Защитить любимых

      — Не будьте ребенком, не то я перестану Вас кормить.       Судя по недовольному взгляду, детектив понял, что я не шучу. Приподняв голову, он позволил ложке с пюре быстрого приготовления оказаться у него во рту.       — Ты меня удивляешь. Мэтт, — не забыл добавить он, смакуя безвкусную картошку. — Третий день пошел, если мне не отказывает ощущение времени. Похоже, ты действительно намереваешься просидеть здесь недели. Жаль, ты не продумал несколько вещей…       Я вздохнул, выцарапывая картонный стакан и поднося последнюю ложку ко рту пленника. Обхватив ее губами, он резким движением головы вырвал пластиковую ложку из моих рук, хрустнул ею и, пустую, раздраженно плюнул на пол.       — Детский сад, вторая группа…       — Как ты ко мне относишься, Мэтт, так я себя и веду. Скажи спасибо, что не клацаю зубами и не рычу на тебя, как дикий зверь.       Я усмехнулся, забрасывая стаканчик в мусорную корзину, принесенную сверху. Хотел бы я на это взглянуть, в самом деле! Как этот грозного вида мужчина рывками силится освободиться, напрягает каждый мускул и скалится, точно волк, заключенный в человеческое тело…       — О чем задумался, Мэтт? — странно осклабился он, заметив мой невидящий взгляд, затерявшийся где-то в складках его рубашки.       — Подумал: «Боже, неужто последует новая порция «Ты не продумал…»?..» Ваше вечное нытье на эту тему меня знатно утомляет.       — Ну, кто-то же должен думать, раз этого не делаешь ты, Мэтт.       — Ух ты! — встрепенулся я, хмурясь. — Вот это поворот! Трехдневные попытки втереться ко мне в доверие сменились пассивной агрессией?       — Какая уж тут пассивная агрессия: ты дурак, Мэтт! — кратко расхохотался Стоулер, и мои губы тронула едва заметная улыбка. — Первый вопрос на повестке дня. Когда-то же у тебя кончится наличка, и что ты будешь делать после?       Откинувшись на спинку кресла, я вытянул ноги и положил их на самый край кровати, занятой обездвиженным детективом. Подошвы кроссовок случайно коснулись его брюк, но новая грязь оказалась не видна на фоне старой.       — Я уже думал об этом. У меня есть Ваш пистолет, — кивнул я в сторону стола. — Так что раздобыть деньги будет легко.       — Начнешь грабить?       — Ради Элис — да, — моментально ответил я. — А Ваш саботаж не удался. Вы ведь пытались убедить меня выпускать Элис гулять? Чтобы нас скорее обнаружили…       Небритое лицо Стоулера потеплело.       — Ты очень умен, Мэтт.       — Мы поговорили с Элис, и она сама сказала, что оставаться здесь ей безопаснее. Она не желает выходить наружу одна.       — И не хочет быть найденной отцом? — сверкнул проницательностью Стоулер, и у меня похолодело на сердце. Черт, надо меньше с ним разговаривать, иначе ему станет известно слишком многое… Но мы заперты вместе практически «двадцать четыре на семь», и, даже запрещая себе лишний раз раскрывать рот в его присутствии, я срываюсь, забываюсь и вновь начинаю беседу с ним. Не потому, что альтернатив не имеется под боком. Потому, что он умен. Потому, что, кажется, никогда прежде я не встречал собеседника лучше… Но — ради Элис — я не имею права подставиться. Я должен держать этого человека на расстоянии вытянутой руки, иначе всем нам несдобровать.       Моя перемена в настроении не ускользнула от его цепкого взгляда, и детектив, поерзав на матрасе, расслабился — в тот же миг я почувствовал, как слабеет давление в висках. С этим типом нужно держать ухо востро: он куда более умелый психолог, чем пытался показать. Все эти его «Мэтт, Мэтт, Мэтт» — театральщина, не больше. Чтобы заставить меня ощутить вкус превосходства — а я повелся, дурак… Сейчас он одной только позой сумел заставить меня разжать психологический кулак. Он читает каждый мой ответ, всматривается в любой мой поступок. Даже если он покажется мне сломленным — это будет лишь видимость.       — Очевидно, эта тема зашла в тупик, — как ни в чем не бывало рассудил Стоулер, и мои ногти впились в подлокотники. Следующий его ход… — Тогда второй момент, который заставляет меня тревожиться. Меню.       — Меню? — Мои брови поползли вверх, а губы растянула полная иронии улыбка. — Серьезно? Вы похищены, обездвижены скотчем и вдобавок прикованы к кровати. И Вас тревожит меню?..       — Да, представь себе! — дружелюбно подтвердил Энтони, кивая так, будто вместе с тем снимал с головы карикатурный цилиндр. — Как я понял, ты собираешься держать меня здесь еще долго, а одной порошковой картошкой сыт не будешь. Мне нужны фрукты, овощи, молочные продукты и, конечно же, мясо. Иначе у меня разовьется авитаминоз или анемия… цинга! Без мяса начнутся проблемы с кровью, без творога или йогуртов — с костями.       — Вы не прикидываетесь? Серьезно считаете, что я буду заботиться о здоровье похищенного легавого, представляющего опасность для моей жизни и свободы?       Его улыбка скрывала в себе целый монолог. Внутри моей груди разворачивалась всепоглощающая пустота вперемешку со стыдом, словно меня поймали на вранье и ткнули в него носом.       — Хорошо, допустим, — сдался я. — Допустим, я подкорректирую Ваш рацион. Это все пожелания, я надеюсь?       — Осталось последнее, — еще хитрее оскалился детектив. — Гигиена…       С усмешкой легкого отчаяния я откинулся на спинку кресла и сцепил руки на груди.       — Я не поведу Вас наверх принимать душ…       — Я не идиот, чтобы о таком мечтать, — просто ответил Стоулер. Его глаза изливали коварство, которым я вот-вот начну захлебываться… — Но, давай признаем, Мэтт, условия в этом подвале антисанитарные. Да и даже если бы не были, мне все равно бы требовалось обтирание. Как ты верно подметил, принять ванну или заглянуть в душ у меня тут возможности нет. Как и почесать собственный нос, — грустно улыбнулся он, дергая руками, обмотанными скотчем. Цепь наручников лязгнула по дереву, и Стоулер бессильно расслабил кисти. — Я просматривал твое дело: какое-то время ты подрабатывал в доме престарелых, помогал с физиологическими процедурами — только не говори, что ни разу не проводил обтирание! Со мной тебе везет: у меня не отталкивающее тело.       Заявив о собственной привлекательности, он горделиво поднял подбородок, и меня бросило в краску. Уж не знаю, какую эмоцию мог усмотреть во мне Стоулер, но я сам ощущал лицо как восковую маску. Маску, запечатлевшую выражение человека, что нашел в своем эклере вместо крема — землю: неожиданно настолько, что вгоняет в ступор…       Заметив, как я колеблюсь, мужчина увеличил напор настойчивости:       — Я не столько прошу тебя, Мэтт, сколько ставлю перед фактом: мне это необходимо, не то подхвачу какую-нибудь заразу… Обещаю, так и быть, ответную услугу. Исполню, как пробник джинна, одно твое желание.       — Серьезно? Любое желание? Вот уж и не знаю, чего пожелать! Может быть, чтобы следствие оставило меня и Элис в покое?       — Нет, — хохотнул Энтони, будто его жизни ничего не угрожало и он не лежал на кровати связанный третий день подряд.       — Тогда получается, что у Вас нет того, что Вы могли бы мне предложить.       — Я бы поспорил, — туманно изрек он.       Чувствуя въедливый взгляд детектива всем телом сразу, я поднялся и пошел к тяжелой двери, ведущей из подвала.       — За чем собрался «на поверхность»? — крикнул Энтони мне вдогон.       — За ведром теплой воды и тряпкой. Ликуйте — Ваша взяла.

***

      Стараясь не шуметь грязным песком под ногами, я оставил спящую Элис за стенкой и вернулся в основную «комнату» подвала. В последнее время Элис чаще обычного спит, уж не знаю, хорошо это или плохо… Вероятно, так ее психика справляется с горем потерь. Каждый день, засыпая в кресле, я молюсь о том, чтобы ей снились приятные сны. Лишенные духоты и сгущающейся в углах темноты этого проклятого подвала…       — Спит? — вполголоса осведомился Стоулер, и я кивнул. Всякий раз, когда речь заходила об Элис, его взгляд смягчался, как если бы она была его двоюродной или родной сестрой. Притягательная нежность по отношению к члену моей семьи, но все же необъяснимая. Пока…       Небольшое махровое полотенце с тихим всплеском упало в воду, и я оценивающе посмотрел на затаившуюся фигуру на кровати.       — Вы ведь понимаете, что мне придется срезать с Вас одежду? — спросил я, стягивая с детектива плед и бросая его на кресло позади себя. — Снять ее помешает скотч, а я не собираюсь Вас освобождать, если это было Вашим планом…       — Можно по максимуму приспустить ее — этого будет вполне достаточно.       — Ха, нет, — ухмыльнулся я, и в моих пальцах сверкнули стальные ножницы. — Вы так настаивали на этом, так что я срежу одежду, чтобы жизнь Вам медом не казалась.       — Какой мед, Мэтт?! — Его широкая улыбка никак не сочеталась со сложившейся ситуацией. — Я скоро врасту в этот матрас — так себе «медок».       — Зато Вам доставит больше неудобств побег нагишом. Если такой будет иметь место.       Он ничего не сказал, лишь как-то криво улыбался, с тревогой глядя на ножницы. Холодный металл коснулся его запястья, и Энтони тяжело сглотнул. Может, опасается, что я могу причинить ему вред — нанести внезапно удар этими самыми ножницами? Сложно сказать, какие мысли роятся под этой шевелюрой, темной как смоль. Ножницы щелкнули, делая первый глубокий надрез на манжете.       — Эх, мне нравилась эта рубашка… — вздохнул Стоулер. Меня тянуло пошутить в стиле «Рубашки Вам больше не пригодятся…», но это была бы слишком неучтивая и пугающая острота, если вспомнить, в каких условиях существует последние три дня этот человек…       Тем временем ножницы двигались дальше, к локтю, а после — вверх, до плеча, уже не разрезая, а разрывая ткань. Ее края расходились, оголяя крепкую руку с выступающими венами. Почему-то отвести взгляд требовало усилий. Надо думать, потому, что я и правда не привык иметь дело с молодыми и подтянутыми людьми — забота о теле таким обычно не требуется… Обойдя воротник, ножницы направились к пуговицам и вспороли рубашку поперек груди. Остаток пути был им знаком: от плеча — вниз, до запястья; я вытянул получившийся один большой лоскут из-под тела детектива и аккуратно положил на стол. Мусорная корзина была рядом, но интуиция подсказывала мне, что тряпка лишней не будет — если потребуется затянуть рану или еще чего. Черт, от всей души надеюсь, что подобной необходимости не возникнет…       — Достань из кармана, пожалуйста, фотографию, чтобы потом случайно не выкинуть ее.       Я выполнил просьбу и выложил фото не глядя, лицевой стороной вниз.       Ремень, спасшийся от ножниц, со звоном бляшки по дереву тоже отправился на стол. Я согнулся над поясом Стоулера, и тот как-то неприятно усмехнулся. Хочу знать, что происходит в его голове… Всякая его такая усмешка, ухмылка, улыбка пинает под ребра мой комплекс неполноценности, специально будит его, чтобы каждый нерв напрягался от его шепота: «Ты не сумеешь справиться со всем этим… Ты допустишь роковую ошибку, и это станет концом — и для тебя, и для Элис…»       Самоконтроль все же смог побороть гнилые мысли, хотя бы на время. Осторожно срезав обе штанины посеревших брюк от верха до низа, как и белье, я выкинул обрезки, вместе с тем гоня прочь и дурное предчувствие, что лоскуты рубашки еще пригодятся…       Руки нырнули в уже чуть прохладную воду за полотенцем, отдыхающим на дне пластмассового ведра.       — Вода немного остыла, — по привычке сделикатничал я. Но Стоулера, похоже, такая забота только порадовала.       Влажное полотенце неторопливо скользило по его шее, спускаясь к широкой груди. Кожа Энтони была темнее моей, но лишь потому, что я побледнел за минувшие дни. И дело было вовсе не в нехватке солнечного света. Меня истощали волнения. Постепенно они выпивали всю кровь из кожи, отчего она становилась светлее, а тени под глазами — заметнее… Погрузившись в оплакивание собственного здорового облика, я чересчур отвлекся, и полотенце выпало на матрас. Ладонью я нечаянно оперся на невероятно горячую грудь детектива и ошарашено замер, ощущая волосы подушечками пальцев. В самую середину ладони учащенно билось его сердце, неведомым образом ускоряя за пару мой пульс.       — Приятно… правда?.. — тихо произнес он, не отводя взгляда от моих расширенных глаз.       — Что приятно?..       — Дотрагиваться до другого человека… Чувствовать тепло его тела… мягкость кожи…       — Мне не по душе такие разговоры. — Я отдернул руку и вцепился в предавшее меня полотенце, будто желая его задушить за неповиновение.       Зашумела вода: окунув полотенце, я как следует его отжал и продолжил обтирание, механически — профессионально, как раньше.       — А мне вот такие разговоры по душе, — поделился Энтони, чуть вздрагивая в момент, когда мокрая махровая ткань коснулась его вздымающихся ребер и напряженного пресса. — Твое смущение весьма красноречиво. Да и не только сейчас. Я где-то день назад заметил… — Он интригующе замолчал, и я поднял голову, остановившись у бедра. — Желаешь узнать, как погляжу, о чем это я?       Я фыркнул и оставил полотенцем влажную дорожку от пояса до колена.       — Не притворяйся, Мэтт, по тебе все видно: ты сейчас язык проглотишь от любопытства. Я заметил, как замираешь, а потом резко отшатываешься, стоит тебе дотронуться до меня. Не через одежду. Впервые я обратил на это внимание во время одной из «кормежек». Помнишь, как, поднося ложку, ты на автомате взялся за мою голову, чтобы немного приподнять ее? Твоя рука коснулась моей шеи и щеки — ты окаменел, словно кто-то поставил время на паузу. А потом бросил мою голову так, что у меня аж что-то хрустнуло. — Повернув лицо вправо, Стоулер поморщился. — До сих пор хрустит где-то в шее…       За время его монолога сомнительного содержания я успел закончить обтирать ноги и, превозмогая боль в спине, разогнулся. Вода в ведре глухо булькнула, принимая полотенце в свои тесные объятия.       — К чему все это многословие?       — А ты уже закончил, что ли? — намекающе поднял брови Энтони.       — Обтирать спину я не могу: наручники я отстегивать не стану, а чтобы добраться до задней стороны Вашего тела с ними, Вам придется перекатиться с кровати в песок, и тогда весь смысл этой затеи с мытьем пропадает.       — Об этом я не подумал — плюсик в твою колонку, но вообще-то я имел в виду не спину. Ты явно кое-что пропустил спереди… — Его глаза были хитро сощурены, и от этого неприкрытого коварства мне стало еще больше не по себе.       — Я… не буду… обтирать Ваши гениталии…       — Почему? — с торжествующей улыбкой спросил он, точно к этому вел меня все это время. — В рамках твоей альтруистической работы ты, конечно же, делал это. Так что, мне нужно просто заплатить?       — Не смешно. И, разумеется, дело не в деньгах. — Склонившись к злорадному лицу детектива, я погрозил ему пальцем. — Я понял, для чего Вы это делаете. Хотите отыграться, хотите вернуть власть.       — И ты откажешь мне в этой мелочи? Как бесчеловечно!       — Глупое ерничество, Тони.       Его взгляд посветлел, и только тогда я осознал, какую ошибку допустил.       — «Тони», — ликующе повторил он.       — Я хотел сказать «мистер Стоулер».       — Как оговорился-то, попал во всего две буквы из… уймы оставшихся.       — Я оговорился — это ничего не значит. Не нужно делать выводы, базирующиеся на рядовой ошибке. Я не проникся к тебе симпатией. Это незначительная мелочь.       — Конечно, — после затянутой паузы кивнул он.       Продолжать разговор мне совершенно не хотелось. Подозреваю, что последняя тирада была всецело направлена на то, чтобы заставить меня сделать необходимое. И я поддался! — дабы доказать, что эмоции и надуманные симпатии здесь не при чем. Я обтер влажным полотенцем его член и — с особой тщательностью — головку, оттянув крайнюю плоть. Краем глаза я видел, как ногти Энтони терзают его ладони.       — Не смейте возбуждаться, — не то в шутку, не то всерьез бросил я, проходясь полотенцем по мошонке. — Сейчас я — медперсонал.       — И медперсонал, конечно же, в нашей культуре не эротизируется — не существует порно про медсестер или врачей…       — Вот именно, что про медсестер, — угрюмо отозвался я. Полотенце вернулось в ведро, и я укрыл нагое тело Стоулера чистым пледом.       — Лично мне больше по вкусу медбратья, — глядя в глаза, ответил он.       Ну вот опять… Все мои мышцы сковало. Пальцы сжимали края пледа, только-только скрывшего грудь детектива. Дыхание сперло. Я держался сантиметрах в двадцати от его лица, не в силах утаить охватившую меня панику. Как будто сказали, что в комнате есть пес, готовый в любую секунду напасть на меня…       — Вы… гей?.. — вымолвил я, наконец-то заставив свое тело подчиняться. Как можно скорее я отстранился от мужчины и занял свободное кресло.       — Да, — без тени неловкости подтвердил он. — Вижу, для тебя это повод понервничать.       — Нелегко, наверное, гею в полиции, — попытался я перескочить на соседнюю тему, но Стоулер мне не позволил:       — Считаешь, я положил на тебя глаз?       — С чего я должен так считать? — нетвердым голосом узнал я.       — Так устроены люди. Стоит сказать, что они — чисто гипотетически — по какому-то признаку, например, по полу, подпадают под мои сексуальные предпочтения, и они тут же принимают это слишком близко к сердцу. Даже смешно, какое у всех самомнение.       — Пока я вижу самомнение только у тебя.       Моя колкость его повеселила, как и меня самого. Сказанное эхом пронеслось по коридору мыслей, и улыбка медленно сползла. «…самомнение только у тебя»?.. В который раз я обращаюсь к нему на «ты»?..