Замкнутый круг

Ни строчки… За месяцы он не написал ни единой строчки. Об успешном походе на Кастенхольц, Ноудорф, Хольцменген и другие окрестности Сибиу в «городе радости» узнавали исключительно из писем Валерия, который, казалось, беспокоился о ее жителях куда больше, чем князь. Последней новостью, пришедшей с некоторым опозданием, было выдвижение валашского войска на помощь Штефану чел Маре, вознамерившемуся занять молдавский престол. На злость и разочарование Ван Хельсингу просто не хватало времени. Он приложил немало усилий, чтобы с головой утонуть в хлопотах, собранных со всей крепости, лишь бы не думать о Дракуле. С утра и до ночи монах занимался насущными делами и только перед самым сном, он все же позволял себе вспомнить о безжалостном господаре, унесшем не только всю радость из города, но и его опаленное сердце. «Где ты?» — звучал негромкий, требовательный вопрос, на который никто не отзывался, и Гэбриэль начинал взахлеб читать молитвы, наполнявшие пустоту в грудной клетке хоть каким-то смыслом. В этот вечер он засиделся допоздна с воинами гарнизона, оставшегося на защите пограничных земель. Их было не много, но каждый, несмотря на выделявшуюся молодость и излишний пыл Ван Хельсинга, проявлял к нему глубокое уважение, сочетавшееся с непринужденной простотой. Так в разговоре они могли то величать его князем, а то, по обыкновению, звали по имени. Больше прочих монаху приглянулся старый лучник Баро, служивший ещё Дракуле-отцу. Несмотря на возраст, он отличался потрясающей воображение меткостью, не единожды соревнуясь в качествах стрелка с ним самим. Расположившись у костра, воины рассказывали страшные истории, дабы вселить друг в друга ужас и посмеяться над собственной трусостью. Баро, играя желваками, пугал молодых: — Полно нечистых живёт в этих краях… Вылвы бродят по вершинам холмов, мавки, стригои, балауры… много всяких… Всех и не упомнишь… Гэбриэль с жадностью слушал о мифических существах, вернувшихся из Нави в дольный мир. О некоторых он уже знал и даже не раз встречался в былые дни юности. Борец с нечистью — к этому он готовился всю жизнь. Но откуда ему было знать, что найдётся испытание пострашнее. Испытание, быть привязанным раз и навсегда к другому созданию. Как теперь, скованный по рукам и ногам, он собирался продолжить свой путь, если хотел всеми силами уберечь от него самого близкого человека? — Сам я видел, над рекой. Там, на севере… — продолжал кому-то доказывать Баро. — И отец мой говаривал, и дед… Со времен Чёрного Воеводы… Из терема княжны, крестясь и приговаривая, вышла знахарка. Разглядев среди воинов монаха, она скромно подозвала его рукой. — Как она? — спросил Гэбриэль, оправляя висевший на поясе меч. — Плохо, — шепотом ответила старуха, помотав и без того трясущейся головой. — Почти не спит, кричит от страха. Боюсь, не доносит… Ван Хельсинг в благодарность за беспокойство отсыпал знахарке золотых, а сам направился в покои княжны. Единственное, чем он мог её утешить, так это разговором. Елизавета бесцельно блуждала, подобно призраку, среди опустевших комнат. С чёрными кругами под глазами и растрепанными волосами она больше походила на русалку, о которых вспомнил Баро. — Что случилось, княжна? — Гэбриэль был искренен в желании хоть как-то облегчить её страдания. Не ответив, она бросила на него разъяренный взгляд, столь ужасно застывший на благородном бледном лице, что по коже пробежал холодок. Забывшись на мгновение, Ван Хельсинг чуть было ни потянулся к оружию, но вовремя спохватился — эта хрупкая девушка никак не смогла бы навредить. — Я могу вернуть знахарку… — Нет! — завопила княжна. — Она — ведьма! На память пришли несколько способов распознать колдунью, но скромная старушка не обладала ни одним из признаков. А вот состояние княжны заметно встревожило монаха. — Я могу выслать за другой… Её плотно сомкнутые губы посинели от злости, и она угрожающе зашипела: — Сегодня… Все свершится сегодня… Что бы она не имела ввиду, ничего хорошего это не сулило. Осторожно приблизившись, Гэбриэль предпринял последнюю попытку: — Пожалуйста, Елизавета… Она с криком бросилась на него, вцепившись в лицо тонкими девичьими пальцами, в которых вдруг ощутилась нечеловеческая сила. — Скажи князю, что я его ненавижу! Это было выше его терпения. Схватив сопротивлявшуюся княжну, он не без труда уложил её на кровать. Больше ему здесь делать было нечего. Он поторопился выйти, слушая проклятия и неистовый вой, летевшие ему вослед. — Что с князем Гэбриэлем? — послышался чей-то обескураженный голос. Не отрываясь, воины наблюдали как он отирал от крови расцарапанное лицо. Монах был и зол, и растерян. — Баро, Гожо… И ты, Бесник! Отправляйтесь на дозорные башни! Живо! Он почувствовал приближавшуюся беду. Что-то очень плохое. И поведение княжны только доказывало присутствие зла. Не успел Ван Хельсинг отдать других распоряжений, как кто-то громко закричал: — Смотрите!!! Там!!! Чёрное, беззвездное небо заполонила бессчетная стая птиц, закружив бесовской воронкой прямо над их головами. — Все к бойницам! — зарычал Ван Хельсинг, метнувшись к крепостным стенам одним из первых. Интуиция не подвела — вороны оказались предвестниками. В ночном мраке воины узрели отряд, который пересек дымбовецкую мель. — Османы? — нахмурился молодой Гожо. — Похоже на то, — Гэбриэль в уме прикидывал, каковы силы противника. — Человек триста, не меньше, — запоздало огласил Баро. — Вдвое больше нашего. — Надо позаботиться о княжне, — второпях Гэбриэль обратился к подоспевшему Беснику. — Поздно, со стороны подземного хода стоит ещё один отряд, — невесело отозвался тот. Все переглянулись. — Бесник, зови Пешу. Соберите женщин и детей, спрячьте их внизу, — хладнокровно приказал Ван Хельсинг. — Готовьте смолу... Живыми мы не сдадимся. Баро одобрительно кивнул: — Во имя Господа, князь Гэбриэль… Во имя господа. Наступило тревожное ожидание. Гарнизон приготовился к осаде крепости — каждый занял оборонительную позицию, получив чёткие указания. Никто не знал, с какой стороны атакует противник, и когда это произойдёт. — Янычары… — Гожо плюнул в сторону. — И сипахи… — заметил кто-то из молодых дрожащим голосом. — Чёртова конница, — тихо пробурчал третий. — Выжидают чего-то… — Вестимо… Прорыва ворот… Гэбриэль заметил движение среди пехоты противника. Кто-то рассек её стройные ряды быстрой рысью белого арабского скакуна. — Неужели сам паша? — застыл как вкопанный Гожо. — Нет, — продолжая вглядываться, отрезал Ван Хельсинг. — Слишком молод. Выкрикнув что-то осмелевшим бойцам, командир повёл послушное османское войско за собой. — Дайте им подойти ближе, — Гэбриэль чуть повысил голос. — Ждите. Желание первым пустить стрелу в горло врагу горело в каждом, но ослушаться никто не смел. — Ждите… Стремительно приближавшаяся пехота заставила подумать Ван Хельсинга о Баро, оставленном с частью гарнизона на северной стене. Вероятно, их уже атаковали. Выждав еще минуту, Гэбриэль махнул наотмашь рукой. Сотни нетерпеливых стрел полетели одна за другой, но, казалось, что линии османов не нарушены. Словно невидимый щит висел над янычарами. — Стреляйте! — крикнул монах. — Еще! В это же время в стены крепости полетели горящие шары с подоженным сеном. Одну из башен охватило пламя. — Гожо! Нужно тушить пожар! Узнай, что у Баро! Гэбриэль хорошенько прицелился и выстрелил в ногу арабскому жеребцу. Вставшее на дыбы животное ретиво сбросило седока, черты лица которого показались до боли знакомыми. Странные мысли вихрем пронеслись в голове... Он хотел пустить вторую стрелу в упавшего всадника, зацепившегося ногой в сбруе, но зачем-то ослабил тетиву. За спиной послышался голос красавца Гожо. — На северной стене справляются… Но есть плохие новости. Никто не может найти княжну! — Дьявол! — выпалил Ван Хельсинг. — Лейте на них кипящую воду! Кидайте булыжники! Он спустился вниз, наспех обегая подворье в надежде найти безумную. Ни в тереме, ни в церкви, ни в княжеских покоях — словно сквозь землю провалилась. Ещё теплилась надежда, что она осталась незамеченной в подземелье среди прочих женщин. — На помощь! — закричали со стороны ворот. Ван Хельсинг схватился за меч. Если османы прорвались... — Сюда! Сюда! — звали откуда-то со стороны западной башни. — Пеша! — Гэбриэль окликнул бежавшего стремглав воина, торопившегося на помощь друзьям. — Сипахи! — Стреляйте сперва в лошадей! Сам он устремился к воротам, располагавшимся на южной стороне . По его усмотрению, проход сделали двойным. — Они почти прорвались внутрь, — сокрушенно взвыл Бесник. — Сделаем так, — на принятие решения у Ван Хельсинга совсем не осталось времени. — Ты откроешь мне первый заслон. — Нет!!! — Пока есть ещё время. Я придержу их, а вы успеете подготовиться! — Это опасно, князь Гэбриэль! — Другого выхода нет! Сомневаясь, Бесник все же был вынужден согласиться. Несколько человек, подняв засовы из прочных и тяжёлых брёвен, отворили первые врата. Перед Ван Хельсингом предстал широкий каменный коридор. Сверху, с самой крыши, когда османы возьмут перевес, воины гарнизона выльют на них кипящую смолу. А пока он должен будет сдержать противника своими силами. До того момента, как слетели с железных петель вторые ворота, и янычары прорвались в коридор, у монаха оставалось несколько секунд. Гэбриэль успел подумать о Владе, но дальше пустота. Дальше туман и визг железа. Он не чувствовал боли, не чувствовал страха, не чувствовал сожаления. Сколько было этих проклятых османов? Он сбился ещё на десятом убитом. А они продолжали наступать. Все больше и больше. Распаленный азартом, уже не помня самого себя, Ван Хельсинг неистово сражался. Так же, как под Белградом. С тем же ощущением, что, если он погибнет, это случится "во имя...". Кто-то нанёс ему сильный удар со спины, и, падая, он ощутил, как расходится кожа под лопаткой. Липкая тьма, схожая с кровью, застилала глаза, проникала в сознание, лишая способности мыслить. Сквозь черноту он увидел Влада, облаченного в турецкое одеяние, гордо вскинувшего, словно архангел, меч над его головой… Нет, не меч… Протянув руку, Гэбриэль одними губами прошептал его имя, и рухнул, утопая лицом в смешанной с грязью земле.