Замкнутый круг

Мысли Ван Хельсинга теперь были далеки от реальности. Дерзновенно перебирая осколки прошлого, он словно разглядывал их на просвет, изучал каждую деталь. Пренебрегать этим ранее неизвестным соблазном становилось все труднее, как если бы на ладони лежал запретный плод, а за спиной кто-то тихо и настойчиво уговаривал его вкусить. Началом искушению послужило странное воспоминание. Оно не должно было быть началом. Этот холодный день... Один из десятков тысяч дней мрачного пятнадцатого века... Встреча с человеком, которого по праву называли сыном дьявола... Как и многие жертвы охотника, там, в далёком прошлом, он ещё не был чудовищем. Гэбриэль почувствовал озноб и поежился в постели. По настоянию Епископа, проявившего великодушие, он остался в Алба-Юлии «до полного выздоровления». «Заблудившейся овце» была отведена просторная комната, отторгавшая, тем не менее, своей пышностью и несуразностью. Ван Хельсингу не нравилось здесь решительно всё. В особенности эта помпезная кровать - символ праздной бесполезности. Он выбрался из пуховых одеял, словно ангелочек из дождевого облака, и прошел к окну. Тусклые фонари, рассекая ночную улицу теплым светом, бликовали в пыльных стеклах. По тесному переулку сновали редкие прохожие, опасливо поглядывая по сторонам и ускоряя шаг от собственных страхов. Охотник достал кисет с табаком, предусмотрительно спрятанный между двойной рамой, и наскоро закрутил измельчённые листья в тонкую бумагу. Открыв пошире ставни, впустившие долгожданный свежий воздух в комнату, он сел на гладкий белый подоконник и закурил. Иногда он позволял себе подобную вольность, но, как свободолюбивый мальчишка, предпочитал скрывать ее от докучливых посторонних. Вся эта история с возвращением в Ватикан навела его на мысль о том, что он безумно скучает по Радке. Предупредить старушку, о вынужденной задержке в городе Ван Хельсинг не мог - покидать пределы дома ему настоятельно запретили, оправдывая это его же болезнью. Но охотничье чутье подсказывало, что за ним присматривают. Может быть, после неповиновения, отступлений от правил и даже вранья ему перестали доверять? Какая разница... Гэбриэль посмотрел на тлеющий пепельно-оранжевый огонек сигареты. Он больше не вернётся в Рим. Если судьба разлучит его с Радкой, лишая истинного покоя и счастья, значит, цена беззаветного служения Церкви слишком мала. Комната находилась на втором этаже, прямо над козырьком парадной. Оценив высоту, Ван Хельсинг спрыгнул на перекрытие, а затем ловко и тихо спустился на землю, оставшись незамеченным. — Так что это за человек, который неотступно следовал за нами по всем поселениям? Капистран сидел подле камина, вытянув ноги, и вглядывался в острые и горячие языки пламени. Он был в приподнятом настроении, беседуя с Хуньяди об удачной кампании по привлечению крестьян в свою церковную армию. В их частых вечерних разговорах Гэбриэль стал привычным посредником. Поскольку старик понимал и признавал исключительно латынь, монах, знавший множество языков, всегда был к месту. Янош, сидевший также возле камина, не скрыл раздражения при упоминании своего врага: — Влад III, так он себя называет. Однажды этот выродок уже занимал валашский престол. Не без помощи турков, разумеется. Мне стоило немалых усилий свергнуть его. И вот он опять здесь. Капистран покачал головой. — Нет большего греха, чем предать свою Веру. Хуньяди склонился к очагу, грея руки. — Он с братцем были отправлены ко двору султана в качестве залога. Воспитанные османами... не сомневаюсь, оба впитали в себя эту исламскую ересь. К слову, младший по-прежнему в Адрианополе, при Мехмеде. Он многозначительно посмотрел на легата, а затем на Ван Хельсинга, который все это время изображал полную отрешенность и смирение. — Сегодня ночью все решится. Раз и навсегда. Капистран взволнованно заерзал в кресле: — Вам известно, где он сейчас? Хуньяди довольно улыбнулся. — В Джоаджу. И мои люди уже оправились на его поиски. Надеюсь завтра утром я забуду, кто он такой. Гэбриэль почувствовал как медленно и болезненно яд каждого слова растекался по венам. В глазах двух собеседников отражались яркие лепестки пламени, обнажая решительность и непоколебимость. Это случится. Обязательно. Если никто не помешает, завтра утром Дракула будет мертв. Огненные отсветы неистово заиграли на стенах, поленья хрустели, словно изломанные кости. Охватившие Гэбриэля мрачные мысли не позволили расслышать слова Капистрана. Он взволнованно огляделся, не выдала ли его собственная растерянность? Зевнув, легат с улыбкой посмотрел на прислужника: — Кажется, ты устал, сын мой? - не дожидаясь ответа, он сам подвел итог. - В самом деле, уже поздно. Мы с тобой засиделись, дружок. Идем. Он медленно встал с кресла и, благословив на прощание Хуньяди (на рассвете Капистран отправлялся в Ченад), направился в свои покои. Монах, не помня себя, последовал за ним. Он уже принял решение, которое могло стоить жизни ему самому. — Эй, дружо-о-ок! Ван Хельсинг сидел в кабаке, который удачно обнаружил себя на невзрачной, пустынной улице. Здесь было мало людей, и охотник, воспользовавшись этим, занял самое неприметное место в углу, позволив себе пропустить несколько стаканов анисовой водки. Один, уже полупустой, он держал в руке. Миленькой внешности девица, незаметно подсевшая в тот момент, когда очередное воспоминание захватило его, с нескрываемым интересом разглядывала незнакомца. — Чего такой грустный? Она придвинула стул ближе и будто невзначай положила крохотную ручку на его предплечье: — Хочешь, я тебя развлеку? Он оглядел ее. Хорошенькая, не более того. Но принятый алкоголь все же давал о себе знать, расслабив тело и вызывая интерес даже к столь распутной особе. — Да, — коротко ответил охотник, позволяя взять себя за руку и увести подальше от посторонних завистливых взглядов. Пройдя сквозь длинный коридор, устроенный по принципу нескончаемого лабиринта, пара вышла на задний двор и, свернув за угол, оказалась зажата между двумя высокими каменными стенами. Здесь было темно, и никто, даже если бы хорошо пригляделся, не смог бы их увидеть. Гэбриэль почувствовал, как его кровь начала вскипать, когда девица без каких-либо стеснений повернулась к нему спиной и бесцеремонно задрала юбку. Задыхаясь, он прижал ее хрупкое тело к стене, проведя рукой сперва по упругим ягодицам, потом скользнув на бедра, а затем к бархатному животику. Тихий и притворный стон вожделения заставил Ван Хельсинга резким движением развернуть девушку и грубо обхватить ладонями ее слащавое личико. Оно не вызывала в нем ничего, кроме брезгливости и отвращения. И все же, закрыв глаза, он дотронулся губами до уголка ее маленького рта. Резкими порывами загудел ветер - Гэбриэль чувствовал его все сильнее, каждой клеткой своего тела. Небо, опоясанное бело-голубой лентой млечного пути, пестрило маленькими, прикованными навеки к мирозданию, звездами. Он ежесекундно подстегивал Райля, хотя тот мчал со всей силой и мощью, которыми только обладал. Ван Хельсинг старался не думать о том, что ждет его, когда он доберется до окрестностей Джоаджу. Какой бы сильной ни была вера, он знал, что не успеет. Словно цепляясь за тернии страшного сна, Гэбриэль чувствовал, как преодолевший огромный путь жеребец, начинал угасать. Еще несколько минут и все будет кончено. В последний раз он пришпорил Райля. — Ну же… Держись! Держись!!! Он не понимал, сколько времени провел в пути. Целую ночь, целую вечность? Время безжалостно шутило, подменяя минуты часами, а надежду - отчаянием. Он не узнавал дорогу, по которой прежде сопровождал легата. Река, разрезаннная пополам лунной дорожкой, черные тени холмов, измученные ветром деревья - все казалось незнакомым и враждебным. Что, если он заблудился? Как бы Гэбриэлю ни хотелось кричать от бессилия, он дал себе слово, что не остановится. Даже если ему придется бросить Райля, он побежит до тех пор пока не упадет. "Ты того не стоишь!" - подумал с грустью монах. Он хотел, чтобы его услышал тот человек, который по всей вероятности, был уже мертв. Единственное, что Ван Хельсинг мог для него теперь сделать, это предать тело земле, и сражаться, если кто-то попытается помешать. Смел ли он молиться за душу этого грешника? Да, с дерзостью и остервенением. "Вопрос только в том, чей это Бог... " - донесся сиплый голос в его голове. "Все равно, - Гэбриэль сокрушенно парировал сам себе. - Ни этот, ни какой-либо другой не ответят..." Он кинул взгляд на безучастное небо и столь же безразличные звезды. Слишком поздно... Слишком поздно... Слишком поздно... Вдалеке блеснула яркая вспышка, затем другая. Мгновенно разросшееся пламя, охватило несколько деревьев — там, в глубине леса. Гэбриэль, повинуясь предчувствию, потянул поводья и Райль, словно обнаружив в себе силы, ринулся вниз по склону, разрезая колючее пространство леса. Что бы это ни было, монах воспринял это как знак. Потому что кроме этого знака, у него не было ничего. По мере того, как Ван Хельсинг приближался, его взор различал перемешанные с яркими всполохами беспорядочно движущиеся тени. Лес заискрил отблесками мечей, послышались крики. Навстречу выскочил пегий конь, бешено уносящий мертвого наездника прочь... Укрыв лицо платком, монах ворвался в огненный, адский омут. Удушающий жар исходил от горящего шатра, на полотне которого черный дракон, взятый в огненное кольцо, взмахивал опаленными крыльями. Гэбриэль, не веря себе, искал глазами среди живых и мёртвых его хозяина. "Где ты?" - умоляюще простонал он, но всё вокруг прятало от взгляда знакомое лицо. Кто-то грубо набросился на него, пытаясь стащить с седла. Ван Хельсинг с силой оттолкнул мерзавца и в то же мгновение увидел на самой окраине лагеря того, к которому так спешил на помощь. Наездник, ловко орудуя мечом, сражался, и Гэбриэль мог поклясться, что видел на его лице улыбку. Вонзив клинок в плечо всадника, замертво рухнувшкего на горящую землю, Дракула беспокойно огляделся по сторонам в поисках новой жертвы. "А ты не так-то прост!" - с облегчением подумал Ван Хельсинг, в то время как беспощадный огонь подступал все ближе, превращая сущее в дым и пепел. Влах заметил чужака, скрывавшего лицо платком. Напряженно вглядываясь, он сомневался, напасть ли ему первым или подождать? "Нет, ты этого не сделаешь!" - только и успел возмущенно подумать Гэбриэль, как что-то ослепило сосредоточеный стальной взор - Дракула покачнулся в седле и выронил меч, а на его белой рубахе, покрытой росчерками сажи, внезапно проступило кровавое пятно. Он лихорадочно ударил хлыстом жеребца и тот опрометью рванул с места, пересекая пространство по иллюзорной грани света и тени. Уворачиваясь от стрел, пронзавших мутный воздух, Ван Хельсинг бросился вслед за ним. Из последних сил подгоняя коня, Дракула старался оторваться от преследователя. Но Гэбриэль, как бы сильно не переживал за Райля, не мог себе позволить сдаться. Не теперь. Ветви деревьев безжалостно хлестали уставшее тело, но ему было все равно, преодолевая препятствия и собственную беспомощность, он продолжал погоню. Крики постепенно стихали, превращаясь в отголоски и призрачное эхо. Все уступило тьме. Все осталось позади. Только два всадника пронзали благородную тишину леса, которая все больше прониклась сыростью. Они приблизились к реке. Выскочив на пологий берег, конь Дракулы, не понукаемый более плетью, замедлил ход. Волны мгновенно охватили его тяжкими оковами, и жеребец, оступившись, повалил всадника в речную заводь. В считанные мгновения добежав до чернеющей кромки, Ван Хельсинг, не раздумывая, бросился в ледяную воду. Цепляясь за всплывшую белую ткань рубашки озябшими пальцами, как за единственно возможную надежду, он вытащил недвижимое тело на песок и уложил на бок. Дракула был жив, но не мог говорить и лишь с содроганием хватал влажный воздух. - Потерпи, - Ван Хельсинг достал из-за пояса нож и порезал приставшую к телу мокрую рубаху. Стрела прошила плечо навылет, и, не упади наездник в воду, возможно, крови было бы меньше. Но сейчас она била ключом из раны, пульсируя, очерняя мраморное, мускулистое тело. Гэбриэль сел на колени позади Дракулы. - Будет больно... - тихо предупредил он и, мужественно протянув древко стрелы чуть вперед, отломил наконечник. Раненый громко зарычал. - Я же говорил, что будет больно, - спокойно заметил монах. - Иди к черту, - тихо простонал Дракула. Гэбриэль, не ответив, осмотрел надломленный стержень: "Если быть аккуратным, то вытащить его не составит труда". - Пожалуйста, не кричи, нас могут услышать... И не говори, что я тебя не предупреждал. Он медленно потянул древко на себя. Дракула не издавал ни звука, только тяжело дышал, запустив тонкие пальцы в тягучий песок. Когда стрела, наконец, поддалась, Ван Хельсинг снял с лица платок и приложил его к кровоточащей ране. - Огонь, - послышался взволнованный шепот. - Горячо... Раду... У Дракулы был жар - он бредил. Ему требовалась помощь, и как можно скорее. Опасаясь, что их могут искать наемники, Ван Хельсинг не медлил. Уложив Дракулу на седло и укрыв своим плащом, он отправился в путь. Путь долгий, полный сомнений и переживаний. "Только бы нашелся человек, который сможет помочь" - думал он беспрестанно. Дракуле с каждой минутой становилось хуже, и время, растягиваясь до вечности, забирало у него драгоценные капли жизни. Когда небосвод осветлел, приближая рассвет, в утреннем, мерцавшем росой лесе послышалось пение. Несколько стройных голосов, звучавших в унисон. Гэбриэль не верил себе, заподозрив, что просто засыпает от усталости и холода, но все же повел коней на звук, обещавший спасение. Ангельские голоса принадлежали монахам-отшельникам, читавшим по утру сладостные молитвы. Увидев раненого, они, не задавая лишних вопросов, помогли спустить его на землю и отнесли в укрытие. Гэбриэль отказался от помощи, так как каждая минута была на вес золота. В замке Корвинов его, наверняка, уже спохватились. Забрав пышущего силой жеребца Дракулы, он оставил загнанного Райля монахам. Так было лучше для всех. Расставаясь со своим не раз выручавшим другом, он с печалью похлопал его по шее и, успокаивая скорее самого себя, проговорил: - Мы еще увидимся... На прощание, Ван Хельсинг зашел в маленький скит, куда братья уложили Дракулу. Склонившись над спящим, он долго рассматривал изнеможденное, бледное лицо. - Знаешь, я хотел тебе сказать... - голос Гэбриэля дрогнул. - Ты того не стоишь... Он наклонился еще ниже и еле коснулся губами уголка рта Дракулы. - Прощай, Влад. Улыбнувшись, монах вышел, решив для себя, что в эту, скорее всего, их последнюю встречу, он не обернется.