Замкнутый круг

— Порядком надоела… — послышался холодный, хриплый голос из темноты. Гэбриэль напряженно вглядывался в кромешный мрак перед собой, но видел только смутные, неявные очертания находившегося перед ним существа. В нем не было веры. Казалось странным даже на мгновение представить, что многовековой путь был завершен. Завершен здесь и сейчас. Охотник шагнул в пустую, хрупкую неизвестность, трещавшую под ногами, искушавшую его извечные доблесть и бесстрашие. Но громкий стон, поднявшийся эхом из глубины к сводам старого замка, развеял сомнения. Тот, кто находился перед ним, вряд ли мог причинить вред. До поры до времени… — Гэбриэль… По спине Ван Хельсинга, задевая каждый позвонок, пронеслась предательская дрожь, и с уст сорвалось тяжелое и вязкое: «Ты…» Да, он не доверял сам себе, но этот голос... столь непохожий на миллионы других... Кому он принадлежал теперь? Отвратительному чудовищу? Демону? Или, может, всего лишь безликой тени? Охотник ждал. Ждал, пока глаза смогут различить в рябящей темноте, выдернуть из нее, один-единственный образ. Долгие, тянущиеся секунды выводили из себя, дразнили, лишая надежды. Казалось, прошло невыносимо много времени, прежде чем он, наконец, увидел Его. То же лицо. То же тело. В насмешку или в наказание дьявол не оставил в дар ничего своему сыну, вернув его человеком. Вернув его обычным смертным. — Здравствуй, Влад. Дракула приближался неровной поступью, и каждый, с трудом поддающийся шаг, ломаным, неритмичным стуком разносился по пустому полночному залу. Сознательно или нет, он не смотрел на Ван Хельсинга, но, обращаясь именно к нему, грациозно рассек воздух рукой, прочертив пальцем невидимую, замкнутую линию. — Порядком надоела, — повторил он, — эта бессмысленная мука бытия. Бесконечный круг рождения и смерти… Заметил, Гэбриэль? Независимо от времени и пространства мы всегда встречаемся в одной и той же точке. Ван Хельсинг, затаив дыхание, внимательно разглядывал его непослушно выбившиеся пряди... резко очерченные скулы...мертвые уста, сжатые гневом... И глаза, в которые Гэбриэль не мог заглянуть, но готов был поклясться, что помнит наизусть их пасмурного неба оттенок. — Я безоружен, — охотник развел ладони, доказывая, что не намерен сражаться. Уголки рта Дракулы подернулись в нервной усмешке: — Было бы забавно… — не договорив, он взмахнул густыми ресницами, больше не оберегая Гэбриэля от надменного взгляда. — И все же, я тебе рад … Только сейчас Ван Хельсинг заметил на его шее душащие, глубокие следы когтей, красными ручьями ниспадавшие к высокому вороту черной рубашки. Незаживающий дар, которым он сам наградил вампира много лет назад. Почувствовав плотскую, давно забытую человеческую боль, Дракула осторожно коснулся тонкими пальцами раны и, бросив беспечный взгляд на оросившие ладонь алые капли, прошептал: — Какой сегодня год? — Одна тысяча девятьсот тридцать четвертый от рождества... — Гэбриэль пытался говорить твердо, быть смелее, но к горлу подступил комок раскаяния, когда Дракула с отвращением отер кровь, не вызывавшую у него былой жажды. Сквозь высокие витражные окна полуразрушенного зала проник лунный свет. Тьма теперь лежала тонкими лентами, разделяя пространство на призрачные, глубинные добро и зло. — Столько лет… Зачем ты вернул меня, Ван Хельсинг? — лицо Влада исказила гримаса злости, и он продолжил с надрывом. — Где же твое христианское милосердие? Почему не оставил старого друга гнить в аду?! Гэбриэль дрогнул, но справедливый гнев противника лишь укрепил его веру — их невыносимо долгая история, должна была подойти к концу. — У меня нашлись на то причины... Дракула пристально глядел на него, пытаясь понять, пытаясь раствориться в его голове и найти единственную правду, из-за которой снова оказался по другую сторону от черных врат Преисподней. — Ты вспомнил… — прошептал он, но в голосе послышалось сомнение. — Я помню… — выждав немного, пока пройдет волнение, Ван Хельсинг продолжил. — Я помню залитую солнцем траву… Наверное, Гэбриэль впервые видел Влада по-настоящему потерянным. Гордый, самолюбивый, всегда так непоколебимо уверенный в собственных истинах... Теперь он был обездвижен и не мог проронить ни слова. Охотник попытался приблизиться, но Дракула, отторгая настоящее, словно страшный сон, издал пронзительный рев раненого зверя. Ван Хельсинг бросился к нему, заключив в объятие изломленное тело, обессиленно павшее в его крепкие руки.