Замкнутый круг

Гэбриэль остановил коня на оползавшем крае дороги — отсюда открывался вид на изломленную долину реки и цепь полупрозрачных гор, схожих в своей дымчатой синеве с волнами. «Чудное место!» — он зачарованно вглядывался в даль, подернутую пеленой серо-льняных облаков, беспросветная тень которых легла на землю мягким покрывалом. Ван Хельсинг был недвижим и вслушивался в изредка прерываемое ветром беззвучие. «Если бы я только мог остаться здесь навсегда…» — скользнула приторно-манящая мысль. Ему казалось, что так, наверное, и выглядит Рай. Во всяком случае, ему бы хотелось, чтобы Рай был именно таким… Что-то обжигающе холодное коснулось щеки. Запрокинув голову, Гэбриэль посмотрел на тугие, застывшие в преддверии дождя тучи, и на молодом, загорелом лице проступила улыбка. Поймав несколько крохотных снежинок, он позволил им медленно и сладостно растаять на ладони: «Похоже, это, действительно, и есть обетованная земля, если в августе здесь выпадает снег». Ветер усиливался, поднимая дорожную взвесь. Прежде четкий и обозримый горизонт, превратился в единую, размытую полосу, примирив небо и землю. Поторопившему коня всаднику казалось, что он вступил в борьбу с первобытной, непобедимой силой, и эта человеческая слабость и покорность заполняли его сердце пьянящим дурманом. Вскоре он свернул с дороги, приметив на окраине рощи явно заброшенный людьми дом, вполне подходящий для временного укрытия. «Лучше и не придумаешь!» — Гэбриэль ухмыльнулся, когда, приблизившись, увидел немного поваленную на сторону крышу то ли хлева для скота, то ли конюшни, благо тоже заброшенной. Спешившись, он ободряюще похлопал жеребца по шее: «Зато тебе не придется ни с кем делить стойло, Райль» Внутри было чуть теплее. Ван Хельсинг стряхнул со своего гарнаша капли талой воды, затем, обнаружив подходящее кольцо в стене, быстрым узлом привязал коня, также заботливо смахнув снег с его выцветшей рыжей гривы. — Ничего, скоро мы отправимся в путь, дружище! — Гэбриэль воодушевленно погладил Райля по морде. — Ничто не вечно, тьма закончится… — И над путями твоими будет сиять свет… Ван Хельсинг резко обернулся, мгновенно схватив подвешенный на поясе кинжал. — Нет нужды защищаться. Я не собирался нападать, — стоявший перед ним мужчина казался взволнованным, но улыбался. Гэбриэль ослабил хватку, однако оставил кисть сомкнутой на резной рукояти. В воздухе задребезжали тонкие медные нити. Сердце билось тревожно. Было стыдно признаться, но кем бы ни был этот человек, он его, действительно, напугал. — Не люблю, когда застают врасплох, — выдохнув, Гэбриэль с любопытством осмотрел незнакомца. Чуть ниже его ростом и крепко сложен. Густые короткие волосы цвета выжженной дотла древесины. Он был одет в красный кафтан с золотыми пуговицами. «Знатного рода?» — Ван Хельсинг засомневался. Ткань была изрядно потрепана, а черные истертые сапоги покрывала дорожная грязь. — Прошу прощения, — улыбка не сходила с лица мужчины. — Просто хотел переждать здесь непогоду. — Надеюсь, я не помешал, — пришел черед ухмыльнуться Гэбриэлю. — Ничуть, — незнакомец неторопливо подошел к проему незапертой конюшни и задумчиво посмотрел на небо. — Метель скоро закончится, значит, и мы здесь надолго не задержимся. Ван Хельсинг пожал плечами, а его собеседник, плотно закрыв ворота, не замедлил вернуться. Бережно отерев бледное лицо краешком рукава, он продолжил: — И все же, нам не стоит знать имена друг друга… Сомнительная выгода для обоих. Его голос был низким и глухим, но вместе с тем необычайно проникновенным. Он звучал властно, порывисто. Так же как ветер, там — за пределами этого заброшенного хлева… Ван Хельсинг молча кивнул и отошел к Райлю, делая вид, что собирается заняться упряжью. Но на деле, он лишь пытался скрыть пунцовый жар внезапно покрывший его щеки. «Что это значит — сомнительная выгода?» — Гэбриэль почувствовал, что ему безумно душно. Все вдруг показалось таким нелепым и бессмысленным. Он сам себе казался нелепым и бессмысленным в своем монашеском обличье. Скорее бы закончился проклятый снегопад… — Так что же привело в Трансильванию столь скромного и немногословного странника? Гэбриэль поднял глаза. Незнакомец стоял совсем близко. Холодный, отталкивающий своей глубиной взгляд. Серый… того же цвета, что и небо за этими полусгнившими досками. Те же беснующиеся вихри… — Я монах-францисканец, сопровождаю папского легата Иоанна Капистрана. — Вот как? — взгляд путника обратился к деревянному крестику, висевшему на груди Ван Хельсинга, словно распятие интересовало его гораздо больше, чем разговор. — Что за дела у Его Светлости так далеко от Рима? — Он собирает армию, чтобы вернуть Константинополь. Незнакомец изящно поправил выбившуюся прядь волос, и на его безымянном пальце сверкнул золотой перстень. — Звучит чарующе… Оставив Гэбриэля, он стал прохаживаться вдоль стены, изредка заглядывая в широкие, изъеденные плесенью, расщелины между бревнами. — Я бы отдал всё, чтобы снова услышать звон клинков, почувствовать обжигающее пламя битвы… Ван Хельсинг подумал о том, что сражение с османами неизбежно, и вскоре он сам будет крепко держать в руках меч, защищая свою Веру… Может быть, точнее, с большой вероятностью, он умрет… Страшила ли его смерть? Нет. На земле не было ничего, что могло бы не дать ему уйти, могло бы «схватить за руку», удержать. Размышляя, монах следил за каждым движением своего собеседника, жесты которого были полны легкости, плавности, даже манерности. И эта простота, с которой он говорил о вещах, непредсказуемость в каждом следующем шаге и слове, рождали множество противоречий. Неужели он так же бесстрашен? Неужели так же ни к чему не привязан в жизни? Всего пару мгновений назад Гэбриэль хотел бежать от этого человека — чем дальше, тем лучше. А сейчас с ужасом понимал, что желал остаться. — Говорят, османские янычары жестоки? Незнакомец обернулся и утвердительно кивнул: — Так и есть. Но гораздо более жестокие люди обычно ближе, чем кажется… Его долгий и испытывающий взгляд заставил Ван Хельсинга смутиться. Мысленно монах чертыхнулся, и тут же, как и положено, с раскаянием прочел короткую молитву. — Не стоит волноваться, ваш крестовый поход благословенен, если в рядах его собраны столь храбрые служители церкви, — путник усмехнулся и иронично подмигнул. Попытка задеть его самолюбие позабавила Гэбриэля, но не обидела. Он улыбнулся в ответ: — На все воля Божья. — Вопрос только в том, чей это Бог. Ван Хельсинг отвел глаза первым. Дерзкий… Слова этого грешника походили на снег, бьющий по лицу, от которого не было укрытия, от которого нельзя было сбежать. Он и был ненастьем. Внутренний голос шепнул, что спасение уже не придёт. — Я не хотел показаться грубым, — путник подошел ближе. — Православные, католики… Не все ли равно? Ван Хельсинг кивнул: — Истины у всех едины… Но я бы не стал говорить об этом легату… Воздух затрещал от громкого хохота: — За эти слова нас двоих могли бы сжечь на костре. Надеюсь, мы здесь одни, и никто нас не выдаст, — он осмотрелся, и взгляд его остановился на Райле. — Нет-нет, — Гэбриэль засмеялся, — точно не этот. Жеребец, будто понимая, что говорят о нем, недовольно фыркнул. — Тогда это останется между нами, — путник продолжал сиять улыбкой, скрестив руки на груди. Гэбриэль уже и не помнил, когда в последний раз мирская беседа доставляла ему такое удовольствие. Пожалуй, никогда. — Странно, что на чужой земле первым делом встречаешь заговорщика. Незнакомец хитро прищурился: — Надежного заговорщика. А это большая редкость. Время, которое было обязано замереть, застыть и никогда больше не двигаться, уходило, и Ван Хельсинг с сожалением опустил голову. — Я должен продолжить свой путь. Странник внезапно взмахнул рукой, словно ему в голову пришла блестящая идея: — Я жду здесь своих людей, — сказал он оживленно. — Как только они прибудут, мы можем… мы можем отправиться вместе. Ван Хельсинг покачал головой: — Я спешу. К вечеру меня ожидают в замке Корвинов. Мрачная тень легла на лицо путника: — Замок Корвинов? Убедившись, что не ослышался, он неторопливо подошел к воротам и распахнул их настежь, пропуская сквозь себя белый, ослепляющий свет. Небо все еще было затянуто облаками, но снег, исчерпав свой пыл, теперь лежал на земле тихой белизной. Исходившее от него мерцание, вынудило Гэбриэля затаить дыхание, а сердце неистово забиться. — Успеешь до заката солнца, — незнакомец обернулся и сухо добавил, —если поторопишься. Узел, всегда надежный и легко поддающийся, теперь никак не уступал замерзшим рукам. Заметив, что Гэбриэль не может справиться с упряжью, странник поспешил на помощь, одним легким движением распутав веревку и вручив ее наезднику. С каждой минутой небо темнело, приближая сумерки, а воздух стал холодным и тяжелым от влажности. Ван Хельсинг вывел Райля и в один прыжок оседлал его. До замка было от силы пару часов, но, если он не хотел промерзнуть до костей, стоило отправляться в путь как можно скорее. И все же он не решался. Что-то важное, еще несвершенное удерживало его на месте, порождая необъяснимо странное, щемящее чувство в грудной клетке. — Подожди, - послышался крик за спиной. Незнакомец вышел следом во двор и, подойдя к жеребцу, вскочил на большой дорожный камень, стоявший подле, жестом призвав монаха склониться. — Как тебя зовут? — шепотом спросил он, когда их лица оказались совсем близко. — Гэбриэль Ван Хельсинг. Услышав имя, путник на мгновение замер, потом еле слышно прохрипел: — Не оборачивайся, Гэбриэль. Он сильно ударил Райля по крупу, заставив жеребца дернуться. Ван Хельсинг не без труда удержался в седле, и через мгновение почувствовал, что конь стремглав несется прочь, спасая наездника. Встречный ветер оглушал, не давая вдохнуть. Руки задрожали, мешая крепко взяться за поводья. Все будет кончено, если он не обернется. В ту же секунду, изловчившись, он посмотрел назад. Хлев зиял открытыми вратами. Ни внутри, ни подле никого не было.