***
Летом после полудня по Флоренции сновали в основном туристы, а местные предпочитали отдых в тени дома за бокалом вина или лимонада. Жара стояла невозможная и удушающая, и Ассанта в очередной раз подумала, что хорошо бы высадить в саду ещё деревьев. Они дарили защиту от палящего тосканского солнца и приятную прохладу, которой нынче возможно было разжиться только в каменных стенах старого особняка. Но сейчас там ходил туда-сюда по комнатам синьор Лучиано, нервный и вечно недовольный чем-то муж Ассанты, за которым по пятам следовал его верный секретарь, Рикардо Мутти. Ассанта не хотела встречаться ни с тем, ни с другим, а потому пряталась на мраморной скамье под старой оливой и перечитывала в который раз «Божественную комедию». Ассанта полюбила эту книгу ещё в детстве и теперь часто обращалась к ней. Больше всего ей нравилась Беатриче, и Ассанта даже завидовала ей: Беатриче была в Раю, Беатриче была счастлива и беспечна, Беатриче была путеводной звездой. А Ассанта… на земле, вечно в делах и заботах, страдающая от ревности и мнительности Лучиано, сеющая гибель: чего только стоит покойная чета Мартеллов. Порой Ассанта себя за это всё ненавидела и думала, что недостойна того титула, который носит. Регент Цитесиан. Разве она это заслужила? Нет, вовсе нет. Разумеется, её долго готовили к такому важному назначению, её многому обучили, её выдали замуж за наследника одной из побочных ветвей королевской династии… Нет, конечно, никакими королями Лучиано и его предки не были: их когда-то избрали главными над собой учёные и творцы Европы, назвали Королями Наук за помощь и поддержку, за защиту от Церкви, но теперь всё это потеряло смысл. Прямая линия рода Инганнаморте давно пресеклась на бездетной Аньезе, а бастарды её мужа оказались не так хороши для престола. Вот члены Цитесиан и выбрали регента из рода Виванти, к которому и принадлежала Ассанта. Спустя несколько десятков лет дети обеих семей, Виванти и Инганнаморте-Серра, стали по настоянию родителей вступать в брак, тем самым вроде как сохраняя наследие покойных настоящих Инганноморте и бедной Аньезе. Так и Ассанта вышла замуж за Лучиано и всю жизнь этим мучилась. Нет, он был неплохой, даже добрый, он и мухи в жизни не обидел, но скандалы устраивал страшные, истерики закатывал длительные и выматывающие. Лучиано, тонкий, немного неуклюжий, бледный и — о ужас! — совершенный блондин во многом уступал красавице-жене, а та была настоящей итальянкой: худой, но хорошо сложенной женщиной с густыми чёрными волосами и оливковой кожей, нежными губами и тёмными, орехового цвета глазами. Неудивительно, что Ассанту, «живую», любили и ей же восхищались и любовались, а Лучиано не просто оставался в тени, так ещё и был наследником мёртвых «обманувших смерть» и простых цветочников. Ему вечно казалось, что Ассанта того гляди начнёт ему изменять с кем-нибудь, а затем и вовсе подошлёт убийц в лучших традициях Медичи и Борджиа. Поэтому Лучиано боялся, вздрагивал от каждого шороха и изводил своими страхами жену. Ассанта его любила. Чувство у неё было болезненное и тяжёлое, оно её душило и разрывало грудь. Ассанта клялась Лучиано в верности, клялась быть ему хорошей женой и старалась своим клятвам следовать, но с каждым годом их отношения становились только хуже. Нет, Лучиано её тоже любил: по-своему, собственнически и урывками, когда пребывал в хорошем настроении, но в прочие дни… Ассанта так не могла. Терпеть у неё получалось, а вот жить… Разве это жизнь? Но всё-таки было у неё кое-что от этого: приятное, тёплое, крохотное, но запрещённое. Ассанте нравился Рикардо. Лучиано звал его лучшим другом, хотя и обращался порой, как с худшим из врагов, и всецело доверял. Последнего не удостоилась даже Ассанта, хотя почему «даже»? Если подумать, она вряд ли имела на это право в глазах мужа. И Рикардо она тоже нравилась. Ассанта видела, как он на неё смотрит, как обращается, как говорит, и понимала: так нельзя. Ей казалось, что они предавали Лучиано, и душу заполнял стыд. Ассанта думала, что грешит, и всякий раз винилась перед Богом на дубовом кресте. Бог молчал. — Ассанта! Ассанта, чёрт подери! — раздалось откуда-то со стороны дома, и она с сожалением вынырнула из таких уютных, но таких неправильных мыслей о Рикардо, заложила книгу, выпрямилась, поднялась навстречу Лучиано. — Я зову тебя, зову, а ты молчишь! — тот выглядел взволнованным, даже напуганным. — Слава Богу, всё в порядке, — неожиданно обнял. — Ты же знаешь, сейчас опасное время. Почему ты не взяла охрану? — строго посмотрел. Ассанта, удивлённая таким его поведением — раньше Лучиано мог днями о ней не вспоминать — мягко обняла его в ответ и почувствовала, что его мелко-мелко трясёт. — Прости, я задумалась, — ответила она смущённое и тут же добавила, заметив, как недобро сузились его глаза: — О нас с тобой, милый. — Да? — Лучиано немного расслабился, но дрожь не прекратилась. — И что же? — Знаешь, давно вот не сидели вместе в саду, — соврала первое попавшееся Ассанта. — Помнишь, как раньше? В первые месяцы после свадьбы? — Верно, — несколько отстранённо ответил Лучиано. — Так почему ты не позвала охрану? — вновь повторил он. — Они и так стоят вокруг садовой ограды, — постаравшись сделать тон как можно более виноватым, сказала Ассанта. — Что мне может угрожать? — Люди Вагнера хитры, — весомо пояснил Лучиано. — Меня уже несколько раз пытались отравить, разве ты забыла, как мне было плохо пару недель назад? А ведь это всё твои игры в кошки-мышки с Вагнером. Бывший жених, не так ли? — он опять сощурился. — Несостоявшийся. Увидел меня на каком-то приёме, вот решил дерзнуть. Он прекрасно понимал, что ничего не получит: мы давние враги, — быстро произнесла Ассанта: ссориться с мужем, особенно сейчас, ей хотелось меньше всего. — Правда, — Лучиано осторожно поцеловал её. — Пойдём, прогуляемся, — потянул за собой в глубь небольшой апельсиновой рощи. — Со мной тебе ничего не угрожает, — бережно взял под руку. Мутти тенью шёл позади. Ассанта в очередной раз подумала о том, что это жуткий заколдованный круг. Но чего Лучиано так боялся, когда нашёл её? Или это был страх не смерти, не ранения, а… страх не осуществить задуманное? Последнее время муж ходил сам не свой, то звонил кому-то, то писал, то вообще запирался у себя в кабинете один, даже без Рикардо, и работал. Раньше он этим не отличался, да и обязанностей у него было немного: основная ответственность всегда лежала на плечах Ассанты. Что же происходит теперь? Ассанта задумалась. Годяну, смерть Мартелла, рукопись, работу над которой решили возобновить… Может, Лучиано искренне хочет помочь? Он никогда не проявлял интерес к делам «Цитесиан», но вдруг? Прочее она даже в самом страшном сне и предположить не пожелала.***
Орбан получил распоряжение ровно в ту же секунду, когда к порогу чуть покосившегося дома на Овертум подъехало новенькое жёлтое такси. Он хмыкнул, наскоро припомнил, как обращаться птицей, похлопал себя по карманам, проверяя, всё ли на месте, дождался, пока Годяну с Мартеллом выйдут из дома и загрузятся вместе с вещами в машину, легко принял обличье воробья и теперь незаметно летел следом. Конечно, мозг маленькой птички умом не блистал, но на простейшие логические цепочки его, к счастью, хватало. Поэтому Орбан пытался понять, как бы прикрепить жучок так, чтобы вечно видящий всё Годяну ничего не заподозрил. Создать суматоху в аэропорту? Они не в родной Румынии и не в девяносто первом. Отвлечь на что-то? Он наверняка возьмёт вещи с собой или оставит на Мартелла. Мартелла… Орбан чуть не упал прямиком на чей-то балкон, но вовремя выровнялся и теперь уже летел более осторожно. Нет, всё-таки воробьям противопоказано так много думать. Но Мартелл… Если отвлечь его? Тут Орбан уже действительно свалился на подоконник в бегонии, встал, отряхнулся и нехотя признал, что делать столько вещей одновременно он не может. Во всяком случае, в качестве воробья. К счастью, такси встало на светофоре, и Орбан, успев отряхнуться и вновь взлететь, теперь уже не отставал, стараясь чувствовать себя птицей. Он был уверен: Годяну сейчас начеку, слежку-то его, Орбана, предшественника, заметил. А Орбана почуять ему и того проще. В конце концов, они достаточно враждовали, чтобы хорошо запомнить друг друга. Сначала Годяну всего лишь встал на сторону Сеченьи, присягнул Владу Колосажателю, а Орбан на коленях приполз к австрийскому вампиру, то ли Вернеру, то ли Вагнеру, умоляя спасти жену и дочь от мести венгерских собратьев. Вагнер (или Вернер?) пообещал. Взамен же он требовал преданности и службы. И Орбан согласился: ему семья была дороже долга перед народом и государством. Да и Вагнер слово своё сдержал. Правда, уже потом, спустя много лет, Илону убили, а Эржебет умерла от чахотки, но это-то к сделке не относилось, и Вагнер остался не при делах. А вот Орбан оказался предателем. Годяну имел к этому самое прямое отношение. Он знал, почему Эмиль Иштван Орбан так поступил, знал, что он в бегах, но тогда, много лет назад на суде у князя Дракулы сказал, что Орбан сделал то, что сделал, только для себя. Венгерские сородичи, змеи, подтвердили, что и пальцем не трогали урама Орбана, а также обеих ассонём Орбан, и их, почтенных представителей своего народа, достойнейших урамов, мало интересует, что он там выдумал. «Предатель должен сидеть в тюрьме», — строго произнёс тогда Годяну как бы в подтверждение их слов. И князь с ним согласился. Эмиль верил, что знай он правду, то рассудил бы иначе, то понял бы и защитил. У Дракулы имелись свои счёты с венграми и королём Корвином, и у Орбана были бы шансы… Но увы, увы, сделанного не воротишь. Конечно, Вагнер Эмилю кое-как помог, и он выбрался, но клеймо предателя на нём сидело плотно, не хуже шрамов. Впрочем, он посмотрел, как хорошо жили в Австрии Илона и Эржебет, и стерпел. Орбан исправно служил спасителю семь лет и по истечении срока получил деньги, небольшой домик и защиту. Больше они с Вагнером не встречались. Эмиль чуть не врезался куда-то, огляделся, стал снижаться. Вот и аэропорт. Так что он там придумал? Отвлечь Мартелла? Ну да, тот очень просто ведётся на всё, что интереснее вилки, а Годяну ходит за Конрадом, как нянька за ребёнком. И впопыхах, особенно, если Мартелл идёт за чем-то опасным, может и забыть что-нибудь на кресле в зале ожидания. Или отвлечься в толпе. Попробовать стоило, а устраивать шумиху Орбан наловчился хорошо. Теперь оставалось только добраться до места и ждать. Эмиль, перед тем как зайти в аэропорт, быстро поднял глаза к небу и попросил у Бога, в которого не слишком-то верил, чтобы Годяну его не почуял. Орбан привык полагаться на себя, но сейчас ему всё же требовалась хотя бы капелька удачи извне. Влад нынче был напряжён и внимателен как никогда, так что… Дожидаться, услышал Бог или ещё подумает, Орбан не стал и незаметной тенью теперь шёл в толпе за Годяну и Мартеллом. Все досмотры прошли быстро, даже слишком, и Орбан, наблюдая за своей целью из-за угла, выбрав человека побледнее, выходившего из «Duty Free», и как бы невзначай встал рядом. Была у вампиров одна хитрая особенность: они могли нарушать людское самочувствие одним взглядом, если им того хотелось. Это Эмиль и сделал. Человек тут же начал задыхаться, упал, вокруг него быстро собралась толпа, кто-то звал врача. Конрад на это легко повёлся. Подскочил, потянул за собой Влада, бормоча что-то вроде «Я курсы первой помощи проходил, я знаю, идём» и стал протаскивать к лежащему. Конечно, вокруг пихались и толкались, Влад ругался, проклиная Конрада и его доброту, осматривался и разве что не принюхивался. Понял, что это не само собой случилось? Или просто учуял Орбана? Впрочем, Эмилю сейчас было не до догадок. Он тенью подкрался сзади, ощутимо толкнул Годяну, постаравшись закинуть в сумку жучок. Судя по тихому писку, получилось, и жучок зацепился где-то за подкладку. Орбан выдохнул и тут же исчез, и Влад, обернувшись посмотреть на наглеца, не увидел никого. Он пожал плечами и опустился рядом с Конрадом, помог приподнять человеку на полу голову. Радар на экране телефона Орбана мигал там, где и требовалось.