Замкнутый круг

Ночью, в бездонный колодец… Оставив непривычную лёгкость на безымянном, кольцо скатилось с ладони. Он был драконом, падающим в темные воды. Лишенный крыльев кем-то жестоким, ещё неодушевленный, стремительно рвался к холодной родниковой мгле. В глубине чернильной пропасти он видел Свет. Тонкий, призрачный, золотой. Обещавший тепло. Обещавший жизнь после невыносимой боли и страданий. Он не должен был думать, что разобьется, не должен был бояться. Откуда этот глупый страх? Ведь смерть — только начало. Пробудившись от оцепенения, он открыл глаза. В тишине журчал беглый, не знавший забот ручей. Всё осталось прежним. Чуда не произошло. Гэбриэль откупорил бутылку, отерев измазанное перегноем горлышко, и сделал несколько разочарованных глотков. Вероятно, крепкие цепи ада нерушимы человеческим колдовством. Ему не суждено увидеть Дракулу ещё раз. Что поделаешь, Радка и так сделала больше, чем могла, одарив охотника драгоценным прошлым. Ван Хельсинг решил в последний раз пройтись по земле, которую привык считать родной. Привык считать своим домом. Что дало ему бессмертие, которое испокон веков так страстно желали люди? Выжженный сад, выбитые в окнах стекла, пепел под ногами и трупы, разлагающиеся в земле. Гэбриэль все это время не замечал, что уехав в Алба-Юлию, не снимал с себя ключ от скромного сарайчика, выделенного Радкой для ночлега. Так он и висел на тонкой бечевке, чуть отирая кожу под рубашкой. Влад был прав, привязанность к вещам всегда была его слабостью… Ван Хельсинг снял с груди ключ и, повертев в руке, выкинул. Пришла пора смириться. Он безродный, не знающий сожалений рыцарь Священного Ордена. Он сделает то, что должен. Во-первых, вспомнит, что случилось с копьем в пятнадцатом веке. Во-вторых, не позволит германским подданным или кому-либо ещё добраться до реликвии. В-третьих, позаботиться о том, чтобы больше ни один безвинный не пострадал. Охотник оглядел в последний раз дом, сад, колодец и алевшую над горизонтом полоску рассвета. Всё это он оставлял позади, захороненным глубоко в сердце. — Гэбриэль… — прошептал знакомый голос, словно придавленный могильной землёй. Вздрогнув, Ван Хельсинг поморщился: «Чёртово зелье…»