***
У Брюса есть право распоряжаться целым этажом Башни. Третью часть он использует под лабораторию и маленький уголок жилой площади. Все остальное – просто стены, окна и несколько элементов мебели со все еще не отклеенными бирками. Он предлагает этот икеевский выставочный стенд Питеру на весь период его пребывания здесь. – У тебя тоже мог бы быть целый этаж, – говорит Брюс, – но если ты позволишь мне побыть курицей-наседкой… – Я видел местные пустые этажи, – говорит Питер. – Они похожи на заброшенные больницы с чуть лучшим освещением. Крипота. – Согласен. К тому же, так я смогу отвлечь любого, кто захочет на тебя поглазеть. – Брюс склоняет голову набок. – По какой-то причине большинство людей стараются не спорить со мной, когда я просто… начинаю слегка подергиваться и считать до десяти. – Ссыкуны. – Где-то здесь должна быть еще одна спальня. Думаю, в той стороне, – указывает Брюс. – Осмотрись и располагайся, можешь взять каких-нибудь книг. У меня много работы, так что в основном я буду здесь в лаборатории или в своей спальне рядом. Если я тебе понадоблюсь или станет скучно, в этот раз просто… постучи. Громко. Ближе к обеду я загляну, чтобы проверить твой глаз. Договорились? – Договорились. Спасибо, Бананер. – Без проблем, сынок. Чувак, мне двадцать четыре. Питер не говорит этого вслух, но только потому, что Брюс оказывает ему услугу и у Питера уже нет сил бороться с новой порцией вины. Он сможет напомнить всем, что он, блядь, взрослый человек, сразу после того, как пройдет сраная мигрень и он хорошенько проспится. Когда он находит пустую спальню, она выглядит стерильной, спартанской и скучной: сплошные белый и серый, простые, предсказуемые текстуры. В ней нет ничего человеческого, даже в запахе. Ее вообще едва можно назвать «местом». И это именно то, что ему нужно. Он закрывает дверь, заглатывает болеутоляющее и антибиотик, не запивая, и падает на кровать (матрас с эффектом памяти, вкуснятина). ДЖАРВИС закрывает электронную штору без лишних подсказок и комментариев, и Питер позволяет лекарствам и слабому белому шуму вентиляции на какое-то время убедить его нервную систему просто исчезнуть.***
И какое-то время все очень хорошо. Какое-то время. Жизнь не особенно рада отрицанию, и рано или поздно дает отпор. Через пару дней, наверное. Сложно сказать.***
– Знаешь, – говорит Брюс, передавая Питеру пакет со льдом, с которого уже капает на пол, – остальные просто из кожи вон лезут – так хотят тебя увидеть. – Нет, – говорит Питер. Он ложится и шлепает мокрый пакет поверх обоих глаз. Этим утром они покончили с бинтами, так что теперь он перешел к части с пиратской повязкой и тучей нелегальных рецептов. – Особенно Тони, – невозмутимо продолжает Брюс. – И поскольку технически ты под его крышей, было бы неплохо хотя бы поздороваться. – Нет. Брюс переносит вес тела с ноги на ногу и вздыхает. – А если у тебя будет твоя маска? – Невозможно. – У тебя разве нет запасной? – Последняя и была запасной. У меня уже какое-то время не хватало налички на материалы, чтобы сделать новые. – Я могу попросить Тони запустить 3D-принтер и быстро сделать тебе маску? Просто на время? – Он сделает ее металлической и засунет туда голоса и всякие мигающие огоньки, – говорит Питер. – Так что боже упаси. – … Бумажная тарелка, пара резинок и две дырки для глаз? Питер стаскивает пакет со льдом и проверяет, сколько враждебности он способен выразить одним глазом. Лицо Брюса исчезает в ладонях, а пальцы зарываются в тонкие волосы. – Если я смогу найти для тебя маску, которую ты захочешь надеть, может, ты хотя бы подумаешь о разговоре с остальными? Вот честно, Человек-Паук, я бы с радостью все так и оставил. Но поскольку ты с ними не общаешься, они донимают меня вопросами каждые четыре минуты, отвлекают от работы, еды, сна… Я вот-вот превращусь в угрозу национального масштаба. К тому же, когда все с ума сходят от беспокойства за тебя, самое меньшее, что ты мог бы сделать, – оказать всем любезность и убедить, что волноваться не о чем. Простая вежливость. – А тебе они не верят, когда ты говоришь, что со мной все в порядке? – Они все равно хотят увидеть сами. – Не сомневаюсь. – Проведать тебя, а не увидеть твое лицо. Не будь таким параноиком. И я думаю, у них, наверное, накопилась пара вопросов. – Потому я и употребляю слово «нет» в таком либеральном значении. Брюс посылает ему усталую улыбку. – Если они начнут становиться назойливыми, дави на их чувство вины. Просто держи ладонь у лица, вот так… и говори, как ты уста-а-ал и как тебе нужно сейчас поспать… – И потом, когда я начну извиваться и стонать, то заодно буду лизать ладони. – А? – Забей. – Просто притворись утомленным, тогда они почувствуют себя виноватыми и оставят тебя в покое. – Но я не утомлен. Я в бешенстве и дофига неспокоен. – Это знаем ты и я. Они – нет. – Мне не нравится врать, Брюс. Это лишь создает секреты там, где их не было раньше, а на мне уже висит секретов куда больше, чем я когда-либо хотел иметь. – Это вопрос самозащиты, разве нет? И что касается самозащиты, – говорит Брюс, – невинная ложь в данном случае предпочтительней, чем начать стрелять в них паутиной, пока они не уйдут. – Зато не так весело. – Но это правда. Питер ворчит. – Давай посмотрим, какую временную маску я смогу для тебя отыскать, ладно? Питер со стоном вздыхает, а потом сдается. Уэйд все еще не выполнил своего обещания навестить его, несмотря на то, что прошло уже, э-э-э… неопределенное число дней (сложно вести счет, когда он постоянно спит как убитый из-за лекарств). Слушать Шерлока Холмса в исполнении ДЖАРВИСА становится утомительным не в самом лучшем смысле слова, и он не хочет рисковать и звонить тете Мэй из-за прослушки и отслеживания звонков. Ему скучно. Это проблема, и она требует решения. Но даже несмотря на все это, у Питера все еще нет никакого желания исхитряться, чтобы вести беседу с этими снисходительными, ненадежными, более-нейротипичными-чем-он… Хватит, Паркер. Он закрывает глаз и глубоко вдыхает носом. Они хорошие люди. Им не насрать, и не насрать – на него. А это чего-то да стоит, даже если он и ненавидит то, как они это выражают. – Ладно, – говорит он, и Беннер выходит. Когда Брюс сказал, что найдет ему временную маску, Питер ожидал чего-то вроде хэллоунской маски гориллы или, может, тонкий кусок простого пластика на резинках из магазина «Все для рукоделия». Так что когда Беннер позже этим вечером приходит с одним из личных шлемов Стива, у Питера просто отнимает дар речи. – Я даже не спрашивал у него. Он сам предложил, – говорит Брюс. – Ну что, теперь ты видишь, как все обеспокоены? Большую часть времени Питер думает о Стиве как о Стиве – канадский гусь и чистые кожаные куртки, здоровый образ жизни и устаревший слэнг, который Питеру приходится гуглить каждый раз после их встреч – а та его сторона, в которой он Капитан Америка, словно имеет лишь слегка большее значение, чем онлайн-профиль или название профессии. Но когда в его руках шлем, когда Питер его поворачивает и впервые видит изнутри, значимость предложения этот шлем надеть заставляет чувствовать какую-то особую важность… внутри у Питера рождается дрожащее, возбужденное ощущение, которое, как он думает, Tumblr и зовет «то самое фанатское чувство». И прежде чем он теряет самообладание – или прекращает думать, что это могло бы значить и нужно ли вообще по этому поводу иметь самообладание, потому что это же просто вещь-принадлежащая-Стиву, так ведь, а не какая-нибудь магическая асгардская реликвия, – Питер надевает шлем на голову. Он пахнет Old Spice, очень дешевым шампунем и, конечно же, потом Стива. Шлем лишь слегка великоват, что одновременно удивительно и идеально, учитывая обстоятельства, потому что для раздраженного глаза Питера есть достаточно места. Шлем не скрывает его лицо так, как Питеру хотелось бы, но сейчас он физически не в состоянии обращать внимание на такие вещи, потому что на нем шлем Капитана Америки, и Питер слишком захвачен, ощущая себя мальчишкой из фонда «Осуществи мечту», с которыми встречалось большинство Мстителей (да и сам он – один или два раза). Брюс широко улыбается ему. – Приемлемо? – спрашивает он. Питер едва удерживает себя от глубокого кивка, от которого шлем наверняка слетел бы с головы. – Сойдет, – отвечает он. Брюс поднимается на ноги, посмеиваясь. – Я прослежу, чтобы они приходили по одному, – говорит он. – Не должно быть слишком тяжело. Тор все еще не в нашем мире, и за это нужно благодарить звезды, потому что его навыки контроля громкости голоса не совсем соответствуют врачебному такту. Наташа где-то активно шпионит, но все равно звонит мне каждый час и с каждым разом звучит все более раздраженной, так что, думаю, эту миссию она прикончит быстро. – Я, вообще-то, не на смертном одре тут лежу, Брюс. – Знаешь что, можешь ответить на ее следующий звонок и сказать об этом сам. Она ни в какую не хочет верить мне на слово. – Угх. – Питер тянется, чтобы погрызть ноготь, но случайно откусывает его подчистую с первого раза. – Ага, знаю, – говорит Брюс. – Ты и телефоны. – И с Наташей на другом конце? – содрогается Питер. – Я не стану ей говорить, что ты это сказал. Хотя, скорее всего, она просто подумает, что это забавно. Ладно. – Он берется за ручку двери. – Ты готов к путешествию в другое измерение? Измерение не только образов и звуков, но и разума? – Избавь меня от попкультурных шуток, – говорит Питер. – У Клинта и Уэ… У Клинта лучше выходит. – У меня есть все основания полагать, что ты единственный человек за всю историю, который это сказал. – Может, наше схожее чувство юмора просто слишком изощренное для таких плебеев, как ты. Брюс возвращается к кровати, склоняется и внимательно всматривается в здоровый глаз Питера. Питер пытается отстраниться, но его останавливает стена. – Может, мне нужно еще раз тебя осмотреть? – говорит Брюс. – Порой симптомы повреждения мозга проявляются только какое-то время спустя. Питер поднимает руку к потолку. – ДЖАРВИС, охрану. – Запрос отклонен, сэр, – говорит ДЖАРВИС. – Предатель. Внезапно дверь открывается. – Я издалека слышу, как вы двое тут квохчите как пара старых куриц, – говорит Тони. – Никаких сплетен под моей крышей, если только в них не посвящают меня. – ДЖАРВИС, охрану, – повторяет Питер с большим отчаяньем. – Боюсь, нет, сэр, – отвечает ДЖАРВИС – и, несмотря на то, что ему снова отказали, Питер все равно ухмыляется, когда Тони закатывает глаза на это «сэр». Брюс удаляется; Питер видит, как он с силой отстраняет маленькое столпотворение Мстителей за дверью, прежде чем она закрывается. Тони рассматривает Питера, а потом на его лице появляется выражение «фу-смотрите-таракан». – Все не так плохо, как выглядит, – говорит Питер. – Инфекции уже практически нет, так что через пару дней станет лучше. – Я не про рану, – говорит Тони. – С чего вдруг ты решил косплеить Кэпа Младшего? Мне здесь и одного бойскаута более чем достаточно. – Не хотел щеголять перед всеми своей восхитительной внешностью и мужским очарованием, – отвечает Питер. – А говорят, что аутисты не дружат с сарказмом. – Кто сказал, что это сарказм? Тони ухмыляется и усаживается в кресло рядом с кроватью. Около четырех секунд ему удается выглядеть спокойным и заинтересованным. Потом он начинает барабанить пальцами по коленям. Между костяшками у него моторное масло, и Питер не может на них не смотреть. – Ну, как поживаешь, сынок. – Нормально. И завязывай с этой херней про «сынка». – С моей точки зрения это вполне оправданный выбор слова. – Мне далеко за двадцать. – Хах. Тогда, видимо, кто-то хорошенько отделал тебя палкой «детская мордашка», бамбино. – Никому не позволено называть другого человека «сынком», если только они не достаточно взрослые, чтобы годиться этому человеку в родители. Так что перед тобой выбор: завязывай с детскими эпитетами или признайся себе и всем, какой ты на самом деле старый. Тони присвистывает. – Это шах и мат. Отлично сыграно, Паучок, просто отлично. – Согласен. – Ах да, пока я опять не забыл, – Тони выуживает планшет из потайного кармана куртки и водит пальцами по экрану с излишней надменностью. – Наш знакомый подрыватель номер два стал национальной сенсацией. – Он передает прибор Питеру. Питер пролистывает статью с нарастающим раздражением. Она длиннее, чем оскорбительное описание первого террориста в Daily Bugle, но большая ее часть – просто вода, вроде кратких интервью свидетелей. И еще больше того же закодированного языка в стиле белые-чуваки-всегда-невиновны. Цель они определили как местный мужской приют. – Так вот что это было за место, – бормочет Питер, усмиряя недовольство собой за то, что этого не знал. Ему и правда нужно хорошенько ознакомиться с районом. С первых этажей, а не с крыш и пожарных выходов. Он продолжает читать. – Вот дерьмо, – говорит он. – В каком месте? – В том, где упоминается мое участие. – Это никогда и не было секретом. – И где они говорят, что я могу быть замешан больше, чем на самом деле. – Как будто раньше пресса не мешала тебя с грязью. – Но не на национальном уровне. – Привыкнешь, – пожимает плечами Тони. – Могло быть и хуже. Здесь меньше клеветы, чем в статье Daily Bugle. Серьезно, ты как-то выбесил фанаток их редактора, или что? – Я не о том. Эти парни откуда-то взялись, так? Теперь их начальник, кем бы он ни был, определенно знает, что я у них на хвосте. – Эм, я, конечно, всегда рад встретить хорошенько раздутое эго, Паучишка, но эта история сейчас везде: от CNN до The Daily Show. У них на хвосте теперь все, включая федералов. Так что вот тебе мое мнение – и это просто мнение – но, может, тебе пора откланяться, забить на весь этот бардак и позволить им во всем разобраться. Тогда всякие журналюги перестанут о тебе болтать. И проблему будут решать парни, которых для этого тренировали. Они этим, как бы, и занимаются. Человек-Паук неодобрительно щурится и пихает планшет обратно Тони в руки. – Что? – говорит Тони. Питер прочищает горло. – Нет, правда, что? – Я ни за что не брошу это дело. – Эм, ладно… но, вообще-то, не ладно. Почему? Питер глубоко вздыхает и размышляет. Есть так много причин. Какая из них сможет удовлетворить Тони? – … Я первым все это увидел, – наконец говорит Питер. – Ты застолбил себе серию террористических актов? – смеется Тони. – Ладно, новое правило. До тех пор, пока ты несешь подобную чушь, я буду называть тебя «сынок». Питер снова поднимает натренированную бровь, хотя шлем наверняка ее скрывает. – Чья бы корова мычала. – Ах. Туше. – Вот именно. – Это не твоя игра, сынок. – Это не игра, и она моя. Я уже втянут, так что доведу все до конца. Тони усмехается. – Тебе стоит научиться останавливаться, пока ты еще на коне. Питер моргает. – … Говорит Тони блядский Старк? – … Эм. – И еще, не знаю, заметил ли ты, но я не на коне. Я настолько далеко от этого состояния, что даже пердеж этих мужиков не могу учуять. Если я сейчас сдамся, то просто буду побитым псом. Я все исправлю, я это остановлю, и каждому из вас, заносчивых идиотов, покажу, что я более чем способен справиться. И прежде чем ты скажешь еще хоть одно гребаное слово против моего решения, Тони, иди-ка перечитай свой ебаный дневник. Взгляд, которым Тони одаривает Питера, такой же пустой, какой обычно бывает у самого Питера. – Ты сказал, что тебе за двадцать, так? – говорит Тони. – Потому что, возможно, у меня слегка встал, и последнее, что мне сейчас нужно, – это противозаконный стояк. – Если все, что тебе нужно для возбуждения, – это чтобы тебя ткнули носом в собственное лицемерие, – говорит Питер, – удивительно, как у тебя вообще хоть что-то получается. Так много примеров для выбора. – И на этой ноте… – говорит Тони. – Прошу меня извинить, пока я буду выползать отсюда с теми ошметками собственного достоинства, которые у меня еще остались. – Этот корабль давным-давно уплыл. Тони смеется. Слишком громко. Стив заходит следующим (Тони «случайно» с силой сталкивается с ним плечом, когда они проходят мимо друг друга), и Питер, сам того не желая, рад увидеть его сразу после Тони. Каждое слово, которым он обменивается с Железным Человеком, словно пропускает нервы Питера через терку для сыра. С другой стороны, то, что Стив уважает основополагающие манеры, успокаивает. Конечно, множество из этих манер устарели, но они стали ритуалом в том смысле, который Питеру понятен. Даже если он не понимает смысла всех жестов – снятие шляпы, заранее продуманные рукопожатия, всякие «пожалуйста», «спасибо» и «извините» – по крайней мере, он понимает, чего ожидать, что делать дальше, как ответить. Это вся та старомодная фигня, которую вдолбили в него дядя Бен и тетя Мэй. Он благодарит Стива за шлем («Не стоит благодарности, Человек-Паук, это меньшее, что я мог сделать») и после коротких, мягких вопросов о физическом здоровье Питера, а также обязательного «Могу ли я что-то сделать?», они начинают разговаривать в основном о книгах, которые прочитали. (У Стива – Опаснейшее путешествие, которое ему понравилось; у Питера – Собака Баскервилей, если считать аудиокниги, и Человек-невидимка Уэллса, если не считать, – первая книга ему понравилась, а вторая нет). Питер думает, что Стив – единственный человек на планете, с которым он не против вести традиционные разговоры ни о чем. А потом начинается. – Полагаю, Старк рассказал тебе об освещении подрывателя в газетах. Спина Питера тут же возвращается в свое обычное напряженное состояние. – Сказал, – отвечает он. – Это хорошие новости, сынок. Означает, что теперь задействованы соответствующие органы. Ты можешь отступить. Питер, сузив глаза, искоса смотрит на Стива. Господи, у них что, собрание по этому поводу было? – О, я понял, – говорит он, – и раз уж задействованы «соответствующие органы», то супергерои могут тут же откланяться. Так? Стив не уверен, как на это отвечать, не считая пары фальстартов, которые оборачиваются странно выглядящей улыбкой. Выигрывать почти в любом споре со Стивом намного проще, чем с Тони. Все, что нужно сделать, – воззвать к его добросовестности. – Я уже это начал, – говорит Питер. – Я хотел бы и закончить. Ты это понимаешь? В этот раз Стив улыбается нормально, показывая зубы. Та же улыбка (основываясь на том, что Питер видел сам и что ему рассказывали), которая заставляет людей хотеть следовать за ним до врат ада или пригласить в качестве распорядителя свадьбы. Или все разом. (Питер признает его привлекательность, хотя, если бы у него и был свой «тип», Стив бы к нему не относился. Это просто милая улыбка на лице того, кого Питер знает). – Ну, – говорит Стив. – С моей стороны было бы лицемерием спорить, не так ли? Или указывать на то, в каком невыгодном положении ты находишься с точки зрения самой природы. На самом деле я никогда не позволял этому и себя останавливать. Так что, пожалуй, я просто скажу: надеюсь, ты удачлив хотя бы так же, как я, а еще лучше – намного удачливее. И что если тебе нужна в этом деле какая угодно помощь – вообще любая – ты знаешь, где меня искать. Питер быстро его благодарит, и Стив уходит, оставляя Питера одного. – Невыгодное положение с точки зрения самой природы? – спрашивает он у пустой комнаты. – Это то, что он сказал, сэр. – Боже! Черт возьми, ДЖАРВИС, ты хоть когда-нибудь перестаешь подслушивать? – Если бы я только мог, сэр. Хотите продолжить с того места, на котором мы остановились в Долине страха? – Я признателен, ДЖАРВИС, но сейчас я бы хотел побыть один. Или чтобы мне хотя бы позволили представить, что это так. – Разумеется, сэр. Питера тошнит. Господь всемогущий, он только что соврал гребаному ДЖАРВИСУ. Потому что он не хочет быть один. Он хочет буррито. *** Клинт ждал за дверью с остальными, когда Брюс открыл доступ общественности – Питер его видел – но в тот раз Клинт не стал заходить и отнимать у Питера еще час на разговоры. Когда он приходит в следующий раз, от него разит потом и плохим настроением. Он падает в кресло со стоном и откидывает голову. – А с тобой что случилось? – спрашивает Питер. – О, ну, знаешь, – говорит Клинт в потолок, – думал пройтись по живописным местам. Поскакать вокруг здания, несколько раз сорваться почти насмерть, обменяться парой выстрелов с психом, пытавшимся пробраться внутрь через окно на тридцать первом этаже. Вот дерьмо… – Кто это был? Клинт чешет лицо ладонями и издает низкий звук. – Не важно. Тони, наконец-то, решился отвлечься от собственного члена и помочь обеспечить безопасность своего же ебучего здания. Поджарил чуваку жопу, типа, за пару секунд. Мог и раньше это сделать – сберег бы мне уйму времени… Ох, срань. О, нет. Черт. Буррито. – Ну, а ты тут как? – говорит Клинт. – Лучше не бывает. Кто это был? – Словно я сам не знаю. Соколиный глаз поднимает голову и смотрит на него, прищурившись. – Никто. – А этот «никто», случайно, не был из особо болтливых? За это Питер получает долгий, пустой взгляд. – Может, хочешь поделиться со всем классом, Паутинка?***
С этого места все начинает лететь в тар-тарары. Питер никогда и не принимал сознательного решения скрывать от них то, что он проводит с Уэйдом время, так что когда Клинт принимается его допрашивать, Питер не видит причин врать. Но чем дальше заходит разговор, тем сильнее у Питера болит голова, и тем чаще он думает о том, что его подсознанию следует тщательнее выбирать, Чего Говорить Не Стоит. Да, я знал, что он может заглянуть. Потому что он так сказал. Нет, я не видел причин говорить вам. Нет, я не знал, что он попытается пролезть через окно. Он все еще здесь? Потому что я бы хотел его увидеть. Потому что мы друзья. Потому что он мне нравится. Да, я знаю, что он сумасшедший. Да, я в курсе, что он убивает людей – а ты в курсе, что буквально все здесь тоже убивают людей, или убивали когда-то? О, в самую пучину ада. Вскорости снова является Тони – со всеми своими (весьма красочными, очень громкими) мыслями о Человеке-Пауке, притащившем массового убийцу к нему на порог. («Технически, Тони, он был тем, кто притащил меня к тебе на порог»). (И еще, это место, типа, вообще не сложно найти). ( И еще-еще, когда-то ты сам наживался на войне, так что, снова: чья бы корова мычала). А за ним приходит Стив, который особо ничего не говорит, но снова и снова смотрит на Питера с Неодобрительным Лицом до тех пор, пока Питер не стаскивает наволочку с подушки, затем натягивает ее на голову и возвращает ему шлем. Потому что у Питера появляется мысль, что теперь, наверное, Стив не захочет, чтобы Питер носил его шлем, но скорее всего это просто приступ «чрезмерной вежливости, чтобы попросить то, чего тебе хочется». Все в порядке. Питер может быть взрослым. Хотя после этого Стив не говорит ничего. Брюс вообще избегает его компании, покинув собственный этаж, а, возможно, и все здание, если не город. – Из соображений безопасности, – объясняет ДЖАРВИС. Клинт, в общем-то, уже все сказал в самом начале, а Пеппер весь день была занята собраниями и встречами. Когда Питер спрашивает: – Мне уйти? – в основном он говорит это себе, но несколькими минутами позже со стены отвечает ДЖАРВИС. – Мстители единогласно попросили, чтобы ты не покидал помещения, – говорит ДЖАРВИС, и хоть у цифрового голоса нет функции «шепота», по всей видимости, он все равно наделен некоторой силой контролировать громкость, и сейчас ДЖАРВИС снизил ее до минимума. – Зачем? – спрашивает Питер. – Я полагаю, что они в первую очередь озабочены вашей безопасностью, сэр. – … Это уже не имеет никакого отношения к моим травмам, так ведь? – Простите, сэр, они не уточнили. – А они уточнили, сможет ли Уэйд попасть в здание, если вернется? – Мистеру Уилсону был – и это цитата – навечнозабанен доступ абсолютно ко всем владениям Старка, довольно много лет назад. Питер, нахмурившись, пропускает ткань наволочки между большим и указательным пальцами. – Каковы мои шансы сделать так, чтобы этот бан отозвали – как условие, что я здесь задержусь? – Исчезающе малы, сэр. – Ни намека на сомнение. Черт. Теперь, когда он слишком взволнован, чтобы беспокоиться о рисках, Питер просит ДЖАРВИСА совершить защищенный телефонный звонок и выпаливает номер своего наставника в Bugle. Как только вопли утихают, Питер пытается объяснить, что попал в аварию и находится в «больнице», но не успевает особо продвинуться, потому что Клэри его перебивает. – Два дня – ни ответа, ни привета, – говорит она. – Тебя уволили еще до конца дня в понедельник, а я теперь продираюсь через все то, что должно было быть твоей работой, ко всему прочему дерьму, которое на мне висит. Ты, блядь, просто непрофессиональный засранец. Даже не позвонил. Господи. – Но я же тебе это и пытаюсь сказать – я не мог позвонить… – Тем хуже для тебя. – Но я… – Прощай. Питер смотрит, уставившись пустым взглядом. Пустая стена смотрит в ответ. Когда к нему возвращается речь, он говорит медленно, самому себе: – Я уволен?.. Питер Паркер – умный человек. Интеллектом он ухватил смысл всей ситуации в ту же секунду, когда Клэри начала орать, за несколько минут до момента, когда это конкретное слово на «у» вылетело из ее рта. Но располагать информацией и найти ей место в его мировосприятии – две большие разницы. Легче было принять мысли «у меня есть суперсилы», «инопланетяне существуют и хотят нас убить» и «старый друг моего отца иногда превращается в злого мужика-ящерицу», чем вот это. Его сокращали, ему отказывали, а однажды его наниматель вышел из бизнеса, но его никогда не увольняли. Увольнение – это то, что с тобой случается, если ты делаешь что-то неправильное. Он не сделал ничего подобного, но его все равно наказывают. Поэтому он чувствует, словно сделал неправильно все. Он тянется через кровать, открывает ящик тумбочки, который использует для хранения своего потрепанного костюма и некоторых вещей, которые достал ему Уэйд. – Были медицинские причины, – говорит он. – Меня взорвали. Это ведь определенно медицинская причина. Он достает маленькую плюшевую мышь. Она мягкая, а сыпучую часть ее тельца приятно сжимать в кулаке. Он перемещает ее из руки в руку. Подбрасывает, сжимает. – Это не может быть законным, – говорит он. – Незаконно увольнять человека по медицинским причинам. ДЖАРВИС это никак не комментирует. А у Питера больше нет сил, чтобы беспокоится об уходе из башни. Он ложится на бок и продолжает занимать руки – сначала мышкой, после он рвет наволочку на длинные лоскуты, которые потом переплетает в безумного вида маску. Он хорошо управляется руками и работает в 3D, так что результат крепкий и весьма эффективный, но уродливый как помойка. Общий вид напоминает ему о Человеке-невидимке, а Питеру очень, ну очень не понравился этот персонаж. Он не помнит, как уснул, но следующее, что он понимает, – это то, что ему снится сон о той сцене, в которой Человек-невидимка истязает кота старушки и делает его невидимым. Хотя во сне это кот Питера, и Питер бегает повсюду в поисках плешивого старого мешка с блохами, которого даже не может теперь видеть. Он волнуется, что найдет кота, наступив на него. Потом на своих плечах он чувствует руки с длинными и тонкими, как рыболовные крючки, пальцами, его трясут, и он просыпается, он в башне Мстителей, кто-то сдавливает его, и Питер бьет. Пеппер ударяется о дальнюю стену, но спохватывается прежде, чем окончательно падает на пол. Питер подскакивает, или хотя бы пытается. Ноги запутались в одеяле. Он валится с кровати. Паучье чутье лихорадочно пробирает вдоль позвоночника. – О боже о нет Пеппер проклятье что ты черт возьми о господи прости мне так жаль я не хотел не делай этого что ты собиралась… – Остановись, – говорит она, и Питер останавливается, потому что Вирджиния Поттс умеет делать вот такое своим голосом. Она выпрямляется, кладет руки на поясницу и выгибается, пока не слышит хруст, потом поправляет волосы с куда большим достоинством, чем может быть у кого-то, кого только что отправили в полет через всю комнату. – Ты, наверное, думаешь, что к этому моменту мне стоило бы знать, что подкрадываться к беспамятным супергероям – не лучшая из идей, особенно если у них кошмары. – Еще тебе не стоит вот так людей хватать, – говорит Питер – и ладно, он чувствует себя козлом за этот упрек, потому что только что толкнул ее, но в этом он реально не был виноват, и в любом случае, сейчас адреналин контролирует его рот так же замечательно, как и его ноги – всего мгновение назад. – А особенно – нельзя хватать супергероев-которым-снятся-кошмары, если у них ко всему прочему есть тщательно задокументированная история реагирования на любое прикосновение таким же образом, каким реагирует лошадь, когда кто-то подходит к ней сзади. – Хм, да, учла, – говорит Пеппер. – С другой стороны, к этому времени тебе самому уже стоило бы знать, что лучше не общаться с психически нестабильными убийцами. – Это означает, что ты бросаешь Тони? – Слова вырвались сами собой прежде, чем Питер осознал, что вообще подумал об этом. К счастью, она отвечает одной из улыбок в стиле я-очень-тобой-не-довольна-но-это-все-равно-было-вроде-как-смешно. (Питер знает такие улыбки. Гвен постоянно ими пользовалась). – Я не наивный, – говорит Питер. – Я знаю, что Уэйд неустойчивый. Я знаю, что даже если он не опасен для меня сейчас, это не значит, что он не станет таким через секунду. Она издает раздосадованный гортанный звук (похоже, еще одна черта, которую она украла у Гвен). – Но он опасен для тебя сейчас, прямо сейчас, – говорит Пеппер. – Он всегда опасен. – Формально. – Формально? – Формально, я тоже, как и Мстители… и Люди-Икс, и Фантастическая Четверка, и Герои по Найму, и Серфер, и Нелюди, и Стражи Галактики, и… это вроде как то самое, что делает людей супергероями, или нет? Быть опасными, но пользоваться этим в добрых целях? – Дэдпул не делает ничего доброго, Человек-Паук. – Он покупает мне буррито. – О, мой… о, господи, ты… ты просто… – Пеппер пытается накрыть ладонями одновременно все части своего лица и головы, но ее руки слишком маленькие, поэтому она водит ими от глаз ко рту, потом к волосам и обратно. – Ты бы… ты бы без колебаний позволил кому угодно затянуть себя в фургон конфеткой, так ведь? И как, по-вашему, я должна… – Да еб вашу мать! – Питер фыркает и поднимается, наконец, выпутавшись из одеяла. Он говорит быстро: – Во-первых, единственное, во что он пытался меня затянуть, это разговор, – чем, кстати, я был вполне рад заняться, потому что ему на самом деле нравится со мной общаться. Во-вторых, я не ебучий ребенок. В-третьих, я, блядь, супергерой, и я считаю, что смогу о себе позаботиться, даже если попаду в ловушку. И серьезно, Пеппер, Уэйд иногда делает добрые дела. Типа, спасает жизни, или берет вину на себя, чтобы другим не пришлось. Однажды он за меня словил пулю, и именно он привел меня сюда клянчить у вас медицинскую помощь, потому что я по больницам не ходок. – Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время. Ответ Питера застревает в горле, так что он просто думает его так громко, как может: То же самое говорили и обо мне. Пеппер принимает его молчание за своего рода смирение и продолжает наступать: – То, что он пару раз поступил хорошо, вовсе не перевешивает все его… – Я не говорю, что он воплощение высокой морали, Пеппер. Он поступал плохо, но также он делал добро, и скорее всего, продолжит делать то и другое, как и любой человек, и… он мой друг, черт возьми. – Ой, прекрати. Этот человек никому не… Питер пробивает кулаком стену. Он вынимает его медленно. К счастью, это был всего лишь гипсокартон, так что его рука в порядке. Он извинится позже, когда почувствует себя виноватым. А сейчас он стряхивает гипсовую пыль и с ядом во взгляде смотрит на Пеппер. – Он не разговаривает со мной снисходительно, – говорит Питер, – и он меня не хватает. Пеппер закатывает глаза. – Человек-Паук… – И это куда больше, чем можно сказать обо всех вас. Она смотрит на развороченную стену. Питер поднимает одеяло с пола и мягко кладет его на пропитанную потом кровать, а потом, не задумываясь, начинает заправлять. – ДЖАРВИС, который час? – спрашивает он. – 2:17 утра, сэр. За это Питер награждает Пеппер выразительным взглядом. – У меня было много работы, – говорит она. – Я пришла, как только смогла. Чтобы убедиться, что ты в порядке. А потом у тебя случился кошмар… – Ах, ты обо мне беспокоилась. Наверно, именно поэтому ты решила задушить меня во сне. – Мне жаль. – Мне тоже. Что толкнул тебя и что пробил стену. Но в основном, что вообще сюда пришел. – Он открывает ящик тумбочки и собирает свое барахло. Одежду, которую купил ему Уэйд, и мышку, и бумаги с заметками, которые он делал за прошедшие дни (среди них – несколько набросков чаек). – Куда ты идешь? – Пеппер звучит уставшей. – Куда-нибудь в другое место. – Ты все еще ранен. – Выживу. – Человек-Паук, ты не можешь доверять Уэйду Уилсону. Ага. Но Уэйд по крайней мере и не скрывает этого. – А кому я должен доверять? – О, ну, не знаю, как на счет нас? – С чего вдруг мне это делать? Ей требуется минута и много морганий, чтобы понять, что его вопрос на сто процентов искренний. – Потому что мы хотим для тебя лучшего, и, в отличие от некоторых, у нас даже может быть представление, каким это лучшее должно быть. – Вау. Вот это поворот. – Питер резко выпрямляется и, да, в этот раз он смотрит ей прямо в глаза, невзирая на то, что от этого ему немного больно. – В последний раз, – говорит он, – я не ребенок, я не малолетка, и никто из вас мне не родитель. Я не ваша ответственность. Я просто чувак на подхвате. В лучшем случае – коллега. Я даже не в вашей команде. Вы даже не знаете моего имени, и уж тем более – что для меня «лучше». И даже если бы знали, у вас все равно не было бы никакого гребаного права. – Он пытается уйти, но она преграждает ему путь. – Прошу меня извинить. – Ты можешь нам доверять, – говорит Пеппер. … Питер прищуривает глаз. – И от кого же я это слышал раньше? – говорит он. Не считая каждого, кто вгоняет мне нож в спину, постоянно. Она отступает, давая ему пройти. Но лифт останавливается задолго до того, как он добирается до первого этажа. – Какого хрена, ДЖАРВИС? – говорит Питер. ДЖАРВИС быстро извиняется, прежде чем двери открываются. – Я его переписал, – говорит Тони. – Мой дом – мои инструменты. Извращенец, – сухо вздыхает Питер. Позади Тони Брюс делает глубокий вдох и бормочет ДЖАРВИСУ, чтобы тот позвал сюда Клинта. Джей, ты же говорил, что [знак руками «зеленый»] не здесь, – сигнализирует Питер потолку, а потом начинает показывать пальцами: – И ты, Брут? – Прости, я не разговариваю руками, – говорит Тони. Вау, значит, Тони сейчас в режиме абсолютного мудака. Питер впивается в него взглядом. – Ты вообще понимаешь, что я сейчас говорю? Питер закатывает глаз, думая, что идея заехать Тони по морде выглядит привлекательной, но вместо этого раздраженно бьет по кнопке «Вестибюль». – Полагаю, это «да», – говорит Брюс себе под нос. – Ага, спасибо за твое экспертное мнение, Зеленый Весельчак. Без твоего ценного вклада я бы никогда не пришел к этому умозаключению. Паучишка, да ладно тебе, куда ты собрался? У меня из-за тебя сейчас язва откроется. Ты… Почему у тебя драная простыня на лице? Серьезно? Что это за херня? У тебя была настоящая крутота от самого Капитана Америки, а теперь ты буквально в отбросы обрядился. Это то, чем занимаются современные дети? Думаешь, что выглядишь круто? Потому что не выглядишь. – Тони… – говорит Брюс. Тони замолкает на секунду и на автомате барабанит пальцами по губе, размышляя. – Должен сказать, ты меня озадачил. У тебя были чистая кровать и бесплатные лекарства в самом безопасном здании Нью-Йорка, а ты просто решил от нас смыться? Когда все еще не здоров? – Он усмехается, но контекст вообще неправильный. – Неужели местная еда такая ужасная? ДЖАРВИС, уволь повара. Позвони ему. Я хочу, чтобы ты позвонил ему прямо сейчас, разбудил и сказал, что он уволен. Руки Питера тяжело опускаются от панели управления. Настоящая проблема в том, что нет никакой возможности – абсолютно никакой – узнать, действительно ли задеты чувства Тони или это очередная манипуляция. Все они знают, что у Паучка комплекс вины, и сам он знает, что они знают. Мстители пользовались этим уже не один раз. Спасибо вам за еду, лекарства, сон, – сигнализирует Питер резкими жестами. Камеры смогут позже воспроизвести запись для Тони, чтобы он получил драгоценный перевод. – А сейчас я ухожу. – Опять, Паучок: руки? Не помогают. Займись самообразованием, «гений», – говорит Питер и нажимает кнопку закрытия дверей, безрезультатно. Брюс подходит и кладет руку на край двери. – Скорее всего, ты меня не услышишь сейчас, но тебе пока не стоит уходить, – говорит он. О, пожалуйста, отчитайте меня еще сильнее, – говорит Питер. – Я весь внимание. – Я все еще не уверен насчет твоей травмы. К тому же, ну, Дэдпул по-прежнему ошивается где-то поблизости… – Да, к слову, – вмешивается Тони. – Безумный клоун, один экземпляр? Не самая лучшая… – … А Пеппер в отчаянии, и ты не можешь вот так ее бросить… – Действительно, это не шутки. Когда Пеппер не рада – никто не рад. Я и без вас чувствую себя виноватым, – срывается Питер. Клинт прибывает запыхавшимся и со стрелой наизготовку. – Че? Опять это? Кто-нибудь, пожалуйста, введите в курс. – Сам посмотри, – указывает Брюс. Клинт смотрит на Питера, моргая. Питер отвечает ему пожатием плеч. – Эм, на что именно я смотрю? Тони складывает руки на груди. – Он пытается свинтить… – И? Он перед нами не в ответе. –… и теперь он не разговаривает. Клинт странно поднимает одну бровь. – … Хотите, чтобы я пытал его, пока он не начнет говорить? – Хочу, чтобы ты переводил. Он ведет себя как мешок с дерьмом, – сигнализирует Питер. – У него проблемы с тем, что у других людей тоже есть права. Клинт закидывает лук на плечо. Согласен, не спорю, – говорит он. – Куда ты пойдешь? Не сюда. Куда? Домой? Питер замолкает и не отвечает. Что само по себе ответ. Ладно… Куда? – снова спрашивает Клинт, на этот раз чуть менее требовательно и чуть более в стиле пожалуйста-просто-сядь-и-подумай-об-этом. Питер склоняет голову набок. К другу, наверное. Клинт хмурится. Имеешь ввиду [знак «рот», очень преувеличенный в значении размера]? У Питера сейчас просто отвратное настроение, но он все равно фыркает на это прозвище. Может быть, – говорит он. – Не знаю. Просто ухожу. …Почему-у-у? Может, мое мнение и не самое лучшее, – говорит Питер, – но единственное, которому я доверяю. Клинт выдыхает через нос. Питер снова и снова решительно и демонстративно бьет по кнопке закрытия дверей, пока трое ворчливых Мстителя не отступает. Тогда Клинт бормочет: «Отпустите его». Тони скрещивает руки. – Нет. У Питера холодеет внутри. На лице Клинта появляется выражение, словно он только что съел лимон. – Что? – Ты же не всерьез? – говорит Брюс. – Как сердечный приступ. У Питера учащается сердцебиение. – Во-первых, – отвечает Клинт, показывая Питеру большой палец, – он дело говорит. А во-вторых, у тебя нет права. – И что с того? – Тони… – говорит Брюс. (Питер не может разобрать интонацию, но знает, что ничего хорошего она не сулит). – Не-а, – продолжает Тони. Соколиный глаз и Халк обмениваются настороженными взглядами. Он не хочет, чтобы ты ушел, – думает Питер, и по мере того, как паника поглощает его периферическое зрение, он понимает, что все это – как тогда, прямо перед тем, как убили дядю Бена… и прежде чем Питер успевает принять решение, он уже на потолке и рвется вперед, вверх ногами, закрепляя шутеры вокруг запястий на бегу. Его преследуют крики. Он трет предплечьями уши. – ДЖАРВИС, окно! – кричит Питер, потому что не сможет пробить стекло сам и надеется, что Тони не приказал забаррикадировать окна так же, как лифты. Окно слева от него медленно открывается, прежде чем Тони начинает отдавать приказ. Питер туго завязывает пакет и повторно проверяет свою наволочную маску, а потом прыгает. Это самое сказочное свободное падение, какое у него было за последние годы. Ночной воздух Нью-Йорка пахнет как слепая любовь. В течение каких-то полутора минут безумия Питер раздумывает, не долететь ли ему вот так до самого конца. Но потом тело Человека-Паука берет верх, стреляет паутиной, хватает. Строго вниз меняется на из стороны в сторону и вверх, а блаженный прилив сил, который был с ним всего мгновение назад, оборачивается тошнотой и болью под ребрами. Наверное, все же стоило просто продолжать падать. Они пытались его запереть. Тони пытался его запереть. Брюс обманом заставил его остаться, а потом Тони попытался удержать его силой. Даже ДЖАРВИСА обратил против Питера, ну, частично. Он понимает, что искусственный интеллект не может считаться «настоящим» другом. Определенно не может и Мститель. Он думал, что уже это знает. Почему ему приходится извлекать одни и те же блядские уроки раз за ебучим разом. У него есть один глаз, который функционирует абсолютно нормально, но этого недостаточно. А Паучье чутье, сбитое с толку всеми теми эмоциями, которые мозг Питера даже не в состоянии облечь в слова (и уж тем более рассортировать и обработать), гудит как растревоженное осиное гнездо. Питер следует чутью, зигзагами прокладывающему дорогу и меняющему направление слишком быстро и резко, следует даже несмотря на то, что оно вполне может сейчас давать сбой. Потому как что еще ему остается? Он следует своему чутью, потому что оно неодолимое, и он не может видеть, он следует… Пробивает стекло и падает, падает, перекатывается… Ударяется о стену. Питер несколько раз моргает. Замирает. Оценивает. Он в помещении. (Влетел в здание. «В» – в смысле «внутрь»). Темно. Резкий запах химии, как в общественном бассейне. Продвинуться в своих размышлениях он не успевает, потому что именно в этот момент здание взрывается.