Замкнутый круг

Елизавета пряла кудель, перебирая тонкими пальцами грубый лен, и что-то негромко напевала. Её голос обволакивал, наполнял светлицу прозрачной печалью, и Ван Хельсинг, ведомый грустными мыслями, устремился в далекие края, за пределы непреступных Карпат... Туда, откуда веяло холодом и тишиной... - Где ты родился, Гэбриэль? - будто подслушав, спросила княжна. Метнув смущенный взор, он сухо ответил: - Учителя говорили, что я родом из Нижних земель. Мои родители жили в тех местах, где река Шельда впадает в Северное море. - Ты помнишь их? Монах задумчиво опустил глаза. - Нет. Я был слишком мал, когда они умерли... Иногда, во снах, о которых Гэбриэль никому и никогда не рассказывал, он слышал гул бирюзово-серых волн и вдыхал запах вересковых полей. Это были его родные земли. Детские воспоминания, которые никогда по-настоящему ему не принадлежали... - Почему Господарь уезжает? - Елизавета томно вздохнула. - Король бежал в Прагу, в Венгрии восстание. Он считает, что сейчас лучшее время идти походом на Сибиу и Брашов. - Почему же ты не идёшь с ним? - Потому что я так не думаю. Ван Хельсинг не мог совладать с собой и быть почтительнее с супругой Господаря. Его угнетало то, что долгие недели, может быть, месяцы они проведут вдвоём в крепости Дымбовице. - У меня плохое предчувствие, - на лице княжны проступили слезы, и она трогательно отерла их рукавом. Плохие предчувствия были не только у неё, но Гэбриэль не смел впадать в тоску. Теперь он должен был поддерживать и оберегать Елизавету. - Не волнуйтесь, княжна. Господарь вернётся совсем скоро. И вернётся победителем. Поход на Трансильванию Влад замыслил, когда только пришли вести о сыновьях Хуньяди. По приказу короля старший, Ласло, был убит, а младший, Матьяш, отправлен в тюрьму. Теперь же, когда в Буде поднялся бунт против самого венценосца, никто не мог помешать валашскому воеводе свершить отмщение. За казнь семьи, за попытку убийства, за грозные памфлеты, в которых враги называли его османским ставленником. Со всей религиозной кротостью, Ван Хельсинг пытался остановить Дракулу, но эта затея не увенчалась успехом. Больше того, в назидание, монах был оставлен руководить крепостным гарнизоном вплоть до возвращения княжеского войска. - Я не доживу до утра... - вновь всхлипнула Елизавета. - Почему он так жесток ко мне? Гэбриэль хотел было найти очередные слова, способные приободрить девушку, как вдруг та вскрикнула: - Я ведь ношу его ребёнка под сердцем... Что-то кольнуло в груди и оборвалось. Он пристально посмотрел на княжну и, скрывая волнение, спросил: - Господарь знает? - Не хочу ему говорить... - Не скажете сами - скажу я. Нельзя утаивать от него столь благую весть. Гэбриэль отвернулся, подавляя удушливое желание зарычать от беспомощности. На рассвете Влад покинет крепость с двумя белыми крыльями за спиной. - Сердце знает горе души своей, и в радость его не вмешается чужой... - прошептал монах. - Спойте мне, княжна... Вновь взявшись за пряжу, Елизавета, утирала слезы и вспоминала песни, которые напевала в детстве ее мама. О чудных странах, о воинах, забыших дорогу домой, о радужном счастье и неисцелимом горе. А Гэбриэль, сомкнув веки, представлял себя одиноко бредущим среди вереска и вдыхающим аромат солёного моря. Солнце на рассвете не грело своими лучами. Изумрудная, приглаженная ветром зелень, чистое, безоблачное небо, благоухающий цвет жасмина - ничто не приносило успокоения тем, кто оставался в крепости. Только в рядах воинов царила воодушевленная торжественность. Валерий, чинно обходя двор, проверял готовность княжеской дружины к отходу. Молодые, разгоряченные сборами воины, уже успевшие попращаться с родными, терпеливо дожидались приказа. Облаченный в доспехи, Дракула вышел на ступени, сопровождаемый Ван Хельсингом. - Будь с ней мил и аккуратен, - посоветовал князь. - Она не посмотрит на то, что ты рыцарь какого-то там Ордена. Уголки губ Гэбриэля дернулись, но пересилить свою безутешность он никак не мог. - Береги себя, - его слова перешли в шёпот, - если с тобой что-то случится... Лучезарно улыбаясь, Влад подозвал Валерия. - Есть ли у нас несколько минут? Я бы хотел дать последние наставления Ван Хельсингу. - Сколько угодно, Господарь, - с удовольствием растянул старик. - Я ещё не проверил фураж для лошадей. Дракула, кивнув, приобнял монаха и бросил куда-то в сторону, так, чтобы слова не долетели до чужих ушей: "Пойдём, радость моя...". Обойдя деревянную церковь, они вышли в яблоневый сад, который обожали, без исключения, все жители княжеского подворья. Сейчас, как, впрочем, и всегда, здесь блуждало сладостное умиротворение. - Сядь. Гэбриэль, не смея возразить, послушно опустился. Дракула, сел рядом, так, чтобы они оказались подле друг друга, спиной к спине. Несколько минут оба молча созерцали красоту, окружившую и поглотившую их. Но Влад прервал блаженную тишину. - Что ты видишь? - в его голосе послышалась взволнованная хрипотца. - Я вижу...- монах вздрогнул оттого, что князь положил голову ему на плечо. - Я вижу залитую солнцем траву... Косые лучи, пронзающие кроны старых деревьев... - Запоминай, Гэбриэль... - шёпот Дракулы медленно растворялся в рассветном воздухе. - Запомни этот ветер, играющий на твоих устах... Эти тёплые лучи... Этот пронзительно-яркий свет... Потому что в них заключена вся моя любовь к тебе. Не имеющая границ... Не имеющая конца... - Влааад, - Гэбриэль громко застонал и впервые в жизни по-настоящему заплакал. Солёные слезы потекли ручьём по его щекам, и от стыда он закрыл лицо рукой. - Где бы ты ни находился, я найду тебя. Где бы ни был, я буду думать о тебе. Я вернусь к тебе, чего бы мне это не стоило, - в обещания князя заплеталась горячая, дьявольская нежность. Как бы Ван Хельсинг ни хотел, он не мог выдавить из себя слова, которые так хотел сказать. Он чувствовал себя глупым, слабым, больным мальчишкой, сквозь слезы и солнечный свет наблюдая, как Влад уходил. "Не оборачивайся" - взмолился он, зная, что возлюбленный слышит его мысли. Увидеть его лицо было страшнее всех мук ада.