«Ты если потерял ориентир средь безбрежных морей, то просто следуй за светом лунным и обязательно вернешься домой».
Он набрал побольше воздуха в гниющие легкие. И когда… когда она только успела стать для него такой родной? Тусклый свет, прежде окаймливающий прозрачный проход, стал гораздо ярче, а доносившиеся оттуда голоса — отчетливее и звонче: безукоризненно следуя ее отчаянному «где ты?..», мальчишка сорвался на скорый бег и резким движением распахнул сверкающую дверцу. Кукольная фигурка появилась прямо перед носом, а чьи-то теплые руки осторожно обвились вокруг его худого, нескладного тела. Элин по-детски уткнулась носиком в его грудь и тихо, протяжно вздохнула, когда Атрей пропустил меж пальцев ее спутанные кудряшки. Он зарылся с головой в ее каштановые волосы и прижал к себе так сильно, что она, словно хрупкая игрушка, едва не рассыпалась в его крепких руках. Что-то внутри, до этого разбитое и разрозненное на куски, вдруг собралось воедино, сложилось в верный механизм, и тепло ее маленького тела разлилось по венам спасительной панацеей. Кроме этого, он больше ничего не чувствовал. Ни опьяняющего аромата лилий, перемешанных с пряной корицей, ни пылких прикосновений; и даже тепло её хрупкого тела ускользало из его рук, словно остатки роскошного шелка. А Атрей хотел бы, хотел бы почувствовать ее. Особенно сейчас, когда осколки далеких лет настойчиво стучались в прозрачные двери и тянули к нему свои костлявые руки, он больше всего на свете нуждался в каждой ее частичке. Нескончаемое множество его вопросов нашли свой ответ в глубине ее удивительных карих глаз. Элин стоило лишь поднять голову, небрежным движением утереть предательские слезы [неужели, она так за него сильно боялась?] и взглянуть на парнишку с той трепетной и искренней любовью, что долгое время таилась лишь в потаенных уголках юной души, и он… Он уже был готов поднести к ее ногам все сумасшедшие девять миров. Все вдруг стало на свои места. Смысл, что он потерял средь пустынных мидгардских просторов, нашелся в ладонях, обхватывающих его щеки, и в ее радостном голосе, когда она, задыхаясь от переизбытка чувств, бессвязно шептала «я нашла тебя…я наконец-то тебя нашла…». И он тоже нашёл, отыскал в искрах карих глаз всю суть человеческой жизни, что судьба когда-то грубо вырвала из его рук. — Я не смогла уйти без тебя! — ее одержимые фразы, вперемешку со слезами счастья и нервным смехом, долетали до него обрывистым эхом. Вокруг все неистово трещало, шумело и говорило, но он не слышал…не хотел слышать ничего, кроме ее взволнованного голоса. — Я…я уже хотела сделать шаг, я…я даже почти ушла, когда вдруг поняла, что просто не могу оставить тебя здесь! Атрей, я не хочу…я больше не хочу одна!«Боже, скажи, что веришь!»
Она уверенно закивала, не отрывая взгляда от голубых глаз, а Атрей вдруг забыл, как дышать, ведь в искрах ее карамели не промелькнуло сомнения: словно девушка знала его уже много-много лет и могла без зазрения совести вложить в его жилистые ладони собственную жизнь — и душу, и тело, и запутанные мысли, разбивающие разум — словно…она действительно доверяла ему. Элин повторила вслух, уже гораздо смелее и увереннее: — Я верю. И его слабое сердце едва не вырвалось из груди. — Тогда, идем. Она улыбнулась из последних сил, взглядом теплым освещая для него буквально целый мир, и даже его божественная гордость покорно сложила оружие. В это хрупкое мгновение что-то изменилось. Юноша не знал, что именно, но точно был уверен в том, что больше ни за что не отпустит девушку от себя. Бежать от эти чувств уже не было никакого смысла — Атрей был навеки помечен судьбой. А она с укоризненным взглядом вручила маленький сверток — вот тебе сердце чужое, ты только не разбей — и тенью скрылась средь чарующих альвхеймских красот. Лучник не успел сделать даже один единственный шаг, когда за спиной девушки вдруг показалось новое видение. Средь вязкой, давящей темноты, сияя тусклым светом, подарок из будущего становился для них все явнее и ярче. Бесформенные, безликие образы начинали принимать очертания, а голоса, прежде смазанные и обрывистые, слышались все звонче. Элин испуганно ахнула, когда к ним, беззаботно смеясь, подбежала маленькая девочка: ее голубые глаза с подозрительно знакомым оттенком сияли счастьем и радостью, а озорные кудряшки, не желающие собраться в аккуратный хвостик, струились по тонким плечам. Она улыбалась им своей очаровательной детской улыбкой и крепко прижимала к груди плюшевую игрушку волчонка. — Далия, солнышко, тебе не стоит уходить так далеко, — широкоплечий мужчина, мягко оправив ее, сделал несколько уверенных шагов вперед. — Папа! — ей стоило лишь обернуться. — Ты вернулся! Девчушка сразу же спохватилась и ринулась навстречу отцу, а тот, присев на корточки и широко расправив руки, с радостью принял эти неуклюжие объятья. Его лицо, изрезанное многочисленными шрамами, казалось удивительно радостным: лазурные глаза горели яркими звездами, а тонкие губы то и дело расплывались в обаятельной улыбке. Далия обвила его сильную шею своими маленькими ручками, а затем, подобно элинской привычке, потрепала отца по каштаново-рыжим волосам. Он — казалось, суровый и непоколебимый — буквально растаял в ее объятьях: было столько любви и заботы в этом крошечном создании, что точно хватило бы не только на него одного, но и на оставшийся огромный Мидгард. За его массивной спиной виднелось тело убитого оленя — видимо, мужчина долгое время странствовал по холодным лесам в поисках добычи и только теперь, получив желаемое, вернулся домой к своей семье. Тяжелая охота? Он определенно устал, но это совсем не мешало ему быть неимоверно счастливым человеком. Настоящий Атрей даже пошатнулся, и гримаса полного недоумения появилась на его лице. Он наблюдал за собой — уже взрослым и опытным охотником — и просто не мог понять, когда воспоминания из далекого прошлого превратились в письма из будущего. Радостная девочка «Далия», всполошив до боли знакомые кудри, выпуталась из крепких рук и вновь осветила всех своей лучезарной улыбкой. Он больше дышать не мог. Ведь девчушка смотрела на мир его голубыми глазами. — Кто это?.. — девушка, стоящая рядом с юношей, осторожно дотронулась до худого плеча и обратила свой полный непонимания взор на ребенка. — Атрей?.. Кто…кто эти люди? Юноша смог лишь растерянно покачать головой. Мысли перепутались в кашу, и такое нужное осознание потерялось средь тысяч догадок. Хотя мальчишка уже мог предположить, кем на самом деле были эти образы, Элин точно не стоило об этом знать. — Атрей! Молодой лучник едва успел открыть рот, когда за спиной мужчины показался выточенный женский силуэт: хранительница семейного очага, одетая в длинный белый сарафан, скоро сбежала по деревянной лестнице и бросилась в родные и всегда теплые объятья мужа. Он по-хозяйски расположил свои руки на тонкой талии и, не переставая улыбаться, подарил женщине сладкий, упоительный поцелуй. — Я так скучала! — она прижалась к нему всем телом и осторожно обхватила ладошками искалеченные шрамами щеки. Он вовсе не противился ее прикосновениям, скорее, даже наоборот — жаждал их так сильно, что от безумного желания сводило острые скулы. Мужчина ухмыльнулся. Неважно, уходил он час или на целую неделю, жена всегда ужасно скучала и, даря ему нежные поцелуи, не забывала об этом напоминать. Словно он действительно мог забыть, что она единственная любовь в его теперь уже спокойной и размеренной жизни. Его личное пристанище, тихая гавань, в которой никогда не будут страшны ни разрушительные бури, ни могучие буруны пенящихся волн. Его дом. Она вручила ему то, о чем он так долго мечтал — жизнь без сумасшедших голосов и бесконечных приступов. Подарила свои глубокие чувства, семью, связанную крепкими узами, и очаровательную девочку с голубыми глазами. Он любил их обоих так сильно, и одно лишь существование малышки Далии, не обделенной озорными кудряшками и звездами-родинками на детских щеках, не раз заставляло его губы тронуться в счастливой улыбке. Ради них он возвел дом на высочайшей вершине девяти миров. Ради них — честно и без угрызений совести — он, как и обещал, стал лучше. Они оба стали лучше. Элин вгляделась в гордый женский силуэт и испуганно отпрянула назад, когда в горячем шоколаде глаз, мимолетных движениях и всегда растрепанных волосах вдруг узнала саму себя. — Мне…мне столько нужно тебе рассказать! — женщина сложила руки в кулачки и едва ли удержалась, чтобы по-детски не запрыгать от радости. Что-то с годами определенно менялось, но только не ее оптимизм. Чтобы ни случилось, в любом времени и в любой вселенной Элин готова была озарять каждого своей улыбкой. — Я…я хотела позже, но мне так нет терпится признаться тебе! Милая, пожалуйста, принеси из дома ту маленькую коробочку. Она обратилась к Далии, и девчушка, понимающе кивнув, умчалась в дом и также скоро вернулась к родителям, держа в руках небольшую, оплетенную атласными лентами, коробочку. Она смело протянула ее матери, а та, схватывая обрывками свежий воздух и пытаясь удержать в дрожащих руках свой подарок, осторожно вложила его в крепкие ладони мужа. Атрей и Элин, стоящие чуть поодаль, потянулись вперед и, уже зная о том, что для людей они неощутимы, разместились рядом с мужчиной, который к тому моменту уже успел немного приоткрыть короб и заглянуть внутрь. Там лежал небольшой гольф, расписанный доверху разными рунами, а сразу под ним самолетиком был сложен небольшой лист бумаги. Охотник выудил его и осторожно, боясь даже помять, развернул. Юноша удивленно вскинул брови, снова и снова пробегаясь глазами по идеально написанному тексту. Три гребанных слова, перевернувших целый мир. «Для нашего сына» — Ты…ты серьезно?.. — мужчина с надеждой вгляделся в родные глаза и едва успел набрать в легкие побольше воздуха, когда из-за круговорота эмоций стало невероятно трудно дышать. — Ты…ты не шутишь, Эл?.. «Эл…» Земля начала рассыпаться, и юная лучница охватила ладонью мальчишечье плечо, чтобы просто удержаться на ногах. — У нас будет сын, — Элин тихо засмеялась, склонив голову ниже, и сладкие слезы счастья водопадами полились по ее щекам. Тонкие руки ее безумно дрожали, а она плакала и улыбалась так солнечно, что и суровый не по годам мужчинам не мог сдержать слез. — У нас будет сын, Атрей!.. Он оставил несколько влажных поцелуев на ее щеках, прежде чем пасть на теплую землю и, обхватив руками ее тонкую талию, уткнулся носом в еще маленький живот. Он целовал каждый миллиметр ее тела и все вслушивался в неиздаваемые звуки, пока женщина гладила его рыжеватые волосы и радостно смеялась. Она присела на колени рядом и разрешила мужу принять себя в пылкие объятья. — Я… — охотник стремительно задыхался от мягкого аромата лилий, — я люблю тебя, — он взял в свои ладони ее лицо и осторожным движением заправил за ухо пряди по-прежнему непослушных кудрей. Они соприкоснулись лбами, и он о чем-то горячо зашептал, позволяя непоколебимой спартанской гордости смениться безудержным счастьем. — Я так сильно тебя люблю!.. Далия протиснулась меж ними и, лучезарно улыбаясь, крепко обняла каждого из родителей. На их ладонях, обвязанных лентами, засиял синими звездами нерушимый знак единства. — Я тебя люблю… — срываясь на шепот, вторила чужим словам настоящая Элин. Она несмело отходила назад, не имея возможности оторвать свой внимательный взгляд от разыгравшейся сцены, и все повторяла и повторяла, будто пытаясь найти в трех этих словах какой-то потаенный смысл. — Неужели…неужели это мы, Атрей? Она была так удивлена этим неожиданным видением, что юноша просто не решился поднять на нее свой обнадеженный взгляд. Если судьба и хотела подарить ему хороший финал, то он хотел бы, что бы в его жизни все сложилось именно так, как было сейчас. Чтобы она встречала его после неудачной охоты на пороге их большого дома и крепко-крепко обнимала, забирая в собственные ладони его жгучую боль.«Знаешь, это всегда будем мы».
— Нам… — он прочистил горло, готовясь к наглой лжи. — Нам нужно идти, Элин. — Постойте, — кроткий детский голосок прорезался средь гулкого эха, и Далия, оставляя объятья на потом, скоро подбежала к лучнику. — Ты…ты нас видишь? — растерянно переспросил он, приседая пред ней на корточки. Девочка молча поднялась на носочки и, обхватив своими маленькими ладошками его руку, уверенно вложила в нее ярко-сверкающий красный камешек. — Откуда это у тебя? Она задорно хмыкнула в ответ, щелкая его по носу. Какие знакомые привычки. А Кратос явно зря времени не терял. — Только попробуй напортачить, мальчик, — шутливо пригрозила девчушка, спуская свои бровки к самому носу. Элин, стоящая позади, издала тихий смешок, а парень театрально закатил глаза и даже усмехнулся, отмечая это знакомое, раздражающее «мальчик». — Мне нужны мои родители. Он понимающе кивнул, бережно укладывая подарок в сумку, и поднялся обратно на ноги, когда девочка, подмигнув напоследок, вернулась обратно на идеальную картинку. — Она ужасная вредина, — задумчиво почесав затылок, пропел юноша. Шутить в таком мире — не самая лучшая идея, но терять ему все равно уже было нечего. — Уверен, это твое воспитание, Эл. — она не откликнулась сразу, и он прищурился, не решаясь повернуть головы. Взволнованный океан чувств всполошился в его душе. — Элин? — Атрей… — в ее голосе заиграли беспокойные нотки, и парень мгновенно обернулся, когда она с безотчетным страхом вдруг заглянула в его глаза. Ее фигура начала рассыпаться по воздуху мелкой пылью, буквально расщепляться на частицы, а из носа тонкой линией полилась угольно-черная кровь. Он хорошо знал, что это значит. Ее тело уже находилось снаружи, вне испепеленного видениями белого света, но душа, так отчаянно желающая найти мальчишку, осталась здесь и теперь с отчаянием сжигала саму себя. Прежде теплый Йотунхейм сменился студеным Хельхеймом, а их собственные голоса, измененные временем, потерялись в густых черных туманах. Девушка попыталась протянуть к нему руку, но бурный, порывистый ветер поднял ее с земли и едва ли не унес в бездонную пропасть, когда Атрей в самый последний момент сумел ухватить ее за запястье. — Я держу! Держу тебя!.. Взгляд ее карих глазах, мечущийся из стороны в сторону, не мог ни на чем сфокусироваться, а пухлые губы все пытались что-то сказать. Неужели она действительно подумала, что он опустит? Что он сможет, так просто, по собственной воле, позволить ей умереть средь этих теней? Юноша с силой потянул ее на себя. Он не успел даже понять, как в чернеющей пропасти вдруг ярко засиял огонек, а они оба вдруг провалились куда-то в пустоту, все больше напоминающую ему выход из этого бесконечного кошмара. Обеспокоенный голос Мимира послышался издалека, настолько тихо и размыто, что Атрей едва смог разобрать слова. «Она не дышит…» «Кратос, черт побери, она не дышит!» Сердце тревожно сжалось. «Не смей умирать, слышишь?» Не после того, что было. Лучник больно приземлился на мраморный пол и сразу же прикрылся руками, когда яркий солнечный свет ударил прямо в лицо. Он услышал где-то впереди чей-то судорожный вздох, сопровождающийся облегченным возгласом старика, и широко распахнул глаза, когда Элин выскользнула из сильных рук Кратоса и, утирая черную кровь, прямо на коленках подползла к мальчишке и крепко обвила руками его шею. Он зарылся с головой в копну ее спутанных волос и жадно вдохнул такой родной и нужный сейчас аромат чарующих лилий; средь этого запаха можно было едва уловить корицу, но Атрей был просто безмерно рад тому, что может снова чувствовать. Просто чувствовать ее. Ее аромат, тепло ее кукольного тела, прижимающегося к его груди, и нежность чувственных прикосновений, согревающих душу. Что-то внутри нее заиграло фанфарами. Эмоции, которые она так долго и упорно прятала в глубине собственного сердца, теперь вихрем вырвались наружу и превратили ее маниакальный контроль в кучку безжизненного пепла. Элин больше не могла сдерживаться. Оставляя скорые поцелуи на его лице и щеках, она все путано пыталась о чем-то сказать, но слова ускользали в шепот, а Атрей, очарованный каждым ее движением, просто не мог слушать. Только следить горящими глазами за ее горячими ладонями и ловить ртом воздух каждый раз, когда она робко его касалась. — Это ведь были мы, да? — обрывистый шепот потерялся в темных волосах; она прижалась к его груди, и юноша заботливо приобнял ее за спину, оглаживая одной рукой ее влажные локоны. — Боже, скажи, что это были мы!.. Он вгляделся в карие глаза и тихо вторил ее словам: — Да…да, это были мы… Толстый лед в его душе окончательно растаял, и юное сердце наконец приняло новые, бесконечно глубокие чувства. Руку, украшеннную знаком единства, окутало мимолетное, но до ужаса приятное тепло: сверкающая небесно-синим, незнакомая руна протянулась дальше и осторожно обвила узелками тонкие пальцы. Атрей держал ее в своих объятьях и хотел сказать всему миру, хотел закричать — сильно-сильно, до сорванных к черту связок — он влюблен в нее. Влюблен в нее так безумно, так горячо, что от чувств порою срывало голову, и вместо разума в дело вмешивались порывы разгоряченного сердца. Болезнь с ненавязчивым «Элин» струилась по венам сладким вином, и он не хотел…не желал это останавливать. Это? Что это? Жалкое слово на «л» застыло вздохом на пухлых розовых губах, которых Атрей не смел касаться. Она была кислородом. Словно он бесконечно в тонул в пучине собственных мыслей, а она нашлась средь бушующих волн и стала для него до боли нужным глотком свежего воздуха. Если она его лихорадка, он готов болеть вечно. Жить и дышать лишь ею одною, лишь этим пьянящим запахом лилий вперемешку с корицей и бесконечно тонуть [едва ли — по собственной воле] в океане шоколадных кудрей. Мимир довольно усмехнулся, говоря о чем-то Кратосу, а Хати разочарованно покачал головой, сворачиваясь комочком возле спартанца. Неимоверная боль разрывала его хрупкое сердце; он терял девушку так скоро, так стремительно, а она, дурашка, даже этого не понимала. Очарованная голубыми глазами, она снова и снова грелась в чужих объятьях и беззаботно смеялась, даря Атрею пылкие поцелуи. Волчонок, конечно, все понимал. Было паршиво, и внутренности буквально выворачивало наизнанку, но он все понимал. Должен был понять. Так ведь предписано законами великих йотунов, так должно быть. Свою миссию он выполнил почти безупречно, и теперь вся могущественная сила родственных душ перекладывалась на тонкие девичьи плечи. Элин осталось лишь принять эти чувства и всецело доверить себя мальчишке, и тогда Хати будет точно уверен в том, что она больше в нем не нуждается. Только в тот момент, когда соулмейты сплетутся в единую, разрушительную силу, когда влюбленность перерастет в крепкую любовь, а Атрей станет для Элин единственно верным лекарством, волчонок сможет спокойно уйти. Пусть будет чертовски больно, и досада съест его изнутри, пусть… Если судьба сложила карты именно так, значит так было нужно…значит это правильно. Доверить ее, еще совсем малышку, в чужие руки — правильно?.. Хати потупил взгляд, надеясь не видеть этого безудержного счастья в родных карамельных глазах. Что-то в его сердце медленно умирало, но он, стискивая клыки почти до треска, смиренно молчал. Да, конечно. Конечно, все правильно.***
Они не просто уходили из Альвхейма — они прорубали себе путь сквозь полчища врагов. Прежде спокойные и умиротворенные улицы Мира Света превратились в огромное поле битвы, на котором уже не было места ни чудному шуму прибоя, ни шелесту серебряной листвы, ни радостным возгласам всегда спешащих жителей. Здесь был лишь неведомый хаос, блестящий алой кровью, и множество обозленных темных эльфов, которые теперь, спустя столько долгих лет, наконец получили возможность отомстить за все свои горькие поражения. Иллюзия счастья навеки потонула в черных руинах. Элин натянула тетиву до предела и одним движением тонких пальцев отправила в темноту несколько острых стрел. На том конце разразилась череда неясных ругательств: Призыватель, сверкая своими яркими крыльями, взмел в воздух свой золотой жезл и из последних сил ударил им о разбитый мрамор. Множество его соратников мгновенно спустились со свинцовых небес и с еще большим отчаянием бросились в бой; один из них, еще совсем молодой солдат, выудил кинжал из-за пазухи и едва успел взмахнуть им над девичьей фигурой, как чьи-то крепкие руки, украшенные жадным пламенем, вдруг оттолкнули к стене и принялись наносить жестокие удары. Какая-то нечеловеческая сила полилась по венам вместо крови, и Атрей взрычал, хватая воина за горло. — Вы…вы заплатите за то, что сделали!.. — просипел эльф. Лучник сорвал с него маску, но вместо страха увидел лишь полные радости глаза. И даже на лице его, искалеченном бессмысленной войной, играла жалкая ухмылка. — Единственное, что мы сделали — избавили этот мир от таких безжалостных убийц, как вы! — Поверь, — он перестал барахтаться в крепкой хватке и покорно опустил руки. — Это был неверный выбор. Что много лет назад, что сейчас. Атрей нахмурился, желая разорвать врага на куски, но вместо ярости в его душе разлилось лишь горькое разочарование. Было в чужом взгляде что-то странное, едва уловимое, словно эльф не боялся смерти и только и делал все эти годы, что смиренно ожидал ее у собственного порога. Охотнику даже показалось, что каждый момент в этой истории был заранее прописан кем-то свыше, и они только актеры, исполняющие чей-то коварный замысел. — О чем ты?! — он вцепился сильнее в тонкую шею. — О чем ты, черт подери?! Взгляд воина показал куда-то за спину, и Атрей сразу же обернулся, когда вдруг понял, по кому так ненавязчиво скользили чужие глаза. Ее кукольный силуэт казался таким крошечным средь бушующей битвы, но тем не менее, Элин уверенно сжимала в своих руках старенький лук и помогала Кратосу и Хати расправляться с группой эльфов. Чтобы ни случилось в ее жизни, какие препятствия бы не появлялись на пути, правило «не сдаваться» действовало на нее удивительным образом — она дралась так отчаянно, будто имела с эльфами личные счеты, и руки ее, держащие оружие, уже почти не дрожали. Она смело противостояла опасности и управлялась с этим так хорошо, что и сам мальчишка начинал завидовать ее стальной выдержке. Училась девушка действительно очень быстро. И Атрей бы нагло соврал, если бы сказал, что не гордился ею. Гордился бесконечно сильно и все это время корил себя за то, что никогда не заслуживал такую ученицу, как она. Заслуживал ли он ее вообще? Вопрос, правда, совсем другой. Что-то пламенем зажглось внутри, и мальчишка поднял эльфа за грудки, вновь ударяя головой о каменную стену. Довольная усмешка озарила его тонкие губы. Можно было давить на жалость, плакать и петь хвалебные песни непобедимой армии, но цеплять его за больное этому вояке уж точно никто не позволял. А уж разбрасываться козырями, вроде Элин — так и вовсе непростительная глупость. Никто…никто и никогда не смел говорить о ней! Однако, эльф не был напуган такой дерзостью. Скорее, напротив — все карты снова сложились именно так, как и было предписано великой Фригг. И это…раздражало. — Эта девчонка не та, кем хочет казаться, — этому хладнокровию их явно учили с малолетства, — И ты даже представить себе не можешь, какая разрушительная сила находится в ее руках. — Что?.. — огонь неведомой злости прошелся по радужке, и голубые глаза приобрели карий оттенок. — Что ты несешь? — Вы снова выбрали неправильную сторону, и она станет первой, кто за это поплатится. — Ваши солдаты чуть не убили ее! — желваки заиграли, и Атрей яростно зашипел. — И даже если бы у меня была возможность поступить по-другому, я бы все равно сравнял вас с землей! — Мы не хотели сделать с ней ничего плохого. — Ты замахнулся на нее с кинжалом! — Не для того, чтобы убить. Лучник ударил точно под дых, и парень мгновенно согнулся в три погибели. — Не смей мне лгать! — новый удар пришелся уже по стене, но воин даже не дрогнул, пусть и знал, что любое слово, сказанное в адрес девушки, любая лишняя минута молчания могут спровоцировать полубога на еще более серьезные действия. — Это не ложь. — и как он только умудрялся быть таким спокойным? — Ты не знаешь, кто она на самом деле. Лучник ухватился за широкие плечи и грубо оттолкнул воина на пол, нависая сверху. — Кто она?.. — Атрей нервно усмехнулся, повторяя за этим вопросом. — Человек, которого вы едва не лишили жизни! — Да кто сказал тебе, что она человек?! Внутри поднялся неистовый ураган; обвязанный ярко-красным пламенем, окрашенный угольно-черной кровью, он разнесся по венам губительным ядом, и лучник взрычал от злости, нанося врагу все новые и новые удары. Разрушительная сила связала руки стальной цепью, огонь опалил тонкие запястья, а голубые глаза мгновенно почернели. — Закрой…закрой свой грязный рот! Нож сверкнул в ладони. — Мы просто пытались защитить ее от рук Одина! Имя, которое нельзя было называть, разразило небо громом. — Одина?.. — он вцепился пальцами в чужие щеки и насильно повернул лицо эльфа на себя, чтобы смотреть точно в глаза. — Зачем…зачем она нужна ему?! — Неужели ты не догадываешься? — во взгляде черных глаз промелькнула горькая насмешка, но юноша проигнорировал ее и лишь больше нахмурился. Чувства, хранящиеся внутри, завертелись в торнадо, что безжалостно сметало все на своем пути — и сердце искалеченное, царапающееся о стальные ребра, и хрупкую душу, бьющуюся лишь в ритме короткого женского имени. Полубог растерянно покачал головой. — Черт, да ты действительно не знаешь… — Не знаю о чем? — Она же бо… — парень лишь открыл рот, чтобы продолжить, когда неведомая сила вдруг оплела его серебряными цепями и заставила немедленно замолчать. Атрей испуганно отпрянул назад. Эльф с надеждой потянулся к нему, шевеля губами и все пытаясь выбраться из оков, как вдруг стая изумрудных воронов пролетела прямо над его головой и камнем ринулась вниз, разбиваясь в кровавые лепешки. Из-под мраморных плит выросли густые синие корни: все больше походящие на человеческие руки, лезущие из глубин Хельхейма, они сразу же потянулись к солдату. В чужих глазах, отемненных местью, показались огоньки страха, но воин не успел издать ни звука — один щелчок, и его шея оказалась повернута в сторону, а сам он упал замертво на холодную землю. — Не стоит так медлить, мальчик мой, — Ярл, оракул из Храма Света, снисходительно покачал головой. Атрей мгновенно повернул голову. Всевышний появился здесь, посреди бушующей битвы, буквально из пустоты — собрался, словно по частицам, по пылинкам маленьким, и предстал пред ним в идеальном эльфийском образе с этой до жути раздражающей улыбкой. Как вовремя-то.***
Несколько дней спустя
Огонь звучно потрескивал, а языки багрового пламени забирали с собой остатки пережитых кошмаров. Девушка сидела на стволе обвалившегося, старого древа и, обнимая себя руками в попытках согреться, внимательно наблюдала за тем, как видения медленно превращались в белесый пепел. «Это не наша дочь, Фрида! Это просто паскудная брошенка!» Противный голос отца, пропитанный злобой и дешевым пойлом, забрался в ее перепутанные мысли. Элин помотала головой, надеясь скоро прогнать болезненные воспоминания, но они лишь больше наводнили ее разум.«Ты! Порожденье дьявола! Отродье!»
Она рвано вдохнула, затем еще раз, но воздух ускользал из легких, подобно сухой пыли, и девушка чувствовала, как дышать с каждым разом становится все труднее. «Ты заплатишь за то, сделала с нашей жизнью! Теперь ты точно за все заплатишь!» Перед глазами все поплыло океанами, и Элин крепко зажмурилась, чтобы горькие слезы не полились по щекам. Это могло спасти ее от истерики, но только не от потоков грязных воспоминаний. Картинки далеко не радостной жизни снова и снова появлялись в памяти и яркими вспышками освещали каждый осколок: она видела в бесконечном повторе, как кучка обезумевших асгардцев обрушает на женскую фигуру град тяжелых ударов, как отец приставляет кинжал к детской шейке и как лес холодных образов снова и снова вырастает на пути к заветному свету; как костлявые руки тянутся из темноты и хватают за волосы, обрезая кудри, а чужие голоса, смешанные в хор единого сумасшествия, говорят слова, от которых она так отчаянно пыталась убежать все эти годы. «Ты убила своих родителей, дрянь, слышишь меня?! Ты. Убила их. А теперь ты убиваешь нас» Все, что долгое время хранилось лишь в отдаленных уголках юной души, теперь хотело вырваться наружу: это ужасное чувство оставляло порезы на бьющемся сердце и старательно скреблось о ребра. Ей бы хотелось сказать, что это никогда не было ее жизнью, что она выросла в семье, где все любили и уважали друг друга, что она всегда была счастливым ребенком, которому никто и никогда не причинил горьких страданий, но…это было бы наглой ложью. Ее пышным кудрям, совсем не похожим на блеклые и тонкие волосы родителей, завидовали почти до сжигающей ненависти, а ее темные глаза вперемешку с россыпью родинок называли порожденьем мертвого Хельхейма. Ей тыкали в лицо — ты посланник смерти — и на пустынных улицах обходили стороной, будто боясь того, что она может наслать страшные проклятья. Ее собственный отец каждый гребанный день напоминал ей о том, что она лишь жалкая сиротка, которую никто и никогда не сможет по-настоящему полюбить. Элин вцепилась ногтями в ладони и крепко стиснула зубы, чтобы просто не завыть от боли.«Как давно здесь не было женщин! Тебя-то мы есть не будем!»
Она вспоминала, как липкие ладони вновь цепляются за волосы и режут почти до корней, как чужие губы, пропахшие человеческой плотью, впиваются мерзкими поцелуями в шею, а изрезанные в кровь руки вновь и вновь отталкивают ее к стене и разрывают в клочья недавно сшитую броню. Движение за движением, и пуговицы рассыпаются остатками невинной жизни. Девушка обняла себя сильнее, и спокойный взгляд вдруг заметался из стороны в сторону, словно она пыталась найти, чем укрыть собственное тело. Она чувствовала себя грязной. Испорченной. Использованной. Старой игрушкой, которую бросили в коробку, как только она стала не нужна. Элин ненавидела себя себя за то, что не смогла сразу дать отпор. Что так глупо поверила, будто в сумасшедшем мире, стоящем на пороге Рагнарека, осталась хоть капля человечности. Она ненавидела каждую частичку собственного тела. Словно это — уже пустая оболочка, а все, что было внутри, уже давно выпотрошено без остатка. Ей так хотелось смыть с себя следы этих жутких поцелуев, стереть каждое движение мозолистых рук, но она… она просто не могла. Не могла даже пошевелиться, даже единожды вздохнуть, а в душе все продолжало разрываться от отчаяния. Хотелось просто закричать, что есть силы, но связок уже не хватало. Крик о помощи все больше походил на жалкий, хриплый шепот, руки нещадно дрожали, и Элин до крови кусала губы, чтобы хоть как-то заглушить бушующий в сердце ураган. А ей бы соскрести эту грязь, да вместе с кожей, срезать тонким слоем каждое мгновение чужих прикосновений. Она помнила все, до самых ничтожных деталей, и это стремительно ее убивало. Тягуче, клетка за клеткой, сжигало детскую душу. Паршиво? Внутри определенно что-то сломалось. Разрушилось, как хрупкий карточный домик, и рассыпалось по частям на просторах девяти миров. Элин схватилась за горло, когда воздух потерялся средь альвхеймских гор, и медленно осела на холодную землю. Мир вокруг, прежде яркий и красочный, вмиг потерял свои краски, а густые корни полезли к ней из темноты и крепко обвязали запястья, затягивая ее обратно во вселенную нескончаемых кошмаров. А она, вырываясь, протяжно сипела и билась руками о камни, разбивая пальцы в алую кровь, словно новая боль могла зашить старые раны. Заштопать, залатать по-надежнее, металлом раскаленным опаляя нежную кожу. Но ничего не помогало. Атрей ушел лишь на несколько жалких минут, и несокрушимая, стальная стена вокруг нее мгновенно обрушилась. Словно он был ее защитой, ее единственным лекарством от всех болезней, и, стоило ему только исчезнуть из зоны видимости, ее монстры сразу же просыпались и с еще большей силой принимались за свое грязное дело. «Теперь-то ты точно никуда не сбежишь, мерзавка!» Голос, который снился ей каждую ночь, раздался над самым ухом. Черные туманы заполонили сознание, и из-за толстых деревьев показалась сгорбленная мужская фигура. Каннибал, злобно смеясь, подходил все ближе и тянул свои руки к ее обнаженному телу. Он безжалостно бил ее по щекам, цеплялся пальцами за тонкие плечи и кусал губы больно, почти до фиолетовых ожогов. Глаза давно не видели, и Элин буквально наощупь отыскала на промерзлой земле рукоятку острого ножа. Лезвие идеально вошло в чужую шею, кровь ручьями полилась по замасленной броне, но девушка уже не могла остановиться — она била снова и снова и не перестала даже тогда, когда тело перед ней превратилось в отвратительное месиво. Было в этом какое-то безумное удовольствие. Раз за разом пронзать эту гадкую кожу и понимать наверняка, что точные удары неизменно остановят чужое сердце. Она знала…знала, что он заслужил каждый одинаковый конец этого сна, и оттого убивать его становилось еще приятнее. Эта кровь ее больше не пугала, эти глаза, играющие похотью и гневом, больше не могли уверить ее в человеческой доброте. Один паршивый мужчина — и она получила один верный билет в никуда. Тьма не пожелала отступать. Но у Элин был вариант, как одним движением остановить это бесконечное видение. — Что…что, черт возьми, ты делаешь?! — чьи-то теплые ладони резко схватили за запястья, когда лучница замахнулась, чтобы пронзить ножом собственное сердце. Она отчаянно хрипела, вырываясь из объятий, и хлестала ножом по чужим рукам, словно ужасно боялась, что монстры снова утащат ее в пустоту. — Хватит! Успокойся! Это я, слышишь?! Это я, Элин! Его голос прорвался сквозь стальную тьму. — Нет! Отпусти! Дай мне просто умереть! Атрей грубо вырвал оружие из крепко сжатых ладоней и откинул его в сторону, все пытаясь удержать ее, мечущуюся из стороны в сторону, в собственных руках. Девушка продолжала истерически кричать и царапать до крови его тело, но он сжимал зубы и покорно терпел, ожидая, когда она наконец уймется. Но она не могла. То, что сидело занозой внутри живой души, не желало так просто успокаиваться. Лучник свел их ладони вместе и расположил на ее животе, прижимая к себе сильнее. Пылкий шепот запутался средь кудряшек, а губы потерялись в миллионах мольбах. Он просил успокоиться, просил вздохнуть полной грудью, и его голос — ее лично проверенная панацея — доносился до нее медленно, с звучным эхом, но действовал точно и наверняка. Скоро девушка и вправду обмякла в его объятьях: ее руки безвольно скатились к земле, а взгляд, полный неведомого страха, сменился опустошением — она уже не могла говорить и лишь хватала губами каждую молекулу кислорода в попытке просто начать дышать. Тонкие запястья, которые она уже успела изрезать почти до локтей, были полностью залиты черной кровью, а со лба ручьями струился холодный пот. Сердце бешено колотилось, норовя вот-вот выскользнуть из груди. Атрей мысленно дал себе звонкую пощечину. Она едва не убила себя. Стоило уйти лишь на несколько гребанных минут, и она едва не заколола себя этим чертовым ножом! Он огладил ладонью ее спутанные, влажные волосы и уткнулся носом в висок, стараясь не слышать, стараясь просто не чувствовать, как судорожно она ловит воздух, задыхаясь в собственной боли, и как испуганно вздрагивает в его сильных руках, захватывая пальцами комки промокшей земли. Девушка шевелила губами, все отчаянно пытаясь о чем-то сказать, но слова терялись в туманах, и Атрей лишь по глазам, лишь по коротким жестам разобрал это паршивое «зачем…зачем ты снова спас меня?». А на следующее утро она беспечно смеялась и украдкой ему обещала, что со всем обязательно справится. Атрей и не подумал тогда, что поверить в такое вранье — самая отвратительная ошибка. Да, при свете дня Элин действительно казалась всем счастливой и беззаботной: она задорно смеялась над глупейшими шутками Брока, мило улыбалась растерянному Синдри и едва ли не вприпрыжку следовала за всегда суровым Кратосом. Когда гномы находили среди своего хлама губную гармошку, и кто-то из них начинал наигрывать веселую мелодию, лучница неизменно увлекала остальных в череду безудержных танцев. Не переставая заливисто хохотать, она выделывала странные повороты и кружила в вальсе испуганного грека. Она осторожно зашивала их раны, боясь даже лишний раз вздохнуть, и варила вкусный бульон, чтобы никто из них «не простыл средь мидгоровских морозов». Собирая по пути разные безделушки, она неизменно находила красивую и с радостью дарила ее кому-нибудь из друзей. Ее любви и счастью, казалось, просто не было предела, но когда мир погружался в пугающий сумрак, Элин снова и снова собирала себя по кусочкам. И самое ужасное — она пыталась скрыть это от него. Прятала изрезанные в кровь запястья за рукавами черной мантии, укрывала синяки за сияющей улыбкой и всем своим видом пыталась уверить каждого в том, что ее жизнь плавно течет своим чередом. Пусть и на самом деле призраки прошлого не давали ей даже сомкнуть глаз. Парень и не думал, что за эти паршивые несколько дней что-то действительно может измениться. Но перемены были, да еще какие, и он даже представить себе не мог, что чувства к этой девушке, спрятанные где-то на задворках, будут так стремительно расти в его груди. Фигура на ладони, как отметка на оставшуюся жизнь — она горела ярым огнем, стоило лишь посмотреть в сторону хрупкой фигуры, а любое прикосновение так и вовсе оканчивалось неусмиримым пожаром. Элин только звонко смеялась, дотрагиваясь ненароком до его плеча, и он с ума сходил: сотни электрических разрядов устремлялись по венам, сердце грозилось вылететь наружу, а дыхание удивительно быстро летело в приветливое тартарары. Атрей и смотрел на нее уже как-то иначе — и не объяснить словами, как ни старайся — просто в шоколаде знакомых глаз вдруг нашлось что-то поистине родное и дорогое душе, а улыбка ее — его личное звездное небо — навеки поселилась в сознании. Она ему голову вскружила, завертела в карусели неправильных чувств, а он и не старался ставить на паузу. Задыхался в ней, по собственной воле тонул, не цепляясь за обрывистые берега, и запах лилий с корицей заучил буквально наизусть. Между ними что-то менялось. И это пугало его до чертиков. Эта влюбленность уже не была такой невинной, и мальчишке все больше казалось, что она перерастает в нечто большее. В «нечто», что выходило из-под контроля, что не давало ему спокойно спать по ночам, что не позволяло спокойно жить; ведь он и подумать не мог, что может быть что-то безумнее, чем та мимолетная симпатия, которую он испытывал к девушке в первые дни и недели их знакомства. Оказалось, есть что-то гораздо сильнее. Только вот легче от этого совсем не становилось. Судьба-злодейка была с ним однозначна — люби ее всецело, до последнего вздоха, или сгори в собственных чувствах, если трусость давит глотку. А Атрей всю жизнь ненавидел игру в ультиматумы. Так же сильно, как и ненавидел себя за то, что не мог признаться ей в собственных чувствах. Он был не в силах объяснить, не в силах понять, что происходит, но сердце его горело алым пламенем, стоило девушке лишь появиться в зоне видимости. А когда ее пальчики терялись в его каштановых волосах, выискивая рыжие пряди, или ее губы оставляли нежный поцелуй на его щеке, разум и вовсе отказывался работать. Потому что она просто говорила ему «доброе утро», а он ничего не слышал. Только смотрел на нее, как одержимый, и глупо улыбался, пока по-скандинавски бледные щеки стремительно заливались краской. Он был так одинок, пока не встретил ее. Был просто уверен, что скоро лихорадка перейдет в свой последний этап. Что она разрушит его простуженные насквозь легкие, добьет усталый разум гомоном раздраженного хора и наконец унесет с собой остатки той нестерпимой боли, что мучила мальчишку все эти годы. Жил ли он до нее? Глупости. Лишь бесполезно существовал в опустевших просторах Мидгарда и пытался просто не сойти с ума. И когда жизнь окончательно потеряла для него всякий смысл, когда голоса заполонили рассудок, на той заснеженной тропе ему случайно повстречалась Элин… Девушка с неимоверно красивыми карими глазами, россыпью родинок-звезд на бледных щеках и невероятно кудрявыми волосами, что струились по ее кукольным плечам. Один ее пронзительный взгляд, одна улыбка, наполненная благодарностью и лаской, и все его планы стремительно покатились к чертям. Случайная встреча и секундная встреча глазами. Знал ли хоть кто-то из них, стоя возле чужой обветшалой хижины, что все это перерастет в глубокую и сильную влюбленность? В любовь? Что они, совершенно разные люди, сплотятся ради единой цели и отправятся в опасное путешествие, грея в собственных душах зачатки неизвестных чувств? Они по венам стремились сладостным ядом и все норовили дотянуться до стальной души, чтобы лед его — крепкий и нерушимый — превратить в сверкающий иней. Чувства к ней, к маленькой Элин. То единственное, что делало его человеком. Что делало его настоящим. Ведь, разделяя с ней один и тот же воздух, он мог не бежать от собственных призраков. Мог быть собой, быть просто добрым и понимающим Атреем и всецело любить лишь девочку с невероятными карими глазами. Лишь ее, ее одну, такую родную и бесконечно нужную истерзанному сердцу. Элин заново учила его жить. Учила дышать глубоко, не срываясь на хрипы, учила улыбаться всему миру и смеяться так же звонко, как и шесть далеких лет назад. И даже его лихорадка отходила назад: кашель больше не мучил легкие, а голоса, неустанно о чем-то молящие, почему-то молчали. Какая же ты молодец, Эл. Излечила его от одной болезни, чтобы он безрассудно заболел тобой. А душа, заключенная под ребрами, билась в ледяных оковах и все кричала, разрывая его изнутри — «А ты любишь ее? Ты любишь?». Разум усталый утонул в череде бессвязных порывов, и ответ, который так нужно было знать, исчез средь пугающих темных волн. Атрей не знал, честно, но кудряшки ее озорные любил больше собственной жизни, как и глаза карие, усеянные звездами, как фарфоровые руки, уверенно сжимающие лук, как очаровательную улыбку на ее розовых губах, которая почему-то заменяла ему весь катящийся к черту мир. Он любил в ней все, до последней капли и последнего миллиметра, любил и душу юную, и утонченное тело, любил детский характер, безмерную доброту и наивность, и даже гребанное упрямство, которым она бессовестно убивала его, он любил еще сильнее. А она кромсала себя без жалости, и полубогу так хотелось возненавидеть ее за это, но вместо этого он лишь старательнее загонял себя в возведенную чувствами клетку. Случай с ножом? Далеко не единственная ее попытка. Девушка делала это неосознанно, путаясь в бесконечной тьме, но это не сходило за оправдания. Если они ночевали у обрыва, она стояла у края и порывалась шагнуть вниз; если они коротали время у шумного моря, она поначалу беззаботно игралась у берега, а спустя пару минут ее тело находили средь бушующих пенистых волн. Это доходило до паранойи. Он вдолбил себе в голову — куда бы не вела эта долгая дорога, любая встретившаяся вещь могла сойти в ее руках за точеное оружие. Заколка, тупой камень, опилка, осколок разбитого зеркала — все, что только можно было найти на просторах огромного Мидгарда, Элин умело использовала в своих ужасных целях. Атрей чертовски боялся. Боялся отпускать ее даже на гребанный миллиметр, боялся касаться ее, боялся дышать, боялся даже моргать, ведь ему все казалось, что стоит только на мгновение прикрыть глаза — и она снова исчезнет. Ускользнет из его рук и сделает с собой то, о чем он не желал даже думать. Однажды лучник не смог уследить за ней: он лишь немного подольше задержался у Синдри, а когда вернулся, то нашел ее тело у погорелых руин. Ее губы имели мертвецке-синий оттенок, нежная бледность казалась почти фиолетовой, а сама девушка могла лишь протяжно хрипеть и пустыми глазами всматриваться куда-то ввысь. — Что? Что ты сделала на этот раз?! — парень резко встряхнул ее за плечи, а затем взял ее лицо в свои руки и наивно понадеялся поймать потерянный взгляд. — Н-не спасай…меня… — судорожно прошептала она. — Не надо… Его голубые глаза отыскали в темноте ее дрожащие ладони — в одной из них девушка сжимала веточку ядовитого растения, и на его тонком стебельке не доставало нескольких лепестков. Атрей яростно сжал кулаки. Она вцепилась ногтями в его запястья, и ее губы, окрашенные белой пеной, едва задрожали в попытках что-то донести. Элин хотела заставить его сдаться, хотела, чтобы он бросил эти бессмысленные старания и просто дал ей сбежать от этих снов. А разве он мог?.. Разве он мог потерять ее?! — Атрей, я… — Замолчи. Лучник притянул ее к своей груди и обвел руками тонкую талию. Ее голова расположилась на его плече, а своими ладонями она слабо обняла его в ответ. Тяжелый пульс отдавался в висках приглушенным эхом, звучный кашель начал раздирать горло, он уже не мог дышать, но ничего не желал слышать, кроме ее голоса. — Эл?.. — ее руки упали на промерзлую землю, и она не просто обмякла в его крепкой хватке — она и вовсе растаяла. Он осторожно отнял ее тело от своего и едва успел вздохнуть: любимые глаза скрылись за тяжелыми веками, кукольные пальчики больше не цеплялись за его меховую накидку, а сердце, в ударах которого он искал утешения, почему-то не билось. — Элин?.. Судьба ему нож всадила прямо в грудь. Лезвие глубоко запрятала, прямо до самой рукоятки. К горлу подобрался неприятный комок, глаза наполнились слезами, и он едва смог найти в себе силы на то, чтобы просто обхватить ладонями ее детские щеки. — Ну же, открой глаза!.. Открой глаза, Элин!.. — сзади послышались грузные отцовские шаги и испуганные возгласы Мимира, но юноше не было дела ни до чего, кроме маленького тела на собственных руках. Он звал ее так отчаянно, так громко, но она ничего не могла ответить. — Нет-нет-нет! Не смей умирать, слышишь меня? Тебе просто надо очнуться, просто очнуться, ладно? Ну давай же!.. Очнись, ты меня слышишь, Элин?.. Ты…ты должна просто открыть глаза!.. Кратос подошел ближе и сел на одно колено, беря в руки веточку того самого ядовитого растения. Умнейший из Умнейших, беспокойно мечущийся на его поясе, с горечью констатировал — «это вех». А значит шансов у девушки было мало. — Ну давай же, давай!.. — тонкие пальцы заправили за уши пряди непослушных кудряшек, голос сошел на хрипы, но он продолжал молить судьбу о ее спасении и усыпать скорыми поцелуями украшенные родинками щеки. — Просто посмотри на меня, Элли… Хати бросился к хозяйке, но руки спартанца схватили его в миллиметре от девичьего тела. Зверек все рвался на волю, царапался когтями и кусал массивные ладони, выл так, что разрывалось сердце, но мужчина не выпустил его ни на секунду. Атрей уткнулся носом в девичью шею, рвано вдыхая ускользающий аромат, и тихо заскулил, когда истеричные порывы наконец выбрались из юного сердца. А его чувства, словно падающее домино. Фигурка за фигуркой, то хрупкое и невинное, что он успел построить за эти недели, теперь летело вниз со скоростью света и тянуло за собой обрывки разрозненной души. — Пожалуйста…ты должна просто открыть глаза!.. Сердце билось так сильно в ритме «ты только живи, кареглазка», металось из стороны в сторону и все искало ответ на самый важный вопрос. Он…любил ее? Он действительно ее любил?.. И неужели она так просто уйдет, разнесется черной пылью по холодному ветру, так и не узнав, что все эти бесконечно долгие недели он жил лишь ею одною? — Что же ты наделала, Эл?.. — он крепко зажмурил глаза, надеясь вернуться в реальность из этого ужасного сна, но ничего не менялось, и тепло ее ничтожно маленького тела только быстрее уплывало из его рук. — Что же ты наделала… Мимир поджал дрожащие губы, повторяя «разве могу я плакать?», а Кратос тяжело выдохнул, отпуская поникнувшего волчонка из собственных рук. Спартанец протянул свою ладонь к тонкому плечу, надеясь отнять мальчишку от чужой фигуры, но тот лишь сильнее сжал девушку в своих объятьях и с зарылся с головой в копне перепутанных волос. И пусть она рассыпется острым стеклом в его стальной хватке, отпустить ее было просто невозможно. А он звал ее мысленно да надеялся, что девчонка и вправду вернется обратно. Вернется обратно к нему.«Я люблю тебя… Слышишь, глупая?»
У него паранойя, кажется. Ладонь, обтянутая серыми лентами, ненароком коснулась ее, еще теплой, ладони — руны на них сложились в рисунок, сплелись воедино и обвили лентами их руки. Знак единства засиял ярче обычного, и Атрей вдохнул поглубже, когда неведомое тепло вдруг наполнило каждую клеточку его тела, а по венам от ее к его руке заструилась черная кровь. Ее боль уходила к нему, и он не сопротивлялся. Он готов был к любому удару, готов был терпеть до последнего и забирать себе каждое ее страдание, каждый импульс отчаяния и смешанных в безумие видений. Атрей почувствовал, как его меховая жилетка начала намокать от чужих слез. Что-то внутри дрогнуло, но он не смог поверить собственному сердцу, и лишь когда ее судорожный вдох разразил глухие мидгаровские просторы, а сама девушка ухватилась своими пальчиками за его плечи, несмело заглядывая в глаза, он наконец позволил себе дышать. Она нашла в его мечущемся взгляде свое спокойствие и поддалась навстречу, позволяя ему сильнее сжать ее в своих горячих объятьях. Умнейший из Умнейших тыкнулся своими рогами в чужое бедро, и спартанец сразу же поднялся на ноги, потирая ушибленное место и бросая на старика полный раздражения взгляд. Тот без разговоров указал глазами на молодых людей, и Кратос понимающе кивнул, без пререканий шагая в заданную Мимиром сторону. А Хати застыл, но лишь на мгновение, чтобы увидеть, как знак единства стирается с его лапки и разлетается по воздуху мелкой серебряной пылью. Теперь от него, когда-то полного и ярко сияющего морским цветом, осталась лишь жалкая треть. Элин расслабленно прикрыла глаза и вдохнула поглубже, затягивая в легкие любимый хвойный аромат. Атрей пах зимним лесом, припорошенным хрустальным снегом, но в его объятьях ей почему-то было удивительно тепло и спокойно. Он пах домом, которого у нее никогда не было, и оттого растаять в его крепких руках ей хотелось еще сильнее. Девушка просто не замечала никого вокруг себя, кроме юного лучника, и это било по слабому сердцу слишком больно. Волчонок чувствовал себя брошенным, оставленным на произвол судьбы, ведь когда-то они с Элин наивно пообещали друг другу, что вместе хоть на край света шагнут, а теперь она находила утешение лишь в синеве незнакомых глаз. И если и захотела бы она сбежать на край света, то только с ним, с нерешительным мальчишкой, что глаз с нее не сводил. Хати потерянно побрел куда-то назад, в темнеющую пустошь меж раскидистыми ветвями, и мысли, которые он все это время прятал в череде прошедших лет, теперь вырывались наружу. Неужели…неужели это происходит так скоро?***
Атрей не знал, как можно было помочь, и эта дурацкая беспомощность только связывала его руки. Все вокруг говорили о том, как удивительно она счастлива, и он невзначай соглашался, стараясь не видеть дрожащих рук, усеянных новыми порезами, и ее карих глаз, сияющих вовсе не от безмерной радости. Ее упрямство и сумасшедшее «я в порядке» начинало действовать на нервы, и в один из дней на пути к мидгаровской вершине юноша все же решился на этот сложный, но очень нужный разговор. Оттягивать его уже было нельзя — ее царапины не успевали даже зарастать, когда она накладывала поверх новые. Атрей больше не мог позволять ей так безжалостно издеваться над собой и собственным телом, не мог больше жить, тая под ребрами это чувство безумного страха. И пусть ее порезы неизменно отпечатывались и на его руках, пусть ее боль все это время была и его болью тоже, он боялся вовсе не за себя. Только за нее, за нее одну. Боялся так сильно, что все внутри разрывалось от этой ничтожной безысходности. Она должна была понять, что все это Атрей делает ради нее. Все слова, все попытки повернуть назад — все это только ради нее. Как же жаль, что невинная в его воображении «беседа по душам» случайно превратилась в громкую ссору. — То, что мы видели на вершине это…это лишь начало, лишь малая часть того, что нам еще предстоит узнать и увидеть. Есть существа гораздо страшнее драугров, каннибалов и эльфов, Элин. Есть испытания сложнее и болезненнее, чем те, что мы прошли с тобой в Альвхейме. — Зачем…зачем ты говоришь мне об этом? Он сглотнул кисло-горький комок, задержавшийся в горле, и устало прикрыл глаза. Слова, что он так хотел ей сказать, сплелись в целое предложение, но мальчишка не мог решиться произнести его вслух. Сердце отчаянно приказывало ему отступиться от этой дурной затеи, но бесконечно сильная боязнь за эту девушку заглушала разумные порывы. — Ты…ты не готова, Элин. — Что?.. Боже, неужели, снова?! — лучница недовольно всплеснула руками и с укором покачала головой. — Ты серьезно?! После всего, что случилось, ты действительно считаешь, что я «не готова»?! — Я могу все тебе объяснить. — Что? Что ты мне объяснишь, Атрей? — она запустила ногти в ладони и со злостью фыркнула, стоило мальчишке лишь начать оправдываться за свои слова. — Сначала ты говоришь, что мы справимся, а потом начинаешь уверять меня в том, что я еще совсем не готова к тяжелым битвам, и пытаешься сослать обратно в Мидгард?! Я…я просто не могу тебя понять! — Я вовсе не это имел в ви… — А что…что ты имел в виду?! Что я слабачка? Что я не могу справиться с болью? Да! Да, знаешь, я не могу, но я хотя бы пытаюсь! — А зачем, Элин? — он вскочил со своего места и бросил этот вопрос прямо ей в лицо. — Зачем? Зачем тебе все эти трупы? Эта кровь? Эти ужасные видения, которые не дают спать по ночам? Ради чего ты так отчаянно борешься? — Ради… — ее голос дрогнул, а на лице промелькнула тень жалкой улыбки — Ради чего?! Ради себя самой, ради моей семьи, ради сотен тысяч других людей, которым сейчас грозит опасность! — Но… — Мои родители мертвы, Атрей! Из-за каких-то трусов, не посмевших признаться в убийстве асгардцев, мою маму буквально измельчили на кусочки! И я видела…видела это собственными глазами! Видела, снова и снова, как они убивают ее! Она резала прямо больному и не жалела слов. Жаль, не знала, что один из этих трусов стоит прямо перед нею и глупо распинается. — Ты думаешь, она была виновата в том, что Бальдр мертв? Думаешь, хоть кто-то из убитых за эти месяцы был виноват хоть в чем-то?! Это были люди, черт возьми! Просто люди, которые пострадали только потому, что Один не пожелал искать виноватых! — Элин. — Я потеряла свою семью! Да, она… — а голос сорвался в самый ненужный момент, — она была ужасной, но это была моя семья, Атрей! Моя семья! А сколько таких еще?.. Таких же людей, как я, которые лишились всего из-за этих кровавых походов? Десятки? Тысячи? Может, миллионы?.. — Элин, я прошу тебя. — Я не хочу, чтобы это продолжалось, — девушка смело вгляделась в его голубые глаза. — Не хочу, чтобы хоть кто-то еще потерял свою жизнь из-за Одина. Я….я просто сойду с ума, если не остановлю это! — Да как же ты не понимаешь?! — Атрей глухо зашипел, запуская руки в волосы, и в один скорый шаг оказался лицом к лицу с обозленной девушкой. — Если ты умрешь, то я буквально сойду с ума! Я, Элин! — Что? О чем ты говоришь? — Твоя жизнь стоит слишком дорого, чтобы тратить ее на сотни неблагодарных пустышек. А ты потратишь, я уверен, ты угробишь свою жизнь ради тех, кто этого совсем не заслуживает. Поэтому, я прошу тебя…я умоляю, давай просто вернемся домой. — Но в этом и проблема! — она тыкнула своим пальчиком в его стальную грудь, но юноша вдохнул так тяжело, словно она пронзила его острым кинжалом. Он знал слишком хорошо — ее слова ранят гораздо больнее любого оружия. — Тебе есть, куда вернуться! И тебе всегда будет, когда возвращаться! А я…я не могу просто «пойти домой». Потому что у меня нет дома! У меня ничего нет, кроме Хати и этого гребанного серебряного медальона! И мне…мне просто нужна моя цель, Атрей! — Ты совсем меня не слушаешь! Вечер, когда он разбил ее сердце на миллионы кусочков, мелькнул горькой обидой в карих глазах.«— Атрей… — Не надо, Элин. Не надо…привязываться к обреченным».
— Тогда ты тоже меня не слушал. Охотник едва успел поймать ртом воздух. Он и не думал, что это будет так… больно. — Я хочу знать о том, что на самом деле произошло в свете. Потому что тебе нужна помощь, Элин. — Мне не нужна помощь! — Посмотри! — он грубо схватил ее за запястье и одним движением оголил изрезанные по локоть руки. В карамельных глазах заискрили слезы, но Атрей уже не мог перестать кричать. — Посмотри, что ты делаешь с собой! Посмотри, Элин, черт побери! — он указал взглядом на десятки свежих синяков и дернул за обрезанную наполовину прядь темных волос. — Ты не можешь справиться с этим одна! — Я могу…могу! — попытки казаться сильной рассыпались о сиплый шепот, и она звучала жалко, пытаясь убедить«Ты сказала, что не можешь больше быть одна. Так позволь мне помочь тебе!»
Новый приступ раздер легкие, и когда девушка хрипло откашлялась, дрожащую ладонь украсила пелена угольно-красной крови. Чужие голоса в ее голове оживленно о чем-то загомонили, а в душу старательно заскреблись острые коготки. Она тихо заскулила, вскидывая голову к небу, и устало прикрыла веки. Что с ней происходило? И почему чувства к нему так безжалостно убивали ее душу?