***
Иногда нужно быть серьёзной. Кто ж знал, что мне когда-нибудь придётся такое сказать? Однако сейчас, когда за мной топает двухметровая фэнтезийная детина, шарахающаяся от каждого нового звука… разве у меня был выбор? Угх. Ответственность… Пока на главной дороге лежал снег — машин на ней практически не появлялось. И сегодняшним утром я мысленно воздала Вселенной за эту пустоту: как оказалось — рановато. Когда мимо нас пронёсся снегоход — Довакин едва не обезумел. Привычным движением руки он собирался вытащить меч наголо, однако тот, к частью, больше не висел на его поясе. Сейчас у меня не было ни времени, ни сил объяснять, что это такое, поэтому я бросила ему простое «не бойся», и повела через дорогу. Довакин, в свою очередь, стал общаться со своими богами, и ещё больше укоренился в своей догадке о том, что это какой-то чокнутый двемерский мирок. Чтобы он перестал шуметь — я велела ему поглазеть пока по сторонам и успокоиться. Мой снежный порт был прекрасен этим утром. Рань, утренний мороз, тишина, и ни души вокруг. Приезжий мог подумать, что здесь все разом вымерли. И в этом заключалась одна из многочисленных прелестей этого места. В такой звенящей тишине каждое твоё слово — даже мысль, — казались громкими. Довакину сейчас было не до того, но я правда хотела, чтобы он ощутил это. Безмятежность. Покой. Надеюсь, у него это получится, когда мы выйдем к реке. Может, на обратном пути… В ювелирном оказалось так же пусто, как и снаружи (хотя, думаю, здесь такое положение вещей было привычным). Дверной колокольчик тренькнул уже давно, но только сейчас за прилавок сонно зашла продавщица. — Доброе утро, — едва не зевая промямлила она, дав мне лишнее время, чтобы присмотреться к ней, пока она не видит. — Чем могу… Ой! Да ладно? Девушка распахнула небольшие густо подведённые глаза, которым, как я помню, редко верила. Её аккуратный рот изогнулся в однобокой ухмылке, спина выпрямилась, а руки стали шарить по одежде в поисках очков. Значит, она до сих пор их носит. — Здравствуй, Наталья, — хихикнула я со слабым кивком. В нашем городишке с населением в пару тысяч душ все друг друга знали — сейчас был лишний повод это вспомнить. Ведь её, Наташку, я знала с детства. — Выглядишь замученно. Мы не виделись с тех пор, как она закончила школу. Наташа была на пару лет старше меня. И я, конечно же, успела забыть, как матушка упоминала, что она вернулась с учебы в городе и вот уже год работает здесь. Оттого меня сильно смутила эта встреча, но я старалась не подавать вид и улыбаться. — Обалдеть, — она прогнулась над прилавком, когда я подошла ближе, и теперь я могла видеть её ещё лучше. Да… от прежней Наташки мало чего осталось. Теперь она была… просто женщиной. В обычной одежде, с обычной прической. Не было больше ни румянца на щеках, ни веснушек, ни когда-то столь любимых ею рваных джинсов, ни сожженных неудачными экспериментами волос. Она стала воплощением того, от чего я бегу, как от пожара. Ей пришлось повзрослеть. Мне стало немного грустно от всего этого, и я, должно быть, через чур горько улыбнулась, пока глядела на неё, потому как она среагировала немедленно: — И я по тебе скучала, — улыбается Наташа, без стеснения демонстрируя первые морщинки вокруг глаз. Не совсем верная догадка, но опровергать её было бы слишком грубо даже для меня. — Я вообще думала, что ты в городе учишься. Я издаю тихий смешок. Многие здесь до сих пор так думают, учитывая то, что я практически не выхожу из дома. И я была бы рада, если бы они продолжали в том же духе. Показываться кому-то на глаза после долгих лет упорного игнора — верх неловкости. Наташа выпрямилась и подперла руками поясницу, придав себе ещё более важный и взрослый вид. — А ты — здесь… — подвела черту Наталья, раскачиваясь на стопах. — И ни звонков, ни сообщений… — Прости, — на автомате выдаю я, и вспоминаю шаблонную для таких ситуаций ложь. — Всё как-то не ко времени было. Тут Наташа переключает свой взгляд на Довакина, успевшего прилипнуть к одной из витрин. Её тонкие брови забавно и как-то подозрительно скакнули вверх. — О-о… — протянула она, будто о чем-то догадалась. — Кажется, понимаю. Я обернулась к бормочущему норду, выпучила глаза и тут же снова обратилась к Наташе: — Что? Нет! — выставляю руки перед собой, чтобы защититься от возможной артиллерии. — Мы… Он не… Он из делегации. Я на него работаю. Переводчиком. Вот. Довакин повернулся к нам, а Наташа подалась вперёд и поправила очки. — Хмм… Ну да, да. Действительно. Как-то он для тебя староват, — она не сдержалась и прыснула в кулак, когда увидела нахмуренное лицо моего спутника. — Извини. Просто ты всегда слюной истекала по длинноволосым мужикам, вот я и… — Так, ладно, — закашлялась я, стараясь как можно громче шуршать пуховиком, пока вынимаю заветный мешочек. — Мы тут столкнулись с… некоторыми проблемами с валютой. Поэтому хотели бы обменять у тебя вот это. Наташа приняла мешочек и высыпала его содержимое на стеклянный прилавок. Она взяла один слиток в руку и снова поправила очки. — Чистое? — спросила она, вертя золото под светом настольной лампы. — Более или менее, — пожала плечами я. — Пробы нет, но ты всегда можешь проверить. Наташа поджала губы и постучала по прилавку акриловыми ногтями. — Вообще мы тут обычно готовые изделия оцениваем… А вот слитки… — Пожалуйста, Нат! Через банк всё это как минимум месяц делать будут. А этому бедолаге, — указываю на Довакина через плечо, — уже за гостиницу платить нечем. Положение отчаянное. Раньше в ответ на это слово Наташа глупо шутила: «откофейное». Сейчас она промолчала. — Ну ладно, — наконец вздохнула она. — Сейчас проверю качество, и разберёмся. Здесь немного, так что уж сколько дам — столько дам. — Да, неважно, — махнула рукой и улыбнулась очень искренне. — Спасибо, Нат! — Чего не сделаешь по старой дружбе, — подмигнула она, и у меня в груди снова защемило. Летние лагеря, совместные каникулы, школа, детские игры на Кладбище Кораблей, даже наша с ней шуточная свадьба… Так странно было вспоминать всё это сейчас, глядя на человека, в котором больше не узнаёшь прежнего друга детства. Тогда мы совершенно не задумывались о том, что через каких-то десять лет всё будет вот так. Кажется, где-то в Сиродиле была деревушка под названием Путь Унылости? Вот, куда бы я засунула все эти воспоминания. Лучше бы я не встречала её сейчас. Тогда со мной навсегда остался бы образ девчонки-подростка из 2007-го, с дурацкой наплечной сумкой и тетрадками со стихами, переписанными блестящими цветными ручками. Наташа провела одним из слитков по пробирному камню и капнула кислотой, с выбором которой долго не могла определиться. Золото оказалось не таким качественным, как я загадывала, но Нат, одобрительно приподняв тонкие бровки, вынесла ему вердикт: «скорее всего 585-я», что тоже было весьма неплохо для нас. Но на столь удачный исход всего этого предприятия я не смела надеяться даже после взвешивания. За 24 грамма скайримского золота Наташа отсчитала нам из кассы — внимание — сорок три тысячи православных рублей. Глядя на все эти деньжищи я всеми силами старалась не дать челюсти пробить собою пол, и вообще держалась молодцом. Вроде. Но вспоминая ситуацию с моей зарплатой меня тоже можно было понять. Мне таких денег в жизни видеть не доводилось, чего уж говорить о том, чтобы в руках их держать. А тут… Наташа сказала, что проделает все нужные процедуры с банком, как только появится время, и передаст мне остальную сумму, если она будет. Но я, взяв выручку, махнула рукой и ответила, что она может оставить всё остальное себе, как плату за помощь. У меня уже немножко ехала крыша от такого баснословного, по моим скромным детским меркам, богатства. Главное сейчас держать себя в руках, и не начать сорить этими деньгами под «Шальную Императрицу»; особенно с нашими северными ценами. Здесь я могла бы рассчитывать на помощь Довакина, кабы эта средневековая бестолочь не решила отвлечь меня по-своему. — Что это значит? — он покосился на деньги, затем свирепо глянул на Наташу и заорал: — Что ещё за бумаги? Какие-то расписки? — он сделал уверенный шаг в сторону прилавка. Хрупкая Нат уже отшатнулась и съёжилась от возмущённых воплей, но я спасла её, вовремя схватив Довакина за локоть и потянув к выходу. — Мы пришли сюда за деньгами! Я требую свои монеты, женщина! — Заткнись, во имя богов! — я выглянула из-за его плеча и постаралась как можно беззаботнее улыбнуться Наташе. Она его не понимала, конечно, но менее стыдно от этого не становилось. — Прости его. Он ещё не знаком с нашей валютой. Немного перенервничал. Нат молча кивнула и неуверенно помахала рукой на прощанье. Надеюсь после этого мы с ней ещё долго не увидимся. Вытащив драконятину на улицу я первым делом стукнула его по голове. Для этого мне даже пришлось чуточку подпрыгнуть. — Истерики в магазине? Серьёзно?! — проскрежетала я, дёрнув его за рукав. — Ещё чего удумал? — Она дала тебе какие-то клочки для розжига! — взбрыкнулся норд. — Это что вообще за шуточки у вас тут? — Это у нас тут деньгами называется. Монеты в качестве мелочи, а остальное — бумажные ку-пю-ры. Они покрупней, и мы их обменяем на всё, что нам нужно. Я вытащила деньги из кармана, чтобы ещё раз их пересчитать и убедиться, что всё это не сон. Засмеялась так, что почувствовала себя настоящим грабителем банка. — Поверить не могу, что мы выручили столько, — я сложила купюры пополам, прижала их к груди и осмотрелась по сторонам. — Всё ведь честно, правда? Мы же не нарушили закон? Довакин пожал плечами. — Золото настоящее, сделка вроде чистая. Не вижу никаких проблем, — тут он покосился на дверь ювелирного. — Хотя мало ли какие ещё сюрпризы может преподнести ваша цивилизация… Мне пришлось пропустить его высказывание мимо ушей, поскольку сейчас я и без того сильно напрягала свой мозг: пыталась выкорчевать из памяти нужную нам информацию. — 2500 в сутки за номер… — бормотала я, уставившись на снег под ногами и перебирая пальцами по губам. Надеюсь, я всё верно помнила. Если не будем выпендриваться и снимем один номер на двоих — у нас останется ещё много денег на нужды, а может даже прихоти. Зациклившись на слове «прихоти» я медленно повернула голову вправо. Да, я уже целый год не была в этой части поселения, но не потерялась бы здесь даже после десяти лет ссылки. И конечно, я отлично помнила это место после выпускного. — Пам-пам, — я прищурилась на заведение с облупившейся от стен краской и с улыбкой потёрла руки. — Кажется я знаю, что мы будем есть сегодня. Даже в такой дыре найдётся специфичная кафешка, косящая сразу и под бар, и под ресторан. Именно здесь проводились все свадьбы, «мажорские» по нашим меркам дни рождения, и корпоративы. Туда мы, недолго думая, и вошли. В этом году (мать рассказывала мне, когда пыталась вытащить на улицу) они начали подавать суши, что не могло не радовать всех здешних девушек. Я, кстати, была из их числа. Хоть в чем-то походила на них. В общем, я решила, что нам в любом случае пригодится еда на следующие два дня, что мы проведём в гостинице без доступа к плите. Не питаться же одним Роллтоном все 48 часов? К тому же Довакин был прав: пока моя цивилизация принесла ему не так много приятных сюрпризов. Пока он здесь — нужно постараться это исправить. И что поможет в этом деле лучше, чем вкусная еда? Ожидание было довольно долгим, но когда нам вынесли забитые пластиковыми контейнерами пакеты — оно окупилось сполна. В обмен на всё это добро мы оставили на монетнице запрошенную сумму, и Довакин убедился, что в этих «клочках для розжига» всё же больше толку, чем он предполагал вначале. На пороге я с удовольствием глотнула свежий морозный воздух и заулыбалась, предвкушая сегодняшний вечер. А ещё позволила себе не торопиться и осмотреться вокруг: всё же я давненько не была в этом районе. В детстве я часто здесь играла. С Наташкой, с другими ребятами, имена и лица которых я уже не вспомню. Здесь всегда было спокойнее, чем в центре: за исключением «дней народных гуляний», вроде того, в котором довелось нынче поучаствовать моей матушке. Пройти чуть дальше по дороге — и попадёшь в Рай Тишины. — Городо-о-ок, пара тихих улиц, — вспомнив подходящую строчку я не сдержалась от напева, и тут же поймала на себе недоумевающий взгляд голубых глаз. — О, не обращай внимания, — захихикала я, снимая напряжение. — Просто я знаю все диснеевские песенки наизусть. — Какие песенки? — переспросил Довакин; и не зря. — Проще показать, чем объяснить, — я запрокинула голову и вновь глотнула свежий воздух, прежде чем спуститься с крыльца. — Значит, сегодня будет вечер мультиков.***
Как бы я не ерепенилась — а домой вернуться пришлось. Для моих грандиозных замыслов требовался как минимум один ноутбук; к тому же только сейчас меня начал смущать вид Довакина. Вернее — его одежда. Пока я в нынешние -24 ходила в шапке и пуховике — он всё это время был в кожаной куртке и лёгких сапогах гильдии воров, и ни разу не пискнул. Вот что называется: не привыкла думать о других. Только дома я разволновалась и стала проверять, не отморозил ли он уши. Довакин только снисходительно рассмеялся, сказав, что норды чувствуют лишь половину от любого холода. Ну конечно. Норды, расовые бонусы, 50% сопротивляемости… Как я могла забыть? Теперь рядом с ним мне было неудобно называть себя северянкой. Сложив всё нужное в его волшебный рюкзак мы заторопились к выходу, и только сейчас я заметила, что мать не спит. Вернее, услышала. Она была в ванной и страдала от похмелья. Я фыркнула. Что ж, поделом. Ох уж эти взрослые… Это был хороший шанс зайти в магазин одежды и прикупиться для тундры, пока здесь нет матери. Поскольку Довакину так кстати тёплая одежда не потребовалась, нам оставалось лишь докупить недостающую экипировку: ремни для ружья, два новых патронташа, шипованные накладки на обувь, пару одеял. Всё остальное мы собрали дома, так что в итоге потратились не слишком сильно. Я была очень нами довольна. После магазина мы отправились на окраину порта — прямиком в гостиницу.***
Это место претерпело ряд изменений. С тех пор, как я была тут в детстве, и вместе с Наташкой искала по углам призраков, пока её мать сидела на всеми забытом ресепшене, прошло немало лет. Холл с садиком в полу и наклейки неисчислимых экспедиций на защитном пластике ресепшена навевали уютные воспоминания. В моём детстве таких — по пальцам пересчитать. За затёртым пластиком нас встретила немолодая, нехуденькая, и, судя по виду, порядком уставшая от жизни женщина (этот неповторимый взгляд я узнаю везде). Сразу становилось ясно, что ей это местечко совсем не по душе, и предпочитает она какой-нибудь большой город, или, в идеале, тёплый остров с пальмами и вечногорячим песочком. Она явно была из тех людей, которые в гробу видали крайний север, и до сих пор работают здесь исключительно ради высоких надбавок. Я над такими посмеивалась, но глубоко в душе жалела. Всё же люди такие разные… Если бы я ни за что на свете не променяла родное заполярье, то другие слиняли бы отсюда при первой возможности, навсегда стерев его из памяти. Право, так чуднó… Но думать об этом прямо сейчас — не самая лучшая затея. Сейчас перед нами стояла серьёзная и чертовски ответственная задача: постараться не заострять полумёртвое внимание администратора на излишне европеоидном для этих краёв мужике в одной кожаной куртке. И попытаться всё так же, не вызывая подозрений, снять номер. Женщина почти не поднимала глаз, так что всё прошло даже проще, чем я думала. Ей было всё равно, кто я такая, кто такой Довакин, и зачем нам совместный номер на два дня: она без лишних слов проделала свою работу, выдав нам ключи от двухместного «люкса», не забыв как можно более монотонно объяснить, как до него добраться. Поблагодарив её мы с моей инициативы (то есть, со слов «кто последний — тот хоркер») помчались по лестнице наверх. И, наверное, со стороны это выглядело ещё подозрительнее. Но нам действительно очень повезло с администраторшей. Поднявшись на третий этаж и найдя нужную дверь мы затратили какое-то время на возню с замком. Проклятая железяка никак не поддавалась; в итоге я успела натереть докрасна пальцы и снять пуховик, поскольку стало уже невыносимо жарко. Довакину пришлось держать и вещи, и рюкзак с пакетами, чтобы я могла добить этот замок без лишних неудобств. Ему было не очень хорошо меня видно: мешала гора нахлобученного скарба. А мне было не очень хорошо его слышно — по той же причине. Кажется, он предлагал отмычки, но в этот раз я не расслышала его из-за собственного рычания. Я раскраснелась и уже начинала чесаться от нервов. Как будто не хватало нам проблем, так тут мимо нас возьми да пройди группа англоговорящих ребят с походками царей мира сего. «Экспедиция» — пронеслось в моей головушке, и я испуганно вытаращилась на замок, стараясь не коситься на Довакина, и надеясь, что за вещами на его руках будет не видно его явно неместной рожи. Боковое зрение проводило отдаляющихся американцев до поворота, но заметило и то, как от них откололся один темноволосый хмырь с бородкой. Откуда-то я помнила, что нельзя доверять мужикам с бородками. Особенно со столь аккуратно выбритыми: в наших-то суровых походных условиях, когда даже вода, не всегда теплая и чистая, течет с перебоями. Типичный забугорный пижон. Он чуть выгнулся в полуобороте, и что-то неведомое заставило его бросить все дела и подойти к нам. — Нужна помощь? — его внезапно ровный русский говор заставил меня оторопеть, но я вовремя вспомнила об амулете под своей футболкой. Видимо он переводил любой язык, но я прекрасно понимала, что отвечать в любом случае придётся на английском. — Спасибо, справимся, — точно так же я ответила бы в любой ситуации и в любой компании. Никогда не принимала помощь — даже самую незначительную — от незнакомых мужчин. Я сильная и независимая, черт вас дери. И я самостоятельно справлюсь с этим чертовым замком, а потом ещё и ваш открою. — Я так не думаю, — самоуверенно усмехнулся американец, стоя у меня за спиной. О-ох, не беси меня… Как бы по-идиотски это не звучало, но заклинивший замок довёл меня до ручки. Я была готова сорваться на командировочном щегле и за это, и за его непозволительную смелость заодно. Сформулировав более-менее вежливую отговорку, я разжала стиснутые зубы и попросила его отойти: якобы он загораживал мне свет. В ответ он только улыбнулся, полностью пренебрёг моей просьбой и приблизился ко мне почти вплотную. — Позволь, — он попытался вытянуть у меня ключи, одной рукой придерживая мой кулак и продолжая улыбаться, видимо, в ожидании, пока я растаю. Я почувствовала рвотные позывы. — Тут нужна мужская рука. Услышав это, не выдержал, наконец, и Довакин. Послав маскировку к чертям этот плечистый шкаф угрожающе подался в сторону неприятеля. — Она в состоянии справиться и своими двумя, — Довакин был на порядок выше щегла, и всё же старался смотреть на него исподлобья. — С чем угодно, — добавил он, глядя на меня. Это сильно подняло мне настроение и заставило забыть о неприятностях, связанных со «срывом покровов». По легенде Довакин должен быть одним из этих приезжих франтов, что оставили своих жен на другом континенте, а оказавшись на севере отчаянно ищут временную грелку для постели. Со школьных времён мне нечасто приходилось контактировать с противоположным полом, и я совсем растеряла свой блестящий навык отфутболивания. Поэтому сейчас была несказанно рада помощи. Вздёрнув нос, я перевела чёрту с бородкой всё, что сказал мой страшный мохнатый защитник. Щёголя хватило ненадолго. Ровно секунду пободавшись с Довакином взглядами он ушёл, и не преминул подмигнуть мне перед тем, как скрылся за поворотом. Возмущение пополам с яростью заклокотали во мне с новой силой, и я, не стерпев обиды, треснула кулаком по двери. От удара слетел, повиснув на одном гвозде, номерок, а сама дверь открылась без ключа.***
Теперь, когда мы получили бесценный опыт и узнали секрет нашего гостиничного Сезама, ничто больше не могло остановить нас на пути к заслуженному отдыху. Побывать в более чем двух местах за день: для меня — то ещё приключение. Сейчас, глядя на приготовленное уютное местечко и разложенные контейнеры с лакомствами, я говорила себе: да, черт возьми, мы это заслужили. Этот вечер просто обязан был быть спокойным и тихим. Мы посмотрим мультики, поедим суши, и выспимся на удобных кроватях перед поездкой в балок. Безупречный план. …И как всегда нашлось нечто, грозящее его испортить. Тема для разговора. — Тот упырь пытался тебя захомутать, — как-бы невзначай, но отчего-то на полном серьёзе сказал Довакин, снеся на сдвинутые кровати дополнительные подушки из шкафа. — На ходу, средь бела дня. — Вроде того, — обронила я в ответ, не отвлекаясь от выбора мультфильма на светящемся в полумраке экране монитора. Чтобы не заострять внимания на этой теме и не развивать разговор — я даже забыла, что он только что сказал. Но как бы старательно я не игнорировала эти слова, драгонборнутый решил продолжить: — Это унизительно. Я вздохнула, приподнявшись на животе и устроившись поудобнее, но на Довакина старалась не смотреть. Конечно, он меня выручил, и всё такое. Наверное, ждал благодарности. А мне почему-то было сложно сказать простое «спасибо». Вероятно я чувствовала, что это не тот случай когда после «спасибо» человек от меня отстанет. Почему? Да потому, что Довакину, судя по всему, было на меня не плевать. — Согласна, — выдохнула я и прочистила горло. — А многим женщинам такое льстит. Довакин хмыкнул: — Можно ли говорить о лести, когда тобой пренебрегают, как личностью? — он бросил подушки рядом со мной и встал, требовательно сложив руки на груди. — Если бы ты смелее давала им отпор — к тебе бы не относились, как к куску мяса на прилавке. Почему ты не показываешь свою силу? Я цокнула и нарочито громко охнула, закатив глаза. Чтобы он не стоял над душой — пришлось покинуть нагретое место и отойти в сторонку, заодно пряча лицо. Даже я не могла понять, что оно сейчас выражает. — Потому что у меня её нет, — прозвучало раздраженнее, чем мне хотелось бы, но надеюсь Довакин поймёт и не обидится. На секунду зажмуриваюсь и касаюсь холодными пальцами лба, затем разворачиваюсь к нему и развожу руки, демонстрируя ненавистные округлости ниже шеи. — Видишь ли, я не рассчитала, и родилась бабой. Такая откровенность ничуть его не смущает; он смотрит прямо, не сводя глаз с моего лица, и хмурится. — Это ни о чем не говорит. Я знаю много достойных женщин, которые заткнут за пояс любого орка. — Но я не такая. Плетусь обратно к кровати и сажусь перед ноутбуком. Смотрю в монитор, но понимаю, что отвлечься уже не получится. Теперь, вспоминая все стычки с заинтересованными во мне мужчинами, я не могу думать о чем-то, кроме своей ничтожности. Довакин, кажется, почувствовал это, и решил не нарушать моё хрупкое личное пространство, оставшись стоять на том же месте. За эти пару дней он хорошо меня узнал. — Откуда тебе знать? — вопрошает он, и тут же неожиданно усмехается. — Сегодня ты неплохо вдарила по двери, должен признать. К тому же, ты ведь ни разу и не пробовала вести себя по-другому с этими… — тут он выругался так, что я ни за что не решилась бы такое повторить. — Это было бы грубо, — я кашлянула в кулак, хихикнув над хлёстким словцом. — Грубо, не грубо, — норд распалился настолько, что начал жестикулировать. Сдержанно, впрочем, но для северян и этого достаточно. В нашем с ним схожем менталитете это считалось крайним проявлением эмоций. — Наплюй, и обращайся с людьми так, как они того заслуживают, — он глянул на меня с вопросительным прищуром. — Твой отец не учил тебя отстаивать своё достоинство? В один миг я превратилась в камень. А нехорошие корни, прорастающие из моего перегнившего детства, грозились вот-вот меня расколоть. Стало холодно. Чтобы не дать плечам вздрогнуть от этого холода, я сжалась, и поспешила хоть что-нибудь ответить. Хотя уйти от такого вопроса было бы в сотню раз приятнее. — Мать точно не учила. Потому как не знает, что такое достоинство, — буркнула я, насупив брови и фыркнув куда-то в сторону. — Моё рождение — как итог, более чем красноречиво выступает этому доказательством. Какое-то время Довакин молчал. Я не видела его лица; но мне и не нужно было. — То есть… — Я не знаю своего отца. В комнате снова повисла тишина. Со стороны окон послышался знакомый уже нам обоим рёв мотора: кто-то снова рассекает на Буране по ночам. Это смогло вытянуть меня из омута нехороших мыслей, и я, вспомнив о наших планах, поспешила наладить ситуацию. — Но не переживай, — хохотнула я, вернув себе прежнюю беззаботность. — Я никогда об этом не жалела. Мне и матери с отчимами-зверюгами вот так вот хватало, — провожу пальцем по горлу, наглядно демонстрируя всю степень насыщения тем, что зовётся «институтом семьи»; а моя гримаса, надеюсь, дополнила жест, передав крайнее недовольство этим тошнотворным блюдом. Да уж, от моего прежнего аппетита и следа не осталось. Теперь Довакин позволил себе сесть рядом. Созерцал он при этом то ли пол, то ли мыски своих носок. — Не то, чтобы я сильно этому удивился… Особенно после знакомства с твоей матерью, — он провёл рукой по затылку и как-то недобро оскалился. — Сложно было не заметить, как она всеми правдами и неправдами пыталась подложить меня в твою постель. В ответ он получает мой нервный смех, который тот час же подхватывает. — Ты немногое потерял, — смеюсь я уже более смело. — К тому же, — толкаю Довакина острым локтем под ребро, — Наташка права: ты слишком старый. В ответ на это Довакин заливается снисходительным смехом и отпихивает меня плечом. Всё же приятно иметь дело с человеком, который понимает твою незаинтересованность в мужском поле, и которого так же не интересуешь ты. Этот мужчина смотрел на меня не как на кусок мяса на прилавке. Он смотрел в мою душу, и видел её, как и положено — бесполой. Надеюсь, когда-нибудь и я научусь этому от него. Я буду стараться. — Помни, что я говорил о семье, — произносит он с улыбкой, которую, пожалуй, можно сравнить лишь с отцовской. — Ты начнёшь становиться лучше, чем ты есть, когда забудешь о её неполноценности, и просто оставишь всё позади, отправившись на поиски новой. Впервые за долгое время мне не хотелось плакать. Я улыбалась Довакину, как надежде на новое, светлое будущее. Да, именно. Надежде. Идеальное прозвище для нового друга. К тому же, я всегда смогу подтрунить над ним, сокращая это слово до имени.