем справимся. — Да, — лаконично ответил мужчина. — Справимся. — Вы вернете мне мой лук? — Элин с некой тревогой вспомнила момент, когда разъяренный Кратос вырвал оружие из ее рук и заботливо оставил при себе. — Тогда, когда посчитаю нужным. Мысли в его голове собрались в совсем иную фразу: «тогда, когда ты действительно будешь готова». Она разочарованно вздохнула, будто нарочно пряча дурные мысли в глубинах собственной души. Ее внимательный взгляд по случайности уцепился за рану на широком спартанском плече. Глубокая, полученная, видимо, от острого лезвия эльфов, она немного вздулась по краям и в любое мгновение могла стать причиной глобального заражения крови. Девушка осторожно коснулась ее, но спартанец лишь мимолетно дернулся от ее движения, почти не подавая виду. Больно ли ему было? Элин мысленно хмыкнула, слишком хорошо перенимая чужие привычки. Как ему, такому большому и грозному, вообще могло быть больно? — Вы поранились, — ее фарфоровая ручка указала место. — Нужно обработать эту глубокую царапину. Кратос вернулся к пристальному разглядыванию своего оружия и лишь равнодушно отмахнулся, наивно надеясь, что этот некрасивый жест не потерпит возражений. — Заживет сама. — Но… — Нет. — Вы можете сделать только хуж… Мимир, весело раскачивающий на своей веточке, приглушенно хихикнул, за что удостоился недовольного взгляда от обоих оппонентов и очень скоро затих. Кратос упрямо продолжал стоять на своем: — Я сказал — нет. — Не спорьте, — детская наивность в ее глазах мгновенно превратилась в стойкость. — Сейчас я принесу все необходимое, и на завтра от этой раны не останется и следа. — Девочка! — Я сейчас вернусь! Элин бросила на спартанца требовательный взгляд и убежала прежде, чем Кратос успел придумать для нее достойный ответ. Он глухо хмыкнул, пряча в долгой смоляной бороде снисходительную улыбку. Знал, что за девичьей хрупкостью и наивностью слишком часто пряталась необузданная сила и упорное желание добиться своего. Фэй, например, всегда была мягкой и нежной, но если уж задавалась какой-то серьезной целью, то ни от кого не терпела возражений. И даже он, спартанец, потопивший Олимп в крови греческих богов, не мог противостоять ее теплым голубым глазам. Чертово женское обаяние. — Вот упрямая, да? — не без доброй усмешки отметил Мимир, и Кратос лишь привычно хмыкнул в ответ, провожая взглядом скоро убегающую девушку. Но когда момент радости сошел на гулкое «нет», а Элин скрылась из виду, и улыбка старика исчезла с лица, уступив серьезности. — Ты ведь тоже это заметил? Кратос кратко кивнул. — Атрей? — Не знаю. — Мы ведь только его отпустили, когда он только успел напортачить… — с долей философии проговорил Мимир, все пытаясь отыскать в закоулках собственного разума ответы на все вопросы. — Он же не сказал ей о своей болезни, верно? — Не сказал. — И о том, кто мы такие, она тоже не знает? — Тоже. — Хм… — протянул старик. — Звучит, честно говоря, как весьма сомнительное начало любовного романа… И… — он ненароком обратился к сидящему рядом мужчине. — Я не думаю, что тебе действительно нужна обработка раны. — Она и не нужна. Мимир понимающе кивнул. На что они только не идут ради того, чтобы держать все семейные тайны подальше от весьма догадливой девчонки. Элин возвратилась довольно быстро. Скоро смешивая неизвестные греку травы (и черт знает, где она их только достала) в небольшом походном горшочке, она смочила в настое обрезок старой ткани и потянулась к раненому плечу, когда была грубо остановлена чужими руками. Черт. Кажется, сегодня вся эта семейка была не в восторге от ее действий. Темноволосая заметила дергающие желваки и пронзительно холодный взгляд, наполненный огнями сомнения. Конечно. Он все еще ей не доверял. А чего еще она ожидала? — Это просто травы, — успокоила его юная лучница. — Бурый корень, лепестки ромашки и совсем немного фесценты. Я не хочу убивать вас, Кратос, а просто хочу помочь. Если я этого не сделаю, рана загноится, и тогда вы точно сможете умереть. Кратос что-то недовольно прошипел, одаряя девушку суровым взглядом янтарных глаз, но она встретила его привычно смелым взглядом. Крепкая хватка постепенно обмякла, и спартанец убрал руку, все еще с некоторым недоверием подставляя ей свое плечо. Элин осторожно коснулась тряпицей вздутой ткани и провела вокруг, постепенно очищая рану и кожу вокруг от грязи и песка. Ее движения были мягкими и нежными, словно девушка действительно боялась навредить спартанцу, а взгляд, почему-то потонувший в печали, успокаивающим и ласковым. Почти как у Фэй. Она выполняла все так быстро и ловко, точно проворачивала такое далеко не в первый раз, и в ее уверенных карих глазах Кратос не смог отыскать ни капли сомнения. Может, она и вправду искренне желала помочь? Когда работа была почти закончена, а крепкую руку грека обвязала тугая лента, служащая подобием повязки, Элин вздрогнула и вдруг отпрянула, будто разглядев что-то ужасное в золоте чужих глаз, и сделала несколько несмелых шагов назад. Прежде размеренное дыхание сошло на скорый бег, и девушка глухо выдохнула, надеясь отпустить увиденное в тревожную пустоту альвхеймских гор. В ее глазах, застеленных пеленою слез, все еще блестели осколки промелькнувшего видения, но Кратос так и не смог понять, что так сильно ее напугало. Он растерянно нахмурился, оглядывая с ног до головы ее хрупкую фигурку, и даже собрался задать вопрос, но Элин поспешила закончить свою работу и убежала так быстро, насколько это вообще было возможно. И пусть ее руки лихорадочно дрожали, а сердце билось чаще обычного, объясняться она не стала. Лишь позже в потрепанном дневнике Атрея, что девушка любезно присвоила себе, появилась новая запись. Написанная теперь уже аккуратным, четким почерком, она стала рыхлой почвой для череды новых догадок и размышлений. В эту ночь Элин, перелистывая сотни страниц в поисках ответа, написала на новом листе: «Кто такая Каллиопа?».

***

Яркое солнце, украшенное золотистым ободком, медленно поднялось над еще спящим Альвхеймом. Там, внизу, где жизнь всегда суетливых эльфов кипела и бурлила, все еще было сказочно тихо: рынок плавно начинал свою работу, заставляя назойливых торговцев бесцельно сновать туда-сюда в поисках покупателей, дворцовые стражники сменили друг друга, с гордостью переняв из чужих рук острые жезлы, и заняли положенное место, а где-то вдали, ударяясь волнами о грозные скалы, приглушенно шумело лазурное море, все больше напоминающее Атрею о давно потерянном спокойствии. Лучник с беспокойством осмотрел собственную ладонь: ярко сверкая небесно-синим, переливаясь очертаниями рун, неизвестная мальчишке фигура все скорее разрасталась, расцветая подобно цветам, и начинала принимать форму странного знака. И пусть руку чертовски больно жгло, он уже не пытался его стереть. Что-то внутри, скребясь в душу острыми коготками, осторожно подсказывало: уже не поможет. Атрей ненароком взглянул на еще мирно спящего Хати. Уложив голову меж пушистых серебряных лап, волчонок тихо посапывал и, кажется, сейчас чувствовал себя удивительно хорошо. Конечно. Когда хозяйка была в безопасности, а все вокруг тонуло в пьянящем умиротворении, он мог позволить себе немного расслабиться. Внимательный взгляд зацепился за почти незаметную деталь: на одной из лапок, где прежде ярко сиял знак единства, прочно связывающий родственные души, теперь лишь блекло поблескивал лучик нежно-синего цвета. Догадка прошлась по телу электрическими разрядами. Атрей вновь вернулся к своей ладони и в сверкающих искрах голубого пламени разглядел хрупкий девичий образ.

» — Хати со мной лишь до тех пор, пока я не обрету настоящую родственную душу. — тихий голосок Элин, нарушаемый порывами мидгардского ветра, донесся до лучника гулким эхом. — Настоящую любовь, от которой будет разрываться сердце, и душа расцветет необыкновенной красоты цветами. Когда он поймет, что отныне я не нуждаюсь в его защите — он покинет меня. Навсегда».

«Пока я не обрету настоящую родственную душу…» Он обрывками поймал воздух. Знак единства. На его руке, переливаясь небесным светом, расцветал знак единения родственных душ. Прочная, нерушимая нить, что когда-то связала Хати с Элин, теперь крепко обвязала его тонкие запястья. Эл… Неужели…неужели Атрей — ее родственная душа? Он. Просто разломанная на части игрушка, что все скорее тонет в бездонном океане отчаяния. Просто потерянный мальчишка, зараженный неизвестной лихорадкой и временем обреченный на скорую смерть.

« — Ты же вернешься? — ее теплые ладони обхватили щеки, а полные любви глаза с надеждой вгляделись в уверенный взгляд голубых. Атрей (другой, не такой, как сейчас) мягко кивнул, заключая кукольную фигуру в свои неуклюжие объятья. Его руки заботливо окольцевали тонкую талию, а острый носик запутался в копне непослушных кудряшек. Он отстранился лишь на секунду, но только для того, чтобы подарить девушке свой счастливый взгляд и нежно накрыть своими ее пухлые, чувственные губы. Тихий, хриплый шепот потерялся в трепетном поцелуе. — Я…я всегда вернусь к тебе, Эл…»

Атрей запустил тонкие пальцы в каштановые волосы и нервно взъерошил и без того лохматую шевелюру. Крепко зажмурив глаза и руками закрыв уши, он надеялся просто не слышать. Просто не слушать, не видеть, не чувствовать эти до боли реальные видения, что усталый разум накрывали с головой и, разрушая тонкую грань между сном и явью, все больше сводили с ума. Галлюцинации. Галлюцинации, в которых он — просто замечательный друг — ласково сжимал ее в своих объятьях и, называя своей, дарил глубокие поцелуи. А судьба лжи не терпела и по сердцу ударяла дважды; вонзала острое лезвие все глубже и глубже и без остатка убивала глупые мечтания. Она ведь не твоя, Атрей. Неужели забыл? Чья-то аккуратная ладонь легла на плечо, и лучник мгновенно обернулся, встречаясь взглядом с непривычно грустными карими глазами. Опухшие от горьких слез и налитые болезненно-красным, они выдавали ее безумный страх и раскрывали те глубокие, яркие чувства, что все это время скромно оставались в глубине юной души. Что-то внутри [может быть, сердце?] больно кольнуло, когда ее уставшее личико озарилось болезненной, натянутой улыбкой. Сегодня Элин, кажется, совсем не спала. Его вранье сжигало ее изнутри — до конца, до крупинок белесого пепла — а она почему-то молчала, пряча обиду и злость в дрожащих ладонях. Он убивал ее без сожалений, а она лишь гордо улыбалась. — Твой отец попросил позвать тебя. Нам пора выдвигаться. — кратко оповестила его Элин. Она сразу же развернулась, собираясь уйти, но крепкая рука Атрея осторожно схватила за запястье и притянула обратно к себе. — Постой, Эл. Она робко заглянула в его глаза, ища понимания и поддержки, но лучник вдруг растерялся, ведь и сам не знал, что так отчаянно хотел ей сказать. От неловкого молчания спас чей-то грубый, хриплый бас, раздавшийся непростительно близко. — Етит твою в корень! — Брок, коварно потирая руки, показался из-за густой серебряной кроны. Элин удивленно вскинула брови, надеясь понять, как мужчина так скоро оказался на вершине, а Атрей лишь устало фыркнул. Фокусы неугомонных гномов уже давно не производили на него сильного впечатления. К тому же, это был Брок. Брок, который почему-то пылал ярым желанием очаровать его девушку. — Премного извиняюсь, — хрипло смеясь, гном подошел ближе и неуклюже втиснулся меж двух молодых людей, нарушая напряженную атмосферу. Его крепкая рука больно ударила Атрея по плечу, а идущая следом обнадеживающая фраза не смогла удержать от театрального закатывания глаз. — Не боись, братец, потом скажешь ей все, что хотел! А-то я вот, с подарочками! — Брок немного порылся в небольшой кожаной сумке и вытянул из глубин непонятную вещицу, упакованную в тканевый чехол. Он прилизал свою и без того идеально блестящую лысину и наскоро оправил тяжелую броню, прежде чем несмело протянуть подарок все еще недоумевающей девушке. Элин улыбнулась, кивая мужчине в знак благодарности, и осторожно выудила из бархатного чехла новый, остро заточенный, нож. И ее глаза, впервые за эти несколько минут, заблестели искрами светлой радости. — Ох, — она восторженно вздохнула, награждая гнома оценивающим взглядом. Ее тоненькие пальцы покрепче обхватили холодное оружие и придирчиво повертели. — Брок, спасибо огромное! — Ну что ты, — сквозь ярую синеву его жестких щек пробился алый румянец. Он скромно отмахнулся от ее словесной благодарности и склонил голову к плечу, расправляя руки для крепких объятий. Элин с удовольствием шагнула в чужие руки и, немного наклонившись, подарила засмущавшемуся гному то тепло, что он так долго и трепетно ждал. — Обращайся, милая! «Обращайся, милая!», — внутреннее «я», построенное на стальном эгоизме и выросшее на принципах всевластных богов, противно передразнило рассыпающегося в комплиментах Брока. Эта нежность, это умиротворение, царившее в их слишком долгих объятьях, больно ударила по самолюбию и непоколебимой спартанской гордости, но еще больнее — по робким и трепетным чувствам, засевшим внутри оголенной души. Все — от чужих рук, смыкающихся на ее тонкой спине, и до счастливого девичьего взгляда — чертовски его раздражало. Атрей чувствовал себе третьим лишним в этой счастливой театральной постановке. Но он не ревновал, нет. Просто был бы несказанно рад, если бы на Брока вдруг ниоткуда приземлился огромный валун. Руку, окаймленную знаком, будто прожгло насквозь. И Атрей смиренно стиснул зубы, чтобы не завыть по-волчьи от отчаяния, когда она с растерянностью осмотрела и свою, сверкающую ярко-синим, ладошку. — Позову остальных, может, им что-то нужно! — уголки ее губ дрогнули в яркой улыбке, и она, остановив на мальчишке свой внимательный, глубокий взгляд, едва ли вприпрыжку отправилась на поиски Кратоса. Оставлять Атрея наедине с до жути раздражающим Броком, провожающим его девушку щенячьими глазками, было самой ужасной ее идеей. — Красавица-невеста, а? — мечтательно вскинув голову, пропел гном. Лучник грубо схватил его за предплечье и грозной фигурой склонился над ним, холодным взглядом голубых буквально превращая мужчину в кучку бессмысленного пепла. — Я был бы несказанно рад, если бы ты держал свои руки при себе, — сквозь зубы прошипел полубог, и Брок удивленно выгнул бровь, поражаясь наглости мальчишки. — Ты с дубу рухнул, братец? — гном звонко рассмеялся, гордо поднимая голову в жесте «я не боюсь», но Атрей остался неумолимо серьезным и лишь больше насупился. Разум его давно уже перестал слушаться, уступив порывам разгоряченного чувствами сердца. — Клянусь мягенькими сисечками божественной Сиф, я ж просто в шут… — Ты меня понял? — нависая над низкорослым мужчиной неприступной скалой, суровый [почти по-отцовски] взгляд юноши выжидательно осмотрел растерянного Брока. — Да не горячись ты так из-за своей невесты, я же не… — Ты не меня понял, я спрашиваю?! — голос сорвался на недовольный крик, и мужчина, успевая еще и картинно закатить глаза, нехотя кивнул головой. — Я подожду, может еще чего нужно, — он наконец вырвался из крепкой хватки полубога и как ни в чем не бывало сложил руки в замок, располагая их на поясе. Атрей усмехнулся. — Думаю, тебе пора, Брок. — Но… — Поверь, тебе очень сильно пора. Когда Элин вернулась к обрыву, чтобы передать Броку сказанные Кратосом слова, Атрей усердно заталкивал бедного гнома обратно в какой-то портал, за ту самую крону раскидистых ив, и, крича громкое «спасибо, что зашел, но я уверен, что в Мидгарде тебя уже заждались», успевал еще надать мужчине пару дельных советов напоследок. Девушка подошла поближе и нарочно громко прочистила горло, мгновенно привлекая к себе внимание запыхавшегося мальчишки. За его спиной, вперемешку с благим матом, прозвучал последний вскрик гнома, после которого тот благополучно исчез в ярко-сияющем портале. Атрей повернулся к девушке и озарил ее легкой улыбкой, а затем поспешно поджал губы, задумчиво потирая затылок. — А…где Брок? — Элин сложила руки на груди и коварно усмехнулась. — Эм… Ему очень срочно понадобилось вернуться в Мидгард, — невозмутимо ответил юноша, гуляя глазами по рыхлой горной земле. — Да? — Угу. — Точно? — Абсолютно. — Уверен? — На все двести процентов. — Хм, что же, — девушка обошла Атрея кругом и вскинула голову, внимательно вглядываясь в голубые глаза. У них было множество тем, на которые бы стоило поговорить, пока еще не поздно, но совместно подшучивать над моментами ревности действительно было гораздо проще. — Ладно-ладно. Он нервно сглотнул и повел глазами, стараясь не встречаться с пристальным взглядом карих, и довольная усмешка тронула ее пухлые губы. Ей было даже…приятно? Атрей не желал делить ее ни с кем и по-детски отрицал свою явную, совсем глупую, ревность. Девушка развернулась и уверенно пошла прочь, пока его внимательный взгляд отсчитывал буквально каждый ее шаг. Она обернулась, хитро сверкая глазами. — Идем, врунишка? Новый приступ удушливого кашля заскребся в легкие, но Атрей устоял и ответил ей мягкой, сдержанной улыбкой. Боль вывернула внутренности наизнанку. Не привязывайся, Элин. Не привязывайся к обреченным.

***

— Вы и раньше…убивали? — они следовали к величественному зданию на вершине, когда чья-то горячая ладонь дотронулась обнаженной кожи, а чей-то тихий голосок вдруг сотряс тяжелый горный воздух. Кратос обернулся, измеряя любопытную девчонку суровым взглядом, а Атрей вдруг поежился, когда жгучая правда оцарапала легкие. — Вы так умело расправились с эльфами, что… — Мы делаем, что нужно, чтобы выжить, — сухо бросил спартанец, и Элин на мгновение замолчала, будто проворачивая этот разговор в собственных мыслях. — Я…я понимаю — звери, — протянула она, покорно ведя за собой Хати — В большинстве своем, они пища. — волчонок у ее ног недовольно дернулся, будто протестуя, но теплые руки успокаивающе провели по спине, и все вопросы скоро сошли на «нет». — Драугры… Они и так уже мертвы. Темные эльфы… Они напали на нас, и мы вынуждены были защищаться. Но… люди… Они же тоже хотят выжить. Кратос остановился и резким движением повернулся к девушке. И гордый взгляд, искусно греческий, буквально въелся в ее нежную кожу. Атрей с некой осторожностью придвинулся ближе к лучнице, чтобы «если что» защитить ее от непредсказуемых нападок отца. Знаем мы, ученные, как плохо у бога войны с общением. — Закрой свое сердце, — начал спартанец, и Элин слабо кивнула, внимая его словам. На дне юной души поселилось приятное чувство дежавю — те же слова, что сейчас Кратос говорил девушке, Атрей уже слышал. Много-много лет назад, когда чужак ворвался в их дом и нарушил размеренный ход жизни. — На этом пути нам предстоит столкнуться с самыми разными тварями. И ты не должна пускать в свое сердце их отчаяние. Их страдания. — Кратос сделал шаг навстречу лучнице, и Элин едва успела вдохнуть поглубже. — Не давай себе сопереживать им. Ведь они тебе не станут. — Я…я понимаю, — она неуверенно согласилась, встречая вопросительный взгляд спартанца несмелым утверждением. Чужая рука, обвязанная лентами, коснулась ее горячей руки и осторожно переплела их пальцы. — А…по пути мы встретим других людей? Кратос последовал вперед, измеряя грузными шагами рыхлую землю. — Возможно. — Мирных? — Нет. Тяжелые воспоминания пронеслись в истерзанной памяти и навалились на нее огромным снежным комом. «Беги, милая, оставь меня, — судорожный голос родной матери, испуганно озирающейся по сторонам, донесся до нее шумным эхом. И руки вновь болезненно задрожали. «Не надо…не привязывайся к обреченным», — горячий, бессвязный шепот запутался в кудрявых волосах и остался лишь влажным следом на виске. Все. Все, кем она так дорожила, стремились оставить ее. Бросить на произвол судьбы с горьким и отчаянным «так действительно будет лучше». Элин выпутала свою руку из чужой ладони и зашагала немного поодаль, надеясь спрятаться в собственных мыслях. Закрыться там, в глубине души, лишь бы просто не видеть, как стремительно он сходит с ума. Лишь бы не слышать, как зимними ночами он хрипло кашляет, задыхаясь в собственной, угольно-красной, крови. Он так сильно просил не привязываться. Жаль, Атрей, что уже слишком поздно. Они медленно подошли к полуразрушенному зданию и, поднимаясь по каменным ступенькам, с сомнением огляделись вокруг. Кратос хмыкнул. Тихо. Подозрительно тихо. — Думаю, нам стоит обойти по той лестнице, — Атрей глухо откашлялся в ладони, поспешно утирая рукавом брони измазанные кровью губы, и посмотрел на небольшую лесенку в стороне от величественной арки. — Этот проход, — он показал пальцем на деревянный мост посреди огромной каменной комнаты. — Кажется не очень безопасным. Спартанец согласно кивнул головой, и мальчишка, пряча дрожащие в лихорадке руки за спиной, бегом двинулся к цели. Кратос собирался пойти следом, но чья-та рука возникла прямо перед массивной грудью и не дала сделать даже лишний шаг. Мужчина с недоумением вгляделся в карие глаза. — Вы же знаете, верно? — Элин бросила краткий взгляд в сторону, где только что скрылся Атрей, и с болью всмотрелась в золотистые глаза. — Вы знаете, что с ним происходит, но не хотите мне говорить?.. Его отцовское сердце, изрезанное сотнями шрамов, тревожно сжалось при виде ее потерянного состояния. Заплаканные глаза, украшенные натянутой улыбкой, и поджатые, искусанные в волнении губы — она боялась. Она действительно боялась и переживала за их глупого мальчишку, и этот безотчетный страх сжигал без остатка ее наивную, юную душу, но Кратос… Кратос просто не знал, что должен был ей ответить. Не мог, не имел сил сказать, что и сам не знает горькой правды. Ведь его сын, его ребенок, с каждым новым рассветом задыхался все больше, глотая ртом остатки кислорода, все стремительнее сходил с ума, пытаясь успокоить бесконечную тираду гомонящих голосов. И смерть… смерть безумная, разом с мучительной агонией, ходила за ним по пятам. Да Кратос все бы отдал, до последней капли, лишь бы мальчишка просто жил. Жил, не срываясь на хрипы и дикий кашель, и дышал спокойно, с размеренным ритмом. Да Кратос бы умер сам, не жалея прожитых лет, лишь бы Атрей прожил жизнь, о которой так отчаянно мечтал все эти годы. Но судьба желаний чужих не имела в виду. Никогда. И мечты разрывала в клочья, по ветру распуская лишь мелкую пыль. Мимир с сожалением взглянул на потупившую взгляд девчушку. Терять кого-то дорогого вот так, по-глупому — он знает не понаслышке — сложно до ноющей боли в истерзанном сердце. До ломоты в костях, до мелькающих в мыслях призраков. Звонкий голос Атрея, прерываемый кашлем, послышался уже издалека. Элин поджала губы и скоро, легким движением, утерла подступившие слезы. — Зачем вы так?.. — тихо прошептала она перед тем, как пойти вперед, и Кратос едва удержался, чтобы не опустить стыдливо голову. От резкой встряски ее кудряшки мимолетно взвились в воздух, оголяя кожу на спине. Мимир легко ахнул, с тревогой всматриваясь в небольшой, глубокий шрам, наполовину укрытый меховым воротником брони. Слишком…слишком знакомый шрам. — Хм… — беспокойно протянул он, и Кратос, провожавший девушку взглядом, мгновенно осекся. — Что такое? Мимир с сомнением покачал головой, отгоняя подальше глупые, совсем неправдивые, мысли. — Нет, ничего…просто показалось. Спартанец поднялся по трем оставшимся ступенькам и шагнул за порог огромного, каменного здания, расшитого цветами. В пол, усеянный камнями разной величины, будто намертво вросли ярко-красные астры и такие же, чуть побольше, дурманящие рассудок маки. Внутри, меж высоких колонн, никого не было: словно жизнь затерялась средь горного воздуха и давно не забегала в это мертвое, пропахшее сыростью, место. Подозрительная тишина больно резала уши. Атрей уверенно подставил руки, помогая девушке уцепиться за веревочную лестницу, и та скоро взобралась на новый уступ, осматривая здание с более высокого расстояния. Ногой она осторожно стукнула по позолоченной конструкции, и та, издав характерный металлический лязг, спустила накрученную поверху цепь на нижний уровень. Кратос и Атрей без труда забрались на площадку и последовали вперед, все дальше и дальше в темноту совсем незнакомого замка. Все выше — туда, где из-за поломанной крыши виднелся осторожный лучик света. — Стойте! — Элин вдруг остановилась, чуть не сбивая идущего за ней мальчишку с ног, и с тревогой вслушалась в едва уловимый скрежет. Лучник тоже навострил уши: поначалу ему показалось, что это всего лишь шелест алых лепестков, но с каждой новой секундой звук становился все более отчетливым и теперь уже напоминал жужжание чьих-то больших, массивных крыльев. Крыльев… — Элин, назад! — когда каменные уступы вдруг задрожали, а стена напротив оказалась разбита в крошку влетевшей группой темных эльфов, Атрей смело дернул девушку на себя, и на то место, где она только что стояла, приземлилось острое лезвие жезла. Новый, еще более сильный, удар по стенам пустил трещины по крепким камням, и площадка, на которой все они стояли, мгновенно обрушилась. Стремительно помчалась вниз — все дальше и дальше в бездну — и без труда пробила пол: юноша прижал Элин к себе, прежде чем безвозвратно улететь в чернеющую пропасть, и весь удар от падения пришелся на его худую, нескладную фигуру. Там, под разрушающимся замком, была проложена система подземных ходов. Старая, пропахшая гнилью и плесенью, она уже давно никем не использовалась, но именно здесь гостям Альвхейма пришлось столкнуться с первыми, обозленными на весь мир, врагами. Кратос скоро отряхнулся, рассматривая летающих сверху эльфов, а затем помог и Атрею с Элин подняться с мокрой земли. — Снова они! — громко воскликнул мальчишка. Выточенный лук мгновенно оказался в его крепких руках, а несколько метких стрел достигли положенной цели. Топор, взивающийся ввысь по указаниям спартанца, снес еще троих эльфов, а остальные вдруг испуганно отступили, улетая вслед за своим предводителем. Атрей гордо усмехнулся, пуская им вслед еще несколько стрел. — Куда? Зачем они улетели? — Может, испугались? — скромно предположил Мимир. Кратос хотел было возразить старику, но вдруг обернувшаяся Элин сама расставила все точки над «и». — Вот почему… — вслед за ее тихим шепотом, и остальные поспешили оглянуться. И когда незнакомые люди, на которых и указала Элин, начали приближаться к ним, Атрей мгновенно укрыл девушку за своей спиной. — Мясо, — съедая их одними глазами и подступая все ближе, протянул один из чужаков. — Мясо? — испуганно переспросила лучница у мальчишки. Ее ладони еще крепче вцепились в его худые плечи, а тело ближе прижалось к напряженной спине. Хати глухо зарычал и прибился к ее ногам, готовый в любую секунду броситься в бой. — Это мы «мясо»?! — Наконец-то, люди-и-и, — противно обливаясь слюной, поддержал другой. — Живые, вкусные люди-и--и. — Не дайте им уйти с обеда, — усмехаясь, и третий незнакомец вытянул из-за спины острый кинжал и сделал несколько уверенных шагов навстречу уже готовому к атаке Кратосу. — И разжигайте костры. В темнеющем подземелье мгновенно зажглись несколько огромных, массивных огней.  — Кто это?.. — боясь даже сделать лишний вдох, Элин всмотрелась в лица «людей» и безуспешно попыталась отыскать в их горящих глазах хоть каплю благоразумия. — Кто это, черт возьми! Кратос сжал топор в своих крепких руках и уверенно бросился в бою, лишая незнакомцев попытки атаковать первыми. Вслед за ним сорвался и волчонок: изрезая лапами усыпанную камнями землю, он грозно рычал и скалился, отвлекая каннибалов и загоняя их прямо под острое лезвие спартанца. — Хати! — девушка с болью окликнула зверька, но тот не отступил от задуманного и лишь с большим рвением ринулся в битву. Ее юное сердце вновь пропустило несколько ударов и вдруг застыло на пару мгновений. Атрей резко дернулся, тоже стремясь на помощь, но чьи-то нежные руки лишь сильнее обвили спину и не пожелали отпускать. Он скоро обернулся и поджал губы, с тревогой всматриваясь в окутанные страхом шоколадные глаза. Средь звезд ее умоляющего взгляда так ясно читалось «не надо, пожалуйста», но мальчишка просто не мог бросить отца в самый разгар ожесточенного боя. — Останься здесь, — его горячие ладони с силой сжали ее плечи, а голубые глаза утешающе заглянули в карие. Он повторил последний раз, а после выудил лук из-за плеч. — Я справлюсь, слышишь? — Атрей! — все внутри болезненно сжалось, но она нашла в себе силы воскликнуть его звучное имя. Он крепко сжал кулаки, до выступающих синих вен, и, прежде чем с жаром ворваться в неравный бой, оставил на ее щеке мягкий, невесомый поцелуй. — Мой лук!.. — Элин сделала несколько неуверенных шагов назад и вжалась в угол, с ужасом наблюдая за тем, как самые обычные люди дрались с людьми за куски человеческого мяса. Кратос ее не услышал: топор в его руках исполнял феерические трюки, а сам он ловко расправлялся с каждым в радиусе ближайших пяти метров. Никто, никто ее не слышал: Хати резво вцепился зубами в чужую ногу, не давая незнакомцу даже сдвинуться с места, а Атрей скоро выпускал стрелы, оглушая врагов меткими попаданиями. Лишь она, как самая настоящая трусиха, спряталась за их гордыми спинами и не решилась помочь в бою. Непонятное чувство, все стремительнее съедающее ее изнутри, не позволило сделать ни шага: она помнила и про лук, висевший за массивным плечом Кратоса, и про подаренный Броком нож, но мысли перемешались в единую кашу, а руки затряслись так сильно, что девушка едва могла дышать. Элин без труда оглушила бы эльфов или разобралась бы с кучкой огненных драугров, но убивать людей — живых, таких же, как и она сама — было для нее чем-то нереальным. Она видела, видела множество раз, как безжалостно расправлялись с людьми, но самой пойти на убийство просто не было сил. Руки…не поднимались. — Девчонка! — противный голос, сменяющийся хохотом, раздался слишком близко. Лучница обняла себя руками и лишь сильнее вжалась в свой угол, пытаясь выкроить глазами хоть что-то, смутно напоминающее оружие. Но как назло, даже тяжелые камни валялись где-то поодаль, и девушка не имела возможности воспользоваться хотя бы ими. — Как давно тут не было женщин, — мужчина почесал свою щетину и коварно улыбнулся, подступая все ближе и ближе. В его темных, как пропасть, глазах заиграли похотливые огни, и он зачем-то начал разминать руки. Элин открыла рот, чтобы позвать на помощь, но истошный крик, полный отчаяния, застыл где-то внутри, на уровне бешено колотящегося сердца, и так и не смог вырваться наружу. Лишь тихий, до безумия жалкий хрип бесполезно сотряс воздух. Незнакомец усмехнулся, оголяя прогнившие насквозь зубы. — Тебя-то мы есть не будем, — неясный девушке замысел был скрыт за этой мерзкой ухмылкой. Мужчина бросился в ее сторону, но она, залепив звонкую пощечину, быстро отклонилась и, насколько хватало сил, помчалась куда-то вперед, прямо в середину бушующей битвы. Но далеко убежать ей, конечно, не дали. — Ах ты дрянь! — чьи-то ладони, измазанные в чужой крови, грубо дернули за волосы и откинули к ближайшей стене. Элин больно ударилась головой и, глотая ртом воздух, скатилась по каменной постройке; она не успела даже толком стать на ноги, отдышаться, как ее подняли насильно и буквально вбили в холодную, грубую стенку. Незнакомые руки рывком разорвали верхнюю часть ее брони и, рассыпав по полу множество одинаковых пуговиц, принялись срывать оставшуюся одежду; чужие губы, насквозь пропахшие человеческой плотью, грубо кусали кожу и все пытались дотянуться до девичьих губ. Но Элин отчаянно брыкалась и сквозь взрывы судорожных рыданий пыталась даже кричать, но никто…никто не мог ее услышать. Ей казалось, что из-за громких криков рассыпаются стены, но на деле она лишь глухо хрипела, глотая горькие слезы. Увесистая пощечина заставила щеки зардеться алым. Мужчина крепко зажал ей рот рукой, пытаясь заткнуть рыдания, и Элин вцепилась зубами в его ладонь, заставляя мерзавца разозлиться еще больше. Он яростно ударил ее в живот, и она, содрогаясь от всхлипов, согнулась напополам, укрывая руками то, что когда-то было бережно укрыто за одеждой. Его руки грубо намотали ее кудри на кулак и резко дернули, толкая на холодный, усыпанный острыми камнями, пол. Нож, так нужный ей сейчас, вдруг выскользнул из сумки и прокатился вперед — так далеко, что руки просто не могли дотянуться даже до крепкой рукоятки. — А-Атрей! — задыхаясь в собственных рыданиях, она протянула руку вперед, надеясь докричаться хоть до кого-то. Перед глазами все зарябило и поплыло: застеленный пеленою бесконечных слез, ее взгляд уже не мог ни на чем сфокусироваться, и все фигуры на огромном поле битвы окончательно потеряли для нее и без того неясные, размытые очертания. — П-пожалуйста! Хоть… Хоть кто-нибудь… Ее ладонь, украшенная знаком, вдруг ярко-ярко засияла, и Атрей на мгновение опустил лук, мимолетно оглядывая собственную, сверкающую небесно-синим, руку. Беспокойный взгляд попытался отыскать средь бушующего боя кукольный силуэт девушки, но в тени нескольких пылающих костров сделать это было практически невозможно. Он уловил лишь ее тихий, почти неслышный, шепот, а после уцепился глазами за ее протянутую вперед руку. Сердце вдруг разбилось на миллионы маленьких осколков. Атрей даже забыл, что умел дышать. — Элин! Он бросил все — и оружие, и гребанные спартанские принципы с долбанным «любой ценой!» — и сорвался на помощь, как вдруг один из каннибалов жестко придавил его к стене и приставил к шее остро заточенный кинжал. Хати тоже бросился к девушке, но другой чужак размахнулся палкой и больно ударил по лапам, сбивая волчонка с ног. Кратос, превращающий лицо человека в кровавое месиво, отвлекся на голос и мгновенно оказался под навесом чужого тела и поставил блок, укрываясь от почему-то сильных ударов безумца. — Ты…ты даже не представляешь, на что я способен! — гордо провозгласив, мужчина стянул с ее тонких плеч меховую накидку и грубым, мерзким поцелуем впился в шею. Элин кричала так громко, что голос сорвался на судорожный шепот, а оцарапанные о камни руки, что пытались удержать незнакомца, обессиленно упали на пол. Безумец ослабил хватку лишь на мгновение, и девушка с болью перевернулась на живот и медленно поползла вперед. Он усмехнулся ее жалким попыткам сбежать и рывком развернул обратно на спину, когда она вдруг схватила остро заточенный нож и с отчаянием вонзила его прямо в толстую, жилистую шею. Она била еще и еще, не переставая; била даже тогда, когда лицо и руки окрасились чужой кровью, а глаза, залитые алой жидкостью вперемешку со слезам, переставали видеть. Она била даже тогда, когда ладони онемели, когда дыхания не хватало даже на единственный вдох, а грузное тело незнакомца вдруг тяжело упало на нее. Элин не переставала брыкаться в бессмысленной попытке сбежать от собственного стыда. Она уже давно не кричала — лишь жалко, протяжно хрипела. — Эл!.. — родной голос донесся до нее гулким эхом, и тяжесть чужого тела вдруг исчезла. Атрей осторожно поднял ее, бьющуюся в истеричных конвульсиях, с холодного каменного пола и заключил в крепкие, отчаянные объятья. Она судорожно всхлипывала и пыталась даже завыть от боли, со всей силы ударяя кулаками в его стальную грудь и царапая ногтями лицо, но он покорно все стерпел. Лишь сильнее притянул ее к себе и прижался холодной щекой к ее макушке, оглаживая руками спутавшиеся, влажные кудри. — Это я! Это просто я, тише... — Она болезненно хрипела, дыша лишь обрывками воздуха, и каждую секунду испуганно дергалась в его крепких руках. Атрей стиснул зубы так сильно, что челюсть едва не рассыпалась: сжимая ее все отчаяннее в надежде успокоить, он оставлял скорые поцелуи в ее каштановых волосах. — Боже, прости…прости меня…прости… — Он…он п-придет за мной… — она рвано шептала в самое ухо; ее руки лихорадочно дрожали, а взгляд карих глаз испуганно бегал в разные стороны. — Никто…никто не придет за тобой, — Атрей мягко огладил ладонью ее лицо.— Больше никто не придет, слышишь, Эл? — она не отвечала — лишь тихо вздрагивала в его объятьях. Он отчеканил каждое слово. — Больше никто и никогда за тобой не придет. Я…я обещаю. — Я не х-хочу, я…я не хочу идти за ним, пожалуйста... — ее память раз за разом проигрывала ужасные воспоминания, и Элин тонула в них безвозвратно; все никак не могла отыскать выход, спастись, выбраться из кольца чужих рук и прекратить то безумство, что с ней устроили. — Я…я не хочу! — Никто тебя никуда не отпустит, ты что, глупенькая… — лучник стянул с пояса отцовский платок, сверкающий алым, и прикрыл им дрожащую девушку. Только слова вот не были панацеей… Ей ведь не просто сделали больно. Ее использовали — бессовестно и нагло — как куклу глупую, как игрушку, и обращались с ней так, словно она действительно являлась просто вещью. Ее растоптали. Ее, еще совсем малышку, повалили на каменный пол и сосредоточенно потоптались ногами. Одежду новую стянули без остатка, и девичье тело выставили на торги. Ее убили. Кинжал остро заточенный в душу вонзили без горьких сожалений и заботливо провернули два раза. Ее уничтожили. Полностью. До последней капли. И пепел сизый распустили по холодному, хельхеймскому ветру. Горькие рыдания и отчаянные всхлипы скоро сошли на хрипы. Элин обрывисто задышала, постепенно обмякая в теплых, пылких объятьях, и смиренно опустила руки. — Нам…нам нужно идти, — ее бессвязный шепот, прерываемый болезненным кашлем, Атрей просто не мог слушать. Сердце рассыпалось на осколки каждый раз, когда она тревожно вздрагивала и ловила ртом новый вдох. — Нужно…нужно просто идти дальше. Лучник бросил полный боли взгляд на стоящего рядом спартанца. На нем не просто не было лица — он был потерян и разбит; он…он не знал, что делать дальше. Его лоб был укрыт кромкой холодного пота, а всегда суровый, непоколебимый взгляд теперь сменился безотчетным страхом, и глаза бегали туда-сюда, пытаясь найти ответ, которого просто не было. Атрей поклясться мог — его руки, прежде крепко сжимающие топор, вдруг задрожали, а губы задумчиво поджались. Массивные пальцы сомкнулись в крепкий кулак — теперь они никому не позволят сделать ей больно. Теперь уже точно никому. Охотник обернулся и сплюнул, скоро осматривая лежащее за ним грузное тело. Он давно уже был мертв, но Атрей точно убил бы…убил бы эту суку еще миллионы раз, делая настолько больно, насколько он успел сделать Элин. Хати бросил презрительный взгляд на труп и подошел поближе к девушке, ластясь к ее нежным ладоням и зализывая царапины на тонких запястьях. — Давай вернемся домой, Эл? — он обхватил ее щеки руками и умоляюще заглянул в потерянные карие глаза. Ее губы вдруг задрожали, прорезался голос, а изрезанные в кровь ладони мягко потрепали волчью спину. — Нет!.. Нет, мы должны идти дальше!.. Знак единства на его руке зацвел еще ярче и протянулся выше, к тонким пальцам. Атрей сжал ладонь в твердый кулак. Он не знал — впереди их ждало еще более непростое испытание.