Замкнутый круг

— Я не могу… — Дракула нервно закусил губу, злясь на себя и стрелу, пролетевшую мимо цели. Гэбриэль ухмыльнулся: — Попробуй еще раз. — Ты же знаешь, что я не настолько хороший лучник. Влад опустил оружие, устремив гневный взгляд на покрытую тонким инеем промерзшую траву, игравшую радужными переливами под утренним солнцем. — Ты — воевода! Ты поведешь за собой войска! Ты не можешь так пускать стрелы! — Ван Хельсингу нравилось дразнить князя, который был вспыльчив, когда у него что-то не выходило. — Пробуй еще! Влад достал из колчана очередную стрелу и, натянув тугую тетиву, долго высматривал небольшой глиняный горшок, поставленный на приличное от него расстояние. — Мне кажется, я его даже не вижу, — он сокрушенно застыл, пытаясь поймать цель. — Ты всё прекрасно видишь. Не выгибай спину, — Гэбриэль приблизился к другу, но встретил лишь непонимание и раздражительность. — Я стою ровно! Ван Хельсинг обошёл Дракулу сзади и нерешительно провел пальцами от шеи вниз по позвоночнику: — У тебя поднят локоть, — он боялся, что князь вспылит ещё больше, но почувствовал, как податливо оказалось тело, подобное мягкой глине в руках ваятеля. Осмелев, Гэбриэль подошёл непозволительно близко и повторяя силуэт и позу Дракулы, приобнял его, намереваясь более наглядно указать на недостатки. Влад молчал. Он больше не злился, но продолжал нервно покусывать нижнюю губу… — Вот так… Видишь, локоть опустился… — Ван Хельсинг намеренно скользнул пальцами к крепко сжимавшей тисовую древесину кисти Дракулы, укрыв её теплом своей ладони. — Я не могу… — шёпотом ответил князь. Оба знали, что речь идет вовсе не о точном выстреле. Но отчаившийся в своей преданности Гэбриэль вдруг с удивлением ощутил как сильно бьётся непокорное сердце его друга, готовое разорвать грудную клетку. — Если хочешь, я уйду… — Нет. Это мгновение стоило долгого перехода от Эски-Джумая до крепости на реке Дымбовице, которую Влад намеревался сделать стольным градом своего княжества. Оно стоило трудов, положенных на постройку новых стен и укреплений. Оно стоило постоянного нахождения поодаль от супружеской четы, всюду неотступно появлявшейся вместе. Оно стоило бессонных ночей с краем одеяла зажатым зубами от непреодолимого желания выкричать сполна свою жажду обладать тем, что ему никогда не будет принадлежать. Всё это было ради того, что бы в один прекрасный день, такой как этот, князь сказал 'нет'. Гэбриэль сильно сжал его руку. Только так он мог высказать то, что копилось в нем все это время. — Вот, уже лучше… Ты отпустишь стрелу на счёт… три… два… один… — Господарь! — Чёрт!!! Пущенная выше стрела, улетела в сторону. Дракула обвел кончиком языка прокусанную губу, из которой текла тонкая струйка крови. — Елизавета! — он поглядел с негодованием на жену, но, превозмогая себя, улыбнулся. — Солнце моё… «Солнце…» — разочарованно повторил про себя Гэбриэль. В его жизни не было больше светил кроме этого человека. — Я хотела сказать, — высокомерие княжны просвечивало сквозь ее кожу, — что мы ждем вас к столу. Влад обратил пытливый взор к Ван Хельсингу. — Я проголодался, а ты? — Сопровожу вас к трапезе, но предпочту оставшееся время провести в молитве. С разрешения князя он взял под руку его супругу, и повёл в зал, где чету ожидал обед. Елизавета, как бы случайно скользнула взглядом по его ладной фигуре и игриво прошептала на ухо: — Никогда не встречала столь симпатичных монахов. Гэбриэль не раз замечал её интерес, который делал молодую боярскую дочь до омерзения отталкивающей. — Нет нужды искать красоту в монахе, когда у ваших ног лежит княжеская любовь, — он покосился на Влада, который, разумеется, не слышал их пустого воркования. Как же красив, как же желанен он был в своей задумчивости… — Спасибо, что отвёз меня сюда, — пролепетал охотник, разглядывая хорошо сохранившиеся каменные стены Куртя-Веке, которые смотрелись чуть иначе после перестроек других правителей. И все же, многое осталось таким, как и несколько столетий назад, когда он гулял здесь молодым, не знавшим тягот бессмертия. — Не стоит благодарностей. Но почему именно сюда? — Дракула не лгал. Я, действительно, близко знал его, Карл. Гэбриэль, оглядываясь по сторонам, достал осушенную на половину флягу с зельем, и сделал несколько глотков. — Он ещё не был вампиром? — Что? Нет… нет… Тогда ещё не был… Он был таким же человеком, как мы с тобой. Карл пожал плечами: — Все мы обыкновенные люди, пока не сделаем неправильный выбор. — Ты прав, дружище, — расстроено согласился Гэбриэль, обводя взглядом облупившуюся побелку, лежавшую поверх камня. Какой выбор он сам сделал тогда? Почему, несмотря на правильность или ошибочность его решения, он все равно снова оказался здесь? Словно пять веков жизни он шел по линии, конец которой замкнулся в ее же начале. — Хочешь, я оставлю тебя одного? Ван Хельсинг с благодарностью кивнул: — Если тебя не затруднит… Карл ухмыльнулся: — Не затруднит. Мы здесь для того, чтобы ты все вспомнил… Пока тебя не нашли… Ну или пока тебя не убили… Ну или пока ты не умер естественной смертью… Он ушёл, оставив охотника лицом к лицу с призраками старого княжеского двора Бухареста. Местные обходили его стороной, боясь мистики и недоброго духа, царившего под обрушенными сводами, хотя трансильванский вампир никогда сюда не возвращался. Почему же он не возвращался? Когда-то этот, только зародившийся город, был его чадом, его творением. И почему Гэбриэль чувствовал себя здесь так, словно был дома? Так же как он ощущал бы себя у Радки. Ван Хельсинг спустился в подвал. Достав ещё раз флягу он, предвкушая чудо, сделал несколько глотков. Что-то витало вокруг… что-то лёгкое… древнее… неподдающееся... и оттого — самое сокровенное. Он сел на сырую землю, прислонившись спиной к покрытой мхом каменной кладке и закрыл глаза… Пасха выпала на начало апреля. Канун светлого праздника сопровождался многими сопутствующими обрядами, которые суеверный народ выполнял с благоговением. В Чистый Четверг во всех домах проходила уборка, заготавливались мешочки с солью, охранявшие дом от нечисти последующий год, незамужние девицы целый день причитали что-то о своей красоте, дабы, наконец, стать невестами. Во всем этом проявлении жизни только Гэбриэль казался отстраненным, придерживаясь особого взгляда на свою и чужую веру. Кроме того, он был больше взволнован тем, как, повинуясь собственной трусости, долго и старательно откладывал разговор с Владом о Копье Лонгина. Август, оставаясь в Тырговиште, находил способы тайно передавать письма Ван Хельсингу, где скрупулезно упоминались каждые передвижения армии султана и воздавались хвалы Господу за то, что магические свойства реликвии до сих пор не были обнаружены Мехмедом. Каждая строчка была призывом к действию! Ван Хельсинг принял решение поговорить с князем, ибо с самого утра тот пребывал в отличном настроении, неосознанно затягиваемый дворцовыми хлопотами. Вечером, когда Валерий, Влад и Елизавета отправились на молитву, Гэбриэль очерчивал кругом переполненную церквушку, в смиренном ожидании и до глубокой ночи, пока паства не оказалась рассыпанной подобно жемчугу на паперти — каждый с зажженной свечой в руке. Влад вышел последним, так же бережно оберегая от ветра слабый огонек. — Почему ты не спишь? — спросил он, еще издалека завидев друга. — Хотел дождаться тебя, чтобы поговорить. — Что ж, тогда тебе придется пройти со мной. По старым поверьям, чтобы уберечь дом от бед, Четверговой Свечой стоило осветить самые укромные уголки хозяйских владений. И Дракула, повинуясь традиции предков, решил не пренебрегать этим действом, отправив супругу согревать их совместное ложе. — Будешь рассказывать мне о новых проблемах с укреплением стен? — полушутя спросил он Ван Хельсинга, идущего рядом. — Нет, речь о другом… Они начали обход с амбаров, хранивших провиант на случай осады. Дракула исправно осенял крестом двери и стены, искренне пряча свечу от дуновений южного ветра. — Что-то важное?.. Во имя Отца… — Да, очень… — И Сына… — Ты даже не представляешь, насколько… — И Святого Духа… Пройдя еще несколько сараев, они последовали к княжеским конюшням, которые подверглись, как и многое в крепости, перестройке, а потому были временно пусты. — Разве есть что-то важнее нас? — спросил Влад, вынудив друга застыть на месте. Ван Хельсинг услышал гром в дальних краях ночного неба. Или ему только казалось? — Я не шучу, — обиженно проронил он. — Я тоже, — глаза князя, подернутые медным пламенем свечи, не лгали. — Но… — Ты... и я… — грубо перебил Влад, небрежно отодвинув деревянный упор, державший широкие врата. Тусклое пламя осветило сваленные в кучу иссохшиеся доски и разобранные булыжники конюшни, в крыше коей сквозь огромные дыры теперь можно было угадать ночное небо. Гэбриэль, по просьбе князя, затворил врата, мысленно признавая, что тому удалось в очередной раз застать его врасплох. — Мы верим, что погасшая свеча, — Дракула говорил тихо и вкрадчиво, — предвестник большой печали… Он почти не дышал, умиляясь красотой крохотного огонька. — Я так много хочу сказать тебе, Гэбриэль… — Почему же не говоришь? — глотнув побольше воздуха, прошептал Ван Хельсинг. Больше всего на свете он боялся, что это злая, неудачная шутка, выдуманная, чтобы позабавиться над ним. Но господарь молчал, разглядывая эту проступившую, болезненную бледность монаха, запоминая ее, упиваясь страхом, как упивается хищник судорогой собственной жертвы. — Почему не говоришь… — повторил Гэбриэль, потупив взор и не смея его поднять. — Мы верим… — растягивая слова, Дракула приблизился настолько, что пламя, оказавшееся между ними, обдало жаром изветренные лица. — Что погасшая свеча… предвестник... Князь осторожно приподнял замерзшими пальцами подбородок Ван Хельсинга, поймав его безгрешный взгляд и на выдохе, словно проклятье, произнёс: «Мне все равно…» Он затушил свечу, дерзновенно выкинув огарок под ноги, и в то же мгновение с рьяным, жадным наслаждением коснулся дрожащих губ Гэбриэля, запустив пальцы в его распущенные кудри. Зарница осветила тревогой и первородным гневом гниющие, готовые обрушиться на их головы, деревянные перекрытия. Ван Хельсинг застонал от удовольствия, почувствовав головокружительную яблочную сладость на устах Дракулы. Ему казалось, что он тонет в безбрежном море без надежды на спасение, и от этого обнял своего возлюбленного так крепко, как только позволяли его обессилевшие руки. Влада пробрала та же волна дрожи, и он зарычал как раненный зверь, растворяя свой голос в раскатах небесного грома. Он вдруг крепко схватил Гэбриэля за горло, отстранившись всем телом. — Прости, — сбившееся дыхание не давало ему говорить, — я не... Клянусь, я никогда... Но тут же нарушил обещание, прильнув со всей страстью к вожделенным устам. Ван Хельсинг открыл глаза, пробужденный реальностью. — Боже святый, — стоявший на коленях Карл ошеломленно вскрикнул. — Могу поклясться, что ты не дышал! Я подумал, что ты умер! — Так и есть… — прошептал Гэбриэль.