Наш дом

Мать вернулась поздно вечером. Вернее даже ночью. И её состояние позволяло с точностью определить, что вернулась она не с работы. Шатаясь и придурошно хихикая она скинула свою шубу, хрюкнула что-то про корпоратив в ресторане, и, махнув рукой то ли мне, то ли Довакину, заплетающимся шагом направилась в спальню. Терпеть не могу её в таком виде, но сегодня это сыграло нам на руку: она ничего не стала спрашивать о «парне из делегации». А ещё подарила нам чудесный шанс эти вопросы полностью пресечь. — Пора сваливать отсюда, — проскрежетала я, сдерживаясь от того, чтобы не пнуть её шубу в лужу растаявшего снега на полу. Довакину наверняка могло показаться, что я ляпнула это сгоряча, и только потому, что больше не хотела ни видеть, ни слышать мать. — Куда? Я потерла висок. — А где тебе положено быть, Доминик? — прошла к двери, чтобы убрать брошенные матерью вещи. — В гостиницу. Там мы переждем два дня, а потом поедем… Тут я осеклась. Плюхнув кожаную сумку на комод мои руки замерли на ремне, а я смотрела куда-то в пространство. Довакин терпеливо наблюдал за мной через отражение в зеркале. — Только у меня денег нет, — наконец сознаюсь я. — Ни копейки. Довакин потёр щетину под носом и насупил брови. — Ты ведь говорила, что работаешь. И даже просила эту свою карманную штучку о подмене. Я инерционно вытащила телефон. Сегодня я попросила одного сторожа подменить меня на грядущей смене, а второго — на следующей. Обычно я подменяла каждого, кто попросит, поэтому они согласились — пускай и нехотя, но зато сразу. И теперь в моём распоряжении была целая неделя. Но если о времени я позаботилась, то о деньгах совершенно не подумала… — Работаю, конечно, — вздохнула я, и шлепнула по сумке. — Да только вот деньги матушка за меня получает. Довакин фыркнул, и, решив не задавать пока вопросов, сказал мне просто: — Так возьми их. Мы вместе уставились теперь на злосчастную матушкину сумку: я — в недоумении, он — в ожидании. — Ты имеешь в виду… украсть? — прошептала я, прикусив кожу на фаланге пальца. — Это не воровство. Деньги твои. Ты их заработала. — Да, но… Всё равно… Довакин со вздохом цыкнул: — В Скайриме ты… То-есть я… В смысле — мы — занимались этим постоянно, — он похлопал себя по карманам на гильдейской куртке. — И тебя ничего не смущало. — Это совсем другое! — шикнула я. — То была игра, и во… — А какая разница? Через зеркало я посмотрела Довакину в глаза. Он был абсолютно серьёзен. Это меня напугало, но одновременно заставило действовать. Помимо него обстановка вокруг словно давила на меня. Полумрак, шум соседской сантехники, храп нетрезвой женщины за приоткрытой дверью — всё донимало меня настойчивым шепотом: время нас ждать не будет. Чтобы всё это поскорее прекратилось — я начала действовать. Мой внутренний бунтарь не способствовал наладке положения, наседая на меня даже больше, чем Довакин. Он, как всегда, требовал справедливости и сладенького, поэтому, не унимаясь, вел мою руку прямо к цели. Взявшись пальцами за пуллер я медленно расстегнула молнию. Кошелек, как по заказу, возник прямо перед нами, возлегая поверх прочего женского хлама. Не хватало только золотистого свечения вокруг него, чтобы передать всю комичность ситуации. Я потянулась к нему, но одернулась и сжала кулак, когда мать слишком громко захрапела. Это сработало на меня не хуже будильника. Второй раз я посмотрела на кошелек ясным взглядом и с уже меньшим энтузиазмом. — Н-нет, — я помотала головой и потерла пальцы сжатого кулака. — Не могу, — поворачиваюсь к Довакину, чтобы сказать ему в лицо решительно и твёрдо: — Никогда ничего не крала — и не стану, — остановив его руку шлепком добавила: — И тебе не позволю! Довакин махнул в сторону спальни шлепнутой рукой. — Ей, значит, можно? — Она пусть сама решает, что ей можно, — я смотрела на дверь, за которой спала в беспамятстве моя… женщина, что родила меня, и держала подбородок как никогда высоко. — А я никогда не стану ею. Довакин смутил меня тихим смехом, и я вжала голову в плечи. — Никакой в тебе романтики и духа приключений. — А вот и неправда! — буркнула я в ответ, заметая следы так и не совершенного преступления. С трудом приведя мысли в надлежащий порядок я вздохнула. Бесплодные думы ничем не порадовали. — И друзей у меня нет, чтобы занять… На комоде я нашла лишь пару пятирублёвых монет, которыми теперь, от нечего делать, игралась. Довакин ради интереса наклонился ко мне и стал их рассматривать. — Это ваши деньги? — усмехнулся он истинно по-гильдейски, почти как Бриньольф, и взял одну монетку. — Обычная сталь. Да ещё и тонкая, как твоё чувство справедливости. Он сжал монетку в кулаке, чтобы открыть застёжку одного из многочисленных карманов на своей куртке. Оттуда он вынул свои монеты. — Я сначала думал, что у вас тут тоже септимы. У тебя, кажется, на полке лежал один. Ну а это… просто позорище. У вас настолько бедная страна? Ответные шуточки про деньги, Россию и несовместимость этих двух понятий так и не всплыли на поверхность моего сознания. Их утопила волна восторженных похвал чудесных довакиньих карманов. — Это настоящие септимы?! — я едва не выхватила монеты из его рук, но вовремя опомнилась. — То есть… Они ведь золотые! — Ну да, — Довакин кивнул и выгнул бровь. — Только толку от них здесь? Если вы пользуетесь такими… — Доваки-и-инушка! — от переизбытка эмоций я на секунду обняла его. — Вот решение наших проблем! Норд приподнял плечи, за которые я всё ещё его держала. — Неужели? — Да! — взвизгнула я, тут же зажав рот руками. Далее я перешла на шепот. — Идем за мной. Я кое-что придумала. С горем пополам пробравшись мимо спящей матери на балкон, мы встали около забитого всякой дребеденью стола, под которым я тот час скрылась. Пока я была занята поисками, Довакин моей просьбе освобождал нам рабочее пространство. Когда мной было найдено всё, что было нужно — радости и ностальгии не было предела. Все мои инструменты и недоделки, собранные в одном ящичке. Как же давно это было… От волнения немного тряслись руки, но я точно знала, что они всё помнят и не подведут в столь ответственный момент. От нетерпения я потерла ладони. Белые, чистенькие, без единого ожога и царапины. Кожа на пальцах мягенькая и розовая, как лапки у котёнка: по таким холеным рукам и не скажешь, чем я занималась всего год назад, пока жила в городе и имела свой верстак. Здесь от прежней работы у меня осталась лишь кучка инструментов да теплые воспоминания. В ящичке нашлась бутылка с остатками бензина для горелки. Совсем немного, но должно хватить на мою задумку. Для пущей уверенности в этом я поискала ещё и здоровенные ручные бокорезы, чтобы измельчить септим для быстрой плавки. Придется разлить металл по маленьким изложницам, чтобы в итоге всё походило на переплавленный лом. Даже я, ювелир-недоучка, могла проделать эту процедуру без лишних хлопот. Обычно я не терпела, чтобы во время работы кто-то стоял над душой, но теперь я даже не думала об этом. Довакин ничуть меня не напрягал. Даже когда склонился надо мной и заглянул через плечо. — Что ты делаешь с моими кровными? — недовольно пробурчал он, глядя, как я складываю раскусанный на части септим в тигелёк. Взвешиваю заполненный тигель в руке, и, не отвлекаясь от дела, протягиваю Довакину свободную ладонь. — У тебя есть ещё? — Э-э… Да, — запнулся норд и вынул из кармашка ещё две монеты. — Объясни уже, зачем ты их портишь? Мне не жалко… просто интересно. — Сдадим золото — выручим деньги, — коротко объяснила я, на минуту окунув золотые огрызки во флюс* и сложив всё обратно в тигель. Подкручиваю горелку, чтобы увеличить огонь, и приступаю к делу. — Мне неохота объяснять людям, что это за монеты такие, и откуда я их взяла. Так что ты уж прости. Долго ждать не пришлось: золото расплавилось на удивление быстро. Добавляю щепотку буры, чтобы очистить металл от примесей и загрязнений, и на выходе получить чистый слиток. Заливаю в изложницу. Готово. Теперь осталось только подождать. — Быстро и тихо, — похвалила сама себя вслух и отряхнула руки, довольная работой, да и в принципе тем, что взялась за неё спустя столь долгое время. Особенно я гордилась тем, что не устроила пожар. Обычно я не пренебрегаю правилами безопасности при работе, но сегодня прощу себе это исключение. Довакин ведь никому не расскажет? Это бы уронило мою ремесленичью честь. — Поразительно, — выдохнул Довакин вслед за удивленным смешком. — У нас для этого целая кузница нужна, а ты за две минуты справилась! Как это так? На моём лице растянулась довольная ухмылка. Поводов для гордости было мало: не я ведь привела человечество к такому прогрессу. И всё же мне жутко льстила его реакция. — Ха! Видел бы ты, как я медь в картофелине плавила! —отозвалась я, самодовольно откинувшись на стуле. — Понимаю теперь, чего меня так к кузнечному делу потянуло, — хмыкнул Довакин, разглядывая медальон с рубином на моей шее. Интересно, он что, считает этот навык бесполезным? Да быть того не может! — Целую кузню иметь — это так здорово, наверное, — мечтательно протянула я, раскручиваясь на стуле. — Я была бы не прочь с огненной солью поэкспериментировать, — улыбаюсь, верчу ладонями перед Довакином. — А то смотри, какие у меня руки целые! Ну разве ж это дело? Драконоборец выпучил глаза и снова усмехнулся. — Да уж, стыд, да и только, — поддержал он, и мы захихикали вместе. Время остывания изложницы подошло к концу, и мы понесли её к раковине, чтобы на всякий случай охладить металл в холодной воде. Слитки получились превосходные. Интересно, сколько мы выручим за такие? Я уже давно перестала следить за курсом драгметаллов на рынке. Вспомнила об этом, и снова услышала скулёж своей ремесленичьей чести. — Вот и всё, — победоносно сообщила я, разложив высушенные слитки на обеденном столе. — Как хорошо, что через улицу появился ювелирный. Завтра сходим туда, и обменяем твоё золото на деньги. — Моё золото и так было деньгами… — вздохнул Довакин, после чего сразу поймал на себе мой грозный взгляд. — Ладно-ладно, я понял. Завтра идем в ювелирную лавку, меняемся, а потом..? — А потом шагаем в гостиницу и снимаем номер. Но перед этим ещё много чего нужно успеть, — я подперла руками подбородок и воззрилась на драконорожденного. — Ох и боязно мне тебя выводить отсюда… — Это ещё почему? — Довакин приблизился к окну и сложил руки вокруг лица, стараясь разглядеть ночной дворик. — Что там такого? Пара хижин да какие-то конструкции пыточные. Там у вас публичные казни проводят? Я встала из-за стола и подошла к нему, чтобы поглядеть, куда он показывает. — Это площадка детская, дубина! — хрюкнула я, усмехнувшись. — Для игр. Норд снова посмотрел на площадку и свел кустистые брови. — Сурово тут детей воспитывают. Отойдя к столу и оставив Довакина наедине со своими глубокими размышлениями, я принялась собирать переплавленные септимы в бархатный мешочек. — Не суровее, чем в Скайриме. Ты помнишь того мальчишку из Ривервуда? — завязываю мешочек и кладу его в карман воровской куртки Довакина. — Его дракон пламенем обдал — а ему хоть бы что! — Помню, — хохотнул драконорожденный, и, пока я стояла рядом, не упустил возможности вновь потрепать мою макушку и спутать мне волосы. — Ты бы там тоже не пропала, уверен. Из-за беспорядка на голове и выбившихся на глаза прядей я не обратила внимания на его слова, моментально убежав за расческой. Увидев мои страдания после нескольких бесплодных попыток собрать волосы, Довакин вызвался мне помочь, уверив, что в этом деле лучше нордов никого не найти. Эти слова подтвердились уже через две минуты, когда мои волосы были тщательно собраны в тугую косу без единой заколки и резинки. Ни разу в жизни я не сплетала себе столь идеальных кос. Может у нордов этот талант и правда через кровь передается, вместе с остальными? После шутливого сравнения с русалкой Довакин положил косу мне на плечо, тряхнул своими пшеничными волосами и зевнул. Хотелось бы и его позаплетать, но уже не сегодня. Стоит выспаться перед завтрашним днём. Забавно: Довакин оказался в незнакомом месте, и совершенно не страшится выйти на улицу. А я готовлю себя к этому как минимум за день, и всё равно всякий раз приходится успокаивать дыхание, стоя на пороге. Но ничего. Всё хорошо. В этот раз я не одна. Со мной будет До… Секундочку, это точно должно меня утешить?!

***

Этой ночью я спала плохо. Очень, очень плохо. Мало того, что снилась всякая дичь, так ещё и мать за стеной храпела, как целое стадо лошадей. А ещё я всю ночь переживала за наш с Довакином первый выход за дверь. Сам он остался спать на кухне, так что надеюсь, что хоть ему удалось выспаться. Бросив тщетные попытки уснуть ещё хоть на часок, я поднялась с постели. Голова гудела, дышалось тяжело, веки словно тянули вниз канатами. Когда мы снимем номер — Довакину придется снова спать на полу. Первый день кровать я ему точно не уступлю. Ох… Я дотащилась на кухню за стаканом воды для пробуждения, и выяснила, что мой дуболомушка тоже не спит (если он вообще спал этой ночью). За окном уже рассвело, он сидел за столом и читал поваренную книжку, непонятно каким чудом найденную в кухонном шкафу. — Привет, — говорит он. — Мьепф… — отвечаю я. Пока наливаю себе воду, Довакин, увлеченный чтением, отодвигается немного вбок, освобождая мне место. Но я всё равно не собираюсь садиться туда, пока не осушу стакан. Поворачиваюсь к нему и, отхлебывая воду, опираюсь пятой точкой о шкафчики. — Везет тебе, — вздыхаю, глядя на Довакина через стекло. — Можешь поспать один час в месяц. И то необязательно. — Мне было не до сна всё это время, — пожал плечами Довакин. — Пока я… пока ты… В общем, с того самого дня в Хелгене. А потом я привык. Я обязательно уловила бы в его голосе нотки обиды, покуда не была б так разбита. Сейчас я просто сомкнула веки и допила свою воду. — Думаю, всё дело в игровой механике, — предположила я и утерла рот тыльной стороной ладони. — Похоже, ты только с точки зрения здешней метафизики — обычный человек. Но какую-то частичку игровой с собой протащил… Довакин отложил книжку и пару раз ударил пальцем по обложке. — Пожалуйста, прекрати называть мой мир игрой. Эти слова звучали пугающе монотонно. Я смотрела на драконоборца с приоткрытым ртом, и пропустила пару вдохов. Кто-то вчера говорил о лестнице? Вот вам и ступенька вниз… — Прости… — поперхнулась я. — Мне… Я не имела в виду ничего… — Вот я пришел оттуда, — перебил Довакин, чуть повысив голос, — и теперь — застрял здесь. Это для тебя тоже игра? Мне от этого не весело. Никому не весело. — Послушай, я… — Может быть и этот мир такой же, как Нирн. Почем тебе знать? Может быть все вы — лишь банка с экспериментом какого-нибудь безумного космического алхимика. Которую он ещё и забросил в самый пыльный угол своей лаборатории. Я потеряла дар речи, и из моей глотки вместо слов вышел какой-то гортанный хрип; я закашлялась. Довакин выдохнул и поднялся из-за стола. — Пусть ни магии, ни драконов, но тут всё, как везде. Несправедливость, грех и безразличие. И это я ещё даже наружу не выходил. Мне всегда было стыдно за свою семью, но никогда — настолько. Может я и ценила прямоту Довакина, но совершенно не знала, что с нею делать: так же как и со всеми этими жестами, вроде трепки макушки и заплетания кос. — В Скайриме ни одна семья не похожа на твою. Ты проводишь дни с каким-то незнакомцем, а твоей матери хоть бы что. Вы, как и ваш дом, теоретически, находитесь в опасности каждую минуту, а эта женщина напивается до беспамятства, хихикает и не задает никаких вопросов о самочувствии её детей. Она вообще знает, чем вы занимаетесь? Где вы находитесь? — он указал рукой на проход в коридор. — Вот где сейчас твой брат? Понятия не имею, где он. Но даже этого сказать не смогу. Я просто онемела. Не получив ответа Довакин потер переносицу и что-то прогудел. — Ладно. Я не должен удивляться, мы ведь уже говорили об этом, — вспоминаю вчерашний день; и правда, говорили. — Просто… для меня это всё так дико. Как ты вообще дожила до своих лет с такой матерью? — я слышу в его тоне жесткие нотки. Это нехорошо. Совсем на него не похоже. — Если в твоём мире это нормально — его не спасет никакой герой. Вы не имеете права называться семьёй, — выносит он свой вердикт и подходит ко мне, чтобы передать в руки поваренную книгу. — Зато у вас здесь интересная еда. Я принимаю книжку и не глядя, на автомате кладу её на место. Всё так же, на автомате, медленно киваю, промычав короткое «мхм», и даже не поднимаю голову. Взгляд замирает на чем-то невидимом. В мыслях пустота. Довакин собирается выйти из кухни, но отчего-то вдруг оборачивается и останавливается около меня. Краем глаза замечаю, как его губы дрогнули, на секунду обнажив зубы. — Прости, — пробасил он, и провел рукой по волосам. — Наверное, это из-за вчерашнего. Всю ночь об этом думал, — он зачем-то взял мой стакан и подошел с ним к раковине. — Вот ничего не украл, а впервые в жизни почувствовал себя вором, клянусь тебе. Его шумная возня с краном вернула меня из топкой трясины размышлений. Я подошла, чтобы показать ему, как открывать воду, и со смехом назвала его дураком. — «Впервые почувствовал себя вором», — спародировала я. — И это слова Соловья! Довакин непривычно робко хохотнул и принялся споласкивать мой стакан, а заодно и тарелки, которые остались в раковине со вчерашнего вечера: то ли из чувства вины, то ли ради того, чтобы отвлечься. Я тоже была бы не прочь, если честно. — Да, — нервозно усмехается драконорожденный, тщательно намыливая блюдце. — Поскорей верни меня туда, где моя совесть будет чиста. _____ *Флюс — специальная смесь, используемая в ювелирном деле. Предназначена для удаления оксидов с поверхности металла для последующей пайки.