Хейл слегка замешкался. Такое необычное предложение поступило ему впервые. Стайлз преданно смотрел на журналиста и с выраженной надеждой в шоколадных глазах ждал ответа.
— Я никогда не позировал, — Дерек даже смутился.
Юноша, будто отрицая стеснение мужчины, взмахнул руками, подбежал к мольберту, схватил кисть и с рвением сделал первый мазок. Затем второй, третий… На глазах изумленного Хейла на чистом полотне стало появляться очередное произведение искусства. Поначалу было не совсем понятно, но постепенно, штрих за штрихом, кисть выписывала нечто прекрасное. Нечто возвышенное. Через несколько минут на когда-то белом листе красовались ярко-розовые, сиреневые и белые рододендроны. Букет превосходных цветов выглядел живым.
Хейл буквально замер, следя глазами за работой художника. Его тонкие руки ловко водили кистью по полотну. Лишь изредка Стайлз останавливался, буквально на пару секунд замирал и снова продолжал работу. Когда он закончил, то мерно отложил кисть и довольно посмотрел на журналиста. Тот любовался картиной, боясь промолвить хоть слово. Цветы, словно только сорванные, красовались собой; казалось, что от них даже исходит их аромат. Своеобразный, но неизвестный Хейлу. Стилински, в свою очередь, заметил восхищение журналиста и осторожно потрогал его за руку.
— Это великолепно, Стайлз, — лишь смог произнести Дерек. — Великолепно.
Юноша вопросительно склонил голову на бок, будто повторяя свой вопрос насчет портрета. Ему нравился этот журналист, хоть он и был для Стайлза чужой и совсем незнакомый. Но что-то в этом человеке сильно влекло юношу. Легкая небритость на лице подчеркивала мужественность, который не было у парня. Крепкие руки, изумрудные глаза, фигура — все в совокупе пленяло юного невинного художника. Хейл отвел взор от картины и одобрительно кивнул Стилински.
— Я согласен, — он слегка коснулся в ответ руки парня, отчего у того по телу пробежали мурашки.
Стайлз улыбнулся. Его и без того милое лицо озарилось неподдельной радостью. Дерек продолжил:
— Когда начнем?
Юноша показал жестом, что можно и сегодня, после обеда. Потом он схватил блокнот, лежавший неподалеку и быстро начеркал текст:
«Пойдем погуляем, я покажу тебе город и лес.»
— Отличная идея, малыш, — вырвалось у Дерека. Он мгновенно прикрыл рот ладонью, понимая, что сплоховал. Возможно, такая фамильярность не понравится мальчику. — Прости, я не хотел. Извини, Стайлз, извини.
Юноша начал успокоительно гладить ладонью по мужественной руке Дерека. Теперь пришла очередь журналиста млеть от прикосновений. Неопытность и неловкость движений проявлялась в Стайлзе слишком явно. Он будто источал запах девственности. Хейлу хотелось дотронуться до его волос, до белой кожи, прижать к груди и тихо прошептать на ушко: «Ты самое прелестное создание.» Но вслух мужчина только сказал:
— Пойдем, погуляем.
Они медленно шагали по дорожке, ведущей к реке. Дерек рассказал, что прошлой ночью уже приходил на берег. Он внимательно смотрел на Стайлза, когда тот во время разговора что-то объяснял ему жестами, и любовался его внешностью. Хейл чувствовал себя в отпуске, порой забывая, что находится на работе. Он взял с собой лишь один сменный комплект одежды, поэтому после прогулки к реке Дерек попросил показать ему хороший магазин. Сидя уже в машине, журналист понял, почему Стайлз отказался от поездки. Он все еще боялся автомобилей, бедняга. Журналист достал мобильный и отослал смс своему редактору, что якобы непредвиденные обстоятельства заставляют его задержаться в городке. Хейл решил пробыть в Бейкон-Хиллсе подольше. Походив по магазинам, он заехал в кондитерскую и вернулся домой с тортом. Стайлз никак не ожидал, что совсем незнакомый ему человек окажет столько внимания немому художнику. Юноша, замечая добрые посылы, буквально влюбился в этого мужчину. Дерек казался ему самым красивым и безупречным. Стайлз никогда еще не испытывал столь нежных чувств, хотя за этой самой нежностью шло нечто, не дававшее одному его очень важному органу спокойно усидеть на месте. Юноша услышал, как гость входит в дом, и мигом сбежал вниз по лестнице с широкой улыбкой на устах. Журналист протянул юноше коробку и тихо произнес таким приятным голосом, что мурашки пронеслись по спине паренька:
— Ставь чайник, чай пить будем, — Хейл почувствовал прикосновение дрожащей ладони к своей руке и задержал ее, пока Стайлз забирал торт.
Это мгновение словно решило их дальнейшую судьбу. Дерек попросил разрешения остаться погостить у них и, конечно же, получил согласие. Стилински кивал головой и показывал жестами радость. Как жаль, что у него не получалось произнести слова вслух! Слезы радости от влюбленности и слезы обиды от беспомощности захлестнули глаза юноши, и он отвернулся, быстро смахнув их рукавом рубашки. Хейл сделал вид, что не заметил, пройдя в кухню и самолично включив чайник, хотя в его душе все ликовало. Мужчина ощущал себя семнадцатилетним парнем, когда на него первый раз обрушилась юная любовь. Теперь он испытывал точно такое же состояние. Ему хотелось танцевать, прыгать до потолка и никогда не покидать этого мальчика. Стайлз прервал его душевное ликование, поставив коробку на стол. Дерек больше не хотел да и не стал сдерживаться, он подошел к парню, нежно взял его за плечи и прошептал:
— Стайлз, можно тебя поцеловать?
Коленки юноши дрогнули, он чуть не рухнул в обморок, но, сильно покраснев при этом, все же сумел поднять глаза на Хейла и кивнул. Момент легкого, не настойчивого, почти девственного поцелуя длился, казалось, вечно. Они оба не желали отрываться друг от друга. Дерек аккуратно, чтобы не напугать, держал хрупкое тело парня в своих крепких руках, а Стайлз таял. Таял от любви и желания. Нежданное чувство овладело обоими, и они понимали, что не смогут теперь просто так расстаться.
***
Рабочая комната, где находился мольберт, была быстро приведена в порядок. Стайлз, краснея и то и дело смущаясь, предложил журналисту раздеться, чтобы написать его портрет. Раздеться, разумеется, до пояса. И когда Дерек скинул рубашку, небрежно отбросив ее в сторону, Стилински снова ощутил прилив сил в паху. Все его молодое нутро горело и было готово на все ради этого мужчины. Хейл уселся напротив Стайлза, как тот ему и указал, и застыл. Художник писал медленно, совсем не так, как рододендроны, аккуратно выводя каждый штрих, смакуя каждый мазок. Внимательно подбирая краски, Стайлз периодически выглядывал из-за мольберта, чтобы уловить каждый мускул, каждую клеточку тела Хейла, чтобы до тонкости в миллиметрах перенести их на полотно. По прошествии трех часов шея Дерека затекла, хоть он и разминался каждые пятнадцать минут, и тогда юноша предложил оставить написание портрета до завтра.
***
Потихоньку на город опускался вечер. Скотт пообещал вернуться дня через два-три, так что ждать его не было смысла. Стайлз приготовил ужин и позвал своего гостя к столу. Хейл уже отлучился ненадолго и вернулся с бутылкой прекрасного вина. Протянув ее парню, он произнес:
— Тебе можно? — Стилински улыбнулся и снова кивнул. Его душа пела, а сердце трепетало. Он еще ни разу в жизни не пробовал вина, но согласился бы выпить всю бутылку, лишь бы Дерек был рядом.
Вечерний стрекот кузнечиков доносился в открытое окно, свежий ветерок помогал расслабиться, ароматный ужин насытил обоих, а красное вино позволило забыться. Хейл пригласил Стайлза перейти в гостиную и удобно расположился на диване. Он уже понемногу привыкал понимать жесты Стайлза, и тому все меньше приходилось писать в блокноте. Они словно понимали друг друга без слов. Им хватало взглянуть в глаза, и немая фраза юноши принималась журналистом как должное. Он отвечал на его вопросы о детстве, об учебе в университете, о родителях Хейла — и немного взгрустнул. Его печальные шоколадные глаза очаровали журналиста, Дерек двумя пальцами аккуратно поднял подбородок парня и прошептал:
— Не грусти, малыш, — его слова вонзились в сердце парня окончательно и бесповоротно. — Я не позволю тебе печалиться никогда, слышишь меня? Я люблю тебя, Стайлз. Я не понимаю, что со мной. Никогда еще в моей жизни такого не случалось. А тут я приехал взять обычное интервью, как делал это миллионы раз, и увидел тебя…
Когда поток слов журналиста прекратился, Стайлз взглянул на него, так мило и наивно, и подставил губы для поцелуя. Эта сцена уже не закончилась обычными объятиями. Она перенесла их в спальню.
Играла приятная музыка, горел притушенный свет, сквозь окно за ними наблюдала одинокая луна. Дерек двигал руками медленно и ритмично в такт мелодии. Плавное движение рук, поглаживание верхней части тела Стайлза. Он ласкал его, целовал, соблазнял и готовил. Постепенный спуск к бедрам, снова вверх и, наконец, первая пуговица рубашки поддалась его усилию. Вторая, третья — ворот распахнулся, четвертая, пятая — и вот, под действием сладострастных рук, показался первый сосок худощавой груди. Шестая — и вот уже оба соска глядят на Хейла, расположившегося обнаженным на кровати и блаженно созерцающего это зрелище. Еще немного, расстегнута седьмая пуговка — и торс полностью оголился. Еще одно быстрое движение — и рубашка уже отброшена на пол. Небольшая прелюдия и продолжение. Ремень нехотя расстался с пряжкой и лениво выполз из джинсов. Пуговица, молния и, наконец, джинсы поддались его воле. Стайлз весь дрожал, но послушно оказался во власти настойчивого мужчины. Это был первый опыт юноши, такой сладкий и незабываемый.
